Побеги

Карательную практику определённым образом корректировали сравнительно частые побеги, в том числе осуждённых к высшей мере наказания. Побеги из-под стражи были частым явлением, хотя нередко заканчивались гибелью беглецов. Газета «Дело революции» в 1920 г. не раз публиковала сообщения Новониколаевской чека о таких попытках. Так, 17 июля при попытке бежать был застрелен заведующий химотделом райсовнархоза инженер В.Н. Скворцов. 28 сентября 1920 г. сообщалось, что выведенный на расстрел «агент польской контрразведки» А.Г. Остапкович воспользовался темнотой и бежал, но «попался в одну из устроенных засад в Нахаловке» и был застрелен – «смерть констатирована врачом». 3 октября сообщалось, что неделей ранее трое арестованных чекистами пытались бежать при конвоировании к станции Коченёво, но были убиты охраной. Был и групповой побег 12 «важных арестантов», произошедший 8 октября 1920 г. (арестованные, в основном, бывшие офицеры, боясь расстрела, в темноте напали на караул и выломали ворота) и закончившийся, похоже, удачно для нескольких человек.[ 58 ]

36-летний житель села Баган Василий Малашенко, будучи 26 сентября 1930 г. выведен в составе группы из 25 человек на расстрел в Новосибирске, воспользовался темнотой и бежал при «сопровождении его к месту расстрела». Как отмечали составители акта о расстреле и побеге – комендант полпредства Н. Майстеров, его помощник М. Рачков и дежуривший в те сутки по полпредству оперработник Захаров – беглец не был разыскан сразу. О дальнейшей судьбе Малашенко сведений нет, а его подельников, прошедших по известному делу «Чёрные», всех казнили в тот же день, в 11 часов вечера.[ 59 ]

Материалы партийных органов о взысканиях за служебные проступки свидетельствуют о частых побегах приговорённых к высшей мере. Начальник Болотнинской раймилиции Запсибкрая Огневский постановлением райкома ВКП(б) в ноябре 1932 г. был снят с должности за допущение побега приговорённого к расстрелу по указу ЦИК СССР от 7 августа 1932 г. Лушкина. Другой начальник Болотнинского райотдела милиции – П.И. Лаворчик – в мае 1935 г. получил партвыговор за побег из КПЗ троих заключённых, включая двух осуждённых к расстрелу.[ 60 ]

Тайные убийства

Специфическим способом тайной политической казни было использование инсценированных несчастных случаев. Один из первых известных – гибель Бориса Савинкова, относительно которой сохранилось свидетельство самого Сталина.

В своих объяснениях Л.П. Берии от 27 марта 1953-го С.Д. Игнатьев, экс-министр госбезопасности, цитировал слова Сталина, который с конца октября 1952 г. стал настойчиво требовать истязать «врачей-вредителей», отказывавшихся признаваться: «Бейте!» – требовал он от нас, заявляя при этом, – «вы что, хотите быть более гуманными, чем был Ленин, приказавший Дзержинскому выбросить в окно Савинкова? У Дзержинского были для этой цели специальные люди-латыши, которые выполняли такие поручения. Дзержинский – не чета вам, но он не избегал черновой работы, а вы, как официанты, в белых перчатках работаете. Если хотите быть чекистами, снимите перчатки». Игнатьев докладывал о вещах недавних и вряд ли путал или придумывал. Информация любопытнейшая.

Само собой, что Ленин к смерти Бориса Савинкова, погибшего в 1925-м, не мог иметь отношения по определению. Очень похоже, что здесь товарищ Сталин свой собственный приказ Дзержинскому покончить с самым известным из тогдашних арестантов весьма нахально свалил на безответного Ильича… Раскаявшийся Савинков был уже не нужен, а его «самоубийство» дополнительно компрометировало этого бывшего боевика и политического лидера. «Люди-латыши», специализировавшиеся на тайных убийствах и подчинённые непосредственно Дзержинскому, тоже вряд ли сочинены. Вполне возможно, это были сотрудники комендатуры ОГПУ, в чьей твёрдости не могло быть сомнений.

