После 1-й Крымской кампании Добровольческой Армии, окончившейся ранней весной 1919 года оставлением Симферополя, Севастополя, Евпатории и Феодосии и закреплением на Акманайских позициях, прикрывавших Керченский полуостров - позициях нашей пехоты, поддерживаемой с моря английским военным флотом, - наш потрепанный Александрийский эскадрон был перекинут на Кавказский фронт.
И тут произошло одно из чудес этой хаотической эпохи: удача частей, на командные должности которых выдвинулись не старшие по производству, но офицеры авантюрной складки, способные действовав при отсутствии денежных средств и интендантского снабжения. Таким исключительным офицером оказался у нас ротмистр, а затем полковник Г-бов. Переброшенный со своим полуэскадроном под Святой Крест и в дикие степи кочевых калмыков, он умудрился развернуть там полк 6-эскадронного состава, со своей хозяйственной частью и пулеметной командой.
Словом, к осени того же года в наших рядах числилось до двух тысяч гусар. Воскресший из небытия полк был расквартирован в Грозном, в Графском (если память мне не изменяет) предместье. Личный состав полка был весьма своеобразен: у нас были калмыцкие и кара-ногайские эскадроны и исключительные по своему качеству эскадроны ставропольцев - старых солдат кавалерии, с большой прослойкой унтер-офицерского кадра. В 1-й "боевой", как мы любили гогорить, эскадрон были сведены почти все вольноопределяющиеся.
Но, конечно, помимо гордости полком, мы, таков был наш возраст, пребывали в состоянии постоянной влюбленности... Только, вот беда, объекты нашей страсти были нам недоступны - они были "любимыми женщинами" наших офицеров... А в Грозном недостатка в красавицах не было - они пополнялись "подругами" миллионеров "нефтяников" и на нашем жаргоне прозывались "вышками"...
"Вышки" украшали залы шикарных и дорогих ресторанов, куда нам, "вольноперам", доступа не было. Сами понимаете - мы довольствовались швейками и даже "горняшками"...
Вообразите же нашу радость, когда как-то вечером к нашей квартире подкатил парный извозчик с ротмистром П., чудаком необыкновенным, считавшимся только со своей фантазией.
Мы высыпали на крыльцо, чтобы услышать приказание: "По коням! Садись!"
Недоумение было рассеяно выразительным жестом в сторону извозчичьей пары. Их немедленно "оседлали", а прочие набились в коляску и даже возлегли на ее крыльях. Одному - не скрою: пишущему эти строки - места все же не хватило, и он, получив указание: "направление - "Кристаль-Палас", - бодрой рысью возглавил экспедицию.
В большой, "сверкающий огнями" зал ресторана мы, вслед за ротмистром, вопли не без робости. Как примут господа офицеры это вторжение?... Однако, отказать ротмистру в разрешении "приветствовать наших вольноопределяющихся" полковнику было трудно, и мы, е нашим покровителем, расположились за длинным столом, рядом с офицерским.
Последовали сперва несколько натянутые тосты, и некоторые из ветреных "вышек" перепорхнули к нам. Среди нас, как нарочно, было несколько красивых мальчиков.
Нельзя сказать, чтобы поручикам и, в особенности, ротмистрам с "красно-сизыми носами", как поется в песне, дамские успехи "вольноперов" пришлись по душе.
Вероятно, поэтому командир решил в деликатной форме наказать нашего сумасбродного ротмистра:
- Ротмистр, съездите в штаб отряда... Нет ли чего нового? -- и возвращайтесь с докладом. Сейчас того и жди...
Музыканты устало повторяли, полковые гимны, и веселье грозило "затянуться до утра"...
Но, видно, в этот вечер ротмистру П. суждено было до конца играть особую роль. Не прошло и часа, как он, сияя, появился в дверях:
- Генерал приказывает немедленно привести полк в боевую готовность. Выступаем!
Ответом было единодушное "УРА!!" - засиделись в Грозном.
Тут надо сказать несколько слов, поясняющих обстановку на Северном Кавказе в это время.
Жизненно необходимая артерия нашей армии на Северном Кавказе - жедезнодорожная линия Петровск-порт и далее на Дербент, вдоль побережья Каспийского моря, была постоянно прерываема повстанцами. Они вербовались из горцев ближайших аулов, руководимых турецкими агентами. Горцы-мусульмане объявили нам в это время священную войну - "газават". К этим группам примешивались и остатки разбитой нами Таманской армии красных. В этом движении причудливо слились религиозный фанатизм, турецкие поползновения на Кавказ и русский беспринципный коммунизм. Наша задача состояла в защите железнодо-дорожной линии.
