Дважды раненый в голову, причем, второй раз смертельно, он сумел выжить, когда врачи только беспомощно разводили руками. А в последний год жизни он стал одним из немногих полководцев, которые могли выиграть войну тогда, когда всему миру казалось, что война проиграна.

Ровно за год до своей кончины князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов находился в Румынии и принимал капитуляцию турецкого визиря Исмаил-бея, разгромленного им в течение этой военной кампании. Самочувствие немолодого, покалеченного войнами полководца было далеко не самое лучшее. Еще год назад, когда император Александр назначил его главнокомандующим русской армией в Молдавии вместо тяжело заболевшего Каменского, Кутузов с огромным неудовольствием принял это назначение, ибо чувствовал себя не намного лучше предшественника. Сказывались старые раны.

Первую, тогда еще капитан, Кутузов получил в 1774 году под Алуштой. Пуля пробила висок и задела правый глаз, чудом не поразив мозг. Он долго лечился за границей, а по возвращении на Родину вновь отправился воевать, на сей раз под командованием Суворова, и снова — в Крым. Суворов стал главным учителем будущего победителя в войне с Наполеоном.

Вскоре после присоединения Крыма к России, в 1874 году Кутузов за свои успехи и доблесть был произведен в звание генерал-майора. В 1787 году началась новая война с турками. Во время взятия крепости Очаков турецкая пуля вновь попала Кутузову в голову, и что удивительнее всего — в то же самое место! Врачи признали рану смертельной, но Кутузов и на сей раз выжил, обладая незаурядной физической силой. Правда, здоровье после этого пошатнулось, а правый глаз совсем перестал видеть.

Потом было взятие Измаила, комендантом которого Кутузов был назначен. Довелось Кутузову послужить и на дипломатическом поприще — чрезвычайным и полномочным послом России в Турции, а затем командующим и инспектором войск в Финляндии, где он был произведен в генералы от инфантерии. На рубеже веков Михаил Илларионович был сначала литовским, а потом петербургским военным губернатором. Потом хлебнул горя в злосчастной войне 1805 года, когда наша армия потерпела поражение от Наполеона под Аустерлицем, и все шишки свалились на его дважды раненую турецкими пулями головушку. Он подвергся опале и назначался на второстепенные посты — киевского военного губернатора, командира корпуса Молдавской армии, вновь литовского военного губернатора. Наконец, в 1811 году Кутузов оказался главнокомандующим нашими войсками на очередной русско-турецкой войне. И победил грозного Исмаил-пашу с его шестидесятитысячной армией. Под Слободзеей вся эта армия была окружена и взята в плен. Блистательная победа!

В таком триумфе Михаил Илларионович встречал весну 1812 года. Он чувствовал себя плохо, но еще не знал, что жизни ему еще отмеряно всего лишь год.

Используя свой дипломатический опыт, он добился подписания наивыгоднейшего для России мира с Турцией, которое состоялось 16 мая в Бухаресте. По условиям этого договора за Россией окончательно были закреплены территории Бесарабии и Абхазии. Если Ельцин когда-нибудь умрет, то прежде чем отправиться в пекло, он вынужден будет взглянуть в глаза сонму русских героев, завоевывавших для России по клочку ее территории. В том числе придется предателю держать ответ и перед Кутузовым.

За победу над Турцией и подписание Бухарестского мира Михаил Илларионович был удостоен титула светлейшего князя. Ему на смену в Молдавию прибыл адмирал Чичагов, а сам Кутузов отправился в свое имение Горошки — лечиться и отдыхать от трудов ратных, набираться сил для грядущих последних подвигов.

Но не долго пришлось ему жить в милых Горошках. Наполеон вторгся в пределы России, началась самая страшная военная кампания России из тех, что выпали на долю Кутузова. Приберегая его силы и к тому же до сих пор сердясь за аустерлицкую катастрофу, император назначил Михаила Илларионовича сначала начальником Петербургского, а затем Московского ополчения. На этом посту Кутузов разрабатывал правила военной подготовки ратников для всех ополчений. Но после оставления Смоленска Александр вынужден был обратиться к заслуженному суворовскому генералу с просьбой взвалить на себя тяжелое бремя главного командования всей армией вместо Барклая де Толли. Назначение состоялось 8 августа, через три дня Кутузов выехал из Москвы и 17 августа прибыл к войскам, располагавшимся у Царева-Займища. Поздоровавшись с почетным караулом, он громко воскликнул:

— Да можно ли всё отступать с такими молодцами!

Эта фраза вмиг облетела всю армию и наполнила сердца радостью в такой степени, как будто солдат и офицеров оповестили, что война непременно будет выиграна, что это уже окончательно решено на каком-то самом высшем, заоблачном совете. Кто-то обронил: «Приехал Кутузов бить французов», и случайный экспромт мгновенно стал поговоркой, которую всюду, посмеиваясь в усы, повторяли.

