 Документ № 77
Никиточкин Анатолий Иванович и Никиточкина (Сысоренко) Мария Владимировна родились в 1928 г. Живут в п. Щегловском. Рассказ записала Лопатина Наталия в августе 1999 г. (спецэкспедиция фонда "Исторические исследования").
Мария Владимировна - В Щегловском совхозе я живу с 1946 г. А до того жила с родителями в Подъяково. Там был колхоз "Новая деревня". Худенький такой был колхоз. Работать в нем начала лет с 14. Пока мать на работе, мы с братовьями (их у меня трое) по хозяйству управляемся. В Подъяково была семилетка, ее я не закончила. Училась всего 4 года. Летом работали, зимой учились. Да какая там учеба? Нужно было работать. Летом мы, как говориться, на ходу спали. Днем за сенокосилкой бегали, снопы вязали, а ночью скирдовали или молотили. За это нам, палочки писали, на поле бурдой кормили или картошкой! И люди не возмущались.
Анатолий Иванович - А чему было возмущаться. А главное, - кому? Что это даст?! Те, кто роптал, тех быстро органы оприходывали. Это сейчас можно возмущаться. Да и то сказать, чем возмущаться? Вечно - то война, то разруха. Помогать стране нужно было. На то, видно, и колхозы сделали.
Мария Владимировна - Я хорошо запомнила, что когда колхозы делали, моих родителей раскулачили. У нас тогда было 2 лошади, 2 коровы, поросята, курицы. Родителей раскулачили и всё забрали. Забрали даже гармошку у брата. Так её жалко было, наверное, потому и запомнила, хотя мне тогда годика четыре было. Хорошо запомнила. Да и родители об этом не раз потом говорили. Имущество наше описали, а куда дели, не знаю. Отца не забрали, и мы начали всё с нуля: дом поставили, хозяйство завели. К нам односельчане относились нормально. Ведь у нас все так жили - у всех хлеб выгребали, скот уводили. Помню, мальчик на воротах частушку пел: "Ешь-ка, Ваня, молока-то нет, где наша корова, повели в сельсовет".
Вот как плохо было жить. Но нам было весело. В горе не бросались, песни пели. Не то, что сейчас.
После войны нам полегче стало жить, когда Маленков адские налоги отменил. В магазинах в 50-х годах и мануфактура появилась. Можно было купить что-нибудь. А то за три метра ситцу в очередях руки друг другу выбивали. У меня до сих пор рука-то не поднимается, в очереди повредили.
Анатолий Иванович - Раньше люди уважали друг друга. Человек последнюю рубашку делил пополам. Не то, что сейчас. На работе обедать сядем, каждый свой тормозок раскладывает, и вместе все едим. И не пили. А с чего пить? Какие в колхозе деньги? А налоги какие!
Мария Владимировна - Мы работали и работали. Ни выходных не было в колхозе, ни отпусков. А в совхозе были и выходные и отпуска. Но отпуска появились не то в 1948, не то 1947 г. Они были по 15 дней. Мы чаще всего брали за отпуск денежную компенсацию.
Не было у колхозников и пенсии. Совсем старых стариков дети кормили, а государство ничего не давало. Но ничего - выжили, детей вырастили.
У нас с мужем трое детей, все они ученые: по десять классов закончили. Внукам мы желаем хорошей жизни. Чтобы они в достатке жили, весело и свободно.
Не так как мы!
Документ № 78
Яковлева (Нефедова) Антонина Петровна родилась в 1928 г. в д. Пермяки Беловского района Кемеровской области. Живет в Белово. Рассказ записал Болотов Константин в марте 2000 г.
Мой отец Петр Федорович (1884 г. р.) рано остался вдовцом с тремя детьми: Ириной, Марфой, Марией. Женился на моей маме Анне Николаевне (1911 г.р.), и они родили ещё троих детей: Тоню, Александра и Виктора.
