Ученицы 7-ого класса Харьковского девичьего института в городе Нови Бечей, 1921 год.
В институте есть еще воспитанницы, которые прибыли в Сербию вместе с институтом из России, но их уже мало. Большинство окончило институт. Некоторые из них учатся в высших учебных заведениях. Другие устроились на места или вышли замуж, но многие влачат жалкое существование, служа кельнершами в ресторанах или того хуже - танцуют в этих ресторанах, поют и играют в оркестрах на балалайках. Есть, конечно, известный процент свихнувшихся в жизни и погибших.
На смену этой категории воспитанниц пришли те девочки, которые поступили в институт уже здесь в эмиграции. Это те дети, которые эвакуировались из России с родными в возрасте 5-8 лет и помнят, конечно, русскую катастрофу. Очень многие из них осиротели или во время эвакуации, или в беженстве. Таких сирот к началу служения в институте было 36%. Особую категорию воспитанниц составляют те, которые прибыли из России несколько лет спустя. Большинство из них бежали из России нелегально, с опасностью для жизни, переходя границы иностранных государств. Вот эти дети вышли из России уже подростками и пережили вдвойне. Они видели и испытали на себе большевизм.
Детей, родившихся в эмиграции еще в институте нет. Это уже будет новое поколение, не знающее России. Это будут дети, не пережившие русскую катастрофу и знающие большевизм только понаслышке. И мне кажется, что ныне по своему составу институт должен быть предметом особого внимания русских людей и руководящих кругов. Ведь это покалеченные дети, современники небывалой в истории катастрофы, и пережившие глубокие моральные потрясения.
Первые дни беженства для русских людей были ужасны. Дети, находящиеся теперь в средних учебных заведениях, пережили вместе с ними этот период и, конечно, он не остался для них без влияния. Как инвалиды с разбитой душой, а во многих случаях болезненные, с развитым туберкулезом на почве недоедания и тяжелых условий жизни, они нуждаются в заботах общества и требуют внимательного к себе отношения.
К сожалению, в беженстве нет организации, которая бы могла позаботиться об учащейся молодежи, оканчивающей средние учебные заведения. Кончила курс и иди в жизнь, а как устроится эта жизнь, об этом мы имеем очень мало данных. Это больной вопрос, о котором постоянно приходится слышать от учащихся. Нет будущего. Нет уверенности в завтрашнем дне. Борьба за кусок хлеба - это все, что видишь впереди.
Какие при таких условиях могут вырабатываться идеалы и взгляды на жизнь. Бери от жизни все, что она дает. Пользуйся случаем, чтобы пожить и использовать молодость. И этот опасный лозунг выбрасывается самими учащимися и принимается ими как выход из положения. Этот крик отчаяния отчасти смягчается пребыванием в институте, где нет хлопот и забот, и где идет развитие личности. Но, к сожалению, институт мало подготавливает к жизни. Ни шагу без классной дамы. С мужчинами даже не разрешается разговаривать. Каждый шаг под контролем и на поводу, а потом сразу - в поезд и прямо в Белград, в Париж или еще того хуже - на пляж.
И, все-таки, скажем - фундамент заложен. Семь-восемь лет пребывания в институте в годы, когда формируется личность, когда не знающая материальных забот жизнь дает простор духовным запросам и вырабатывает убеждения, взгляды и вкусы и те устои жизни, на которых можно при благоприятных условиях выйти победителем в жизни. Конечно, не так учебное заведение, как сама жизнь вырабатывает человека. И вот в наш век крайнего эгоизма и материализма, конечно, и дети делаются такими. И в этом отношении теперь жизнь безпощадна. В борьбе за существование можно рассчитывать только на самого себя. На других надеяться нечего.
«Спасайся, кто может!» Этот лозунг был уже на опыте принят людьми на войне, в революции и потом в беженстве. И это отлично сознают дети. Жизнь без Родины, в большинстве без родных, среди чужих народов, предстоит тяжелая. Это уже говорят дети 12-13 лет, видя, как бьются в борьбе за существование люди. Реализм, и притом циничный реализм, теперь в моде. «Сентиментализм - нет, только не это»,- сказала мне как-то начальница института, когда я рассказывал, что одна из моих учениц чуть не расплакалась, когда я играл элегию Рахманинова.
