В начале июня 1918 года в степи между Мечетинской и Егорлыцкой заклубились облака пыли. Армия двинулась в поход. Северный Кавказ и Дон стали ареной жесточайших боев. Русская кровь текла ручьями, и на Дону люди говорили, что пшеница на следующий год взойдет красная. Снова повторялись картины Первого похода. Роты в сорок человек гнали батальоны в четыреста, казачьи сотни разбивали полки и брали орудия. Станицы переходили из рук в руки, население бралось за оружие, становясь в ряды враждующих армий, нанося друг другу непоправимые раны. Казаки переболели большевизмом и восстали, пополняя наши ряды и формируя свою армию. Иногородние хуторяне, крепкие крестьяне недолюбливали большевиков и нам помогали. Но большая часть иногородних нас люто ненавидела.

К нам пришли храбрые, способные командиры. Лучшим из них был генерал Врангель. К нам тысячами стекалась молодежь и тысячами гибла. С июня по октябрь 1918 года через Корниловский полк прошло более пятнадцати тысяч человек. В большинстве интеллигентная молодежь.

И среди красных появились храбрые, идейные люди, победы над их партизанами давались нам все труднее. Они тоже гибли тысячами и в боях, и от сыпного тифа, заполняя больными хутора, деревни и станицы. Остатки Красной армии проходили астраханскими степями, где единственным их ориентиром был звон колоколов редких, одиноких церквей. Наша обоюдная ненависть порождала опустошение и смерть.

А уже через несколько лет эти партизаны поняли, что их жестоко обманули, и кричали на собраниях, что "не в ту сторону стреляли”, и прислушивались, "не ударит ли где пушка”, чтобы взяться за оружие. Но было поздно.

Десятого июня 1918 года мы брали Торговую. Деникин хотел предоставить первые лавры дроздовцам, и они наступали в центре в направлении к железнодорожной станции. Марковцы получили приказ занять полустанок Шаблиевку, севернее Торговой. Мы, корниловцы, были правее дроздовцев, как бы в резерве. На крайнем правом фланге, за возвышенностью расположились сотни генерала Эр дели.

Утром дроздовцы открыли огонь из своих батарей. Большевики ответили. Мы лежали в траве и ждали: вот-вот услышим "ура!”, команду "стройся!” и приглашение к обеду в Торговую.

Прошло полчаса, пальба не прекращалась. Через час тоже нет. По всему фронту дроздовцев разгорелась пулеметно-винтовочная трескотня и систематический артиллерийский обстрел. Прошло более двух часов, мы все еще на месте. Большевики становились все смелей. Они увидели перемену в нашей тактике и осознали свое численное превосходство. Начинаем нести потери.

Кутепов нервничает, продвигает нас на линию огня. Разгорается перестрелка. Уже первый час, а дроздовцы все еще не наступают. Тут к нам подходит Кутепов:

— Взять Торговую!

Заработали пулеметы, и уже на середине ленты несется по линии "ура!”. Мы, пулеметчики, запряглись в "максимки” и рысью догоняем пехоту. Ошпарило сильным огнем. Этот момент нужно выдержать, и тогда победа обеспечена. Корниловцы не залегли, не остановились. Перелом — и поле покрылось тысячами бегущих большевиков.

И тут мы увидели: пошла конница генерала Эрдели. Четыре раза на возвышенности одновременно молнией вспыхивали обнажавшиеся шашки, и степная казачья стихия проносилась мимо нас в обход станции, в тыл большевикам. Генерал Эрдели во главе первой сотни. Этот бой подтвердил еще раз верность нашей тактики. У дроздовцев был прекрасный вождь, превосходный дух, но они привыкли к регулярной войне. Уже во втором бою они усвоили нашу маневренную тактику.

Вечером из части в часть передавали печальную весть: при взятии Шаблиевки убит шрапнелью генерал Марков. Потеря чрезвычайно тяжелая, погиб один из лучших офицеров Добровольческой армии.

После взятия Торговой мы погрузились на подводы, удвоив скорость движения и сберегая силы. Группой командовал генерал Боровский. По ставропольским степям мы шли в обход Тихорецкой, чтобы с трех сторон атаковать этот важный железнодорожный узел.

Под селом Медвежьим был жестокий бой, мы несли большие потери: большевики подтянули матросские части. У нас впервые были мобилизованные — ставропольские крестьяне. Они уже успели познакомиться с большевиками и дрались превосходно. К вечеру удалось сбить большевиков со всех позиций и взять Медвежье, большое село Ставропольской губернии в 15 000 жителей. На площади взяли отставшего большевика, солдата-крестьянина. Один из офицеров хотел его застрелить, но мы запротестовали, сославшись на недавний приказ генерала Деникина, и взяли его на нашу подводу. Он сорвал с папахи красную ленту, и его уже нельзя было отличить от нас. Почувствовав себя в безопасности, он стал откровенно отвечать на наши вопросы.

— Землицы, говоришь?

— Да, господин офицер, дали бы нам землицы, мы бы и рады были за вас воевать.

— Небось, много ее вам большевики дали?

— Да, оно правда, когда помещика делили, земли на душу совсем мало вышло. Ну а все-таки земля теперь наша.

— Скоро они ее у вас отнимут, землицу вашу.

— Как отнимут? Никогда не отнимут!

— Ну а как ты думаешь, при коммуне будет у тебя земля, и коровы, и лошади, и свиньи? Они вам землю обещают, чтобы вы за них воевали. Потом отнимут, да еще как отнимут. Мы вот вам ничего наперед не обещаем. Как потом народ законным порядком решит.

— Насчет "потом” мы больно неверующие. А чтобы большевики у нас землю отняли? Да никогда тому не бывать! Мы ее, что ли, отдадим? А винтовки у нас на что?

В одном из хуторов мы его отпустили. Не раз вспоминал он нас, наверное. В особенности если дожил до коллективизации...

Мы делали по восемьдесят верст в сутки. Заставали еще горячие обеды бежавших большевиков. Вскоре мы достигли главной линии Владикавказской железной дороги. Станцию Тихорецкую мы взяли с налета, нанеся большевикам страшный удар. После боя, приближаясь к станции, мы увидели двух наших корниловских офицеров, поспешно удалявшихся с полными мешками на плечах. Оба потом перешли в контрразведку. Это был один из первых случаев грабежа в Белой армии, на который мы не обратили должного внимания. Может быть, потому не обратили, что в тот же момент из закрытого вагона раздались два выстрела. Мы нашли там застрелившихся комиссара и женщину посреди целого склада мануфактуры, драгоценностей, флаконов с духами и одеколоном.

Позднее мы с марковцами в жестоком бою против Сорокина брали Кавказскую. Потери доходили до половины наличного состава.

В Кавказской армия простояла несколько дней, и я съездил в Новочеркасск, куда приехала из Екатеринослава моя невеста. На день св. Владимира, 28 июля 1918 года по новому стилю, мы повенчались там в Троицкой церкви. Шаферами были русский, англичанин и два южных славянина. Жена стала работать в лазарете в Тихорецкой. Я нашел своих корниловцев под Армавиром, в Отраде-Кубанской, имении барона Штейнгеля. Вечером наш батальон получил приказ грузиться. Нам разрешили взять с собой портвейн и сладкие галеты. За неимением иной посуды мы наполнили превосходным вином котелки и пулеметные кожухи. Была прекрасная летняя ночь, мы лежали на платформах около наших пулеметных двуколок, наливали из пулеметных кожухов вино, закусывали галетами и пели до поздней ночи. Утром мы были в Ставрополе.