А человек, на которого небеса указали как на будущего великого триумфатора, чувствовал себя дряхлым, разбитым, не только правый, но и левый глаз уже плохо видел, и всё время хотелось спать, спать, спать… Завистники тотчас сочинили о нем сплетню, будто он возит с собой любовницу, переодетую казачком. Михаил Илларионович и впрямь доселе слыл любителем женского пола, но в эту последнюю осень — до любовниц ли ему было?

Под Царёвым-Займищем, по плану Барклая де Толли, должно было состояться генеральное сражение. Но по данным разведки, войско Наполеона насчитывало 165 тысяч, в то время, как наша армия состояла лишь из 96 тысяч человек. Несмотря на свою бодрую фразу о том, что нельзя отступать с такими молодцами, Кутузов вынужден был отдать приказ о дальнейшем отступлении, поскольку признал позицию невыгодной при таком соотношении сил. Далее было Бородинское сражение, о котором главнокомандующий рапортовал императору: «Кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни шагу земли с превосходными своими силами». И далее: «Ваше императорское величество изволите согласиться, что после кровопролитнейшего и пятнадцать часов продолжавшегося сражения, наша и неприятельская армия не могли не расстроиться, и за потерею, сей день сделанною, позиция, прежде занимаемая, естественно стала обширнее и войскам несовместною, а потому, когда речь идет не о славе выигранных только баталий, но вся цель будучи устремлена на истребление французской армии, я взял намерение отступить шесть верст, что будет за Можайском». Тем не менее, в Петербурге рапорт Кутузова встретили с восторгом, расценив его как донесение о победе. Собственно говоря, учитывая противостояние сил, бородинская «ничья» и была равна победе. К тому же, генерал Ермолов в своем письме написал: «Французская армия разбилась о русскую», и эта фраза тотчас обрела крылья.

История не любит слов «если бы», и мы не станем размышлять о том, что было бы, если б Кутузова назначили главнокомандующим с первых дней вторжения европейских войск на русскую землю.

За Бородинское сражение 31 августа 1812 года светлейший князь Голенищев-Кутузов был произведен в звание фельдмаршала и пожалован денежной премией в размере ста тысяч рублей. В пересчете на сегодняшние деньги это примерно равнялось бы двум Нобелевским премиям. Умирающему Багратиону было выделено из казны пятьдесят тысяч рублей.

В звании фельдмаршала Кутузову суждено было прожить последние восемь месяцев жизни.

Далее теряющему силы главнокомандующему пришлось совершить мучительное отступление до Москвы и еще более тягостную сдачу древней столицы. «Вступление неприятеля в Москву не есть еще покорение России, — писал Михаил Илларионович императору, который никак не ждал, что Москва будет оставлена. — Теперь, в недальнем расстоянии от Москвы, собрав свои войска, твердою ногою могу ожидать неприятеля, и пока армия Вашего императорского величества цела и движима известною храбростию и нашим усердием, дотоле еще потеря Москвы не есть потеря Отечества».

В подмосковной деревне Панки фельдмаршал отмечал свой последний день рождения. Ему исполнилось шестьдесят семь лет. Дни его уже были сочтены.

Тарутинский манёвр Кутузова стал одним из невиданных доселе шедевров мирового полководческого искусства. Покуда Наполеон, сидя в Москве, ждал от русского царя капитуляции, наша армия отдохнула, воспрянула духом и значительно пополнилась. Когда Москва заполыхала, прекратились споры о том, правильно ли поступил главнокомандующий, теперь все видели гениальность его замысла и выгоду избранной им позиции. Наконец, к Кутузову прибыл наполеоновский посол Лористон. Видя перед собой русского фельдмаршала, единственный глаз которого светился уверенностью в грядущей победе, Лористон жалобно воскликнул:

— Неужели эта небывалая, эта неслыханная война должна продолжаться вечно? Император искренне желает положить предел этой распре между двумя великими и великодушными народами и прекратить её навсегда.

Словно не французы явились к нам незваными гостями, не французы ограбили всё на своем пути, не французы вели себя варварски по отношению к русскому народу, не Наполеон велел снять даже все кресты с московских церквей и колоколен, а мы вторглись в пределы Франции, взяли и сожгли Париж, выгребли дочиста сокровища Версаля! И у Лористона еще поворачивался язык называть своих европейских разбойников «великодушным народом»!

Ответ Кутузова был полон достоинства:

— При назначении меня в армию слово «мир» ни разу не упоминалось. Я навлек бы на себя проклятие потомства, если бы меня сочли виновником соглашения с вами. Таков в настоящее время образ мыслей моего народа!