О коллективизации я помню по рассказам родителей. Но у меня сохранились и собственные детские впечатления. Своё детство я отлично помню. Оно было очень бедным. На всю семью у нас были только одни валенки, которые мы надевали по очереди, чтобы пробежаться по улице. Сколько себя помню, всегда видела мать в работе. Она была очень трудолюбивым человеком: управлялась по дому, работала на кулаков, косила им сено, жала. Сильно уставала. А вот отец всю жизнь лежал на печи. Не знаю почему, но лежал.
В колхоз родители вступили добровольно. Они всегда говорили, что иначе нельзя было прокормить семью.
Кулаков у нас в деревне было семей 5-6. Я помню, что мы им завидовали. И помню, что они нас ненавидели. Не знаю, за что! Но, наверное, за нашу нищету. Не дай Бог, если мы подойдем к их двору! Они травили нас собаками. Бедных в деревне было больше. Я думаю, они были либо ленивые, либо за что не возьмутся - всё наперекосяк!
Помню я и картины раскулачивания. Моя мать была активисткой колхозов. В активистах в основном ходили бедняки. Они становились бригадирами. А председатель у нас был, вроде, из приезжих. Мама сама раскулачивала - ходила по дворам, подгоняла подводы. На них погружали хлеб, мясо, зерно, шерсть - у кого, что было. Все это вывозили в общие амбары, где оно и хранилось. Потом из этих амбаров выделяли помощь колхозникам или отправляли куда-то соседям.
Мать не раз рассказывала, что когда она раскулачивала, ей не было жалко кулаков. Она считала, что они - жадные и злые. Но мать жалела тех, кто создавал запасы трудами своей семьи. Вот к ним она прибегала ночью и предупреждала, что утром их придут раскулачивать.
Кулаков выселяли куда-то в Томскую область. Выселяли всю семью. С собой разрешали брать только самые необходимые вещи. Но у нас говорили, что их вовсе даже не выселяли, а где-то расстреливали. Не знаю, правда это, или нет, но только никаких вестей о выселенных к нам в деревню никогда не приходило.
Да что там кулаки! Многие и бедняки не хотели заходить в колхоз. Особенно те, кто имел какую-нибудь коровенку или ещё что-то из скота. Очень не хотелось отдавать своё. Невступившим в колхоз, урезали землю и покосы. Их облагали огромным налогом. Мы были в колхозе, и то нам приходилось сдавать по 300 литров молока в год. А у единоличников налог был куда больше нашего. Помню, мы с сестренкой все лето ходили на молоканку и сдавали по ведру в день. Себе оставляли только утренний надой. Но его семье не хватало. А если ты не сдашь налог, то приходили и забирали всё, что можно: скотину, зерно.
В колхозе родители работали за трудодни. Помню, что им отводили какой-то участок, который надо было прополоть за день. Работали они всегда допоздна. Я им стала помогать с 6 лет. Работали в любую погоду. Я не помню, чтобы садились надолго отдыхать. Работали, работали и работали. Набирали трудодни. А в конце года нам на них давали либо пшеницу, либо деньги.
В детстве мне всегда хотелось есть. Сколько бы я не ела, мне всегда ещё хотелось. В голодные годы мы собирали чечевицу и варили кашу. Мы её называли веселой кашей. После неё мы все ходили, как пьяные. Весной собирали с полей картошку и пекли лепешки. За особый вкус мы их называли тошнотиками. Ели лебеду, крапиву.
Хотя мы и жили в нищете, но родители всегда говорили о Сталине, партии, правительстве только хорошие слова. Они им верили. Верили, что жизнь будет лучше.
Пенсионеры в деревне были. Им, вроде, не платили деньгами, но давали пшеницу, дрова, помогали ремонтировать дома. Паспортов у родителей не было. Мама не имела даже свидетельства о рождении. Им их не выдавали, чтобы они не уехали из колхоза. Мы смогли уехать оттуда только в 1945 г. по здоровью. Никого из родственников в деревне у нас не осталось.
