Тихий Дон не принял большевиков. Всего два месяца длился казачий нейтралитет, основанный на усталости от войны и наивном доверии большевистским посулам… Ах, как умеют сулить эти подлецы! «…Совет Народных комиссаров объявляет всему трудовому казачеству Дона, Кубани, Урала и Сибири, что рабочее и крестьянское правительство ставит своей ближайшей задачей разрешение земельного вопроса в казачьих областях в интересах трудового казачества и всех трудящихся на основе советской программы и принимая во внимание все местные и бытовые условия, в согласии с голосом трудового казачества на местах. В настоящее время Совет Народных комиссаров постановляет:
1. Отменить обязательную воинскую повинность казаков и заменить постоянную службу краткосрочным обучением при станицах.
2. Принять на счет государства обмундирование и сна¬ряжение казаков, призванных на военную службу.
3. Отменить еженедельные дежурства казаков при ста¬ничных правлениях, зимние занятия, смотры и лагеря.
4. Установить полную свободу передвижения казаков...»
Даже казачество, мудрое и крепкое, повелось на сладкие речи бессовестных агитаторов… Что уж говорить об остальной России!
Но, вот, спохватились, обжегшись. И поднялись казаки, и заняли Новочеркасск… И уже подступают к Ростову… И командир восставших полковник Фитисов выдвинул ростовским большевикам ультиматум с требованием немедленно освободить Митрофана Петровича Богаевского и других казаков, содержащихся в Ростовских тюрьмах под угрозой в случае отказа расстрелять всех арестованных в Новочеркасске большевиков.
А лучше бы и не было этого ультиматума! До его появления Митрофана Петровича содержали как арестанта «президиума съезда Советов Донской республики» и не чинили никаких допросов. А вчера состоялся в штабе Военно-революционного комитета первый… Допрашивал лично председатель комитета Подтёлков. Никогда за всю свою жизнь не приходилось испытывать казачьему Златоусту таких унижений. Всё смешалось: угрозы и глумления, сокрушительные удары и плевки… В какой-то момент Митрофану Петровичу показалось, что настал его последний час, что смерть пришла к нему, безобразная и издевательски насмехающаяся над ним. Он, историк и педагог, один из самых образованных людей на Дону, лежал на каменном полу, окровавленный, измождённый заключением, а невежественный и опьяневший от вседозволенности бывший урядник, бил его ногами, упиваясь своей властью, изрыгая всевозможные ругательства… Потом остановился:
- Живой ещё, контра? Помни меня, сволочь калединская! – и плюнул в лицо…
Наутро, придя в себя в своей камере, Митрофан Петрович чувствовал боль в каждой клетке своего тела, но ещё невыносимей была боль душевная, облегчаемая лишь слабой надеждой, что всё-таки очнулись казаки, что всё-таки выздоровели от «петроградской» болезни. Хоть и поздно, и самому Богаевскому уже ничем не помочь… Но лишь бы жил Дон, лишь бы не обратился вспять! А ещё, где-то жива вопреки всему Добровольческая армия, а в ней – любимый брат, Африкан Петрович… Жив ли?..
В камеру вошёл врач, осмотрел заключённого, спросил почти сочувственно:
- Могу я вам чем-нибудь помочь?
Богаевский взглянул на него заплывшим глазом и ответил хрипло:
- Можете. Добудьте мне цианистого калия… Очень вас прошу.
Доктор покачал головой:
- Боюсь, это не в моей власти… - и исчез за дверью. Режущим слух звуком лязгнул запор. Не в его власти… Значит, новые допросы? Новые истязания и унижения? Боже, дай сил вынести!