В мае 1939 г. (с разницей в два дня) сокамерниками были убиты одни из виднейших большевиков Карл Радек и Григорий Сокольников. Оба они в январе 1937 г. были осуждены на 10 лет заключения, но товарищ Сталин в итоге решил, что эти его враги будут предпочтительнее в мёртвом виде. Бывших оппозиционеров сгубила откровенность: и Радек, и Сокольников, по сообщениям агентуры, постоянно в самых резких выражениях обвиняли Сталина в фальсификации тогдашних политических процессов. Иосиф Виссарионович, лично сохранивший им жизнь (в архиве отложился проект приговора, отправленный Ульрихом Ежову с предложением расстрелять всех проходивших по процессу «параллельного центра»; представить, что Ежов без одобрения Сталина изменил этот проект, немыслимо), очень обиделся на такую неблагодарность.

Прочитав в очередной раз записку с информацией о том, что о нём говорили бывшие цекисты-ленинцы, он распорядился исправить свою ошибку двухлетней давности. По распоряжению Берии и Кобулова вскоре было организовано убийство и Радека, и Сокольникова, причём в качестве исполнителей выступили «специально подосланные» осуждённые за политические и должностные преступления бывшие работники НКВД. Они, надо думать, с радостью выполнили ответственное поручение по уничтожению заклятых врагов народа. Из объяснений видных работников центрального аппарата НКВД-МГБ П.В. Федотова и Я.М. Матусова, готовивших ликвидации, следует, что «Кобулов, требуя безукоризненного их исполнения, подчёркивал, что они осуществляются с ведома Сталина».[ 61 ]

Действовавшая по указанию Берии спецлаборатория НКВД во главе с Г. Майрановским многие годы испытывала на заключённых-смертниках различные яды, умертвив около 150 человек. В июле 1939-го тайком в поезде по приказу Сталина и Берии был вместе со своей женой убит полпред и одновременно резидент внешней разведки в Китае И.Т. Бовкун-Луганец. Потом была инсценировка автокатастрофы и торжественные похороны. Исполнителям операции объяснили, что тайное убийство «шпионов» осуществлено для того, чтобы иностранная разведка не догадалась об их разоблачении, а подчинённые полпреда не стали невозвращенцами.

В те же месяцы по приказу Сталина была тайно арестована, а затем так же тайно, без оформления документами, расстреляна жена маршала Кулика К.И. Симонич-Кулик, подозревавшаяся в шпионаже. Комендант МГБ СССР В.М. Блохин в 1953 г. показал, что перед войной он по приказу Б.З. Кобулова, помимо жены Кулика, расстрелял точно таким же образом одного мужчину, причём Кобулов заявил, что документы о расстреле будут оформлены задним числом. Фамилия этого расстрелянного осталась невыясненной. В 1947 г. на Лубянке тайно убили шведского дипломата Рауля Валленберга, в 1948-м в Минске – гениального актёра Соломона Михоэлса. Известно и о многих других тайных жертвах сталинской мести, в том числе за границей – эти эпизоды достаточно подробно описаны в литературе.[ 62 ]

Награды палачам

Непосредственно исполнителям приговоров прежде всего давалась возможность пить вволю. Начальник Куйбышевского оперсектора НКВД Леонид Лихачевский показывал, что с «ведома управления участникам операций разрешалось употребление спиртных напитков, на что отпускались средства. (…) Выпивки после операций были как правило и проходили они в помещении райотделения или у меня на квартире. (…) Учёта вещам, оставшимся после расстрела осуждённых, не было, так как на этот счёт не было указаний» [ 63 ]. Вполне вероятно, что отсутствие указаний было сознательным и имущество казнённых руководство УНКВД рассматривало как награду исполнителям приговоров.

Напряжённейшая работа чекистов в пиковые месяцы террора была по достоинству отмечена партией и правительством. И не только бесплатной водкой. В честь ударников смертельного ремесла не звучали фанфары, но их имена – в таком большом количестве первый и последний раз – были опубликованы в печати. В честь двадцатой годовщины «органов» по огромному (на 392 человека) наградному списку, заготовленному в НКВД, власти отметили многих палачей, опубликовав 21 декабря их имена в «Красной Звезде».

