Александр II вступил на престол в возрасте 36 лет вполне сложившимся человеком, знакомым с государственной деятельностью, будучи главой большого семейства, достаточно умудренный жизнью. Внешний облик его в это время запечатлел американский дипломат, секретарь посла в 1854–1855 гг. А. Уайт: «Он был высок, как все Романовы, красив и держался с большим достоинством, но у него было гораздо меньше величественности и полностью отсутствовала неуместная суровость его отца». Приятную внешность Александра II отмечали все, писавшие о нем. Однако многие при этом критиковали его холодные и сдержанные манеры или стремление походить на отца, что создавало впечатление «плохой копии» или «безжизненной маски».
Из множества характеристик Александра II особенной глубиной и проницательностью отличаются принадлежащие перу фрейлины императрицы Марии Александровны А.Ф. Тютчевой, дочери известного поэта, которая в течение нескольких лет в ежедневном близком общении наблюдала императорскую (а до того – великокняжескую) семью. В январе 1856 г., во время начавшихся переговоров о мире между странами – участницами Восточной войны, когда русское общество с предельным напряжением следило за политикой «верхов» и действиями нового императора, Тютчева с прозорливостью утонченно нервной натуры делает несколько записей, поразительных по меткости и предвидению. 11 января: «Император – лучший из людей. Он был бы прекрасным государем в хорошо организованной стране и в мирное время, где приходилось бы только охранять. Но ему недостает темперамента преобразователя. У императрицы тоже нет инициативы, она, быть может, будет святой, но никогда не будет великой государыней. Ее сфера – моральный мир, а не развращенный мир земной действительности. Они слишком добры, слишком чисты, чтобы понимать людей и властвовать над ними. В них нет той мощи, того порыва, которые овладевают событиями и направляют их по своей воле; им недостает струнки увлечения… Моя душа грустна, я вижу перед собой будущее печальное и мрачное». Через несколько дней она повторяет: «А будущее, будущее. Ах, как я боюсь за него!» И 21 января об императоре: «Мне невыразимо жаль его, когда я вижу, что, сам того не ведая, он вовлечен в борьбу с могучими силами и страшными стихиями, которых он не понимает. Прежде у меня были иллюзии, которых теперь у меня больше уже нет… Они (императорская чета. – Л. 3.) не знают, куда идут». И дальше, на протяжении всего дневника, вплоть до трагической кончины императора, она возвращается к этим мыслям в разных обстоятельствах снова и снова, изливая свою тревогу и мрачные предчувствия.
Любящий и преданный сын, Александр Николаевич тяжело пережил смерть Николая I. Зная сердечность и чувствительность цесаревича по его дневникам и письмам, можно вполне доверять впечатлению Тютчевой о глубине его переживаний. «…На его лице отразилось горе, наполнявшее его сердце», – читаем запись в дневнике. Когда же Тютчева попыталась назвать его «ваше величество», то он попросил не называть его так. «Видно было, – заключает мемуаристка,-что он испытывает только горе от потери отца, а что корона не имеет для него никакой цены». Не в первый и не в последний раз частный человек берет в нем верх над наследником престола или монархом. «Слово „государь“, – продолжается запись, – для него относится к его отцу: в первые годы своего правления он не позволял, чтобы это слово адресовалось ему самому».
Александр II вступил на престол спокойно, ему не пришлось пройти к трону через площадь, залитую кровью, как его отцу, но наследие он получил куда более тяжелое, чем Николай I. Ни один из кардинальных вопросов 30-летнего царствования не был решен: крестьянский, восточный, польский и др. Из Крымской войны Россия вышла изнуренная неравной борьбой, с истощенными финансами и подорванным денежным обращением. Постоянно увеличивающийся в последнее десятилетие дефицит бюджета (в 1845 г. – 14,5 млн. руб., в 1856 г. – 307,5 млн. руб.) поставил страну на грань финансового кризиса. Война обнажила многие недостатки администрации, военной и гражданской, она показала, что «колосс» стоит на глиняных ногах. Великая держава лишилась того первенствующего положения, которое занимала в Европе со времен Венских договоров 1815 г. Священный союз фактически распался еще до Крымской войны. Россия оказалась в изоляции. Следствием этого было падение авторитета побежденной страны за границей, а внутри империи – недоверие к силе и способности правительства. Призыв властей к созданию морского и сухопутного ополчения всколыхнул в крестьянстве надежду на освобождение и вызвал перемещение масс населения, угрожающее «порядку и спокойствию».
