Когда в наше время часто заходит речь о драматических поворотах русского Православия в XX в., обычно, в первую очередь, в центре внимания по праву оказывается ожесточенное, непримиримое, принципиальное и, как правило, не знавшее никаких компромиссов противоборство Церкви с тоталитарным атеистическим режимом. Однако, при этом далеко не всегда учитывается, что во многом роковой и для Церкви, и для всего народа 1937 г. относился даже не к середине, а еще только к первой половине столетия, и противоборство Православия с вооруженной мощным репрессивным аппаратом атеистической государственной машиной являлось, несомненно, интересной и одной из главных, но далеко не единственной тенденцией, определявшей собой развитие церковной истории России этого тревожного времени. И только теперь, когда с многих фактов из отечественной истории XX в., как светской, так и церковной, снята зловещая завеса умолчания и секретности по идеологическим причинам, становятся известны некоторые события, которые, на первый взгляд, кажутся совершенно непривычными. К числу таких фактов можно отнести, например, то, что решительный и подавляющий любое инакомыслие натиск атеизма еще в 20-30-е гг. XX в. вовсе не имел своим следствием повальное увлечение населения страны этим самым атеизмом, и, несмотря на то, что у печально известного Союза воинствующих безбожников во главе с Емельянов Ярославским был свой круг сторонников, одной из характерных примет времени был и довольно мощный приток в Церковь представителей интеллигенции, принадлежавшей как к гуманитарным, так и к техническим, и к естественнонаучным областям знания. И когда политические репрессии вызвали значительную нехватку православного духовенства, имевшего еще дореволюционное богословское образование, а все духовные Семинарии и Академии в стране были закрыты, на смену прежней богословской улетите иногда приходили не менее блестяще образованные выпускники университетов, не желавшие и в это страшное время разрывать связи с православной традицией.

В частности, сегодня явно бросается в глаза то, как много, например, среди таких людей было врачей: наиболее известными сегодня, несомненно, являются труды причисленного Церковью к лику святых великого святителя-хирурга архиепископа Симферопольского и Крымского Луки (Войно-Ясенецкого), который, наверное, был единственным епископом, который, не избежав сталинских репрессий, вместе с тем, получил от Советской власти самую престижную премию, как водится, носившую в те в то время имя Сталина. Однако, гораздо менее, наверное, известно то, что архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) был не единственным деятелем Церкви, совмещавшим свое служение с врачебной деятельностью и достигнувшим и в том, и в другом служении немалых высот. Примеров такого совмещения разных видов служения, один из которых имеет своей целью лечение души, а другой – лечение тела человека, на самом деле, было довольно много, но не со всех из них пока еще снята упомянутая выше завеса умолчания, но, несомненно, одним из наиболее интересных, пока ещё достаточно изученных и, конечно, уникальных примеров указанного выше явления представляется жизненный путь епископа Можайского, викария Московской епархии Стефана (Никитина), ключевые вехи которого пришлись на годы, которые, и с точки зрения светской, и с точки зрения церковной истории, обычно принято называть лихолетьем.

