22 мая 1932 г. Харьковский институт праздновал 120-летнюю годовщину со дня своего основания (29 апр. - 12 мая 1812 г.), из которых 12 лет он просуществовал в Югославии. Праздник этот был искусственный: во-первых, потому, что стодвадцатилетие никогда не считается юбилейным годом, а во-вторых, потому, что в этом году было предрешено закрыть Харьковский институт. Как тщательно не скрывала это Державная Комиссия, в обществе об этом говорили, как о вопросе уже решенном.
Вот почему праздник был весьма кстати. Он заканчивал последний год существования Харьковского института. Отпраздновали этот день широко, славно, по-русски. Всеми чувствовалось, что это последний праздник в институте. Представителей Державной Комиссии не было на этом празднике и это истолковывалось как подтверждение слухов о закрытии института.
Русский вопрос постепенно ликвидируется. В позапрошлом году (1930) закрыт в Сараевский кадетский корпус. В прошлом году (1931 г.) закрыта Кикиндская русская женская гимназия. В этом году закрывается старейший Харьковский институт, а в Державной Комиссии говорят, что в следующем году закроется Донской кадетский корпус. Таким образом, из женских учебных заведений остается лишь Донской институт на 210 воспитанниц и Белградская женская гимназия.
Почему закрыли старейший Харьковский институт, а не Донской институт существующий 75 лет - это никто не знает. Разговоров по этому поводу очень много, но истинного положения никто не знает. Официально говорят, что нет денег, потому что сербы сократили ассигнование на помощь беженцам. Но этому никто не верит. Деньги есть, но они широко расходуются на надобности, не связанные с интересами беженцев.
Сокольские организации, народный университет, содержание дома русской культуры с его учреждениями, командировка писателей и общественных деятелей для собеседования в русских учебных заведениях (кстати сказать весьма убогие), разные субсидии и т. д. Кроме того в последние годы родители учащихся в ср. учебных заведениях обложены разными поборами и вносят громадные суммы (до 500 дин. в месяц) за правоучение своих детей. Даже писчебумажные принадлежности учащиеся должны покупать на собственный счет.
Конечно, не зная бюджета Державной Комиссии, трудно вникать в это дело. Но впечатление получается таково, что не в деньгах дело. Средние учебные заведения закрываются, а подготовительные к ним начальные школы остаются. Сейчас таких детских школ в распоряжении Державной комиссии имеется 17 и остается в Пановичах нечто вроде прогимназии. Для чего же готовить детей в среднюю школу, когда школы эти закрываются.
Недоумение в общественных русских кругах полное. И этому находят объяснение. Говорят, что сербы признали, что у них наблюдается перепроизводство интеллигенции. Селяки не хотят сидеть на земле и, бросая ее, идут в доктора, инженеры и чиновники. Решено противодействовать этому движению. В прошлом году в Югославии закрыто 44 учебных заведения. Поступление в гимназию затруднительно. И вот, идя по стопам сербов, мы применяем эту меру к русским беженцам, не учитывая того, что почти все беженцы - это цвет русской интеллигенции и земли у них нет. Идите в кухарки, занимайтесь ручным трудом, говорят стоящие у власти свои же русские люди, принявшие сербское гражданство.
С позапрошлого года к русской учащейся молодежи применены драконовские меры. На второй год оставаться нельзя. За двойку исключают из гимназии. Программы расширяются. Заниматься трудно. Бедные дети устают и не в силах одолеть программу. За правоучение введена непосильная для беженцев плата. «Строже, и строже», - раздаются голоса сверху, что бы могли учиться только избранные, а мелкота - уходите. И одна за другой вылетают из учебного заведения девочки. «Идите в сербские учебные заведения. Идите, куда хотите». «Но Вы нас не подготовили», - вопит молодежь. «Довели до четвертого и пятого класса и выбрасываете на улицу. Мы не знаем даже языков, которые Вы запретили проходить в институте». И правильно вопит молодежь.
Общественное мнение направлено против заведывающего учебными заведения профес. Кульбакина, которому приписывают все эти мероприятия, которые он будто бы проводит в угоду сербским властям. В нем видят все зло в русском вопросе и, кажется, нет русского человека, который бы не говорил о нем с озлоблением. Мы лично не допускаем мысли, чтобы все исходило только от профес. Кульбакина. И, если он вызвал к себе такое злобное отношение русских людей, то к тому имеются другие основания. «Говорите по-сербски»,- оборвал он однажды в Кикинде одного служащего русской гимназии. И там же он проповедовал о том, что русские беженцы должны ассимилироваться с сербами. «Мы - сербы», - говорит постоянно г. Кульбакин, но ведь он даже не русский, а молдаванин, взявший от России все, что мог, а теперь он серб. Он известен в русских кругах тем, что написал сербскую грамматику и, восхваляя достоинства сербского языка, доказал, что Адам и Ева говорили по-сербски. Так подсмеивается над ним публика.