В памяти всплыл отцовский хутор Петровский, безмятежные и ясные дни детства. Вольно дышалось в ту пору на Тихом Дону, и никому не могло прийти на ум, что пройдёт три десятилетия, и обратится он в кровавую пучину, где братья станут истреблять и подвергать жестоким мученьям братьев, низвергать вековой уклад и традиции, за возрождение которых так ратовал Митрофан Петрович. С самых юных лет ощущал Богаевский глубинную духовную связь с казачеством, с его историей. Участь на историко-философском факультете Петербургского университета, он был председателем Донского Землячества, а, вернувшись на Дон, отдал все силы просвещению, сбережению подлинно казачьего духа и воскрешению позабытых уже традиций. А ведь, сколько мудрости хранилось в историческом укладе казачьей жизни, когда всё решалось сообща, Войсковым Кругом и избранным на нём атаманом, облечённым доверием всех казаков. Нерушимая связь всего народа жила в том укладе. Народ является народом и становится единым целым лишь тогда, когда его волей осуществляется власть, созидается его жизнь, и каждый понимает свою ответственность за это, а оттого обретает зрелость мысли, и воля не перерастает в своеволие и анархию, порождаемую безответственностью, невежеством и отсутствием привычки к общественной деятельности, обращённой к общему благу. Народоправие – вот, укрепа всякому государству. Общественное развитие всех граждан, не позволяющее им верить несбыточным обещаниям и впадать в крайности! Народоправием издревле славился Дон. Не должно, чтобы всем заправлял чиновник, бюрократия, но сам народ должен быть вовлечён в управление своей жизнью, и тогда тёмные стихии не одолеют его. Донская старина, в которую был влюблён Митрофан Петрович, давала немало поучительных примеров, укреплявших его идею о необходимости восстановления преданных забвенью традиций. Много бед именно оттого и выходит, что размывается память, уходит в Лету то важнейшее, что составляло основу жизни многих поколений. А ведь это всё сберегать нужно пуще зеницы ока! И болела душа оттого, что бездумно забывается столь многое, и всю жизнь посвятил Митрофан Петрович, не щадя сил и времени, чтобы вернуть порастающую быльём память, возвратить Дону прекрасные его традиции, в которых бы и воспитывать поколение за поколением во славу Дона и всей матушки-России! А ещё бы, возродив старинный уклад в родной области, распространить его в том или ином виде по остальной России, и расцвела бы она, потому что везде с человека всё вестись должно, а не с буквоеда-чиновника, потому что везде надлежит блюсти национальные традиции, завещанные предками, и свято оберегать свою историю, хранить память о ней. Много вдохновенных идей рождалось в светлой голове донского Златоуста, и вершил он свой кропотливый труд, отдавая ему всю душу.
Революция застала Митрофана Петровича в должности директора гимназии станицы Каменской, на которую он, тридцатитрёхлетний преподаватель географии, латыни и истории, талантливый воспитатель донского юношества, был назначен за три года до этого. Пагубность произошедшего не укрылась от проницательного ума Богаевского. Россия занесла ногу над бездной, и одно неверное движение могло теперь стать фатальным. Но кому же, как не казачеству, этому сильному, цельному, свободному, не знавшему крепостного права сословию в этот критический момент стать на охрану государственности, выступить в роли здоровой силы, призванной спасти всю одержимую тяжёлым недугом Родину? И когда же, как не теперь приводить в действие все столь долго вынашиваемые планы? Революция вознесла Митрофана Петровича на вершину общественного служения. Талант политического оратора, создававший ему немалое количество страстных поклонников и изрядное число врагов, нравственная чистота, безукоризненная честность влекли к нему народ, и казаки облекли его своим доверием, выдвинув делегатом на Обще-Казачий Съезд в Петрограде, где он сразу занял место председателя собраний. В апреле того же года, будучи представителем станицы Каменской на Первом Съезде Донских казаков в Новочеркасске, Богаевский был вновь избран председателем его и поставлен во главе Комитета по выработке Положения о выборах и созыве Войскового Круга.