6 октября корпус Мюрата атаковал русскую армию под Тарутином и был разбит. С этого дня началось триумфальное изгнание Наполеона из пределов Отечества. Император Александр, доселе всё еще не признававший правильности сдачи Москвы, послал Кутузову поздравление с победой. Но при этом он требовал дать еще одно генеральное сражение, а Кутузов лишь устало повторял: «Не нужно. Всё это теперь развалится само собой». Мудрый дипломат и политик, он прекрасно понимал — полный разгром Наполеона в пределах России может привести к тому, что Францией овладеет Англия. Он говорил: «Наследство Наполеона достанется не России, а той державе, которая уже теперь господствует на морях, и тогда преобладание ее будет невыносимо».

Дальнейшая победа Кутузова над Бонапартом состояла не в генеральном сражении, а в том, что он не дал неприятелю уйти из России через богатые земли Орловщины и Малороссии, заставив незваных гостей отступать по разоренной войною старой Смоленской дороге. Одновременно с этим Михаил Илларионович вынужден был отстаивать свой план медленного истребления «великой армии», спорить с теми, кто требовал от него окружить остатки французских войск и взять их в плен.

Удивительно и то, что Наполеон, фактически не проиграв Кутузову ни одного сражения, полностью потерял свою могущественную армию и уполз из России, удовольствовавшись лишь награбленным добром. Забавно, но французы, благодаря этому, и по сей день считают войну 1812 года успешной! Они уверяют, что победили в Бородинской битве, взяли Москву, прекрасно поживились — чем тебе не победная кампания! Но как бы то ни было, в действительности полную победу одержал не Наполеон, а более мудрый полководец — Михаил Илларионович Кутузов.

Великолепная лебединая песня!

В декабре 1812 года через Неман из России в Европу вернулись 18 тысяч жалких, оборванных и обмороженных людей, которых уже трудно было назвать солдатами. В русском плену оказалось 130 тысяч, а 350 тысяч европейцев из двенадцати стран навеки остались лежать на бескрайних и прекрасных российских просторах.

Видя полное торжество своего главнокомандующего, император Александр продолжал осыпать его милостями. День своего рождения, 12 декабря, государь праздновал в доме Кутузова. Михаил Илларионович был удостоен звания князя Смоленского, награжден высшим боевым орденом — Святого Георгия первой степени, а также шпагой с бриллиантовым эфесом и лаврами из изумрудов, общей стоимостью в шестьдесят тысяч рублей. Царь в веселости признался даже, что теперь видит мудрость Кутузова, и если понадобится, готов пожертвовать и Петербургом ради столь славной и сокрушительной победы над врагом.

Новый год Кутузов встречал уже в полном упадке сил. Он понимал, что совершил наиглавнейшее дело своей жизни, одержав победу, которая навеки останется в сердцах благодарных россиян. Теперь он мог позволить себе полный покой. Предвидя, что европейский поход будет проходить без него, Михаил Илларионович ворчал: «Самое легкое дело идти теперь за Эльбу. Но как воротимся? С рылом в крови!» Но он не просил отставки и продолжал командовать армией, вошедшей в Польшу, затем Силезию и Пруссию. Теперь рядом с ним постоянно находился император Александр. Когда в пограничном силезском городке Штейнау жители поднесли царю лавровый венок, он приказал отдать его Кутузову со словами: «Лавры принадлежат не мне, а ему!» В это время Кутузов уже совсем ослаб, 6 апреля, когда армия двинулась дальше, Михаил Илларионович окончательно слёг и остался в городке Бунцлау (ныне это город Болеславец в западной Польше, неподалеку от границы с Германией). Незадолго до смерти Александр навестил умирающего русского витязя.

— Прости меня, дорогой Михайло Илларионович, что порою был несправедлив к тебе, — просил царь своего фельдмаршала.

— Я прощаю, государь… — еле слышно отвечал Кутузов. — Да простят тебя Бог и Россия!

«Болезненная и великая не для одних Вас, но и для всего Отечества потеря, — извещал Александр княгиню Кутузову о смерти ее мужа. — Не Вы одна проливаете о нем слезы: с Вами плачу я и плачет вся Россия!» Государь приказал забальзамировать тело покойного и отправить его в Петербург, туда, где Михаил Илларионович родился в благословенный сентябрьский день 1745 года: «Мне кажется приличным положить его в Казанском соборе, украшенном его трофеями». Целых полтора месяца гроб с телом Кутузова двигался к Петербургу, ибо всюду хотели оказать ему достойные почести. В пяти верстах от северной столицы гроб сняли с повозки и далее до самого Казанского собора несли на плечах. Прав был Александр — вся Россия оплакивала своего героя, спасшего ее от одного из самых страшных вражеских нашествий.

Александр Сегень