В деревне все были безграмотными. Помню, что родителей заставляли ходить на какие-то курсы и учиться грамоте. А вот дети обучались охотно. В деревне была изба-читальня. Там были газеты, журналы и книги. Это было что-то вроде библиотеки.
Ни разу не отдыхала на курорте. Только через 10 лет после свадьбы смогли купить телевизор. А холодильник - через 20 лет.
Про нынешнюю деревню я бы не сказала, что там нищета. Кто работает, тот и хорошо живет. И до колхозов так было.
Другое дело, что деревня сейчас запилась.
Документ № 79
Федорова Мария Григорьевна родилась в 1928 г. в д. Второй Новониколаевке Новосибирской области. Живет в Кемерово. Рассказ записала Монгуш Саяна в ноябре 1997 г., опросив случайную бабушку на овощном базаре.
Мы, слава Богу, в раскулаченные не попали. Эта беда стороной обошла нашу семью. Хотя, конечно, видела и слышала о раскулаченных семьях. Соседи наши попали в их число. А наша семья в те времена жила скромно. У нас было много детей. Аж, восемь ребятишек! Хозяйство считалось небольшим - лошаденка, две коровы.
Работали в своем хозяйстве с утра до вечера. Потом зарабатывали свой хлеб. Дети, кто постарше, помогали родителям. Все так жили. И те соседи, которых раскулачили, тоже так же жили и работали. Хозяйство, правда, у них было чуть побольше нашего, изба получше, да детей поменьше - всего пятеро. Они трудолюбивыми были. Вот и нажили скотину, огород и всё такое. Про них все так говорили.
Справедливо ли было всё отбирать у них и высылать?! Конечно, нет! Какое справедливо? До сих пор думаю, как можно было забирать у людей всё?! И скотину, которую они вырастили, годами ухаживая и заботясь о ней. И весь инвентарь, который они сами смастерили или купили, годами откладывая деньги. Всё наживали своим трудом, нелегким трудом. Да, какие же они кулаки-эксплуататоры? Работали! Вот и имели. В жизни всегда так - не поработаешь, не полопаешь!
Картину раскулачивания никогда не забудешь! Кулачили их на глазах у всей деревни. Помню, приехали несколько человек (пять или шесть) из города. И сразу же забрали три семьи. Родители потом рассказывали, что нашим соседям дали всего полчаса на сборы. Им разрешили взять кое-что из детской одежды, лопатку, топор, чугунок и ещё из посуды. Сложили всё в одну телегу, туда же детей посадили и куда-то отвезли. Больше их никто не видел.
Я хорошо помню, как их дети сильно плакали, ревмя ревели. Мы смотрели на них и тоже плакали, хотя не понимали происходящего. За что их так? Почему у них всё забрали? Зачем их увозили? Тогда, да и потом, никто не знал. По-моему, никто и не расспрашивал. Молчали и плакали! Боялись что ли?
В деревне к этим семьям относились хорошо. Уважали их за трудолюбие. Поэтому и до боли было обидно смотреть на эту несправедливость. А поделать люди ничего не могли. Все понимали, что если ты за них заступишься, чего доброго, сам окажешься на их месте. И у тебя всё заберут, раскулачат. У всех же маленькие дети были. Вот и молчали односельчане. Я тогда маленькая была, но весь ужас до сих пор стоит перед глазами. Видно, родители и односельчане друг другу не раз об этом рассказывали. Помню, боялись, а рассказывали.
В лагерях заключения я не была. И вообще мало знаю об этом. Те, кто там побывали, особо не распространялись об этом. Старались скрыть своё лагерное прошлое. К тем, кто "сидел", в народе было недоброе отношение. К таким и сейчас окружающие плохо относятся. Им и работу не найти, и в жизни устроиться труднее. Ошибся человек …, клеймо на всю жизнь. Раз был в заключении, значит, для нормальных людей ты уже как бы и не человек уже.