Обязанности Атамана исполнял в то время войсковой старшина Евгений Андреевич Волошинов. Выпускник Донского кадетского корпуса, блестящий пианист и композитор, инициатор идеи открытия в Ростове Донской консерватории, что так и не успел осуществить, погибнув безвременно от рук большевиков при занятии ими Новочеркасска в феврале Восемнадцатого, он изо всех сил старался уравновесить ситуацию на Дону, и, в первую очередь, сделал всё для созыва Войскового Круга, которому надлежало выбрать новые, законные органы власти.
Двадцать шестого мая 1917 года, вольный казачий Круг начал работу в Новочеркасске. Среди семиста двадцати депутатов Круга были сторонники всех политических течений - от монархистов до большевиков во главе с Михаилом Кривошлыковым и Виктором Ковалевым, избранными казаками-фронтовиками. От имени 32-го Донского казачьего полка Войсковой Круг приветствовал Филипп Миронов…
- Господа казаки! – обратился к собранию Волошинов. - Россия переживает трудные дни. Анархия растет. И казаки должны властно сказать: анархия была, но анархии не будет... Мы пойдем по пути спасения России, как шли в «смутные дни», как шли в 1812 году. История возложила на нас великую миссию - спасти Родину.
После этого Митрофан Петрович был избран председателем Круга и провозгласил торжественно, радуясь воплощению излюбленной идеи:
- Объявляю заседание Донского Войскового Круга, после двухсотлетнего перерыва, открытым! Круг решительно и категорически должен заявить о необходимости организации порядка. Нам нечего ожидать от Петрограда, ибо Петрограду приходится думать больше о себе. Петроград бессилен, и нам нечего прислушиваться к его голосу. Петроград не даст нам власти и порядка. Тогда дадим порядок мы! Пора слов и резолюций прошла! К делу!          
Открытым оставался главный вопрос: кому вручить знаки атаманской власти? Рассматривалось около двадцати кандидатур, но ни одна не казалась достаточно подходящей. В такое нелёгкое время атаманом должен был стать только человек, имя которого сплотило бы вокруг себя казачество, человек сильный, волевой, честный, человек, которого бы казаки знали и которому доверяли, человек, имеющий достаточный потенциал, чтобы стать истинным казачьим Вождём. И осенило Митрофана Петровича: ведь такой человек есть! Боевой генерал, герой Луцка, бывший командир славный Восьмой армии, оставивший пост после революции и теперь находящийся в Новочеркасске с тем, чтобы отсюда следовать в Кисловодск на лечение - Алексей Максимович Каледин!
Эта идея захватила Богаевского. Опоздав на заседание президиума Круга, он почти бегом вошёл в зал заседаний, запыхавшийся, возбуждённый и сияющий, и с порога выдохнул найденное имя. Число кандидатов мгновенно сократилось до двух, и все единодушно признали, что лучшего атамана не найти. Правда, предстояло убедить в этом самого Каледина, не питавшего никакого желания взваливать на плечи крест власти. Но Митрофан Петрович решил, во чтобы то ни стало, уговорить его.
- Уважаемый Алексей Максимович! Казаки выдвинули вас на Кругу на пост донского Войскового атамана.
- Знаю, слышал!.. - хмуро буркнул Каледин, нервно шагая по комнате собственного дома.
- Могут ли казаки надеяться, что вы согласитесь?
- Никогда!
- Но, Ваше Высокопревосходительство, не мне вам говорить, что вы должны отдать себя казакам, ибо кто как не вы в такое трагическое время поведет донской народ?
- Народ?! Вы говорите, народ?! - Каледин резко остановился и сурово посмотрел на Митрофана Петровича. - Донским казакам я готов отдать жизнь, но то, что будет - это будет не народ; будут советы, комитеты, советики и комитетики! Пользы быть не может! Пусть идут другие. Я - никогда!..
- Алексей Максимович, во имя интересов родного Дона вы не вправе отказываться в трудную минуту, ваш долг, как казака, обязывает вас согласиться на баллотировку, ибо только на вас - и ни на ком другом - может объединиться весь Дон!