Впрочем, когда сын бухгалтера бумаготкацкой фабрики Сергей Алексеевич Никитин, окончив в 1911 г. гимназию, избрал своей жизненной стезей профессию врача-невропатолога, и его близкие, и, возможно, даже он сам, вряд ли могли предполагать, какие тяжкие испытания суждено будет пережить этому юноше, а в будущем – тайному священнику, а затем – епископу, и, уж, конечно, никто из близких будущего епископа никак не мог предполагать, как необычно и, вместе с тем, символично, с христианской точки зрения, завершится этот уникальный жизненный путь. Но пока некоторое время Россия еще жила по прежним традициям, которые не успели нарушить революция 1917 г. и гражданская война: когда же это произошло, учеба будущего врача Сергея Никитина и будущего епископа Стефана была прервана, а сам он был призван в армию. Нетрудно догадаться, что это был призыв в Красную Армию, поскольку Советская власть вовсю уверенно распространяла свое влияние в разных частях страны, и этот процесс был впоследствии назван во всех учебниках истории триумфальным шествием Советской власти. Однако, будущий епископ безропотно пережил этот неприятный для себя момент, хотя, по его собственным словам, в юности, еще до революции, был довольно светским человеком, весьма далеким от Церкви. Но, даже служа, казалось бы, атеистическому государству, молодой солдат, которому в то время едва исполнилось двадцать три года (родился будущий епископ Стефан в 1895 гг.), ни разу не запятнал своих рук братоубийством, а вскоре из-за ухудшившегося состояния здоровья был уволен с военной службы. В этот период в его образе жизни и мировоззрении произошли существенные перемены: Сергей Никитин стал активным прихожанином храма св. Николая Чудотворца на улице Маросейке в Москве, настоятелем которого был один из самых авторитетных московских духовников протоиерей Алексий Мечев, поддерживал самые теплые отношения со старцем Оптиной пустыни иеромонахом Нектарием. И именно по совету оптинского старца молодой врач, окончив университет с отличием, отказался от блестящей научной карьеры, которую многие ему прочили, и занялся практической врачебной деятельностью в 1–ом Московском вспомогательном интернате для умственно отсталых детей. Служение это вполне уместно назвать подвижническим, поскольку атеистическая власть в эти годы сделала все, чтобы выхолостить из любых форм социальной деятельности традиционно наполнявшую ее, в частности, в России идею христианского милосердия, чтобы работа в таких учреждениях, где вел свою деятельность будущий епископ Стефан, превратилась фактически в тюремный надзор. Естественно, что все, кто не принимал правила игры, предлагавшиеся им г7осударством, тут же попадали в поле зрения органов НКВД, рискуя получить тюремный срок и клеймо « врага народа». Не миновала, в конце концов, эта участь и будущего епископа Стефана: свой срок заключения он сначала отбывал в столичной Бутырской тюрьме, а затем – на Урале, в Усольском и Вишерском лагерях. И даже в кошмарном сне не могло предвидеться в XVI в., царю Ивану Грозному, посылавшему казаков на покорение Сибирского ханства, невдомек было казакам во главе с легендарным атаманом Ермаком, начинавшим из окрестностей уральского городка Усолья свой поход на Сибирь, и, наконец, промышленникам братьям Строгановым, добывавшим в этих местах соль по указу Ивана Грозного, конечно, никак не могла представиться кошмарная фантасмагория, которая развернется четыре века спустя после них в уральской тайге, и вряд ли и кто-то из них смог бы додуматься, для каких целей и кем могут вырубаться здесь деревья, прежде служившие только для строительства боевых кораблей русского флота. Однако, и это тяжкое испытание будущий епископ Стефан перенес со смирением, продолжая и за колючей проволокой нести свое служение врача, наполняя его христианским нравственным содержанием: в Вишерском лагере ему досталась роль лагерного врача, и он, используя свое положение, доставлял дорогие лекарства тяжело больным заключенным, а также, рискуя тем, что может получить дополнительный срок или даже расстрел, выписывал фальшивые справки об освобождении от тяжелых физических работ тем, кто был осужден по политическим статьям или за религиозные убеждения.

Освободившись из заключения, Сергей Алексеевич Никитин не мог жить в Москве, поскольку ему запрещали это власти, и поэтому он поселился на 101 километре от столицы, в поселке Карабаново (ныне – г., подчиненный администрации г. Александрова). Здесь он некоторое время работал врачом-невропатологом в поселковой больнице, и одним из важнейших событий в жизни будущего епископа в это время стала его встреча с епископом Ковровским Афанасием (Сахаровым), также жившим в этих краях на 101 километре от столицы после очередного тюремного срока. Спустя некоторое врем епископ Афанасий тайно рукоположил врача-невропатолога Сергея Никитина во священника, и по его совету только что рукоположенный врач и священник оборудовал с своей квартире в поселке Струнино (ныне - г., также подчиненный администрации г. Александрова) домовый храм, в котором, скрываясь от едва ли не круглосуточной слежки властей, совершал таинства и богослужения. До 1951г. будущий епископ Стефан жил в поселке Струнино и служил как священник только тайно, поскольку легально он мог работать только врачом-невропатологом, и, таким образом, некоторое время, на первый взгляд, самым невероятным, но, как показывает известный пример архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого), естественным образом успешно сочетал два важных и необходимых для общества в любые времена вида служения.

