Купить печатную версию
- Що, сука, живий ще?! – за этим вопросом последовал удар в плечо. – А ну, пшёл!
Хорошо сказать – «пшёл», когда всё тело – сплошная гематома. Как же эти звери умеют бить! Особенно, тех, у кого связаны руки… Быть куклой для битья, живой грушей для карателей – участь, которой пожелаешь не всякому врагу. Будь на месте Олега кто-то похлипче, навряд ли бы выдержал столько дней. Но Олег был силён и крепок. А, главное, он обязан был выжить. Для Мирки. И если уж не ухлопали его в том последнем бою, не смешали с глиняной кашей, то неужели сломаться теперь?
Сидя в душном и тесном чулане, изнемогая от боли и смрада, Олег вновь и вновь пытался придумать план побега, но тот не придумывался. Как бежать, когда ты сутками заперт в этой непроницаемой клетке, откуда выводят тебя связанным, наставив на тебя автоматы – только для того, чтобы ещё раз поизмываться над тобой? Если бы руки были развязаны… Если бы оружие достать… Если бы…
Каждый шаг давался Олегу с трудом. Казалось, всё тело его превратилось в бесформенный мешок, набитый перемолотыми костями. От боли в глазах чернело. А этот, с зенками рыбьими ещё и в спину тыкал:
- Крокуй, сука, не те грохну!
- Не грохнешь… Кого вы тогда вечером, когда нажрётесь, месить будете?
- Не бійсь, ще сепаратюг словимо! Правда, інші похліпче будуть, з тобою цікавіше[1].
- Чем же?
- А цікаво, через скільки вдасться з тебе дух вибити. Ось, постривай! Ми тобі ще пальці відстріл! Або член! Ти що віддаєш перевагу?[2]
Отморозок не шутил. Олег видел, как они эту садистскую процедуру проводили над другим пленником, используя столярный станок. И такое – забыть ли? Собственную боль заглушая, и теперь тот вопль жуткий в ушах звенел.
- Я предпочитаю, чтоб ты себе язык отстрелил…
- Ось, тому-то з тобою і цікавіше, москалюга, ніж з іншими. Стільки часу пройшло, а ти все тріпається. Стривай, це ми поки розминалися тільки! Подивимося, як заспіваєш, коли по повній розвернемося! Будеш ще переді мною на колінах повзати, і в рот брати і смерті просити![3]
- Не дождёшься.
- Побачимо, - резкий удар, и лицо Олега залила хлынувшая из носу чёрная кровь. Ещё один, и он уже лежал на полу, корчась от боли. Третий – и точно оборвалось всё внутри.
- А тепер встати!
Вставать лучше как можно скорее, или получишь ещё…
- Пшёл вперёд!
Олега вели в кабинет, где его уже не раз допрашивали, и это не предвещало ничего хорошего. На прошлом допросе на спине ему выжгли свастику… Что-то на сей раз измыслят? Хоть бы уж и впрямь поскорее добили, что ли… И как это угораздило дать им сцапать себя! Проклятая контузия… Взяли беспамятного, а не то бы никогда не дался. Взорвал бы себя вместе с ними.
Переступив порог «пыточной» Олег с удивлением обнаружил, что на сей раз всё совсем иначе. Ставни были открыты, за столом сидел пожилой генерал, а поодаль какой-то парень в камуфляже и очках с лицом слишком интеллигентным для нацгада.
- Свободен! – кивнул головой генерал конвоиру, и тот закрыл дверь. – Садитесь, - это уже к Олегу обращено было.
Тот охотно воспользовался предложением – ноги едва держали – и вопросительно взглянул на генерала единственным пока ещё не до конца заплывшим глазом.
- Меня зовут Виктор Григорьевич Бурмак, - представился генерал. – Я возглавляю комиссию по обмену пленными. Это мой помощник Андрей. А ты, как я понимаю, Тарусевич Олег?
Олег не ответил. Своего настоящего имени нацгвардейцам он не сказал, поскольку они давно знали его по позывному. Стоит ли доверять теперь этому неведомому генералу?
- Можешь не отвечать. Я и так знаю, что не ошибся, - генерал налил в стакан воды и протянул пленнику: - Выпей и послушай меня.
Воду Олег выпил с удовольствием, хоть и осолонела она от крови. Бурмак, между тем, продолжал:
- Когда-то я был очень близок с твоим дедом, которого помню и уважаю по сей день, и бабкой. Ирина Ростиславовна обратилась ко мне с просьбой отыскать в зоне АТО двух своих пропавших внуков, воюющих друг против друга. К сожалению, найти твоего брата я опоздал…
- Что?! – вскинул голову Олег.