Ордена получили и видные работники комендатуры НКВД в Москве (например, П.И. Магго и В.И. Шигалев), и их коллеги на местах. В числе последних были: в Новосибирске – начальник внутренней тюрьмы и одновременно начальник тюремного отдела УНКВД С. И. Корнильев (орден Красной Звезды), дежурный ДПЗ, а в 1941-м начальник внутренней тюрьмы Г.И. Ершов (Знак Почёта), замначальника ДПЗ В.И. Пачуфаров (орден Красной Звезды) и рядовой работник комендатуры П.А. Гудков, который ещё в 1936-м был скромным фельдъегерем, а три года спустя стал начальником тюрьмы (Знак Почёта); в Красноярске – комендант УНКВД М.И. Пульхров (орден Красной Звезды) и дежурный комендант М.П. Ждамиров, к 1939 г. ставший начальником местной внутренней тюрьмы (Знак Почёта); в Барнауле – комендант УНКВД Д.М. Булгаков (орден Красной Звезды). Комендант УНКВД по Читинской области С.С. Воробьёв также получил орден Красной Звезды.

Фамилии этих людей значились по соседству с награждёнными начальниками управлений НКВД и руководителями отделов управлений и наркоматов. По всей видимости, так же были отмечены коменданты прочих региональных управлений по всей стране. Их портреты печатали областные газеты, но должности, естественно, не назывались – разрешалось лишь указать, какой орден получен данным сотрудником НКВД. Так, о Д.М. Булгакове «Алтайская правда» 24 декабря сообщала, что «немало врагов народа было разоблачено благодаря его чуткости и бдительности», отмечая, что ордена чекиста удостоили за «образцовое и самоотверженное выполнение специальных заданий партии и правительства».

Награждение исполнителей приговоров в декабре 1937-го было беспрецедентным по масштабу. Но и в дальнейшем служба комендантских работников щедро отмечалась как ведомственными, так и правительственными наградами. Иван Сергованцев, бывший партизан и красноармеец, с 1929-го работал кучером Барнаульского окротдела ОГПУ, в первой половине 30-х стал дежурным комендантом Омского и Барнаульского оперсекторов. На 1937 – 1939 г. Сергованцев работал дежурным комендантом УНКВД по Алтайскому краю, заработав казнями очень ценимый гебистами знак «Заслуженный работник НКВД». В 1945-м чекист-ветеран получил за выслугу орден Ленина.

Я.Г. Коновалов в 1919-м учился на курсах ВЧК в Москве, затем был откомандирован в Сибирь. Работал в комендатуре полтора десятка лет, расстреливая в Новосибирске с конца 1920-х гг. В 1945-м этот 50-летний капитан УНКГБ по Новосибирской области был награждён орденами Красного Знамени и Ленина, а десять лет спустя числился почтенным пенсионером КГБ. В 1946-м орден Ленина за выслугу получил и Д.М. Булгаков, доросший до должности начальника отдела «В» (цензура) УНКГБ по Алтайскому краю. Комендант УНКВД по Омской области И.Д. Шестаков в конце 1930-х гг. стал депутатом горсовета.[ 64 ]

Из комендатур – в номенклатуру

Следует отметить, что неизвестны случаи (в Сибири, по крайней мере) привлечения к уголовной ответственности комендантов управлений НКВД, несмотря на их тесную связь с расстрелянными как «заговорщики» начальниками УНКВД. Зато начальники тюрем репрессировались нередко. В 1937-м по инициативе начальника УНКВД Г.С. Хорхорина был арестован и осуждён на пять лет заключения начальник Читинской тюрьмы И.П. Китицын. В ноябре 1939 г. в Чите были арестованы начальник тюрьмы Н.Я. Булгаковский и начальник тюремного отдела УНКВД Д.Г. Потапейко – похоже, единственный в Сибири случай репрессий в отношении тюремных чиновников такого уровня после окончания «Большого террора».