Богаевский обладал огромной силой убеждения. Вдобавок его поддержала делегация Круга, явившаяся к Каледину. Сопротивление Алексея Максимовича было сломлено, и он дал согласие.
Из семиста двадцати депутатов более шестиста проголосовали за кандидатуру генерала. Против выступили лишь фронтовики и некоторые северяне. Митрофан Петрович был счастлив. Избрание атамана было обставлено со всей торжественностью. Осененный старинными казачьими знаменами, специально по этому поводу доставленными из Донского музея, новый Войсковой атаман и процессия депутатов направились на молебен в Вознесенский кафедральный собор. После окончания молебна, перед парадом войск, на специально воздвигнутую трибуну взошел депутат Войскового Круга Дувакин, обладавший сильным природным голосом, и прочёл грамоту, написанную Богаевским, после чего Митрофан Петрович, неотлучно бывший рядом с атаманом, провозгласил, обращаясь к нему:
- Войско Донское постановило считать тебя своим атаманом! - и под громовые крики «ура» и «любо» вручил Каледину старинный пернач, по этому случаю доставленный из Донского музея.
- Слушаю приказ Войскового Круга и низко кланяюсь ему, - волнуясь, ответил Алексей Максимович. - Только во внимание к выборному началу принял я этот почет¬ный и тяжелый пост.
- Любо, атаман! - восторженно кричали казаки. - Ура Алексею Максимовичу!
- В течение последнего месяца, - продолжал Каледин, - беседуя со многими лицами, я слышал ото всех одно пожелание: чтобы поскорее были созданы условия для спокойной жизни, чтобы труд всех и каждого приносил бы пользу всей стране, чтобы свобода личности была действительно, а не на бумаге, ограждена от всех пося¬гательств. Этим вопросом придется заняться в первую очередь. Не опускайте рук перед насильниками.
Последние слова атамана заглушили возгласы бурного одобрения, у многих на глазах стояли слёзы. Не мог сдержать слёз и сам Митрофан Петрович. Ему казалось, что начинают осуществляться самые дорогие его сердцу идеи, что теперь всё наладится и на Дону, и в России. Он проникся глубокой верой в атамана и самой искренней любовью к нему. Алексей Максимович скептически смотрел в будущее, развал, виденный им на фронте, потряс его душу. Теперь перед ним лежала тяжелейшая задача. И Митрофан Петрович, избранный заместителем атамана, желал отныне лишь всемерно помочь «сумрачному генералу», поддержать его, разделить с ним тяжкий груз и действовать, действовать, действовать! Огромную силу и вдохновение чувствовал в себе донской Златоуст и не боялся никаких трудностей, веря в мудрость своего народа, в своего атамана и в собственный недюжинный ум, ум не отвлечённого мечтателя-теоретика, но деятеля, не чурающегося самой сложной работы, не теряющегося перед трудными задачами.
После вручения Каледину знаков атаманской власти начались приветствия от делегаций округов. Высокий, седой бородатый казак поздравил его с избранием на пост атамана и прямо в глаза, с искренним волнением сказал:
- Смотри, не измени, атаман!..
- Себе не изменю, станичник! - твердо ответил Каледин.
- Ты уж, атаман, держи нас во! - под веселый смех зала поднял перед Калединым сжатый кулак старик.
- Не беспокойтесь, - улыбнулся Алексей Максимович, - буду держать!..
Настала пора реализовывать программу «Возрождения Дона», во многом, составленную Митрофаном Петровичем. Программа была чёткой и ясной: поднять дисциплину в войсках, запретить митинги и собрания в полках, упразднить в армии советы и комитеты, вернуть единоначалие для возрождения былой мощи армии и победоносного завершения войны, облегчить воинские тяготы казачества, призывая к равной воинской повинности всего населения России, отменить полки второй и третьей очереди и снаряжать казаков на службу за казенный счет. Все войсковые, запасные, юртовые станичные земли Донской области объявлялись «неприкосновенной собственностью всей войсковой казачьей общины». Атаман обещал установить казачье самоуправление на Дону в виде Войскового Круга и станичных хуторских сборов. Согласно программе, Донская область должна была входить на правах федерации в единую Российскую республику.