Полк выступил ночью, следуя за казачьим авангардом. В непроглядной тьме только местные жители были способны инстинктивно следовать нужному направлению. Мы шли напрямик, пересекая сельские дороги, спускаясь в долины и поднимаясь на взгорья. Рассвет начинал только едва-едва брезжить, когда эскадроны втянулись в необозримое поле кукурузы, скрывавшее коня вместе со всадником. Здесь- то и сосредоточились, по сведениям разведки, вражеские отряды, подготовляя налет на железную дорогу. Полк развернулся лавой, но все же не мог покрыть всю ширину кукурузной посадки. Фланги оставались в руках противника. Что скоро и подтвердилось: по нашему расположению справа и слева открылась частая ружейная стрельба. К характерному треску винтовок примешались выстрелы охотничьих ружей и далее уханье древних шомпольных пищалей - как пришлось убедиться, оружия самого губительного, наносящего разрывные раны... Положение создалось незазидное: видимости никакой, трудное продвижение шагом и полная невозможность передачи приказаний по цепи. Наша конно-горная батарея, продавившая род коридора в лесу кукурузы, оказалась впереди нашей лавы и палила вслепую, а наши фланги обтекались противником, отлично знакомым с местностью. С боковыми казачьими разъездами была потеряна всякая связь.
Однако, полк упорно продвигался вперед, имея задачей "прочесать" местность и вытеснить противника в предгорья, смутно обозначавшиеся впереди.
Произошли уже и первые схватки холодным оружием. Пешие горцы оказались разбросанными небольшими группами. Сидя спиной друг к другу, они стреляли во всех направлениях и, окруженные, не сдавались. Тут мы понесли много потерь: рубить с коня заслоненных стволами исполинской кукурузы сидящих "тавлинцев" было весьма трудно Прирожденные воины, они парировали удар шашки своими длинными шомполками и умирали с оружием в руках.
Дело принимало скверный оборот. Ружейный огонь противника нарастал, и наша неосторожно выдвинувшаяся вперед артиллерия, казалось, попала в окружение, орудийные залпы редели, да и в гусарской цепи чувствовалось неблагополучие. По звукам боя, крикам "Алла!" можно было заключить, что соседние эскадроны отходят. Светлело, но видимость оставалась ограниченной. Наступал переломный момент.
В лесу кукурузы далеко не увидишь. И тут, проламываясь на ошалелом, с окровавленной головой коне сквозь чащу, на наш "боевой" эскадрон налетел спереди конно-артиллерист.
- Снаряды истощились! Офицеры отстреливаются из наганов, кольцо горцев сжимается. Спасайте пушки!.. - кричал он, задыхаясь.
Старший офицер эскадрона, поэт и храбрец - барон Бодэ взмахнул шашкой.
- Эскадрон, слушай мою команду. За мной в атаку - марш, марш!
Наше неистовое "ура!" чудом передалось по невидимой линии полка. Пушки были отбиты, и горцы на всем фронте обратились в бегство.
Этот эпизод предшествовал общему наступлению нашего отряда на "немирные" аулы предгорий. Тут нам посчастливилось участвовать в последних кавалерийских боях, теперь, с развитием новых родов оружия - броневых частей и авиации - принадлежащих военной истории.
А между тем война в действиях кавалерии окрашивалась своеобразной красотой и лихостью, воспетыми в наших песнях...
Всем нам известна доблесть горцев, подчеркиваемая участниками покорения Кавказа, с уважением помнящими героя-врага Шамиля. Но с тех пор прошла целая эпоха замирения, и кавказцы, в своем большинстве, влились в общую судьбу Российской Империи и доблестно доказали свою верность на полях сражений. Теперь же, в годы гражданского распада русского единства, естественно возник и откол некоторых групп горцев, вызванный, как мы отметили в начале, разнородными и даже противоречивыми влияниями.
Вероятно, эта общая неуверенность, колебания и повлияли на боевые качества восставших, что вы и увидите в эпизоде, которым мы закончим наши воспоминания.
Нашему полку было поручено привести в покорность близкие к железной дороге аулы. В зависимости от результата этой операции рознилась и дальнейшая тактика: водворение добрососедских отношений с замиренными аулами или уничтожение вражеских гнезд. Другого способа действовать не было. Необходимо было принудить упорствующих врагов удалиться в далекие горы, подальше от нас - "гяуров".
- о -
Раннее, раннее утро - долины лежат во мгле, но горы уже порозовели, а снега вершин вспыхнули под лучами озарившего их солнца. Воздух свеж, и все: седло, повод, винтовка., ножны шашки - пропитаны холодной утренней росой. Эскадроны "справа по три" шагом тянутся по едва намеченной дороге. Головной разъезд то появляется над нами, на поворотах подымающейся к аулу дороги, то скрывается из глаз. Идем потаенно - противник близок,- только кони пофыркивают и кое- где копыто щелкает о камень.
- Ах, как бы поскорее! В бою человек охвачен действием и не успевает испугаться.
Но минуты перед вступлением в дело - тягостны.
И вот луч солнца прорвался в расщелину гор и упал прямо на холм, увенчанный аулом - целью нашей экспедиции. Аул, как чалма - прикрывает темя холма. Дворы верхнего кольца строений, окружающие мечеть с минаретом, являются крышами-потолками следующего ряда, ниспадая ярус за ярусом. Надменно смотрела эта крепость Ислама на приближение "гяуров", но за дальностью расстояния и неровностью почвы аул казался безжизненным.