Державная комиссия есть учреждение сербское - правительственное, входящее в состав Министерства иностранных дел. Учреждение это коллегиальное, которое возглавляет председатель. Первоначально (1919-1920) делами русских беженцев ведали б. посол В.Н. Штрандман и правительственный уполномоченный С.Н. Палеолог, но после случая с консулом Емельяновым, который скрылся с деньгами, отпущенными на содержание русских беженцев, доверие к Штрандману было утеряно, и сербское правительство учредило в составе Министерства иностранных дел Державную Комиссию, ведающую делами русских беженцев.
Первым председателем этой комиссии был крупный человек, большой русофил Люба Иванович. В Державной Комиссии обсуждаются лишь общие вопросы, а весь административный аппарат сосредотачивается в канцелярии Державной Комиссии, представляющей громадное управление в составе не меньше 100 служащих, во главе которого стоит управляющий делами Державной Комиссией. С начала управляющим был г.-н Плетнев, вынужденный уйти с этого поста, теперь им состоит уже много лет Б.М. Орешков (инженер). К сожалению, Люба Иванович умер, и место его занял професс. Белич (серб).
Уже из этой организации видно, что проф. Кульбакин не может самостоятельно направлять в Югославии русское дело. Он в числе прочих служит в Державной Комиссии, занимая ответственный пост заведывающего русскими учебными заведениями, но действует в согласии с коллегиальным учреждением, которое называется учебным советом. Правда, мы знаем цену всем этим советам и комитетам, но все-таки утверждаем, что г-н Кульбакин не имеет дискреционной власти. Без доклада председателю Державной комиссии ни один русский вопрос не может пройти. Следовательно, за все ответственным лицом является не г. Кульбакин, а профессор Белич.
Мы сомневаемся, чтобы хоть один русский человек подал в учебном совете или других совещаниях голос за закрытие средних русских школ, в которых ощущается такая потребность в нашей не только беженской обстановке, но и в вопросе о будущей России. Каждый русский человек знает, что по своему составу средняя школа должна быть предметом особого внимания русских людей и руководящих кругов. Ведь это искалеченные дети, современники небывалой в истории катастрофы и пережившие глубокие моральные потрясения. Правда, тех детей, которых вывезли из России, уже нет в средних школах. В Харьковском институте по крайней мере в 1929-1930 г. окончили курс последние две: Варваци и Касьянова, которые были свидетельницами эвакуации.
Но зато есть еще много из тех, кто прибыл потом из Советской России. Но надо помнить и то, что первые дни беженства для русских людей были ужасны. Дети, находящиеся теперь в средней школе, пережили вместе с ними этот период и, конечно, он не остался для них без влияния. Как инвалиды с разбитой душой, болезненные, с развитым туберкулезом на почве недоедания и тяжелых условий жизни, они нуждаются в заботах общества и требуют внимательного отношения к себе. И это не может не быть известным русским людям.
Можно, конечно, держаться мнения о необходимости для русской эмиграции слиться с сербским народом, но выбрасывать сотни детей на улицу, лишая их вовсе образования - это слишком жестоко. И результаты этой жесткой меры мы уже видим теперь. Если нет средств, то надо было сократиться в расходах иным путем, но детям надо было помочь, так как в них только мы можем видеть будущую Россию.
Теперь много говорят о доме русской культуры в Белграде, который будто бы поглощает все отпускаемые на содержание русских беженцев средства. Но ведь, по правде сказать, беженцам этот вовсе не нужен. Русская культура гораздо больше сохранилась бы в национальных русских школах, чем в этом доме-музее. Русские национальные школы закрываются. Русское беженство уже потеряло свыше 700 мест в средней школе. «Отдавайте своих детей в сербские школы», - говорит нам господин Кульбакин. Но кто такой этот господин Кульбакин, чтобы так руководить русской политикой.
Ученицы 7-ого класса Харьковского девичьего института в городе Нови Бечей, Югославия, 1921 год.