«Севастополь ударил по застоявшимся умам» (В.О. Ключевский). «Озлобление против порядков до 1855 года беспредельное и всеобщее», – записал в своем дневнике 17 ноября этого года П.А. Валуев, видный чиновник, сам служивший николаевской системе (он был курляндским губернатором, а впоследствии министром Александра II). В своей «Думе русского», датированной днем падения Севастополя и известной читающей России в рукописи, Валуев раскрыл и показал «всеобщую официальную ложь» как основной порок «нашего государственного управления». Он писал: «Взгляните на годовые отчеты – везде сделано все возможное, везде приобретены успехи, везде водворяется… должный порядок, взгляните на дело, отделите сущность от бумажной оболочки… правду от неправды или полуправды, и редко где окажется прочное – плодотворная польза. Сверху блеск, внизу гниль».
«Прежняя система отжила свой век» – таков общий приговор одного из идеологов этой системы, историка М.П. Погодина, произнесенный им через три месяца после смерти Николая I. А в начале 1856 г. Погодин призывает Александра II искать выход из кризиса на новых путях: «Свобода! Вот слово, которое должно раздаться на высоте русского престола!» Сам этот призыв был откровением, означал переворот в сознании тех, кто правил Россией или близко стоял к «верхам». И Александр II знал это лучше других. Секретный Комитет 1846 г., председателем которого он был, признал недопустимым при решении крестьянского вопроса употреблять само слово «свобода» – «тут именно слово страшнее дела». Через 10 лет слово «свобода» уже представлялось магическим ключом к новой жизни. «Медлить нечего… Надо приниматься вдруг за все: за дороги, казенные и каменные, за оружейные, пушечные и пороховые заводы, за медицинские факультеты и госпитали, за кадетские корпуса и торговлю, за крестьян, чиновников, дворян, духовенство, за воспитание высшего сословия, да и прочие не лучше, за взятки, роскошь, пенсии, аренды, деньги, за финансы, за все, за все…» Эти страстные призывы Погодин заключает идеей освободительной миссии Александра II, которому предстоит завоевать общественное мнение России и Европы».
Политические и исторические интересы страны ломали идеологические установки и рамки прежнего правительственного режима, насущные потребности внутренней и внешней политики пришли в столкновение с идеологическими основами николаевской системы. «Если бы правительство после Крымской войны и пожелало возвратиться к традициям последних времен, то оно встретило бы непреодолимые препятствия если не в открытом, то, по крайней мере, в пассивном противодействии, которое со временем могло бы даже поколебать преданность народа – широкое основание, на котором зиждется в России монархическое начало», – говорилось в докладе министра финансов М. X. Рейтерна Александру II вскоре после отмены крепостного права.
Столкновение старых традиций и новых требований ставило Россию перед неизбежностью радикальных решений. В силу особенностей государственного устройства и особенностей жизненного уклада страны движение вперед было возможно лишь при содействии монарха. Александр II мог выбирать только между вариантами реформирования строя, но не между старой, николаевской, системой и новым порядком. И он понял это, хотя и не сразу по воцарении, но довольно быстро.
Первые шаги императора Александра II утверждали и продолжали политику Николая I. В речи 19 февраля 1855 г. в Государственном совете новый самодержец признавал себя продолжателем «желаний и видов» своих «августейших предшественников»: «Петра, Екатерины, Александра Благословенного и незабвенного нашего родителя»; и на приеме дипломатического корпуса в Зимнем дворце 23 февраля он заявил на французском языке, что «будет настойчиво придерживаться политических принципов» отца и дяди – «это принципы Священного союза». Эти заявления не были только данью протокола, поступки подтверждали их реальную содержательность. Александр II был уверен в необходимости продолжения войны до победного конца. После падения Севастополя он отправился в Николаев, лично наблюдая за возведением укреплений, ездил осмотреть крепость Очаков, укрепления в Одессе, посетил главную квартиру Крымской армии в Бахчисарае. Но эти усилия уже были напрасны, Россия не могла продолжать войну. И Александр II под давлением обстоятельств, при участии компетентных сановников начал эмпирически, не имея никакой общей программы, принимать новые решения, не укладывающиеся в старую систему и даже прямо противоположные ей.