А, между тем, уже в июле в Петрограде произошли первые выступления большевиков. Атаман, хорошо понимая разрушительность этой недооцениваемой правительством силы, собрал объединенное заседание войскового правительства с представителями Донского исполнительного комитета, совета рабочих депутатов, совета крестьянских депутатов для выработки воззвания к жителям Донской области.
- Попытка восстания безбожных большевиков подавлена, иначе и быть не могло, - открывая заседание, сказал Каледин, - Но дальше... надо смотреть дальше, господа. Уверяю вас, большевизм страшно опасен...
- На Дону нам нечего бояться, Алексей Максимович, - оптимистично откликнулся председатель Донисполкома Андрей Петровский. - Здесь, в казачьем краю, большевизм не может привиться.
- Вы говорите, на Дону? - хмуря брови, задумчиво протянул атаман. - Конечно, трудно ожидать этого, казак слишком общественно развит, чтобы поверить в несбыточные обещания Ленина и Троцкого. Но все же, против большевиков на Дону нам следует принять немедленные меры: слишком уж притягателен для масс большевизм, и кто знает, как пойдут события дальше у нас...
До чего же прозорлив был Алексей Максимович! Все горчайшие испытания предчувствовал он, и это предчувствие точило его изнутри, и оттого был он столь мрачен… Митрофан Петрович стал ближайшим соратником атамана, его правой рукой и преданнейшим помощником. Противоположные по характеру, они дополняли друг друга: молчаливый, сумрачный, меланхоличный генерал и живой, энергичный, красноречивый историк-педагог. Их отношения никогда не были отношениями начальника и подчинённого, но абсолютно равными, дружескими, полными взаимной симпатии, несмотря на разницу положения, лет и сфер деятельности. Алексей Максимович спорил с отдельными идеями Богаевского, но и Митрофан Петрович никогда не скрывал своего взгляда, выказывая его со всей прямотой. Подчас доходило до резкостей, но это ничуть не портило отношений. Впрочем, на публике донской Златоуст всегда являл собой лишь строгого исполнителя приказаний своего атамана.
Стремясь консолидировать все силы европейских казачьих войск, в последних числах июля Каледин собрал в Новочеркасске общеказачью конференцию. На ней присутствовали председатель Кубанского Войскового правительства Филимонов, Войсковой атаман Терского казачьего войска Караулов, представители Уральско¬го и Астраханского казачьих войск. Главным вопросом конференции было политическое положение в стране и поиски выхода из того тупика, в который завело Россию бездарное Временное правительство. В результате двухдневного обсуждения собравшиеся пришли к единодушному выводу, что «вывести Россию на путь спасения может только единая сильная национальная власть, облеченная неограниченными полномочиями, не связанная в своих действиях никакими военными, политическими и общественными организациями, ответственная только перед Учредительным собранием». Полностью поддержав Верховного главнокомандующего генерала Корнилова, казачьи лидеры потребовали решительного укрепления дисциплины на фронтах и в тылу.
А ещё сочли атаманы недопустимым проведение Временным правительством земельной реформы, а также других преобразований до созыва Учредительного собрания… А как знать, верно ли было то решение? Ведь затянув с земельным вопросом, отдали сами крупный козырь в руки большевиков, без зазрения совести сулящих крестьянам землю. А крестьяне – взвешивают ли, правда или нет? Слушают и верят. Тем пуще, когда с других сторон не обещается ничего… Вот, и реши верно! Что в лоб, что по лбу! И доверить флюгерам-временщикам, не имеющим знаний и опыта, столь ответственное дело, как земельная реформа, страшно: этим болтунам доверь только – беды не оберёшься! И затягивать опасно – перехватят инициативу большевики… Тиски, в которых умудрись-ка вывернуться! Решили тогда так, а до сей поры гложут сомнения: верно ли?..    