- Леонид погиб.
- Когда?!
- Видимо, тогда же, когда ты попал в плен.
- Он погиб в бою?
- Нет, уже после… - генерал помедлил.
- Как это случилось?
- Не знаю. Факт его смерти не подтверждён официально. Его командир утверждает, что твой брат дезертировал вместе с тремя другими бойцами. Но эта версия мне представляется, мягко говоря, сомнительной. Я пока ничего не сообщал родным Леонида и попытаюсь сперва прояснить дело, но это будет сложно даже мне.
- Если гибель брата не подтверждена, и тело его не найдено, то почему вы уверены в его смерти?!
- Потому что я уже не первый раз приезжаю в зону АТО и видел больше, чем это позволительно, если хочешь жить спокойно и безопасно, - генерал промокнул шею платком. – Однако, сейчас речь о тебе. Ты поедешь с нами, если не хочешь, чтобы тебя окончательно превратили здесь в фарш…
- Они уже многих превратили! – зло бросил Олег. – А вы приезжаете с инспекцией и ничего не можете сделать!
- Ты прав. Я, действительно, ничего не могу сделать, кроме как выполнить данное твоей бабке слово и спасти тебе жизнь. Ты имеешь что-то против?
- Нет, чёрт побери…
- Тем лучше, - Бурмак подал знак Андрею, и тот, распахнув дверь, велел караульному позвать командира.
Упитанный коротышка в маске явился не сразу и вошёл в кабинет с нарочитой развязностью, желая показать, что здесь хозяин он, а не какие-то заезжие генералы.
- Этого человека я у вас забираю, - холодно сообщил Бурмак, протягивая командиру какую-то бумагу с печатями.
- З якою ще радості? – фыркнул коротышка.
- Прочтите мандат и научитесь соблюдать субординацию. Вы на фронте, а не на майдане.
- Ваше щастя.
- Я тоже так думаю.
Пробежав глазами бумагу, командир поскрёб в затылке:
- Розвелося дармоїдів і всі права качають...
- Это вы о ком сейчас?
- Да о таких, как ты, падлюках, - ответил коротышка, от гнева перейдя на привычный язык. - У тебя ж твоя предательская сущность на лбу пропечатана!
- Язык прикусил! – грозно рыкнул Андрей, наставив на него автомат. – И будь любезен, пан, выполняй постановление выше стоящих инстанций.
- Пушку убери, у нас таких на сотню больше будет!
- И они не помешают мне, по крайней мере, убрать с дороги моего патрона два препятствия в виде тебя и твоего холуя. Ну, кому сказано, отошли от двери!
- Андрей, не горячись. Господа просто погорячились. Никому ведь не хочется отдавать чужим своих пленных. Я надеюсь, господа, - генерал обратился к командиру и стоявшему позади караульному, - вы не собираетесь препятствовать нам в исполнении обязанностей, возложенных на нас правительством?
- Да катитесь, куда хотите! Всё равно мы скоро здесь всё покончим и в Киев придём, и там таких, как ты, люстрируем по самые гланды.
- Там и встретимся, - кивнул невозмутимый Бурмак.
Ровно через пять минут они уже мчались в бронированном генеральском внедорожнике.
- Знаете, Виктор Григорьевич, я вашему хладнокровию просто диву даюсь! – говорил Андрей. – С этакою мразью – и на вы! И «господами» их называть! Какие это, к псам, господа! Обычные гопники, которым место в колонии! Моя бы воля…
- Успокойся, Андрей. Нашей воли теперь нет, а значит нужно действовать сообразно обстоятельствам, чтобы добиться хоть чего-то.
- Такое ощущение, что вы дипломат, а не военный…
- Андрей у нас прежде в милиции служил, - пояснил Бурмак Олегу. – Поэтому на героев майдана реагирует, как цепной пёс на волка. Андрей, посмотри, пожалуйста, в каком населённом пункте мы можем без лишней опасности остановиться, чтобы показать нашего протеже врачу?
Андрей быстро взглянул на карту:
- Минут через двадцать будет сельцо. Нацгвардии там нет, а фельдшер, как минимум, надеюсь, подвернётся...
Надежды бывшего стража порядка оправдались, и через полчаса Олег оказался в руках перепуганной докторши, сразу заявившей, что в её маленькой больничке нет даже самой элементарной аппаратуры, чтобы диагностировать, какие повреждения имеются у больного. Получив команду «лечить без диагностики», она, однако же, покорно приступила к делу.