Александр II никогда – ни в юности, ни в зрелые годы – не придерживался какой-либо определенной теории или концепции в своих взглядах на историю России и на задачи государственного управления. Для его общих воззрений характерно было представление о незыблемости самодержавия и существующей государственности России, как оплота ее единства, о божественном происхождении царской власти. Став самодержцем, он идентифицировал себя с Россией, рассматривая свою роль, свою миссию как служение державному величию Отчизны. Позже, в 1876 г., в своем Духовном завещании сыну-наследнику великому князю Александру Александровичу он напишет: «Заклинаю его, не увлекаясь ложными теориями, пещись о постепенном его (Отечества. – Л.З.) развитии, основанном на любви к Богу и на Законе».
Александр II встал на путь освободительных реформ не в силу своих убеждений, а как военный человек на троне, осознавший уроки Крымской войны, как император и самодержец, для которого превыше всего был престиж и величие державы. И вместе с тем в силу личных свойств характера – доброты, сердечности, восприимчивости к идеям гуманизма, бережно привитым ему всей системой образования и воспитания – как емко и метко определила Тютчева эту особенность натуры Александра II, «его сердце обладало инстинктом прогресса». Не будучи реформатором по призванию, по темпераменту, Александр II стал им в ответ на потребности времени, как человек трезвого ума и доброй воли. Его характер, его воспитание, его мировоззрение и мироощущение способствовали адекватной оценке сложившейся ситуации, способствовали поиску нетрадиционных решений в государственной политике, внешней и внутренней. Отсутствие фанатизма, приверженности жестко определенной концепции в политике не мешали найти новые пути в рамках самодержавно-монархического строя и, оставаясь верным заветам предков, короне, начать великие реформы.
Заключение Парижского мира 18 (30) марта 1856 г. (в день вступления русских войск в составе союзных в Париж в 1814 г.) и манифест о нем 19(31) марта, завершившие бесславную Крымскую войну, знаменовали важный шаг Александра II на пути новых решений в правительственной политике – не только внешней, но и внутренней. Традиционная ставка на Священный союз монархов оказалась битой, в Европе складывалась новая расстановка сил. Роль Франции на континенте усилилась, с чем предстояло считаться русской дипломатии. Престарелый канцлер К.В. Нессельроде, прослуживший при Николае все его царствование и олицетворявший старую систему, был сменен человеком иной формации и иной ориентации – А.М. Горчаковым.
Объявляя во всеобщее сведение об условиях заключенного мира, Александр II в конце манифеста заявил и о внутриполитических задачах, стоящих перед Россией: «Да утвердится и совершенствуется ее внутреннее благоустройство; правда и милость да царствуют в судах ее; да развивается повсюду и с новой силой стремление к просвещению и всякой полезной деятельности, и каждый под сенью законов, для всех равно справедливых, все равно покровительствующих, да наслаждается в мире плодами трудов невинных». Этого осторожного намека на предстоящие реформы хватило, чтобы насторожилось и взволновалось дворянство. Отвечая на распространившиеся и дошедшие до него тревоги, Александр II в своей речи к предводителям дворянства в Москве сказал: «Слухи носятся, что я хочу объявить (в некоторых списках „сделать“) освобождение крепостного состояния. Это несправедливо. „…“ Вы можете это сказать всем направо и налево. Я говорил то же самое предводителям, бывшим у меня в Петербурге. Я не скажу вам, чтобы я был совершенно против этого, мы живем в таком веке, что со временем это должно случиться. Я думаю, что и вы одного мнения со мною; следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, чем снизу».
Симптоматична и важна в этих первых заявках Александра II на реформы связь грядущих преобразований в России с внешнеполитической обстановкой, с общим направлением развития века (невозможностью изолироваться от него), связь, которая многое объясняет в становлении нового внутриполитического курса российского самодержца, нареченного еще при жизни Освободителем.
Контуры этого курса постепенно вырисовывались. 3 декабря 1855 г. был закрыт Высший цензурный комитет (Бутурлинский). Александр II отказался от своей прежней позиции насаждения «цензурного террора» и согласился с председателем Комитета М.А. Корфом, который доказывал в своей докладной записке, что деятельность его «приводит иногда до цели противоположной, распространяется рукописная литература, гораздо более опасная, ибо она читается с жадностью и против нее бессильны все полицейские меры». Запрет, наложенный Николаем I на печатное слово, был сметен страстной, неудержимой потребностью общества выговориться. Александр II и его правительство, закрыв Комитет, только адекватно отразили ход событий. Чутко и прозорливо уловил ситуацию А.И. Герцен, основав Вольную типографию в Лондоне ( 1853 г.), «Полярную звезду» ( 1855 г.), «Голоса из России» ( 1856 г.), «Колокол» ( 1857 г.) – издания, известные всей читающей России, не исключая царя и царицы. И в самой России, «как грибы после дождя» (по выражению Л.Н. Толстого, вернувшегося из Севастополя) возникали новые издания – «Русский вестник», «Русская беседа», «Сельское благоустройство» и др. «Севастополь ударил по застоявшимся умам» и после «мертвенного оцепенения, в которое до сих пор была погружена страна» (В.О. Ключевский), слово, как выражение внутреннего раскрепощения, превратилось в общественную силу, оттеснившую страх. Гласность стала первым проявлением оттепели (термин тех лет. – Л. 3), наступившей вскоре после воцарения Александра II.