Я подумал, если бы реализм отграничивался от цинизма. Я, может быть, и согласился с этим, но женщина циничная и реалистка противна теперь так же, как была в свое время противна женщина нигилистка. Женщина не должна быть лишена некоторой степени сентиментальности или романтизма (не все ли равно), иначе она обращается в животное. Нельзя музыке обучаться только с той точки зрения, чтобы в будущем зарабатывать кусок хлеба. Музыка есть искусство и касается области чувств. Без романтизма и духовного творчества (поэзия) музыки нет или она обращается в животные фокстроты.
И в этом отношении надо опять отметить, что влияние людей взрослых, выбитых из колеи нормальной жизни войной и революцией, сильно отражается на выработке взглядов подрастающего поколения. Вместо того чтобы поддержать морально, успокоить и объяснить детям, они точно нарочно стараются подчеркнуть все отрицательные стороны жизни, направляя их мысль в сторону злобы, недоверия и лишения. При мне одна мать внушала своей 13-летней дочери: «Не верь никому - ни молодым, ни старым. Думай только себе. Тебя в жизни никто не поддержит. Подходи к людям только тогда, когда они докажут тебе свою верность». Еще хуже, когда при детях говорят: «Мне все равно, чтобы обо мне ни говорили. Пусть называют вором, мошенником, негодяем. Мне все равно». И это говорят воспитатели юношества, приучая молодежь с презрением относиться ко всему.
<...> Но есть и матери, бросившие своих детей. И девочка затрудняется ответить на вопрос, кто ее мать. Таковы условия беженской жизни. И это знают дети.
Воспитанниц обвиняют в том, что они склонны к флирту и романам чуть ни с двенадцатилетнего возраста. И действительно, нужно признать, что в этом отношении современная молодежь далеко опередила все, что было раньше. И это, как устанавливает история, всегда бывает после больших войн и революции.
В институте всегда идет борьба с этим. Классные дамы следят за воспитанницами и принимают меры к тому, чтобы они не имели общения с местными гимназистами и даже с «шегертами» (приказчиками). Конечно, гимназисты, кадеты, студенты (мадьяры, сербы и русские тоже) не пропускают институток. Чтобы не переглянуться с ними (а институтки тоже стреляют глазами), а в случаях и сунуть в руки записочку. На прогулках, в особенности в роще сплошь и рядом институтка скроется с глаз классной дамы, и благополучно прогуляется тет-а-тет с гимназистом, скрываясь за кукурузой или вековыми деревьями. В большинстве случаев это носит невинный характер.
Говорят, что это было и раньше, или вернее всегда, но только делалось это иначе и более скрытно и более сдержанно. Теперь это вынесено из пределов институтской жизни. Падение нравов и распущенности, охватившие теперь чуть ни весь мир, конечно, отразились и на преждевременном развитии юной молодежи. Пример, который видят дети, подростки и молодые барышни, не проходит для них безрезультатно. Они отлично слышат и видят, что творится на белом свете. На их глазах происходят семейные драмы, кончающиеся разводом, браками и просто сожительством на глазах детей. На их глазах идет флирт, ухаживания, романы, а кинематографические картины, на которые водят матери своих детей, учат их не только тому, как надо целоваться и обнимать, но идут и дальше этого.
Учащиеся, конечно, в курсе событий местной жизни и так же, как и взрослые, интересуются и обсуждают все интрижки. Я случайно узнал, что одна из воспитанниц старших классов (Л.А.), очень любопытная, садится нарочно на парту возле уголка в коридоре, где собираются классные дамы и, делая вид, что она занимается, слушает, что говорят между собой дамы. Таким образом, все пересуды, сплетни, интриги делаются достоянием всего института. «Ну да и чистят они друг друга», - рассказывает потом дома в Белграде воспитанница, имея ввиду классных дам.
А местная жизнь с ее ссорами, дрязгами, сплетнями! Она не ускользает от учащихся, а в иных случаях они не только выражают свои симпатии и антипатии тому или другому лицу, но и принимают активное участие в интриге. Пример старших в этом отношении просто губителен и невольно становишься в тупик. Неужели они этого не понимают. Еще хуже, когда в Новый Бечей приезжают погостить бывшие воспитанницы и, по правде сказать, и некоторые матери. Они, конечно, приглашаются к общему столу в столовую и таким образом показываются во всей своей красоте институту. Накрашенные как куклы, стриженные, оголенные по-модному до последней степени, они представляют такой контраст в этой обстановке старого режима, что бывали случаи, когда вся столовая ахнет при виде такого экземпляра.
