Купить печатную версию
Над Москвой занималось утро – странное и не похожее на те, что он видел эти семь лет, а, в особенности, последние месяцы. В такую рань лишь редкие машины нарушают тишину. Изредка хлопают двери подъездов, изредка стучат каблучки какой-нибудь запоздалой или наоборот слишком ранней пташки. Да вот ещё на кухне тикают часы – он хорошо помнил их. Раньше они били каждый час, но, видимо, сломались, или хозяйка отключила бой, чтобы он не будил детей.
Дети… Их фотографий в комнате было много. Близнецы Игорёк и Сашенька – вот, они на ледяной горке, вот, в луна-парке, вот, с мамой и бабушкой, а, вот, у дяди Валеры на даче… Они и теперь с бабушкой там – у дяди Валеры и тёти Нины, их крёстной. Наташа отправила их туда на всё лето, а сама выбиралась лишь на выходные – надо работать!
Она почти не изменилась, его Наташа, с того дня, как молодой лейтенант шутливо предложил ей себя в качестве рыцаря солнечным днём на Красной площади… Да, начало их знакомства было вполне романическим, а, вот, жизнь вышла совсем не похожей на роман. Хотя романы тоже бывают разными, отнюдь не счастливыми.
Она одна растила его детей, а он скрывался под чужим именем в другой стране, чтобы государство, которому служил он верой и правдой, не упекло его без вины за решётку для умасливания побеждённых.
Дети росли, не зная отца. Он жил, не зная их. А она – ждала… Худела, бледнела от чрезмерной для хрупких плеч нагрузки, но не переставала верить. И как же мог он её веру обмануть? Не приехать, не обнять её хоть раз после ада последнего боя, в котором уцелели лишь он, Таруса и ещё один боец, после тоски госпиталя, после всего, что было?.. Получив отпуск для восстановления после ранения, Игорь с помощью Курамшина приехал в Москву.
Валерий отвёз его на квартиру, ключи от которой Стрешнев до сих пор берёг, а сам помчался за Наташей на её работу, чтобы подготовить и привезти…
Прошёл где-то час, прежде чем у двери раздался стук каблуков, и в прихожую не вошла, а вбежала дрожащая от волнения Наташа. Он вышел ей навстречу и, сам не находясь, что сказать и сделать, только неотрывно смотрел на неё. Она выронила сумку, прижала ладони к губам, заплакала… Только тогда Стрешнев бросился к ней и обнял, покрывая мокрое от слёз лицо поцелуями…
В тот вечер они много говорили: обоим было, о чём рассказать. Впрочем, больше рассказывала Наташа: о детях, о родителях, об их жизни в его отсутствие. Что мог рассказать ей он? Снова – о войне? Да она по телевизору эту войну изо дня в день видела да с Ниной обсуждала. Вновь не находили обе места, страшась за своих. Хоть и не появлялся никогда Игорь перед фотоаппаратами и камерами без балаклавы, а Наташа его в первом же кратком ролике узнала.
- Что мне лицо? Я голос твой слышала! Разве я могу твой голос с другим перепутать? Чуть с ума не сошла, когда услышала…
На другой день она взяла на работе отгул, и они провели его вместе. Счастье ли это было? Наверное. Только и оно – отравленное. Уже утром, прижимаясь щекой к его плечу, спросила Наташа робко:
- Ты не сердись на меня… Но я иногда думаю: может, лучше тебе было не прятаться?
- А что? Сесть на семнадцать лет?
- Тогда бы я хоть иногда смогла видеть тебя, навещать. А ещё звонить, писать…
Стрешнев закусил губу:
- Нет, Натуль, так не пойдёт. Терпилой никогда не был и не буду.
- Я знаю… - вздохнула она, приподнявшись на локте и проведя пальцем по его ещё не привычной ей бороде. – Ты изменился.
- Бороду отпустил?
- Да нет, вообще… Стал жёстче, суровее.
- Не мы такие, жизнь такая… Хотя ты не изменилась совсем.
- Откуда ты знаешь?
- Вижу прежние два солнца в твоих глазах. Раз они не погасли, то и ты прежняя. Хорошо, когда в этом треклятом мире есть что-то, что не меняется… А тем более – кто-то.
- Эти солнца ты зажёг. И если что-то в этом мире не меняется, то это моя любовь к тебе. Я тебя всегда буду ждать, что бы ни было… Вот, только…
- Что только?
- Сколько придётся нам ждать, чтобы жить, как люди?
- Если мы разгромим укров и построим своё государство, я заберу тебя отсюда. Будем жить в Новороссии все вместе – как люди. Правда, для этого нам нужно победить врагов не только впереди, но и сзади, а это трудно.
- Ты победишь, - уверенно сказала Наташа.