В ряду первых мер, выражающих новое направление политики Александра II, было уничтожение стеснений, введенных в университетах после 1848 г., упразднение Витебского и Харьковского генерал-губернаторств (семь губерний), разрешение свободной выдачи заграничных паспортов, создание акционерных обществ и компаний, содействие российским подданным «упрочить торговые наши связи с иностранными государствами и заимствовать оттуда сделанные в последнее время в Европе усовершенствования в науке» и др. И что особенно важно, к коронации в августе 1856 г., помимо обычных наград, раздач чинов и званий, была объявлена амнистия политическим заключенным – оставшимся в живых декабристам, петрашевцам, участникам польского восстания 1830–1831 гг., девять тысяч человек освобождались от полицейского надзора. Отец начинал царствовать с казни и ссылки декабристов, сын – с помилования узников отца. Контраст был очевиден для современников. И он был в пользу сына в глазах общественности России и Европы.
26 августа 1856 г. в Успенском соборе Московского Кремля свершился обряд коронования на царство. Коронационные торжества продолжались долго, с 14 августа до 22 сентября шли беспрерывные празднества… но не только. Здесь, в первопрестольной столице, куда съехались наиболее знатные представители дворянства и высшие чины администрации, включая местную, со всех концов России, новый курс осторожно нащупывал возможные пути решения поставленных самой жизнью задач. В первую очередь главной из них – крестьянского вопроса.
Не без ведома Александра II незадолго до того назначенный министр внутренних дел С.С. Ланской (в молодости причастный к движению декабристов) вел переговоры с предводителями дворянства ряда губерний на предмет возбуждения в высшем сословии инициативы в деле освобождения крестьян – подачи адресов на имя царя. Александр II, часто поступавший как самовластный самодержец, в этом «деликатном» и одновременно «страшном» (как говорили в «верхах») вопросе хотел во что бы то ни стало добиться не только поддержки дворянства, но и его почина. Первый дворянин империи, каким считал и осознавал себя Александр II, хотел правового обоснования своих действий в деле, затрагивавшем самые устои государства и общества. Что это именно так, подтвердится в его речи в Государственном совете 28 января 1861 г. Торопя Совет с безотлагательным принятием крестьянской реформы, он обратил его внимание на два обстоятельства: что «всякое дальнейшее промедление может быть пагубно для государства» (опасность крестьянских волнений. – Л. 3.) и что «приступ к делу сделан был по вызову самого дворянства». Однако дворянство в 1856 г. не спешило с эмансипацией. И только один виленский генерал-губернатор Б И. Назимов, личный друг Александра II из его военного окружения – откликнулся на предложение центральной власти и обещал склонить дворянство своих губерний к выступлению с нужной правительству инициативой. Он сдержит слово, и через год именно с этих северо-западных губерний (Виленская, Ковенская, Гродненская) начнется подготовка крестьянской реформы.