Затем, когда отношения между Советским государством и Православной Церковью отчасти потеплели по причине Победы в Великой Отечественной войне, будущий епископ Стефан получил, казалось бы, служить легально, но предпочёл делать это не в центральных епархиях, где мощное давление государства на Церковь ощущалось по-прежнему, а в провинциальной Ташкентской епархии – на территории, где, как считали власти, более традиционным является ислам, а Православие там, по их мнению, представляло собой некую экзотику. Но данную идеологическую установку Советской власти, конечно, вряд ли стоит считать верной, так как в историю русского Православия вписано немало славных событий, происходивших в Средней Азии. В частности, именно здесь при разных обстоятельствах проходило служение таких видных церковных деятелей XX в., как митрополит Никандр (Феноменов) и архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), а среднеазиатская ссылка по своим условиям была не менее суровой, чем, например, Соловки или Сибирь, о чем, например, наглядно свидетельствует тот факт, что пребывание в среднеазиатской ссылке стало последней вехой жизненного пути для одного из бывших сокамерников епископа Афанасия (Сахарова) по Владимирской тюрьме епископа Суздальского Василия (Зуммера).

В 50-е гг. будущий епископ Стефан служил в таких городах Ташкентской епархии, как Курган-Тюбе, Ленинабад, Самарканд, Ташкент: конечно, ему хотелось в изменившихся условиях послужить и в центральных областях страны, но этому мешали власти, поскольку новый лидер партии Н.С. Хрущев хоть и считался, с политической точки зрения либералом, но этот его либерализм никак не коснулся Церкви, против которой власти начали в это время новую волну гонений. Тем не менее, в 1959 г. ему, преодолевая огромное сопротивление со стороны властей, удалось перевестись в Минск, а еще чуть позже – в Москву, где будущий епископ Стефан некоторое время служил в Крестовом храме столичного Новодевичьего монастыря, выполнявшего роль домового храма при Московском епархиальном управлении. В 1960 г. священник и врач Сергий Никитин принимает монашеский постриг и в том же году становится епископом Можайским, викарием Московской епархии. Одновременно на него возлагаются обязанности председателя Хозяйственного Управления Московской Патриархии, но исполнять эти обязанности епископу Стефану в течение долгого времени не позволят тяжелые болезни, не в последнюю очередь, вызванные тюремными заключениями. И в результате врач и священник впервые оказывается в необычной для себя роли пациента: следует долгое лечение, в результате которого тяжкая болезнь частично отступает, и епископ Стефан даже некоторое время возвращается к служению в качестве викария Московской епархии, однако, тяжелая ноша председателя Хозяйственного Управления Московской Патриархии уже оказывается ему не по силам. Последним его назначением становится поручение Патриарха Алексия I временно возглавлять Калужскую епархию, где уникальный жизненный путь епископа Стефана (Никитина) подошел к своему поистине знаменательному завершению. Было же оно таким: 28 апреля 1963 г. епископ Стефан, совершая пасхальное богослужение в Мироносицком кафедральном соборе г. Калуги, скончался от сердечного приступа во, произнося праздничную проповедь. А, кроме того, именно этот епископ рукоположил в сан священника такого впоследствии известного церковного деятеля уже второй половины XX в., как протоиерей Александр Мень, и поэтому хотя бы только из-за присутствия этого факта в биографии епископа Стефана (Никитина) этого церковного деятеля трудно назвать малозначительной исторической фигурой.

И, несомненно, глубоко заблуждаются те, кто возьмется утверждать, что жизненный путь епископа Стефана (Никитина) чем-либо менее ценен для истории, чем многочисленные биографии новомучеников и исповедников Российских, совершивших свой подвиг во имя веры в наиболее тяжкие для русского Православия 20-30-е гг. XX в. или чуть раньше, сразу же после революционных смут 1917 г. То, что основные и наиболее важные вехи жизненного пути епископа Стефана (Никитина) пришлись на период, чуть более поздний по сравнению с теми временами, когда были совершены наиболее яркие подвиги новомучеников и исповедников Российских, несомненно, никак не могут умалить исторического значения этого необычного жизненного пути, имевшего вполне знаковую концовку. И, конечно же, говоря об этом нельзя не сказать о том, насколько существенную роль сыграл этот человек в истории Владимирского края в XX в., поскольку для истории этих мест, несомненно, особое значение имеют сыгравшие не последнюю роль в жизни епископа Стефана (Никитина) 101 километр и епископ Афанасий (Сахаров). А еще, вероятно, вряд ли кому-то придет в голову сомневаться в том, что служение врача и служение священника в жизни епископа Стефана представляли собой единое и неразделимое целое.