Глава управления НКВД по Алтайскому краю Серафим Попов, громя врагов в УНКВД по Алтайскому краю, арестовал многих тюремных работников и расстрелял начальника внутренней тюрьмы Станислава Стычковского, осмелившегося в конце 37-го обратить внимание Попова на то, что арестованных сажать уже некуда. Возможно, основную роль в его гибели сыграла национальность – Стычковский был поляком. Сразу восемь работников Барабинской тюрьмы угодили за решётку в 1938-м: их сначала обвиняли в служебных преступлениях, но потом добавили и политическую статью. Портной этой тюрьмы был арестован «только за то, что проходя мимо будки, сказал, что здесь приводятся приговора в исполнение».[ 65 ] Но коменданты обычно были вне подозрений. Дежурные коменданты становились комендантами, начальниками тюрем и постепенно продвигались по служебной лестнице.

О работе комендантов в период, когда казней стало намного меньше, свидетельствуют показания Ю. Г. Логвинова, пожаловавшегося приятелю на тяжёлые условия работы в тюрьме и получившего за «разглашение государственной тайны о порядке приведения приговоров в исполнение» пять лет заключения. Политрук тюрьмы говорил, что в 1940 г. осуждённого ночью приводили к коменданту УНКВД по Алтайскому краю, после чего тот скручивал заключённому руки за спиной, а в рот заталкивал палку, которую фиксировали верёвкой. Обеспечив тишину с помощью такого импровизированного кляпа, комендант уводил обречённого к месту казни.

В мае-июне 1940 г. десятки работников центрального аппарата и местных органов НКВД участвовали в расстрелах почти 22 тыс. польских граждан, осуждённых решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. О мастерстве, проявленном палачами, говорят данные немецкой экспертизы трупов, обнаруженных в Катыни и убитых выстрелами в область основания черепа, причём, как правило, одной пулей: «Удивительное однообразие ранений и локализация выстрела в очень ограниченной части затылочной кости позволяют заключить, что выстрел производился умелой рукой». Полгода спустя Берия специальным приказом наградил 44 сотрудника НКВД (включая известных расстрельщиков из комендатуры НКВД СССР В.М. Блохина, И.И. Шигалева, Д. Э. Семенихина) месячным окладом, а 81 чекиста – премией размером 800 руб.

Меткий глаз и твёрдая рука вкупе с крепкой психикой давали палачам шанс хорошего продвижения. Лучшая карьера из известных нам сибиряков – у С. И. Корнильева, дослужившегося в конце войны до начальника УНКВД-УМВД по Томской области, но с позором снятого в ноябре 1946-го за огромные финансовые злоупотребления. Комендант Ивановского облУНКВД в годы террора Фролов впоследствии работал заместителем начальника УНКВД по Калининградской области; правда, после войны он сошёл с ума и умер в психиатрической больнице. Б.К. Шаблинский, работавший в 1921 – 1922 гг. дежурным комендантом Екатеринославской губчека, затем перешёл на хозяйственную и партийную работу, а в 1939-м возглавил УНКВД по Винницкой области. Комендант ГПУ УССР с 1933 г. А.Г. Шашков пять лет спустя стал заместителем начальника УНКВД по Донецкой, а затем по Запорожской и Черновицкой областям. В 1941 – 1942 гг. Шашков возглавлял Особый отдел НКВД 2-й Ударной армии А.А. Власова и застрелился, попав в окружение.

Исполнители приговоров на местах, уйдя из ОГПУ-НКВД, тоже нередко дорастали до высоких должностей, входя в номенклатуру районного, городского и областного уровня. При этом карьере не препятствовало и увольнение из «органов» за уголовные преступления: так, М.А. Захаров, снятый в 1922 г. с работы в ВЧК за «самочинные расстрелы», в 1934 – 1937 гг. подвизался секретарём Исовского райкома ВКП(б) Свердловской области, пока за незаконные поборы не был осуждён на 10 лет заключения.

Вот примеры должностных метаморфоз тюремных работников. Комендант Якутского облотдела ОГПУ Г.А. Грицкевич с 1926 г. работал инструктором Легостаевского райкома ВКП(б) в Новосибирском округе. 25-летний П.И. Снегирёв как помначальника Барабинской тюрьмы весной 1936-го участвовал в расстрелах, а в 1937 – 1938 гг. допустил массовую смертность заключённых от голода. На 1938-й он ещё начальствует в Барабинской тюрьме, а на 1940-й – уже заместитель редактора районной газеты «Знамя стахановца» и член бюро Куйбышевского райкома комсомола. Затем Снегирёв заведует райздравотделом, а весной 1941-го становится председателем Куйбышевского горисполкома. Рядом с ним трудился Д. С. Фоменко, бывший чекист, партработник, в 1937-м мобилизованный в НКВД и в качестве секретаря Куйбышевского РО НКВД участвовавший в массовых расстрелах осуждённых. В 1939 г. Фоменко стал секретарём райисполкома и был выдвинут в депутаты Куйбышевского райсовета.