Александр II был осторожен и действовал осмотрительно. В ожидании «инициатив» дворянства он не предпринимал решительных шагов, хотя конкретные варианты отмены крепостного права были ему известны. Например, проект освобождения крестьян в имении его тетки, великой княгини Елены Павловны, селе Карповка Полтавской губернии, являвшийся как бы моделью для предстоящей общей реформы. Проект, составленный директором хозяйственного департамента Министерства внутренних дел, лидером либеральной бюрократии Н.А. Милютиным, но не подписанный им, а поданный от имени Елены Павловны, чтобы избежать paздражения и отрицательной реакции Александра II, который считал Милютина «красным». Усыпить бдительность Александра не удалось. Он разгадал и авторство Милютина, и его замысел дать прообраз будущей реформы для России в целом. Отметив в резолюции, что записка составлена, видимо, «одним из директоров департаментов», он заключал: «Не могу ныне положительно указать общих оснований для руководства вашего в сем случае», не отвергая одновременно частной инициативы великой княгини совместно с полтавскими помещиками составить проект освобождения своих крестьян. «Я выжидаю, чтобы благомыслящие владельцы населенных имений сами высказали, в какой степени полагают они возможным улучшить участь своих крестьян», – разъяснял он свою позицию. В записке-проекте об отмене крепостного права в Карповке либеральная бюрократия в содружестве с либеральными общественными деятелями в лице Н.А. Милютина и его соратников К.Д. Кавелина, В.А. Черкасского, А.А. Абазы и др. предлагала вариант освобождения крестьян с землей за выкуп, превращение крестьян в мелких земельных собственников при сохранении и помещичьего крупного землевладения. Огромное значение отводилось при этом государственной власти, которая выступала с инициативой преобразований и должна была опираться на либеральное («просвещенное») дворянство – идея «инициативной монархии», осуществляющей прогрессивные реформы. Этот либеральный путь отмены крепостного права Александр отверг 26 октября 1856 г. Он вернется к нему ровно двумя годами позже, в октябре-ноябре 1858 г. под давлением новых обстоятельств и новой расстановки сил в политической жизни страны. Однако на исходе 1856 г. Александр II, в нерешительности и ожидании адресов от дворянства, начал с того, что лично ему уже было знакомо по опыту, начал в традициях николаевской системы – с учреждения 3 января 1857 г. очередного Секретного комитета по крестьянскому делу. Система еще держала его цепко в своих рамках. Но сама эта система уже не была монолитна.
Первая брешь в этой системе – прорыв от секретности к гласности. Как ни парадоксально, на своем втором заседании в январе 1857 г. новый Секретный комитет (сформированный, как и все предшествовавшие, из высших сановников, в большинстве явных крепостников во главе с А.Ф. Орловым) заговорил о необходимости публикации правительственного указа по крестьянскому вопросу. Стремление «придать занятиям Комитета некоторую гласность» имело целью «успокоить умы и крестьян и помещиков». Секретный комитет, озадаченный гласностью, – это штрих новой эпохи, хотя попытка тогда не удалась. Остановились перед здравым соображением, что у правительства нет программы, которая бы успокоила общественное возбуждение. Только год спустя Комитет перестанет быть Секретным, опубликовав первую правительственную программу в истории подготовки отмены крепостного права – рескрипт 20 ноября 1857 г., а затем станет Главным комитетом.
О решимости Александра II, который с лета 1857 г. предпринимает энергичные усилия подтолкнуть Секретный комитет к конкретным действиям в крестьянском вопросе, свидетельствуют и его собственные поступки, и рассказы мемуаристов. Находясь с семьей на отдыхе за границей, он встречается и беседует с видными государственными и общественными деятелями, отечественными и зарубежными, о крестьянском вопросе в России. С П.Д. Киселевым, тогда русским послом во Франции, а в прошлом видным сановников и министром Николая I (называвшего его своим «начальником штаба» по крестьянскому делу), который настаивает на освобождении крестьян с землей, с великой княгиней Еленой Павловной, с бароном А. Гакстгаузеном, известным немецким ученым, знатоком аграрного вопроса, посетившим Россию в начале 40-х гг. и написавшим исследование о русской общине, консерватизм и монархизм которого сочетались с уверенностью в неизбежности отмены крепостного права. Он знакомится с первыми, только что вышедшими номерами «Колокола», начавшего обличение российского правительства в лицах перед всей Россией и Европой. Он срочно требует прислать из Петербурга бумаги Секретного комитета, конкретные заключения его членов и председательствующего. Он назначает членом Секретного комитета своего брата, великого князя Константина Николаевича, известного своими либеральными взглядами и делами, сторонника реформ и покровителя либеральной бюрократии. Он назначает воспитателем наследника престола, великого князя Николая Александровича, недавно еще опального видного либерального общественного деятеля, автора одной из первых записок об освобождении крестьян в царствование Александра II, профессора права К.Д. Кавелина. Из письма Александра II к папе римскому Пию IX видно, что именно в этот период вопрос о необходимости отмены крепостного права был предметом обсуждения с французским императором Наполеоном III. По прибытии в Петербург он торопит Секретный комитет с принятием решений. Подоспевший к этому моменту Назимов, с которым Александр встречался по пути следования на отдых, доставляет в столицу долгожданную «инициативу» дворянства своих губерний – всеподданнейший адрес с просьбой об освобождении крестьян, правда, без земли. Но условия, оговоренные дворянством, не интересовали самодержца. Важен был сам факт наличия адреса. Александр II требует немедленных решений Секретного комитета. Неспособный сопротивляться своему монарху Комитет принимает рескрипт на имя виленского генерал-губернатора Назимова, хотя заложенная в этом важнейшем правительственном документе программа составлялась вне его стен. Более того, в растерянности Секретный комитет дает согласие министру внутренних дел на рассылку его всем начальникам губерний (что затем предрешило и вопрос о публикации). И хотя наутро следующего дня Комитет пытается исправить свою «ошибку», осуществить это ему не удается. Поезд мчит 100 экземпляров рескрипта, отпечатанные ночью в типографии Министерства внутренних дел, по единственной в России Николаевской дороге. Гласность решения вопроса отрезает путь к отступлению. Фактически вопреки воле петербургского и московского дворянства столичным губерниям были навязаны аналогичные рескрипты (формально со ссылкой на их адреса). Начало делу освобождения крестьян от векового крепостного ига положено. Именно по этому поводу Герцен скажет об Александре II: «Ты победил, Галилеянин!»