О том, как работал наш колхоз в первые свои годы, я, конечно, в подробностях не помню. Помню, что родителей никогда не было дома. Сама же я стала работать в колхозе уже в войну, хоть и девчонкой была. Работали весь световой день. И в мирное-то время в колхозе работать нелегко, а в войну и подавно. Работали, как лошади, без отдыха. Деньги получали в каком-то очень маленьком количестве. Очень часто по дороге в школу с детьми случались голодные обмороки. Чего только не было… А ведь всё пережили!
Сталин для нас был великим вождем и большим авторитетом. Почти все люди старались вступить в ряды коммунистической партии. То, что показывают в фильмах о солдатах, идущих в бой с криками "За родину!", "За Сталина!" - считаю, ничуть не преувеличено. Люди тогда чтили и верили во власть Советов, в своих вождей. А Сталин - вождь всего народа. Когда он умер, наступило всеобщее горе. Везде и всюду был траур. Люди плакали и прощались с ним, поминали его как своего дорогого и близкого человека.
Тогда была настоящая власть!
Лично для меня, Ленин и Сталин всегда останутся великими вождями. Сейчас много чего про них говорят несправедливого. Таким судьям я не верю. Ведь такие огромные завоевания социализма были! Обучались бесплатно! Лечились бесплатно. Безработицы такой не было. Почти каждый работал и имел право на лечение и отдых в санатории, на курорте, профилактории.
Народ своим трудом платил за всё за это. Так что, чтобы там про вождей не говорили, они всегда для нас останутся вождями всего народа. Хрущев тоже много сделал для нашей страны, для народа. Особое ему спасибо за закон о пенсиях для колхозников. Народ не забудет этого!
А Брежнев дал нам немного отдохнуть. Хотя и не ввел особых изменений. Да и зачем они?
Про нынешних… ? Не хочу и говорить! Документ № 80
Кухта Алексей Дмитриевич родился в 1929 г. в д. Кайлыцк Тайгинского района Кемеровской области. Живет в г.Тайге. Рассказ записал внук Кухта
Мать - Анастасия Дмитриевна (1906 г.), отец Дмитрий Филиппович (1904 г.) имели 6 детей: три сына и три дочери: Мария - 1922 г. р., Валентина 1923 г.р., Анна - 1925 г. р., Иван - 1927 г.р., Алексей 1929 г. р., Василий - 1931 г.р., Антон - 1933 г.р. В собственной семье имею сына Сергея - 1957 г.р.
Мой отец организовывал колхоз "Новый быт". Своих собственных детских впечатлений о том времени у меня не осталось. Но родители говорили, что в колхоз идти они не хотели, так как были зажиточными. Просто отец был грамотным, и его уполномочили заниматься колхозом. Бедные шли в колхоз охотно, но большинство в деревне были середняками. Эти и были против. Бедняками в деревне считали тех, кто работать не хотел, кто должным образом не занимался своим хозяйством. Это были пьяницы. К беднякам относились как к тунеядцам.
До колхоза у нас было 12 единоличных дворов. Еды кому хватало, кому нет. Питались овощами, мясом, молоком, медом. Одежда была домотканная. После коллективизации стали завозить промышленные товары, продукты. Благосостояние особенно улучшилось с 1938 г.
Кулаков в деревне не было. Хотя зажиточными считались 4 семьи. Но они труд батраков не использовали. Нанимали людей только на покос и жатву. Поэтому кулаками их не посчитали.
Сначала в колхоз агитировали идти добровольно. Затем стали запугивать раскулачиванием и ссылкой. В нашей деревне в колхоз вступили все. При вступлении сдавали в общее хозяйство, прежде всего, лошадей. Корову оставляли всего одну. Поросят не сдавали, курей - тоже. А вот инвентарь: молотилки, сеялки, веялки, плуги, бороны - забирали полностью. Сдавали и зерно для первого сева. Каждая семья обязана была привезти в колхоз определенное количество сена.