Л.Ф. Ернов, один из немногих чекистов из народности ханты, самоучка, до 1937 г. работал помощником коменданта Остяко-Вогульского (Ханты-Мансийского) окротдела УНКВД по Омской области в Сургутском районе. В 1937-м его перебросили на партийную работу и три года спустя Ернов уже был вторым секретарём Омского обкома ВКП(б). Партийная карьера Г.И. Мигучкина, до начала 1930-х гг. работавшего комендантом губотдела-окротдела ОГПУ в Омске, была скромнее: в 1940 г. его утвердили инструктором отдела кадров Вокзального райкома ВКП(б) г. Томска.[ 66 ]

Некоторые исполнители приговоров дождались официального признания, как ни парадоксально, в перестройку. Так, в Барнауле с 1987-го существует улица имени Семёна Бабуркина (1890 – 1954). Этот алтайский крестьянин, доброволец Красной Гвардии, партизан и председатель волревкома, в 1921-м одновременно возглавлял коммунистический отряд по борьбе с политбандитизмом, за что был награждён орденом Красного Знамени. С 1925-го он работал начальником Барнаульского окружного адмотдела, но получил партвыговор за пьянство и устройство «грандиозной попойки» с участием почти всего начсостава милиции. Пьющего начальника всех милиционеров округа сняли и в конце 1927 г. взяли в Барнаульский окротдел-оперсектор ОГПУ на должность дежурного коменданта, в каковой Бабуркин проработал несколько лет. В первой половине 1930-х гг. в Барнауле были расстреляны многие сотни людей. Не выдержав перегрузок, Бабуркин заболел эпилепсией и в 1935-м был уволен из НКВД как инвалид. Работал председателем колхоза, умер где-то в деревне и много лет спустя в юбилейный год за свои заслуги в гражданской войне удостоился улицы...[ 67 ]

На исходе «Большого террора»

Расстрелы в конце 1938-го в целом ряде регионов послужили способом спрятать концы в воду. Нарушая указание Москвы немедленно прекратить расстрелы с 15 ноября 1938-го, партийные и чекистские боссы тайком расстреляли фигурантов множества липовых дел, тем самым «подчистив» переполненные тюрьмы.[ 68 ] Третий секретарь Крымского обкома ВКП(б) А. Сеит-Ягьяев, будучи членом тройки НКВД, 25 и 26 ноября 1938 г. подписал несколько протоколов о расстреле большого количества людей, оформив их задним числом. Всего по спискам, оформленным и подписанным с 20 по 29 ноября, крымские чекисты расстреляли 822 человека. Об этом стало известно и в апреле 1939-го секретаря исключили из партии за «грубейшее нарушение революционной законности». Но он остался на свободе (по крайней мере, ещё на год после изгнания из рядов) – в марте 1940 г. Комиссия партконтроля при ЦК ВКП(б) отложила рассмотрение апелляции Сеит-Ягьяева в связи с его неявкой на разбирательство.

В Киргизии замначальника отделения отдела контрразведки В.В. Куберский 6 декабря 1938 г. – по сговору с замнаркома НКВД Киргизии М.Б. Окуневым, который написал фиктивный, датированный задним числом, приказ начальнику Каракольского горотдела НКВД – привёл в исполнение в г. Караколе решение тройки о расстреле 150 осуждённых. Окунев был осуждён 15 апреля 1940 г. «за производство необоснованных арестов и извращение революционной законности» – вероятно, к высшей мере; что касается Куберского, то ему высшую меру в 1939-м заменили на 10 лет заключения и на 1954 г. он был начальником стройуправления в Карелии. Есть сведения, что начальник УНКВД Немцев Поволжья И.З. Рессин также проводил задним числом после 15 ноября расстрельные решения тройки, но уже 19 ноября 1938 г. он был арестован и затем осуждён к высшей мере наказания.