Выработанные основные положения казачьей программы атаман повёз на Московское совещание. В Москве Алексей Максимович встретился с Корниловым впервые после того, как тот сменил его на посту командующего Восьмой армией. На Лавра Георгиевича Каледин возлагал большие надежды, видя в нём единственного человека, способного в короткий срок восстановить в стране дисциплину и порядок. Как один из вариантов выхода из кризиса Корнилов предложил Каледину сформировать особую казачью армию и занять пост Походного атамана всех казачьих войск России. Алексей Максимович отказался:
- Интересы государства и нашей армии, дорогой Лавр Георгиевич, а равно и интересы сбережения казачьей крови, не допускают образования отдельной казачьей армии. Да и нереально это предприятие в нынешних военных и политических условиях.
Четырнадцатого августа Верховный выступал на совещании. Он остановился на развале армии, заявив, что основной его причиной являются «законодательные меры» Временного правительства. Для спасения армии и страны от полного развала и гибели он требовал суровых и жестких мер. Взмахнув маленькой, сухонькой рукой, Лавр Георгиевич заявил:
- Времени тратить нельзя! Нельзя терять ни одной минуты. Нужна решимость и твердое, непреклонное проведение намеченных мер!
Следом на трибуну поднялся Алексей Максимович. Накануне он встретился с представителями казачьих войск России: делегатом от Оренбургского казачьего войска Дутовым, Войсковым терским атаманом Карауловым, кубанцами Рябоволом, и Щербиной и другими казачьими делегатами. По итогам этих встреч был организован президиум казачьего совещания, председателем которого стал Каледин. Его заместителями избрали Караулова и Дутова. В течение нескольких дней президиум выработал «общеказачью декларацию», которую от имени двенадцати казачьих войск на Государственном совещании должен был зачитать Алексей Максимович. Атаман говорил с волнением, но твёрдо и решительно:
- …Казачество, не знавшее крепостного права, искони свободное и независимое, пользовавшееся и раньше широким самоуправлением, всегда осуществлявшее в среде своей равенство и братство, не опьянело от свободы. Получив ее, вернув то, что было отнято царями, казачество, крепкое здравым смыслом своим, проникнутое здоровым государственным началом, спокойно, с достоинством приняло свободу и сразу воплотило ее в жизнь, создав в первые же дни революции демократически избранные войсковые правления, сочетав свободу с порядком.
Казачество с гордостью заявляет, что полки его не знали дезертиров, что сохранили свой крепкий строй и в этом крепком свободном строе защищают и впредь будут защищать многострадальную отчизну и свободу. Служа верой и правдой новому строю, кровью своей запечатлев преданность порядку, спасению Родины и армии, с полным презрением отбрасывая провокационные наветы на него, обвинения в реакционности и контрреволюционности, казачество заявляет, что в минуту смертельной опасности для Родины, когда многие войсковые части, покрыв себя позором, забыли о России, оно не сойдет с его исторического пути служения Родине с оружием в руках на полях битвы и внутри в борьбе с изменой и предательством…
…Для спасения Родины мы намечаем следующие главнейшие меры:
Армия должна быть вне политики! Полное запрещение митингов и собраний с их партийной борьбой и распрями!
Все советы и комитеты должны быть упразднены как в армии, так и в тылу, кроме полковых, ротных, сотенных и батарейных, при строгом ограничении их прав и обязанностей областью хозяйственных распорядков.
Декларация прав солдата должна быть пересмотрена и дополнена декларацией его обязанностей.
Дисциплина в армии должна быть поднята и укреп¬лена самыми решительными мерами!
Тыл и фронт единое целое, обеспечивающее боеспособность армии, и все меры, необходимые для укрепления дисциплины на фронте, должны быть применены и в тылу.
Дисциплинарные права начальствующих лиц должны быть восстановлены. Вождям армии должна быть предоставлена полная мощь.