Кое-как залатанный и омытый, одетый в свежую одежду, которой поделился великодушный Андрей, Олег почувствовал себя несколько лучше. Тем более, что конечным «элементом лечения» стал хороший обед. Андрей, наскоро перекусив, вскоре оставил патрона, чтобы заняться машиной.
- Что вы со мной собираетесь делать дальше? – спросил Олег генерала.
- Я обещал твоей бабке спасти тебе жизнь. Своё обещание я выполнил. Дальше дело твоё. Я могу сделать тебе документы, и ты затаишься где-нибудь. В Киев я тебя не повезу – там запалимся все вместе. Можешь уехать в Россию, если хочешь.
- Я хочу вернуться к своим.
- Город окружён и вот-вот падёт.
- Тем более. Там мои друзья и невеста. Мой дом. И я не собираюсь драпать в Россию или хорониться, когда продолжается война.
- То есть ты хочешь, чтобы я тебя отпустил, чтобы ты вновь воевал против нас?
- Да, я буду воевать против вас, пока жив. Либо пока мы не победим.
- Ценю твою откровенность. Что ж, я не стану тебе препятствовать. Андрей подбросит тебя поближе к твоей цели, а дальше добирайся, как знаешь. Дороги перекрыты, и получить на них полю легче лёгкого.
- Я доберусь. Я здесь вырос и знаю в окрестностях каждую тропинку.
- Самоуверенности тебе не занимать.
- Скажите, Виктор Григорьевич… Ведь вы, я вижу, порядочный человек. Как вы можете служить этим мразям? – не удержался от вопроса Олег.
- Кто тебе сказал, сынок, что я служу мразям?
- А как же ещё это назвать, если вы состоите на службе правительства Украины?!
- Вот, Украине я и служу.
- Да нет никакой Украины! Неужели вы не понимаете?! И впредь никогда не будет! Даже то, что было, уничтожено: сожжено в Одессе, сровнено с землёй артиллерией в Луганске и у нас. Чему вы служите?
- Ты, конечно, полагаешь, что мне следовало бы приехать на Донбасс и вступить в ополчение?
- Это было бы правильно!
- Тут я с тобой не соглашусь. Я считаю, что в том братоубийстве, которое теперь идёт, виноваты и Киев, и Москва. И ни Киеву, ни Москве помогать я не хочу. Единственное моё желание – это спасти людские жизни по обе стороны фронта. Жизни таких, как ты. На моих руках нет крови. Зато спасённые жизни есть. Твоя, например. И я думаю, что эти жизни всецело оправдывают мой выбор. И ещё, сынок. Я никогда не поддерживал ни майдана, ни нынешней власти. Ни словом, ни делом. Так что совесть моя чиста, и не тебе читать мне мораль.
- Простите, - отозвался Олег. – Мне, пожалуй, и впрямь не стоило бы. Если бы не вы, меня бы непременно добили.
- Ты крепкий парень. Мне жаль, что ты собираешься вернуться в город – это слишком опасно. Но я понимаю тебя. Прежде чем отправляться, будь добр напиши несколько строк твоей бабке. Надо же мне привезти ей хоть что-то утешительное…
- А как же вы объясните моё исчезновение? Вам же за это может не поздоровиться.
- Не беспокойся. Этот вопрос я улажу. При нашем кабаке, когда исчезают «без вести» десятки находящихся в строю бойцов, и никому до этого нет дела, «сховать» одного полуживого пленника не так-то сложно…
- Спасибо вам, - искренне поблагодарил Олег. – Я перед вами всегда буду в долгу.
- Ты мне ничего не должен. Я исполняю свой долг. К тому же я кое-чем был обязан твоему деду.
Олег кое-как нацарапал плохо слушающейся рукой письмо, стараясь аккуратно выводить каждую букву, чтобы бабка не испугалась, что он искалечен, и, передав его генералу, попросил:
- Виктор Григорьевич, я вас об одном ещё только попрошу. Выясните, что случилось с моим братом!
- Обещать не могу, но всё возможное сделаю. Это тоже мой долг.
- Интересно… - Олег усмехнулся, - кроме вас, это слово на Украине ещё кто-нибудь помнит?
- Андрей помнит, - отозвался Бурмак, убирая письмо в тонкую папку. – Есть и другие… Но признаю, растление огромно и повсеместно. Смотрите, однако, чтобы оно не охватило и вас.