При всей нашей любви и уважении к сербам, мы все-таки хотим остаться русскими. Наконец, революция в России еще не кончилась. Еще времени много для нашего подрастающего поколения. Может быть, они еще вернутся в Россию и останутся русскими людьми. Мы должны помнить, что, когда в 1919 г. начальница Харьковского института обратилась в Новороссийск к представителю Сербского Королевства Г. Ненадовичу с просьбой выхлопотать у сербского правительства разрешение на эвакуацию института на время смуты в России в Сербию, то это ходатайство было сербским правительством удовлетворено. Институты были эвакуированы в Сербию на время смуты в Россию. Что же вернет теперь Сербия России, когда там прекратится смута.
Как анекдот в обществе циркулирует разговор одного из родителей, не могущего платить за правоучение своей дочери в институте, с управляющим делами Державной Комиссией Б.С. Орешковым. «Мы Вас содержим уже 10 лет. Довольно», - сказал г. Орешков. Кто это мы? Служащие Державной Комиссии? Спрашивают родители.
Сотни русских девочек остались за бортом школы. «Идите в кухарки»,- цинично заявляет профессор Кульбакин. Но это было бы ничего, если бы они пошли в кухарки, но мы толкаем их на другой путь, хуже, чем кухарочное дело. И так достаточно русских девушек, идущих от голода служить по кафанам и ресторанам. Матура дает мало русской девушке заграницей. Это начинает ясно сознаваться в беженских кругах. Получила матуру и иди служить в ресторан. Не лучше ли было оставить наши институты в том виде, какими они прибыли из России?!
Практические знания языков, рукоделие, хозяйство, музыка, пение, дали бы им больше, чем дает матура. И эта ошибка уже сказывается теперь. Во Франции прямо сказали одной барышне, добивавшейся поступить в университет: «Ваш документ об окончании русского института дал бы Вам больше, чем Ваша матура. Вы не знаете даже языков...». Во Франции и Германии отлично знают, чем были в России женские институты.
Теперь это заставляет сильно задуматься наших русских людей, и мы видим уже, какую ошибку сделала Державная Комиссия. И это чувствовалось уже с самого начала, когда лица, стоявшие во главе институтов, указывали на необходимость ввести в программу институтов профессиональные классы. Матура не дала ничего русским беженцам, если не считать десятка-двух барышень, кончивших университет.
Державная Комиссия о русских беженцах есть учреждение правительственное, сербское, которое не дает отчета и не спрашивает взглядов и мнение русских людей. Учреждая эту Комиссию, сербское правительство, очевидно, желало иметь в ней представительство русского беженства, назначив в Комиссию членами трех русских и пригласив на службу в Комиссию и ее канцелярию изрядное количество русских. От кого зависело это назначение мы не знаем, но знаем, что выбор сделан неудачно.
Во всяком случае, можно сказать определенно, что эти служащие не могут ни в коем случае представлять интересы беженцев. Это лишь служащие Державной Комиссии. При таких условиях, конечно, эмиграция не может подать своего голоса и изложить свои нужды сербскому правительству. Голос двух-трех русских служащих в Державной комиссии, которых избрал проф. Белич, не есть голос русской эмиграции.
Мы знаем, что в сербских кругах сложилось впечатление, что Державная Комиссия носит характер как бы автономного русского управления, руководимое русскими людьми. На наше возражение они отвечали нам, что, может быть, юридически это не так, но им известно, что фактически председатель Державной Комиссии передал всю полноту власти по учебной части г. Кульбакину. И в доказательство г. Туринский (серб из Н. Бечея) привел такой факт. Когда в этом году депутация, состоящая из сербских общественных деятелей Нового-Бечея, прибыла в Белград с ходатайством об оставлении Харьковского института в Н. Бечее, то председатель Державной Комиссии ее не принял, а направил ее к г. Кульбакину.
Изложив свое ходатайство, депутация рассчитывала, если не получить положительный ответ, то по крайней мере получить соответствующие разъяснения. Что же сделал проф. Кульбакин? Выслушав депутатов, он очень кратко и отчеканивая каждое слово сказал: «Это вопрос уже решенный. Я так сказал, так и будет. С Богом» и протянул для прощания руку.
Ново-Бечейский бележник, бывший в этой депутации начал возражать, указывая, что министр, у которого была депутация, ничего не имеет против оставления института в Бечее. «Если бы министр приказал оставить институт в Н. Бечее, то я немедленно подал бы в отставку и покинул бы Сербию»,- ответил ему г. Кульбакин, на что беженцы сказали: «Сербия существовала без Вас и будем существовать без Вас». Рассказывая мне это, г. Туринский прибавил: «Это просто у вас второй Ленин или Сталин».
________
С 1 сентября 1932 г. Харьковский институт считается закрытым. Из 220 воспитанниц 34 окончили в этом году институт. 88 переведены в Донской институт. Белградским жителям предложено поместить своих детей в Белградскую женскую гимназию. Некоторые воспитанницы поступили в сербские гимназии. Судьба остальных нам неизвестна и сколько их: 50-70-90 -это трудно сказать.