- Я – нет. Мы – быть может. Во всяком случае, я хочу в это верить. Не может быть, чтобы такое страшное количество жертв, такое число замечательных подвигов были напрасны. Не должно! Возможно, конечно, что мы мечтатели и романтики, которые хотят построить то, чего не может быть в этом мире, но мы будем сражаться. За то, во что верим, за тех, кого любим. Бог нас из таких передряг выводил, в каких мне ни разу не приходилось даже в Чечне бывать. Неужели просто так? Должен же быть какой-то высший смысл во всём этом!
- В одном ты не изменился точно.
- В чём же?
- В главном. В девизе, который тебе завещал твой дед.
- Не уклоняюсь… Да этому девизу я верен. И России – верен. И тебе. Так что не очень-то я изменился, - Стрешнев усмехнулся, чмокнул жену в голову. – Разве что огрубел маленько и разучился говорить те нежности-белоснежности, на которые был так щедр раньше.
- Это не страшно, - улыбнулась Наташа. – Я тоже разучилась отвечать на них.
Игорю очень хотелось хоть издали повидать сыновей, и решено было на другой день рискнуть и проехаться на электричке до дачи Курамшиных и обратно. Разговаривать с детьми, конечно, было опасно. А ну как потом сказали бы где, что приезжал папа, и это бы дошло до ненужных ушей? Ведь малы ещё совсем, несмышлёныши. Так хоть поглядеть на них, а не только на фотографии…
За весь этот день Наташа ни разу не спросила, насколько он приехал, словно боясь ответа. Не говорил об этом и Игорь. Ему до боли не хотелось расставаться с женой, но даже в этот первый за семь лет день, проведённый вместе, он не мог забыть о войне, не думать о своих бойцах, оставшихся без него в кризисный для республики и армии момент.
Впрочем, наступающее утро отвлекло его мысли от далёких боёв. Непривычная тишина, домашний уют, вид спокойно спящей, счастливой оттого, что он рядом, любимой женщины, настраивали на мирный лад. Налетели ураганом мечты о новой жизни – в новой стране после победы. Так и грезилась она светлой точкой в конце длинного беспросветного тоннеля.
Внезапно этот полусон-полумечту нарушил скрежет поставленного на режим вибрации мобильника. Быстро схватив его, Стрешнев ушёл на кухню и затворил дверь, не желая будить Наташу. В трубке раздался напряжённый голос Курамшина:
- Тебя вычислили. Они будут у вас максимум через полчаса. Быстро уходи оттуда и жди меня на нашем месте!
Затем последовал отбой…
Травимому волку не нужно дважды объяснять, откуда исходит опасность. Спешно возвратясь в комнату, Игорь нашёл жену уже проснувшейся и с тревогой смотрящей на него.
- Звонил Валерка. За мной уже едут, - коротко сказал он ей, одеваясь.
- Кто?.. – словно оборвался страдальческий голос в ответ.
- Доблестные органы… Откуда, чёрт возьми, они узнали?.. Как какого-нибудь матёрого террориста поймать, так не почешутся. А тут на другой день уже у ворот!
- Куда же ты теперь? – слабо спросила Наташа. Глаза её потухли, и она точно разом лишилась сил даже на то, чтобы подняться: так и сидела на постели, укутавшись в одеяло.
- Меня обещал подхватить Валерка. Как-нибудь выберемся. Он тебе потом всё сообщит.
- Я могу тебя проводить?
- Не надо. Они вот-вот будут здесь, и я должен бежать… Бежать! – он хватил кулаком по столу. – Как вор! Как трус! Как…
Наташа метнулась к нему, обняла, целуя руки и лицо:
- Это всё… неважно… Лишь бы ты жив был! – заговорила прерывисто. – Слышишь?! Я буду ждать тебя столько, сколько будет нужно! Но ты должен жить! Ты не должен погибнуть! – голос её сорвался, и она замерла, прижавшись лицом к его груди.
- Я не погибну, Наташенька, обещаю тебе, - ответил Игорь, бережно сажая обессилевшую от горя жену в кресло, гладя её по волосам. – Я выживу и заберу вас к себе! Клянусь тебе, что так будет! Даже если для этого понадобится изменить весь мир…
- Ты не забыл мои ключи?
- Нет, они у меня.
- Тогда идти, - Наташа поднялась, кутаясь в длинный шёлковый халат, несколько мгновений смотрела на Стрешнева, затем провела ладонью по его лицу. – Иди же. Тебе нужно торопиться. А мне… Убрать вторую чашку со стола и твои тапочки… Чтобы они не заподозрили…
От этих обречённых слов ком подкатил к горлу. Игорь в последний раз обнял жену:
- Я вернусь, родная, обещаю тебе! Я же всегда возвращаюсь, ты знаешь! – и ушёл, не видя, но чувствуя, что её тонкая рука крестит его вслед.