Пройдет три с небольшим года от этого первого решительного шага до провозглашения отмены крепостного права в феврале 1861 г. И все это время Александр II будет твердо идти к поставленной цели, хотя и не без колебаний, а иногда и уступок натиску крепостников. Не будучи либералом по убеждениям, мировоззрению, по всей прошлой своей государственной деятельности, Александр II, признав необходимость отмены крепостного права в государственных интересах России, встал на путь либеральных преобразований. Это случилось не сразу, не без внутренней борьбы и метаний, которые особенно характерны для Александра II в 1858 г., после принятия и публикации в официальной отечественной и зарубежной прессе первых рескриптов о начале подготовки крестьянской реформы. Непреклонная решимость Александра II отменить крепостное право в условиях самодержавно-крепостнического строя России являлась весь период подготовки крестьянской реформы главным гарантом ее осуществления.
Не имея самостоятельного взгляда на сущность предстоящего решения крестьянского вопроса, Александр II ориентировался на программы, предложенные различными представителями бюрократии и общественных сил. Его позиция не была статичной, неизменной, она эволюционировала от признания в 1857–1858 гг. «остзейского варианта» безземельного освобождения крестьянской надельной земли в собственность, то есть на либеральную программу реформы, разработанную либеральной бюрократией совместно с единомышленниками из среды общественных деятелей. Эта эволюция объяснялась не прихотью самодержца, а развитием и влиянием общественно-политической ситуации в стране.
Открытие в 46 губерниях Европейской России дворянских комитетов для обсуждения проектов реформы выявит наличие в дворянстве крепостнического большинства и либерального меньшинства, что поставит Александра II перед необходимостью выбора, определения своей позиции. С другой стороны, он должен был учитывать поступавшую со всех сторон информацию о напряженном ожидании крестьянством освобождения. Особенно сильное впечатление на него произвело известие о массовых волнениях крестьян Эстляндской губернии (соседствующей с Петербургской), вызванных неприятием местной реформы, не обеспечивавшей крестьян землей. Попытка Александра II подтолкнуть помещиков к ускорению подготовки реформы собственным примером и издание указа 20 июня 1858 г. об освобождении удельных крестьян без земли оказались неудачными. Указом воспользовались единицы. Крестьянство, принадлежавшее императорской фамилии, двору, не приняло освобождения без земли. И не требовалось обладать большой дальновидностью, чтобы предвидеть аналогичную позицию и помещичьего крестьянства. Личные наблюдения Александра II во время путешествия по России убеждали в надеждах крестьянства на своего монарха. Вернувшись из поездки в Вологду и на Север он писал А.И. Барятинскому 7 июля 1858 г.: «Меня очень порадовало то доброжелательство, которое я встретил везде. Связь, которая существует у нас между государем и народом, – это наша сила, и не дай Бог, чтобы успели это испортить нам…» Это убеждение склоняло его к признанию освободительной реформы. Значительное влияние на Александра II оказал и его ближайший друг генерал-адъютант Я.И. Ростовцев, признавший к тому времени либеральное требование освобождения крестьян с землей за выкуп. Четыре всеподданнейших письма Ростовцева о предстоящей крестьянской реформе Александр II передал в Главный (бывший Секретный) комитет, выразив тем самым и свое одобрение. Под сильным нажимом Александра II, можно сказать по его требованию, Главный комитет принял новую, либеральную правительственную программу решения крестьянского вопроса, основная цель которой заключалась в освобождении крестьян с землей на условиях выкупа.