...В грозный час тяжких испытаний на фронте и полного развала внутренней политической жизни страну может спасти от окончательной гибели только действительно твердая власть, находящаяся в опытных, умелых руках лиц, не связанных узкопартийными групповыми программами, свободная от необходимости после каждого шага оглядываться на всевозможные советы и комитеты, отдающая себе ясный отчет в том, что источником суверенной власти является воля всего народа, а не отдельных партий и групп…
…Россия должна быть единой. Всяким сепаратистским стремлениям должен быть поставлен предел в своем зародыше.
В области государственного хозяйства необходимо:
а) строжайшая экономия во всех областях государственной жизни, планомерно, строго и неумолимо прове¬денная до конца:
б) безотлагательно привести в соответствие цены на предметы сельскохозяйственной и фабрично-заводской промышленности;
в) безотлагательно ввести нормировку заработной платы, прибыли предпринимателей;
г) немедленно приступить к разработке и проведению в жизнь закона о трудовой повинности;
д) принять строгие меры к прекращению подрыва производительности сельскохозяйственной промышленнос¬ти, чрезвычайно страдающей от самочинных действий отдельных лиц и всевозможных комитетов, нарушающих твердый порядок в землепользовании и арендных отношениях.
…Время слов прошло. Терпение народа истощается. Нужно делать великое дело спасения Родины.
Речь Каледина не раз прерывалась выкриками «контрреволюция», но большая часть зала встретила её аплодисментами.
А на Дону выступление атамана вызвало разную реакцию. Казаки-фронтовики, уставшие от войны, были недовольны. Это недовольство выразил Донской войсковой старшина Голубов: «Заявление Каледина тем серьезнее и опаснее, что тут замешано все казачество. Заявление генерала Каледина это не отдельный факт - это пышный цветок в букете реакции!» За это заявление Николай Матвеевич был заключён под стражу. Большой Круг, рассмотрев дело, запретил Голубову посещать казачьи войска для ведения там политической деятельности и передал все материалы о нём в суд для привлечения его к уголовной ответственности, которую он несомненно понёс бы, если бы не заступничество Митрофана Петровича. Выпускник Михайловского артиллерийского училища, Голубов был одним из лучших разведчиков русской армии в период Русско-Японской войны, а в последнюю, сражаясь в составе 27-го Донского казачьего полка, отличался исключительной храбростью, имел шестнадцать ранений, был независим с начальством и прост с рядовыми казаками. Отдать столь заслуженного человека, донского героя, настоящего казака под суд Митрофан Петрович счёл делом неправильным и сделал всё, чтобы войскового старшину освободили. Хотя Алексей Максимович был категорически против, Богаевскому удалось настоять на своём, и Голубов был отпущен.
Немало пришлось переволноваться Митрофану Петровичу в дни «корниловского мятежа». Случилось так, что как раз в это время атаман в сопровождении одного лишь адъютанта отправился в ознакомительную поездку по северным округам Донской области. В его отсутствие в ряде газет была напечатана провокационная телеграмма, якобы посланная Каледину Корниловым: «Я смещен с должности Главковерха, на мое место назначен Клембовский. Я отказался сложить с себя обя¬занности Главковерха. Деникин и Валуев идут со мной и послали протест Временному правительству. Если вы поддержите меня своими казаками, телеграфируйте об этом Временному правительству и копию мне». Тогда же на имя атамана пришла телеграмма П. Рябушинского, в которой промышленник выражал надежду, что «в настоящий тяжелый час испытаний казачество выполнит свой сыновний долг перед страдающим Отечеством до конца».