Когда Стрешнев отходил от дома, к нему подъехало сразу три машины: две полицейские и одна «штатская». Вышедшие из неё люди быстро вошли в только что покинутый Игорем подъезд. Зло сплюнув себе под ноги, он свернул во двор и направился к автобусной остановке.
До «нашего места», то бишь дешёвой закусочной, а точнее здания, где она располагалась семь лет назад, Игорь добрался быстро. Усевшись на парапет располагавшегося неподалёку входа в метро в ожидании Курамшина, он погрузился в самые безрадостные размышления.
Родина не принимала его и сулила лишь малокомфортабельную камеру и чёрный ватник с номером. Значит, нужно было бежать туда, откуда вернулся. Но и тут не всё просто. Куда бежать? В стольный град республики, где уже нет ни Первого, ни его ближайших сподвижников, а вместо них устанавливают свои «порядки» сомнительные личности, сильно смахивающие на улыбчивых, «своих в доску» везде и всегда двурушников? Нет уж, увольте, насмотрелся на таких субчиков Стрешнев. Да и они как ещё примут его? Пожалуй что, не очень-то ласково. Могут и переслать «наложенным платежом» или «по предоплате» назад в Москву, как ценный груз для российских правоохранительных органов. С этих всё станется, а потому туда путь заказан. Куда же тогда?..
Призывно загудела остановившаяся у обочины баклажанная Daewoo Matiz.
- Мужик, тебя подвезти?
- А сколько возьмёшь, шеф?
- Садись, договоримся!
Стрешнев забрался в машину, за рулём которой сидел заметно не выспавшийся Курамшин.
- Помнится, прежде ты на Жигулях «бомбил»?
- Проржавели Жигули. А это – так, - Валерка махнул рукой. – Узбекский ширпотреб. Представляешь, дожили? На узбекских машинах, как на иномарках ездим! Тьфу…
- Ты как узнал, что меня вычислили?
- Ну, брат! Я ж журналист! У меня в каждом углу, как теперь выражаться принято, инсайдеры! Позвонил, короче, добрый человек, предупредил.
- Ну, передавай поклон, своему доброму инсайдеру.
- Поклон… Ага! Я ему теперь ящик виски должен.
- Серьёзно, - покачал головой Стрешнев. – Ну, не взыщи, поспособствовать нечем… Слушай, как подумаю, что эти гниды сейчас Наташку допрашивают, так…
- Руки сами собой к автомату тянутся. Я тебя понимаю. Да ты не бойся, долго они её третировать не станут. Тебя никто там видеть и опознать не мог. Если даже кто и может сказать, что мужик какой-то в квартире был, так мы в цивилизованной стране живём, и граждане не обязаны отчитываться перед органами в том, с кем спят в свободное от службы время. Так что твоя Наташка быстро этих хлопцев завернёт.
- Не знаю… Я её в таком состоянии оставил…
- Ничего, у неё характер боевой. И Нинка за ней сейчас заедет, на дачу к детям отвезёт. Всё нормально будет.
- Чего уж нормального… Куда мы едем-то?
- Куда-куда… - Курамшин тонко улыбнулся. – Есть в Ярославской области одна маленькая и заброшенная деревенька, а в ней – маленький, но в настоящий момент полузаброшенный дом. Живут сейчас там два хороших человека. Родионовы, Сергей и Агния.
- Чёрт побери!
- Не чёрт, Игорёха, не чёрт. А Бог нам их послал. Они в России ещё неделю пробудут, а потом назад возвращаться собираются. Поедешь с ними. Слава Богу, «волчьих троп» пока ещё хватает, так что, надеюсь, доберётесь благополучно. А потом и я подтянусь.
- Что, не сидится дома?
- Нет, не сидится. Старые раны, сам знаешь, вечно в новые бои тянут. Я бы и с вами поехал, но нужно всё-таки иметь уважение к семье. Но я вас нагоню, не сомневайся.
- Вот, в этом я нисколько не сомневаюсь, - откликнулся Стрешнев. – Боюсь только, как бы меня не выследили и в том медвежьем углу, куда ты меня везёшь.
- В такой глуши – навряд ли.
- А что, они всерьёз собираются возвращаться?
- Что тебя удивляет?
- Зачем людям, столько лет проведшим вдали друг от друга, туда возвращаться? Ну, я – понятно… Ты – тоже. А они?
- Что за речи, капитан?
- Майор…
- Да хоть генерал!
- Валера, мы же с тобой не вчера родились, и прекрасно знаем, что будет дальше. Чечня нас этому отлично выучила. Лидеров, личностей, тех, кто не умеют вписаться в общую серость и низость, у нас не терпят и давят. Воюют не умением, а жизнями людей, солдат. Да не воюют даже! А торгуются на крови… Скоро двадцать лет твоей войне и десять – моей. Что изменилось, Валера? Правила всё те же! Та же подлость, та же двурушная политика… Помнишь танки «Нас в бой бросает Менатеп» в Грозном в 95-м?