________
27 августа 1932 г. в половине первого ночи уехали в Белую Церковь остававшиеся на лето в институте воспитанницы Харьковского института. Таким образом, этот день должен считаться последним днем существования Харьковского института.
День был суетливый. Много оживления внесла прибывшая на авто в Н. Бечей М.Ф. Максимова, привезшая в институт своих дочерей. Вестибюль завален чемоданами, корзинками и плотно набитыми мешками с казенными вещами. Воспитанницы укладываются и даже не ходили утором купаться на Тиссу. Чувствовалось какое-то напряженное состояние и горечь предстоящей разлуки. Все куда-то торопятся и безцельно ходят из одного помещения в другое. На месте не сидится.
Возле институтского подъезда целый день группами толпятся русские, остающиеся в Бечее. Настроение подавленное, скверное. Все-таки свои - родные. А каково тем, кто остается в опустевшем Бечее. И на лицах написан упрек тем, кто разрушил русскую школу и не сумел уберечь ее на чужбине. 120 лет просуществовал Харьковский институт, воспитывая русскую девушку, и эти господа не посчитались с этой русской традицией.
________
Перед вечером всегда нервы приподняты. Томительно шло время в ожидании последних минут. Все заняты. Не знаешь куда деваться. У институтского подъезда опять группа русских, которые, точно шепчутся, стоят друг около друга. А там та же картина. Все сосредоточенно-грустны. Вот Варя бежит с лестницы и сквозь слезы приветливо улыбается: «Спасибо за все, за все, Дмитрий Васильевич», - говорит она и крепко жмет мне руку. Тут же сидит и начальница института и тоже сквозь слезы улыбается. Ей хуже и тяжелее всех...
________
Уже темно. Время идет быстрее. Последний раз сегодня освещены дортуары. Возле подъезда стоит наготове автомобиль М.Ф. Максимовой, которая собирается ехать обратно в Сомбор. Девочки вернулись из церкви и толпятся частью возле автомобиля, частью в вестибюле - на лестнице. У подъезда опять русские люди. Уже прощаются. Дай Бог, дай Бог слышится со всех сторон. Разговор не вяжется. Уже сколько раз в жизни приходилось прощаться и навсегда, и никак к этому не привыкнешь. Я не люблю этого слова «прощайте» и говорю «досвиданье».
Простились... Низкий гудок автобуса подал сигнал к отъезду и запыхтел, трогаясь с места. Прощайте. Не спалось этой ночью. Девочки уже едут, сидя в вагоне. Их жизнь впереди. И этот раз не мы уходили от них, а они оставляли нас. Прощайте, милые русские девочки. Не унывайте и помните наш завет: Не теряйте национальности и боритесь за свое, за свою Родину и свое счастье. Оставайтесь навсегда русскими женщинами. Да хранит Вас Господь Бог в жизненном Вашем пути.
_______
Утром прямо с купанья, с полотенцем через плечо, я зашел в здание бывшего института. Барон (швейцар) был уже на месте. Я хотел проверить часы. На институтских часах с длинным маятником стояло час и тридцать минут. «Что это значит», - спросил я барона. Оказалось, что часы остановились вчера ночью как раз в тот момент, когда девочки поехали на вокзал. Что-то странное, непостижимое и мистическое показалось мне в этом совпадении. И барон недоумевающе смотрел на меня, не веря этой случайности. Сто двадцать лет шли в институте часы и надо же было им остановиться в последний момент. И это уже навсегда, потому что починять их теперь никто не будет. Да и нет в этом надобности. Института нет. Он прекратил свое существование...
--------
Д.В. Краинский с ученицами.
В этом году я был тяжко болен. На крещении, во время водосвятия в институтской церкви у меня случился первый и неожиданный сердечный припадок. Если бы наш доктор П.И. Пономарев опоздал на полчаса, то, вероятно, мое сердце перестало бы биться уже навсегда.
Я скоро оправился, но обнаружившаяся болезнь сердца уже делает меня больным человеком. И вот мои милые ученицы были встревожены, и я решил сохранить их письмо ко мне во время болезни.