То, что было отвергнуто в октябре 1856 г., фактически принято Александром II в октябре-ноябре 1858 г. А это означало признание программных установок и разработок либеральной бюрократии, что еще совсем недавно было невозможно. Александр II даже смирился на время с Н.А. Милютиным, дав свое согласие (после двухкратного отказа) в марте 1659 г. на назначение его временно исполняющим должность товарища министра внутренних дел. И одновременно он утвердил состав нового нетрадиционного государственного учреждения для подготовки проектов крестьянской реформы – Редакционных комиссий, в которых либеральная бюрократия и либеральные общественные деятели составили сплоченное большинство (факт в истории дореволюционной государственности России небывалый). Однако сам Александр II воспринимал Редакционные комиссии как «учреждение второстепенное», о чем свидетельствуют письма великому князю Константину Николаевичу. Идейным вдохновителем Редакционных комиссий стал Н.А. Милютин, а председателем – Я.И. Ростовцев. Созданные и кодифицированные здесь проекты реформы легли в основу «Положений 19 февраля 1861 года». Чтобы способствовать преодолению оппозиции в Главном комитете, Александр II назначил в это время его председателем Константина Николаевича, известного своими симпатиями и покровительством либеральной бюрократии (вместо вышедшего в отставку престарелого крепостника князя Орлова).
Допустив лидерство либеральной бюрократии в крестьянском деле, Александр II не вникал глубоко в концепцию подготовленных ею проектов отмены крепостного права. Он воспринял отдельные, конкретные, наиболее существенные положения проектов крестьянской реформы и твердо держался их вплоть до принятия закона 1861 года. Он противостоял и позиции большинства дворянства, определенно заявленной в решениях губернских дворянских комитетов, и мнению большинства Государственного совета, высшего законосовещательного органа, при окончательном обсуждении проектов закона. Он видел главные положения крестьянской реформы в нескольких исходных принципах, от которых не отступал. Личное освобождение крестьян должно обязательно сопровождаться наделением землей, сначала в пользование, а затем за выкуп в собственность. Выкуп надельной земли крестьянами не может быть, в отличие от их личного освобождения, актом единовременным, обязательным для дворянства, поэтому конечная цель реформы – превращение крестьян в собственников – не датировалась. Выкупная операция растягивалась на 49 лет, государство выступало по отношению к крестьянам в качестве кредитора, вся тяжесть выкупа, и самой стоимости земли, и уплаты процентов легла на освобожденных крестьян, что делало экономические условия реформы для массы крестьянства разорительными. И вопрос об обязательном наделении крестьян землей (сначала в пользование, а потом в собственность), и вопрос о финансовой стороне выкупа лично контролировались Александром II. В отличие от вопроса о сохранении общины и ее роли в процессе освобождения крестьян с землей (надел выкупался в общинную собственность, выход из общины хотя и не исключался, но был крайне затруднен), Александр II не высказывал свой взгляд на общину. Можно только с уверенностью утверждать, что ему всегда были чужды теории славянофильства, о чем он не раз писал своему брату, великому князю Константину Николаевичу.
Хотя при обсуждении проектов в Главном комитете и Государственном совете они и подверглись поправкам под натиском реакционных и консервативных сил, тем не менее либеральная концепция отмены крепостного права в законодательстве, провозглашенном с высоты престола, сохранилась. Александр II подписал этот исторический акт вопреки мнению большинства Государственного совета, но с чувством глубокого нравственного удовлетворения. 23 марта (7 апреля) 1861 года он писал своему дяде, королю прусскому Вильгельму: «У меня сознание, что я выполнил великий долг». Это главное дело царствования Александра II дало основание современникам назвать его «царем-освободителем». У потомков и историков нет причин ставить под сомнение правомерность этого «титула», единственного в галерее российских самодержцев и императоров. Но есть потребность понять истинные мотивы и побуждения царя-освободителя, его подлинные цели и намерения, его чувства и симпатии. Такую возможность дают нам письма Александра II брату и ближайшему помощнику в государственных делах, великому князю Константину Николаевичу.