Валерий нахмурился. Ему ли не помнить!
- На наших танках тоже скоро можно будет писать аналогичное… Это война начиналась, как народно-освободительная борьба, но они-то народа всего больше боятся! И потому будут сговариваться против него, превращая нашу борьбу в разборку кланов. Да так, чтоб при этом побольше не в меру горячих голов похоронить, чтоб не мешались под ногами… Поэтому нас будут продавать и предавать, снова и снова. Как только мы достигнем успехов, как только враг побежит, раздастся командный окрик: «Стоять! Перемирие!» Враг оправится, укрепится и всё начнётся сызнова… Сколько раз мы это проходили в Чечне! Они же… - Стрешнев хрустнул пальцами, - не могут по-другому! Для них важна их труба, их баксы. А на нас им плевать, на всю эту кровь – плевать… Хочешь, Валера, я тебе скажу, что будет дальше? На место народных лидеров поставят каких-нибудь… уголовников, полностью зависимых и подконтрольных. Уже ставят… Эти мурла будут откармливать, позволять им беспредельничать в обмен на выполнение любых указаний вплоть до поднятия укропской тряпки и лобызания с «нашими украинскими партнёрами»… А мы будем платить за это своей кровью. И ладно бы – мы! Но с нами – сотни тысяч мирных людей!
- Ты думаешь, ополчение стерпит подобное?
- А разве мы все не терпели?
- Мы были регулярной армией…
- Неважно. Ополчение зависит от поставок с большой земли, ты это знаешь не хуже меня. Оно с этого крючка сорваться не может… А кто позволит себе излишнюю самостоятельность, тех просто уничтожат. Как твоего доброго приятеля…
Кумаршин помрачнел. Память об убитом чеченском командире, друге, который однажды спас раненому Валерию жизнь, отнюдь не притупилась с годами. И бывший капитан до сих пор не мог простить себе, что ничего не сумел сделать, чтобы убийцы понесли наказание. Да и что сделаешь, если крыша убийц за самыми высокими в стране стенами…
- Да и не только его. Уж эта-то печальная повесть тебе лучше моего известна, ты ведь обо всех таких убийствах писал…
Игорь был прав. За прошедшие годы были поголовно уничтожены все чеченские командиры, которые оказались слишком самостоятельными перед лицом получившего из рук Москвы «ярлык» ставленника. Одного переехал КАМАЗ, другой погиб в перестрелке, двоих демонстративно расстреляли в центре Москвы, причём одного – с участием московских правоохранительных органов… Кумаршин подробно писал обо всех этих преступлениях, преследуя цель добиться расследования убийства друга, но добился лишь множества весьма серьёзных угроз…
- На Донбассе будет то же, Валера, - мрачно предрёк Стрешнев. – Помяни моё слово. Это самое страшное. Потому что… не смерть страшна, не даже мука, но страшно быть убитым в спину мнимыми «своими». Поэтому Сергею с женой лучше держаться подальше от всей этой грязи.
- Совет разумен, - согласился Кумаршин, - но, Игорь, разве ты на его месте последовал бы ему?
Стрешнев усмехнулся.
- То-то же. И Сергей не последует. Хотя бы затем, чтобы не быть в числе паразитов и хороняк. Чтобы не стать такими, как те, кого мы так презираем. У наших душ, Игорь, сорт другой. И что бы ни творили иуды, мы свой долг всегда выполняли до конца. И теперь выполним.
- Один немецкий писатель говорил, что весьма естественно умереть за Родину, на которой невозможно жить. Язвительно, конечно, но, по крайней мере, в моём случае он определённо прав.
- Ничего не попишешь. Нам от бед нашей Родины не укрыться. Мы её передовой отряд – были, есть и будем, пока живы. Ты ведь сам говорил – это наш русский жребий.
- Да-да, русский жребий… - вздохнул Стрешнев, рассеянно глядя в окно.
Машина, вырулив на кольцо, плотно увязла в унылой пробке, тотчас раскалившись под палящим солнцем. Дорога обещала быть достаточно долгой, чтобы обдумать все гложущие душу вопросы. И самое главное – куда же всё-таки теперь податься? Все пути закрыты, везде арканы расставлены… Словно весь мир для него, Стрешнева, обратился в одно гигантское Предместье. Но нашёл же оттуда выход. Пожалуй, и тут один есть – стать призраком и раствориться среди других призраков, сражающихся на сопредельной территории под командой последнего могиканина. И верных бойцов за собой увести. Во всяком случае, могиканин не выдаст, покуда самого не сожрут, и идею Новороссии не продаст никогда. Значит, так и действовать теперь. А там – что Бог даст.
Осень 2014 г.
| 