Конечно, люди выражали недовольство. Но только на словах. Никаких митингов и выступлений не было. В основном, все думали, что колхозы это временное явление, и они скоро сами распадутся.
Чтобы колхозники никуда не уезжали, им не давали паспортов. Как только паспорта выдали в 50-е годы, так оно, действительно, и получилось. Все мои братья и сестры разъехались по всей стране. Многие остались в Анжерке, так как этот город ближе всех к нашей деревне. Ни на курорте, ни за границей я ни разу не был.
В колхозе председатель решал, что и сколько сдавать. Активистами становились те, кто хорошо вел своё хозяйство. Их ставили на руководящие должности. Организовывать колхозы к нам в деревню со стороны никто не приезжал. Всё руководство колхозной агитацией находилось в соседней Таловке, где до колхозов находился наш староста.
К отцу, как председателю колхоза, в первые годы отношение было плохое. Его считали выскочкой, хотя и выбрали председателем. Счетоводами, кладовщиками, бригадирами ставили грамотных людей, тех, кто имел 4 класса образования или больше. Они и председатель жили "справно", лучше всех в деревне. Всех их избирали на общем колхозном собрании. Но на нем открыто их не критиковали. Их боялись. Обсуждали за углом.
Рабочий день длился с утра до вечера. Выходных не было ни зимой, ни летом. Пенсионеров в колхозе не было. Старики были, но пенсию не получали. Вручную сеяли и жали. Косили тоже вручную. Зимой на молотилке молотили зерно, сдавали госпоставку. Женщины трепали лен. Так что, работы было много круглый год. Работали в колхозе с 12 лет. В зависимости от собранного урожая, в конце года за работу платили определенным количеством зерна или меда.
В 30-е годы в нашей деревне голода не было. А вот в войну и в 1946 г. - был. Так было потому, что государство забирало всё для фронта. Сами же мы ели обрат, картошку, крапиву, овощи, рыбу (в войну её было много в реках), ставили петли на зайцев. Много сдавали налогов. В год надо было сдать 200 литров молока, 100 яиц, 40 кг. мяса, шкуры убитого скота, сколько-то масла, шерсти.
Воровали, конечно, зерно при севе или уборке. То же и с молоком. Но воровали так, чтобы никто не знал, по сговору или по одиночке. Законы за воровство были суровыми. На правлении разбирали случаи воровства. Одну женщину разбирали за то, что она пришила под платьем мешочки и уносила зерно домой. Говорили, что за это можно было получить 8 лет. Но это было не часто. Друг у друга не воровали. Это делали только приезжие люди.
Как врагов народа из нашей деревни забрали двоих: моего отца и пьяницу Малаша Петра. Люди говорили, что обоих забрали "для процента". Про политику люди, конечно, говорили. Но нас, детей, в это не посвящали. Боялись. Но помню, что колхозную жизнь сравнивали с тем, что было в гражданскую войну.
Когда началась война, молодежь охотно пошла воевать. Семейные же мужчины шли неохотно. Радовались те, кто имел бронь или инвалидность. С войны вернулось 5 чел. из 11. После войны можно стало иметь 1 корову, 40 соток пашни, свиноматку и кабана, 5 овец. Налог платили - 1000 руб. с хозяйства.
В годы реформ жизнь изменилась в худшую сторону. Все деньги идут на питание. Ничего нового из мебели и одежды не покупаем и не мечтаем об этом.
Деревня до сих пор не может вырваться из нищеты потому, что государство так и не заинтересовало людей заниматься землей. Государство в экономике не ставит на первое место аграрный вопрос. Оно ничем не помогает фермерам.
Людей разучили работать на земле.
|