Так было на днях, когда в институт приехала бывшая воспитанница института С..., которая, вернувшись из Парижа, открыла в Белграде кабинет маникюра и физической красоты. На нее было стыдно смотреть. Даже ресницы у нее были искусственные. Я видел, как замерло у всех дыхание, когда она вошла в столовую. На нее смотрели во все глаза как на диво - одни восторженно, другие с иронической улыбкой. «Вот какая теперь должна быть женщина», - говорила вся ее наружность. И это был отличный пример для девочек.
И, тем не менее, все-таки учащаяся молодежь живет своей жизнью, своими традициями, своим укладом жизни, который трудно сказать, кем направляется. О воспитании молодежи в беженстве, конечно, не может быть и речи, так как окружающая среда и внешкольные влияния сильнее отдельной личности воспитательницы. К тому же, по нынешним временам воспитательниц нет и не может быть, так как дамы, служащие в институте, заняты своими личными делами и служат не из призвания, а ради куска хлеба, проклиная свою судьбу в беженских условиях жизни. Надзор - это все, что они могут дать.
«Не верь никому - ни старым, ни молодым». Этот лозунг, который проводится теперь и в политике и в государственной жизни. Его повторяют и старые, и молодые, и подчиненные, и начальствующие лица, и озлобленные на судьбу воспитатели и, конечно, учащиеся. Какое же воспитание может быть при таких условиях.
Воспитывает сам институт, и все зависит от традиций и подбора воспитанниц. Влияние какой-нибудь группы учениц или отдельной воспитанницы в институте колоссально. И я в этом убедился лично. Не так давно одна из переведенных из Донского института воспитанница переменила не только настроение своего класса, но и повлияла самым отрицательным образом на тот класс, который шел у меня лучше всех по музыке.
Вот что у меня записано по этому поводу в журнале: «Отлично играет модерные танцы, романы и фокстроты, вызывая общий восторг в институте. Она всегда у рояля, окруженная воспитанницами. «Вот это музыка!» - раздаются голоса. Это не то, что барабанит М. Бразоль разные этюды Баха, Бетховена, Моцарта».
Влияние М. в институте огромное. Все завидуют ей и хотят играть так, как играет она. Зачем преподаватель дает нам всякие скучные вещи. И без них можно научиться играть. Лучшие ученицы подпали под ее влияние и, конечно, бросили серьезно заниматься музыкой. С большим трудом мне удалось, как говорится, спасти положение, но все же некоторые мои ученицы к роялю не вернулись.
Не только в области музыки М. имела губительное влияние. Она задавала тон и в жизни института. Весь IV класс, можно сказать, обожал М. и прислушивался к ее голосу. Энергичная, резкая, с черными как смоль глазами, стриженная, она проповедовала девочкам современные направления и как чистая реалистка заражала своим примером девочек-подростков. М. была опасным человеком в институте, но, к сожалению, она осталась неразгаданной и даже сумела снискать себе особое расположение начальницы института и классных дам.
Вообще, влияние отдельных лиц в институте проявляется очень часто и очень сильно. Есть, например, в III классе девочка лет 14, большого роста и полная. Когда класс идет по парам, то ее можно принять за классную даму. Властная, с характером, она считается своенравной и потому не в фаворе у начальства. Ее классная дама говорила мне, что это такая властная и настойчивая девочка, что с ней очень трудно бороться. «Я говорю, пойдем направо, а она говорит - нет, пойдем налево», - и все классы идут за ней. Она увидела как-то у одной одноклассницы пудру. «И это девченка 13 лет уже пудрится. Не дурно! Какое безобразие!» - заговорила она. Пудра была высыпана, а те, у кого была пудра, попрятали ее, боясь не классной дамы, а морального гнета Нины.
В ее классе произошел скандал. Девочки затеяли переписку с гимназистами сербской гимназии. Нина со своей компанией ополчились против этой группы девчонок, как выразилась она, и объявили им бойкот, чтобы они не портили репутацию института. Нина морально действует отлично на свой класс. Влияние ее надо признать в высшей степени благотворным, но сама она не любит подчиняться и на этой почве у нее всегда происходят недоразумения с классными дамами.