Государственные заботы, многочисленные и разнообразные, подчинены в сознании Александра II одной цели, над всем доминирующей, – восстановить престиж и величие «дорогой нашей России» после бесславного поражения. Это величие понимается им как дальнейшее расширение империи, укрепление ее могущества, ее позиций на международной арене. Александр II выражает глубокое удовлетворение успехами русской дипломатии на Дальнем Востоке – новыми приобретениями по реке Амур, чему он очень содействовал еще в бытность свою наследником. С неподдельной радостью и подъемом сообщает он брату о победах русского оружия на Кавказе, о пленении Шамиля летом 1859 года. Он сохраняет в 1861 году в распоряжении наместника Кавказа князя А.И. Барятинского все бывшие под его началом военные силы и средства. И это при критическом положении финансов, при крайней обременительности расходов казны на Кавказ, составляющих 1/6 бюджета страны. Более того, Александр II готов к активным действиям в Малой Азии в случае войны или падения турецкого владычества в Европе.
Тональность сообщений о внутренних делах, о финансах и крестьянском вопросе иная – сдержанность, краткая информативность, отсутствие яркой личностной и эмоциональной окраски, характерной для описания дел военных и внешнеполитических. Не «улучшение быта» бывших крепостных, как это официально провозглашалось, а дальнейшее расширение и усиление империи было целью политики Александра И. Иначе нельзя объяснить тот неумолимый факт, что государство не вложило в крестьянскую реформу ни одного рубля, что при этом более трети бюджета шло на военные расходы, что выкупная операция, разорительная для крестьян, была выгодна для государства. Кажется, стремление Николая I видеть в сыне человека «военного в душе» дало свои плоды.
Характерна реакция Александра II на недовольство крестьян экономическими условиями реформы – уменьшение наделов и высокие повинности и выкупные платежи за них. Выступая 15 августа 1861 г. в Полтаве перед крестьянскими старостами, он категорично высказывал свое отношение: «…ко мне доходят слухи, что вы ожидаете другой воли. Никакой другой воли не будет, как та, которую я вам дал. Исполняйте, чего требуют закон и Положение. Трудитесь и работайте. Будьте послушны властям и помещикам». Пятнадцать месяцев спустя самодержец произнес похожую речь на собрании крестьянских представителей, которая затем была прочитана во всех уездах, она положила конец ложным надеждам. Не насторожило Александра II и беспокойство министра финансов, который неоднократно докладывал о тяжести выкупных платежей для крестьян и обременительности бюджета непроизводительными расходами, в первую очередь военными. Так, во всеподданнейшем докладе 16 сентября 1866 г. Рейтерн отмечал: «Затруднение, с которым поступают выкупные платежи, в некоторых, по крайней мере, случаях происходит от того, что эти платежи превышают средства крестьян…» Никакой реакции не последовало, меры приняты не были. Жесткость позиции монарха органично уживалась с патриархально-сентиментальным отношением к народу: «Вы мои дети, а я вам отец и молю Бога за вас, так же как и за всех, которые, как и вы, близки моему сердцу», – говорил он в другой речи, перед депутацией старообрядцев 17 апреля 1863 г., обратившихся с адресом к царю-освободителю. Великий акт отмены крепостного права не поколебал традиционного отношения российских самодержцев к народу, видевших в нем источник сил и средств для усиления монархии, укрепления и расширения империи, ее величия.
Распространившаяся в наши дни идеализация российских монархов (и Александра II, в частности), как и в советское время огульное порицание их деятельности, не имеет научных оснований. Воспринимать Александра II как благодетеля своего народа, дарующего ему освобождение с землей, так же ошибочно, как отрицать его огромную роль в деле отмены крепостного права в России, в деле, к которому пытались приступить, но на которое не могли решиться его предшественники на российском престоле в течение 100 лет до 1861 г. В дате «19 февраля» увековечено и бескровное падение крепостного права в России, и имя Александра II (в этот день занявшего престол) как царя-освободителя. Д.А. Милютин, один из образованнейших и компетентных людей этого царствования, бывший 20 лет бессменно военным министром, писал в воспоминаниях: «Не в одной России, а во всей Европе великая государственная мера 19 февраля 1861 года произвела глубокое впечатление. Заявления высокого сочувствия к этой мере и лично к императору, освободившему десятки миллионов людей из рабства, раздались официально в английском парламенте, в берлинском ландтаге, даже в итальянском собрании представителей, несмотря на то что между туринским и петербургским кабинетами тогда были прерваны дипломатические сношения».
Источник |