- У нас мародёров расстреливают, - сказал Олег. – А у вас вместо армии орды бандитов-беспредельщиков!
- У вас… Вы не едины, сынок. А, значит, у каждого «атамана» свой закон. Один мародёров расстреливает, а другой вместе с ними чинит произвол, ощутив себя властью. Я тебе так скажу. Если тон у вас станут задавать последние, то вся ваша безумная затея обречена. А произойдёт всё, скорее всего, именно так, потому Москва не лучше Киева. То же воровство, то же растление. Только более… «стабильное». «Цивилизованное», если так можно выразиться. В итоге одни воры договорятся с другими, потому что воры всегда находят взаимную выгоду, а вы и мы… - Бурмак печально усмехнулся, - станем приправой к чужой каше, нашими и вашими жизнями будет оплачен чужой навар. У вас прекрасные идеи. У многих стоявших на майдане они тоже были прекрасны. Справедливость, свобода, достойная власть… Что там ещё? Долой олигархов… Прекрасно! Вот, только идеи осыпаются, как жухлая листва осенью, оставляя лишь смутную память о весне, а грязь никуда не уходит.
- Вас послушать, так и вообще остаётся лишь сложить руки и помереть.
- Не скрою, такая мысль приходила мне в голову. Но пока я всё-таки воздержусь от столь радикального разрешения неразрешимых вопросов. Ты ещё молод и можешь верить прекрасным идеям – в этом твоё счастье. А я давно уже ни во что не верю.
- Что же, так-таки и нет выхода по-вашему?
- Я не вижу выхода, - честно ответил Бурмак. – Киев совершил преступление, спустив с цепи бешеных собак-радикалов. Если бы не это, страна бы не разделилась… Но джинн выпущен из бутылки, и загнать его назад очень сложно. Знаешь, есть один выход, но он недостижим при тотальной подлости и глупости властей Украины и России.
- Какой?
- Чтобы сохраниться, как нечто единое, Киев должен не победить Донбасс, а солидаризироваться с ним. Стать восточнее востока, условно говоря. И солидарно, единой страной заключить прочный союз с Россией, полностью вернувшись в её орбиту, как и должно исторически. Это было бы спасением для всех! Но для этого нужна другая власть не только в Киеве, но и в Москве. Ибо Москва все эти годы не находила ничего лучшего, как поддерживать такого образцового вора, как Виктор Фёдорович, и вместе с ним заниматься всевозможными распилами. И если ни на что большее не хватает стратегического мышления у любимой вами Москвы, то чего ждать? Ничего, кроме долгой-долгой бойни, совершенно бессмысленной для обеих сторон.
Мрачно «ванговал» Бурмак, но и не лишены были его суждения здравого смысла. И от этого нехорошо замутилось на душе у Олега.
- Всё, что вы сказали, может, и разумно, но от нас не зависит, - сказал он. – Ваши войска и нацгвардия уничтожают наши города, наших людей, в Киеве нас называют недочеловеками и сулят нам концентрационные лагеря. После плена сомнений в нашем будущем в случае вашей победы у меня не осталось. Что остаётся нам? Только защищаться с оружием в руках. Или, скажете, что у нас есть другой вариант?
- Пожалуй, что нет, - вздохнул генерал. – Но и у Киева выбора уже давно нет. Малейшее проявление слабости в отношении вас – и бунт радикалов обеспечен. Они меньшинство, но тон теперь задают они, потому что в отличие от большинства вооружены, организованы и точно знают, чего хотят. Я уж не говорю об интересах «наших друзей» из Штатов… Нас столкнули лбами, и мы уже ничего не можем сделать, чтобы обратить ситуацию вспять. Всё так… Значит, война до истощения сил одной из сторон… Самая страшная, какая может быть. Об одно тебя прошу, сынок: никогда не забывай, что Киев – это не только нацгвардия, Правый Сектор, Рада и СБУ.
- Я об этом не могу забыть. Там мой отец, моя бабка… и вы с Андреем. И однажды мы придём в Киев! И тогда действительно именно он станет Донбассом и соединится с Россией!
Бурмак грустно усмехнулся:
- Дай Бог нашему теляте волка забодати. Отдохни пока. Когда стемнеет, Андрей отвезёт тебя до нужного места.
Олег, действительно, был страшно измучен и с радостью последовал совету генерала, растянувшись на узкой лежанке, показавшейся ему после чулана царским ложем, и мгновенно погрузившись в сон.
| 