Однако, сверху нас заметили. Еще две, три петли дороги, и перед полком, заслоняя свой дом, рассыпавшись цепью, красовался конный отряд значительной численности. Я сказал "красовался" и не оговорился: под зеленым знаменем Пророка стояли всадники на бесподобных легких конях арабских кровей. Горцы вышли в бой, нарядившись в праздничные черкески, увешенные драгоценным оружием. Кинжалы и гнутые шашки "клынчи" дамасской закалки, в серебряных и золотых ножнах, усыпанных самоцветами. Большинство было вооружено старинными пищалями, но встречались и винтовки турецкого образца. Их возглавляли величественные белобородые старики под зелеными чалмами паломников Мекки. Горцы стояли в полной неподвижности, как бы позируя для потомства. Да, в сущности, оно так и было...
Наша резервная колонна немедленно перестроилась в лаву, и полк пошел рысью - расстояние было еще слишком велико. Численность наша была, приблизительно, одинакова, но в горных условиях наши калмыцкие степные кони - выносливые, но тяжелые - не могли состязаться с арабами горцев, не говоря уже о том, что полку приходилось атаковать, карабкаясь в гору по трудной местности буераков, заросших колючим кустарником. Но зато наш офицерский состав был хорош, ставропольские эскадроны превосходны, а первый - "боевой" эскадрон насыщен вольноопределяющимися, готовыми с радостью умереть за славу "Черных Гусар"...
Горцы открыли огонь с коней, еще не приходя в движение. Они правильно рассудили, что выгоднее дать вымотаться нашим коням и атаковать на коротке - вблизи стен аула, на ровной площади, на которой они регулярно устраивали военно-конные игрища. Ошибка же их расчета заключалась в том, что они недооценили русского упорства, позволившего нам утвердиться на одной шестой части земной суши.
Во время этого предварительного сближения с противником наши потери людьми были невелики, но зато из строя выбыло немало коней, ломавших и калечивших ноги в предательском кустарнике, прикрывавшем ямы и острые обломки стволов сушняка. Но полк равномерно, безмолвно и тяжко надвигался, и в этом движении было что-то стихийное, подавляющее...
Но вот мы вышли на ровное поле. Полковник Г-бов своим знаменитым командным голосом взревел:
- Полк в атаку - марш, марш!!!" - и тысяча всадников, обнажив шашки, с места перешла в галоп с таким сокрушающим "Ура!", которое, казалось, вырвалось из одной исполинской груди.
Раздалось ответное - Алла! - и две конных массы понеслись друг другу навстречу.
Но что это? Горцы, несмотря на поощрения стариков, начинают сдавать, осаживать и вдруг, с такой же стремительностью, поворачивают своих скакунов и уносятся вдоль стен оставляемого аула в надежное ущелье...
Знаменитого шока конницы не происходит. Преследование невозможно, да и не нужно. Инструкции генерала Драценко, командира наших частей, ясны: беспощадно расправляться с упорствующими врагами, но пытаться великодушием привлекать на свою сторону соблазненных, но колеблющихся.
Учитывая это, командир приказывает полку в аул не входить, отойти на ближайший холм и послать парламентеров к противнику.
Все довольны. Все? - Недовольны "вольноперы", мечтавшие о "рубке", из которой, признаться, у этих мальчиков с большим сердцем было мало шансов выйти живыми...
Горец родится с "клынчем" в руке, а городской юноша с... приключенческим романом под носом.
Не прошло и двух часов, как на соседнем холме показался наш противник. Белый флаг теперь соседствовал с зеленым, но это нисколько не мешало ни красоте, ни величественности зрелища.
Полковник Г-бов один выехал вперед, жестом предлагая старейшинам приблизиться.
Спустившись в пологую долину, около полусотни горцев, возглавляемых своими патриархами, поднялись к нам и остановились в ожидании. Полковник, сопровождаемый одним "толмачем"-переводчиком, двинулся навстречу. Выехал вперед и глава аула. Он неторопливо отстегнул свой драгоценный клынч, поцеловал его и с глубоким достоинством поклонился, говоря на прекрасном русском языке:
- Полковник, дарю тебе мое оружие. Я ошибся - признаю. И пусть наш путь будет впредь общим.
- Верю, - последовал ответ. - Война кончена. Между нами дружба.
На этом церемония сдачи не окончилась. Наши офицеры и горские начальники спешились и сошлись по-дружески, и это оказалось не слишком трудным: большинство кавказских князей прошло русскую выучку и, хотя с акцентом, изъяснялись по-русски.
В заключение командиру полка был подведен ненаглядный жеребец-араб, подседланный изукрашенным седлом, и еще три прекрасных коня - нашим дивизионерам.
По заключении договора мы вернулись в свое расположение, и район этого аула оставался к нам до конца дружественным.
"Первопоходник" № 29 Февраль 1976 г. | 