Шулерский почерк Керенского, состряпавшего провокацию против Корнилова, чтобы объявить его мятежником, был здесь налицо. Флюгер флюгером, шут шутом, а, вот же, облапошил всех, включая редкого подлеца Савинкова, и одним тычком, которого только и нужно было, обрушил в бездну вековое здание Российской Империи! Теперь опробованный метод решили повторить на Каледине, которому уж конечно не забыли его речи на Московском совещании! Всё это Митрофан Петрович понял тогда мгновенно. А между тем, Керенский уже объявил атамана изменником Родины и врагом революции, отдал его под суд и потребовал прибытия в Могилев, где начала работу чрезвычайная комиссия, для дачи ей показаний. На борьбу с Калединым Керенский приказал мобилизовать войска Московского и Казанского округов.
Положение складывалось серьёзное, а Алексей Максимович продолжал отсутствовать. Богаевский отправил ему телеграмму: «Керенским генерал Корнилов объявлен вне закона. Ваше присутствие в Новочеркасске необходимо». Митрофан Петрович не находил себе места. Шутка ли сказать, в такое время атаман канул как в воду, даже точного местонахождения его неизвестно! И ведь уехал-то с единственным адъютантом! А что если где-то в дороге его арестуют? Нужно было срочно отыскать Каледина и вернуть его в столицу! И тогда вспомнил Митрофан Петрович ещё одну прекрасную казачью традицию и объявил по всему Дону «сполох». Пожалуй, ни одному человеку, кроме него, не удалось бы осуществить этого: из станицы в станицу, из хутора в хутор по цепочке на север Донской области полетела весть срочно разыскать атамана и возвратить его в Новочеркасск. Одновременно Богаевский созвал Большой Войсковой Круг для защиты чести и достоинства атамана.
А Алексей Максимович продолжал свой путь. Тридцатого августа он выступил перед казаками станицы Усть-Медведицкой на общестаничном сборе. Настроение казаков рознилось, старики оставались верны атаману, а фронтовики во главе с Филиппом Мироновым встречали его с неприкрытой враждебностью.
- Господа выборные старики! Господа казаки! – говорил Каледин. - Вы знаете позицию Войскового правительства относительно непорядка в стране. Наша программа известна всем как из решений Круга, так и из декларации, которая была мной оглашена в Москве на Государственном совещании. Еще раз заявляю: нам, казакам, не по пути с социалистами, и мы должны идти с партией народной свободы. События на фронте, к сожалению, не радуют нас победами, но нельзя падать духом, а надо надеяться, что с Божьей помощью все поправится. Я призываю вас оберегать Тихий Дон от анархии, бороться с большевизмом, который является злейшим врагом России и казачества.
- Любо, атаман!.. – зашумели старики. - Ура атаману!
- Долой контрреволюционных генералов! За решетку Корнилова и калединцев! – громыхнул Миронов, стоявший в окружении большой группы фронтовиков. Он ринулся на трибуну, но путь ему преградил сотник Степан Игумнов:
- Извинись перед атаманом, Филипп, или я вот этой вот шашкой срублю тебе твою безумную головушку!
- А вот этого ты не хочешь, Степан?! – Миронов наставил на него наган. - Уйди!..
На помощь к тому и другому бросились единомышленники, и завязавшаяся драка стала зримым свидетельством раскола казачества…
Между тем, царицынский Комитет спасения революции получил приказ об уничтожении Каледина. Алексей Максимович не поверил в это и не изменил своего маршрута. Зато поверил Митрофан Петрович и отправил за атаманом автомобиль и юнкеров. Самого Каледина успел остановить член Войскового Круга Николай Михайлович Мельников. Алексей Максимович оставил поезд и верхом добрался до станицы Константиновской, где его ожидали юнкера. Два часа спустя на станции Обливской, куда должен был прибыть атаман, появились вооружённые солдаты и матросы с приказом арестовать его.
Войсковой Круг, рассмотрев дело Каледина, временно сложившего с себя полномочия, полностью оправдал его, восстановил в прежней должности и высказался категорически против поездки Каледина в Могилев на следствие по делу о корниловском выступлении. Тогда и привёл Митрофан Петрович в действие ещё один древнейший казачий закон: «С Дона выдачи нет!»