Умная и резкая она уже теперь наметила путь в жизни - медицинский факультет. «Я буду доктором», - твердым голосом, без запинки, говорит она. Нина ничего не пропустит и строго осудит каждого. Влияя в этом направлении на подруг, она вместе с тем сама непочтительна к старшим и авторитет их не признает, то есть это современная барышня. И таких, как Нина, в институте много, но только одни влияют хорошо, другие - плохо, создавая в классе то или иное настроение. И надо сказать, что все-таки хорошего больше, чем дурного.
Каждый класс имеет свой колорит, свой характер и свое направление. Интересно, например, что весь класс повторяет одну и ту же фразу или выражение, заражаясь примером подруг и подражая им. Иногда это явление распространяется на весь институт. Когда я приехал в Бечей, то меня поразило, что почти все воспитанницы, и старшие и младшие вставляют в разговор выражение «в общем»: В общем мы ходили сегодня гулять. В общем я получила сегодня кол ... Одно время в моде было слово «ненормально». Теперь они говорят: «дивно», «дико», «жутко», «жуть». Есть и общие для института шутки, как например: «Роман с контрабасом». Это означает какое-нибудь происшествие: «Ну и был сегодня роман с контрабасом» (чеховский рассказ).
Подражание - это, конечно, явление не новое в особенности в общежитии и юном возрасте, но в данном случае вопрос сводится к влияниям, которым, как гипнозу, легко поддается теперь не только молодежь, но и взрослые люди. Живя в условиях затворнической жизни, институтки набрасываются на нового человека (конечно, мужчину), безразлично молодого или пожилого и первое время находятся под обаянием этого нового лица. Иногда это доходит даже до обожания (выражаясь по институтски) или увлечения.
Но этот порыв скоро проходит, если это новое лицо не сумеет использовать настроение, для своего дела и установить те отношения с учащимися, при которых у воспитанниц остается любовь к данному предмету и влияние преподавателя. Меня встретили именно так.
Д.В. Краинский с ученицами.
Первый мой именинный день в институте - это был для меня большой праздник. Я получил около сотни записок с поздравлением в розовых и других цветов конвертах. Мой письменный столик возле рояля был убран цветами. От некоторых классов я получил поздравительные плакаты с отличными рисунками.
Это была большая победа. Девочки 9-12 лет писали: «Дорогой Дмитрий Васильевич, поздравляю и желаю скорого возращения на Родину». Другие прибавляли «обещаю хорошо учиться», «Даю слово, что буду хорошо заниматься». Некоторые желали здоровья и т. д. Эти записочки в сотнях экземплярах я храню как память. Юная молодежь сравнивала меня с Чайковским потому, что я был такой же седой, как и великий композитор. «Не правда ли он похож на Чайковского»,- говорили воспитанницы своим классным дамам.
М.А. Неклюдова
И, конечно, это настроение надо было поддержать. И его поддержала начальница института, сказав мне как-то: «Вы сумели расположить к себе учащихся. Я первый раз вижу такую любовь к преподавателю. Они почувствовали, что Вы делаете все для них». Теперь мои именины проходят обычно, но то, что я дал в начале, осталось в институте, по-видимому, навсегда. Это любовь к музыке и безусловный мой авторитет. Прошло четыре года и те же девочки, которые теперь уже хорошо играют, по прежнему пишут мне: «Поздравляю дорогого Дмитрия Васильевича и обещаю хорошо учиться». И они учатся отлично.
Что-то общее и, если можно так выразиться, коллективное (массовое) есть в этих порывах юной молодежи. Если одна, то все. Почти все - весь институт, захотел учиться музыке. Это было увлечение, захватившее весь коллектив. Это было модно, и довольно долго новый преподаватель музыки был центром общего внимания. Это было благородное, идейное увлечение, давшее весьма положительные результаты. Конечно, общий порыв, общее увлечение музыкой прошло, но осталось ядро, т. е. целая группа воспитанниц, продолжающая серьезно и с любовью заниматься музыкой. Эта группа всегда пополняется, и таким образом дело сделано. Музыка в Харьковском институте процветает.
Источник |