_______
«Дорогой Дмитрий Васильевич! С нетерпением ждем каждой весточки о Вашем здоровии. Так неожиданно это случилось, и так мы все переволновались за Вас, дорогой наш Дм. Вас. Но вот сегодня утром узнали от С.П. целительную просто новость для нас, что Вам лучше, что Вы собираетесь выйти погулять и даже вчера, когда С.П. хотел Вам растопить печку, Вы встали сами и растопили. Это нам больше всего понравилось. От имени всех учениц пишу Вам эту просьбу. Что бы Вы, как бы себя хорошо не чувствовали, все равно не приходили на уроки, по крайней мере хоть эту неделю. Вы должны, дорогой Дм. Вас., прийти на уроки здоровый, с новыми силами, а мы со своей стороны постараемся Вас не огорчать, чтобы потом себя за это не мучить. Бывали же мы и капризны и не послушны, а Вы, наш Дм. Вас., по своей доброте все спускали. Ну, до свиданья дорогой Дм. Вас. Желаем Вам поправиться. Да хранит Вас Господь (для многих). Ваши Нила, Вера, Марина...
Мы все, дорогой Дмитрий Васильевич, очень огорчены Вашей болезнью. Очень желаем скорее видеть Вас здоровым. Нина (Бяша)».
--------
12 января 1933 года
Десятого января 1933 года вечером в ресторане «Крки» был большой банкет, устроенный Ново-Бечейской общиной вместе с русской колонией. Провожали М.А. Неклюдову, как начальницу института. Было 45 человек (30 русских и 15 сербов). Это был исторический момент. Община 12 лет тому назад приняла и разместила эвакуированный из России Харьковский институт и теперь на банкете провожаем начальницу института, последнюю покидающую Новый-Бечей после расформирования института. Это было прощание не только с М.А. Неклюдовой, как начальницей института, но и с Харьковским институтом, что в особенности подчеркнули в своих речах Срезкий начальник и сербский священник от. Пецарский.
Культурное значение пребывания Харьковского института в Н. Бечее признано безусловным. Теперь Бечей опять стал деревней. Итак, все кончено. Послезавтра М.А. Неклюдова покидает Н. Бечей, оставляя после себя одно лишь воспоминание о Харьковском институте и документальный архив в Бечейской общине о пребывании в Сербии старейшего русского института. Все это отошло уже в область истории и, может быть, когда-нибудь, лет через 200 какой-нибудь ученый историк будет восстанавливать по архивам Нового-Бечея пребывание русского женского учебного заведения в Сербии и, скажет, кто же разрушил эту школу и кому это было надо.
Это было в понедельник 10 января, а в среду 12 января в 4 часа дня начальница института официально передала представителям общины и сербским властям ключи от здания Харьковского института и вышла из института к своим родственникам, откуда завтра поедет в Белград. Я был в эти дни несколько раз в здании института. Отправляли последние тюки и ящики. На полу всюду валялись тетради, книги, писчебумажные принадлежности. Все это был уже хлам никому не нужный. Одним словом, я был свидетелем не только последних минут жизни Харьковского института, но и последних минут закрытия самого здания института. Теперь уже все кончено.
В тот же день вечером мы праздновали свой студенческий праздник - Татьянин день. Этот раз все было скромнее и происходило в помещении русской колонии. Всего было 24 человека, из коих только 10 человек были студентами. Остальные были приглашены как гости. После молебна батюшка В. Востоков благословил трапезу. Старейший студент (оставшийся не у дела преподаватель русского языка) Я.П. Кобец, неизменно председательствующий в этих собраниях, провел всю деловую часть, а затем начались речи, пение и ... выпивка.
Разошлись в 3 ч. в морозную, покрытую глубоким снегом ночь, напоминающую Россию. Татьянин день в Новом-Бечее проходил всегда весьма оживленно. И это было понятно. Педагоги и служащие в институте в большинстве были с университетским образованием. Теперь с закрытием Харьковского института, вероятно, прекратятся эти студенческие собрания. Большинство уже уехало из Н. Бечея. Уедут, по-видимому, еще и другие. Как праздник русского просвещения и русской культуры Татьянин день в Бечее был органически связан с институтом, ибо праздник этот устраивали служащие в институте - бывшие студенты русских университетов.
Этот день, можно сказать, был праздником всего института. Нас поздравляли как именинников даже воспитанницы младших классов, а вечером отменялись некоторые уроки и занятия, и это считалось естественным. Все знали, что этот вечер пропустить нельзя - это праздник русского студенчества. У меня лично в этот день после ужина всегда пропадало три урока, но это принималось как нечто необходимое. Обидно, что в этом году пришлось упразднить нашу студенческую стипендию по Н. Бечею, на которую заканчивала свое образование в Загребском университете бывшая харьковская институтка Резвова Галина.
С закрытием Харьковского института распадается и наша Ново-Бечейская студенческая организация.
Источник |