Начальник УНКВД по Иркутской области Б. А. Илюченко-Малышев был арестован 5 января 1939-го и в июле 1941 г. осуждён к расстрелу как участник «заговорщицкой организации» и активный участник массовых репрессий (в частности, «вопреки правительственному указанию от 15.XI. и 17.XI-1938 г. продолжал приводить приговора в исполнение на лиц, ранее осуждённых на тройке к ВМН»). Возможно, и упоминавшийся выше массовый расстрел в январе 1939-го, осуществлённый читинскими чекистами, был способом избавиться от ненужных свидетелей…

Следует отметить, что «Большой террор» не ограничился истреблением советских граждан. Чекисты многими тысячами расстреливали в 1937 – 1938 гг. монголов, в 1940 г. – польских военнопленных. А в 1937-м советские власти активно вмешались в гражданскую войну в Китае, поддержав лояльного СССР правителя (дубаня) провинции Синьцзян Шен-Ши-Цая. Разгромив восставших против «красного дубаня» дунган и уйгуров, полковник Норейко, командовавший группой из двух полков НКВД и одного полка РККА, 15 декабря 1937 г. отчитался в том, что из всей 36-й дунганской дивизии «убито и взято в плен 5612 человек, ликвидировано из числа взятых в плен 1887. (…) Из 6-й уйгурской дивизии убито и взято в плен около 8 тыс. человек, из числа пленных ликвидировано 607 человек». К 7 января 1938 г. число «ликвидированных» превысило три тысячи: 2.192 по 36-й дивизии и 853 – по 6-й. Ещё неделю спустя начальник управления пограничной и внутренней охраны НКВД СССР комдив Н. К. Кручинкин в своём докладе сообщал, что среди арестованных китайских граждан «уничтожено 96 японских агентов, 318 английских и несколько шведских». Сам Кручинкин тоже не избежит репрессий – вскоре его отзовут, арестуют и уже в августе 1938-го расстреляют.[ 69 ]

А дальше была страшная война, в период которой только военнослужащих было в судебном порядке расстреляно почти 158 тыс. Количество же расстрелянных без суда в боевой обстановке до сих пор неизвестно; по крайне мере, Берия после ареста в своём письме членам Президиума ЦК КПСС упоминал о десятках тысячах военнослужащих, расстрелянных в 1941-м. Массовые казни производились и в тылу. Пятнадцать тысяч расстреляли летом и осенью 1941 г. из числа неэвакуированных заключённых из западных областей Украины и Белоруссии. Так, в 23 тюрьмах Западной Украины на 10 июня 1941 г. находилось 23.236 заключённых, из которых значительная часть была ликвидирована при отступлении советских войск. Расстреливали в основном осуждённых за контрреволюционные преступления. Всего по Львовской области оказалось расстреляно 2.464 чел., Дрогобычской – 1.101, Станиславской – 1.000, Тарнопольской – 500 в Тарнополе и 174 – в Бережанах (из них 197 было погребено в подвале Тарнопольского УНКГБ и, как отмечали чекисты, «мелко очень зарыты, операцию проводил нач. УНКГБ»), Ровенской – 230, Волынской – 231, Черновицкой – 16, Житомирской – 47, Киевской – 116. Казнили не только в тюрьмах. Во время эвакуации из тюрьмы г. Глубокое поляки, как потом сообщали чекисты, стали кричать: «Да здравствует Гитлер!»; начальник тюрьмы Приемышев, доведя их до леса, расстрелял до 600 поляков. В Витебске Приемышева арестовали по приказу военного прокурора войск НКВД, но секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П.К. Пономаренко признал действия начальника тюрьмы правильными и освободил его из-под стражи.

Много расстреливали в оккупированной Германии и других странах Европы. Сотни немцев, осуждённых в советской зоне оккупации Германии в конце 1940-х гг., были затем расстреляны в Москве. В 1953 г. в Восточной Германии казнили ряд советских военнослужащих, отказавшихся стрелять в восставших немцев. Впрочем, расстрелы послевоенного времени – пока совершенно неисследованная тема.
http://www.golosasibiri.narod.ru/almanah/vyp_4/027_teplyakov_04.htm