 Опубл.: Сибирские архивы в научном и информационном пространстве современного общества: Материалы межрегиональной научно-практической конференции (Новосибирск, 11 марта 2015 г.). – Новосибирск, 2015. С. 171–176.
Большевистская власть разрушила сложившиеся в России структуры правового государства и учредила специфически-репрессивные формы следственного производства и суда, основывавшиеся на упрощённых методах следствия и классовом подходе к обвиняемым. Практически сразу в органах ВЧК, милиции и революционных трибуналах появилась поговорка: «Был бы человек, а дело (статья) для него найдётся!» Именно этот афоризм лёг в основу всей большевистской юстиции, опиравшейся на принципы массовой классовой расправы.
Специфической стороной коммунистического следствия было сознательное истребление арестованных в местах заключения, где невыносимые условия содержания были созданы сразу после организации органов ВЧК, отличаясь очень высокой смертностью от болезней, истощения и побоев. В массовых задержаниях при отсутствии улик и содержании при убийственном режиме, часто без допросов, власть видела способ запугивания нелояльных лиц. Анкеты множества специалистов содержат сведения о кратковременных арестах и прекращённых следственных делах, преимущественно по наиболее легко фабрикуемым служебным преступлениям. О распространённости фальсификации дел делегат Всероссийской конференции ВЧК Аркин в феврале 1920 г. открыто заявил Ф. Э. Дзержинскому и коллегам: «…Если просмотреть наши дела, то мы все пошли бы под суд, потому что в них не доказано что такой-то преступник белогвардеец, а есть только постановление о расстреле» [Центральный архив ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 4. Д. 6. Л. 118].
Другая специфика подхода к политическим противникам ярко видна в секретном циркуляре Особого отдела ВЧК от 1920 г., который предписывал следующее: «Если в городе, уезде и деревне замечается вредное в интересах Р.К.П. политическое течение, то нужно его прекратить… сделать так чтоб главарь этой группы и влиятельные ея члены не заметно для широких масс были бы привлечены к судебной ответственности за уголовное преступление которое при искусной работе… Ч.К. можно им создать… возложить это дело на милицию и Уголовный розыск» [РГАСПИ. Ф. 372. Оп. 1. Д. 33. Л. 41].
В начале 1920-х гг. власть приступила к организации масштабных открытых судебных процессов. Чекисты отработали методику, при которой достигалось согласие обвиняемых с ложными обвинениями и их покаяние с помощью сломленных чекистами подследственных и секретных сотрудников «органов». О том, что власти знали о методах своей охранки, говорят слова М. И. Калинина в 1927 г.: «…В ГПУ, как и в других советских органах, бывают ошибки, самоуправство и даже злоупотребления, которые, конечно, жестоко отзываются на попавших под воздействие ГПУ, это понятно, с этим руководящие органы самого ГПУ решительно борются» [1, с. 122–127]. Однако на деле именно руководство ОГПУ при согласии партийных верхов создавало стиль шантажно-пыточного следствия.
Эпоха «великого перелома» сопровождалась кампаниями по поиску врагов народа среди внутрипартийных оппозиционеров и интеллигенции. «Шахтинский процесс» положил начало целой серии «вредительских процессов». В 1929 г. Сталин заявил о виновности большинства лучших специалистов: «Наиболее квалифицированная часть старой интеллигенции была заражена болезнью вредительства. Более того, вредительство составляло своего рода моду» [2, с. 459]. Сталинцы активно раздували обвинения во «вредительстве», давая вполне однозначные установки руководителям ОГПУ. Нарком РКИ Г. К. Орджоникидзе 24 февраля 1930 г. просил Г. Е. Прокофьева из ЭКУ ОГПУ ускорить выявление вредительства в ирригации Средней Азии. По словам Орджоникидзе, вредительство подтверждено показаниями арестованного инженера Новацци, но дело затянулось, поэтому чекистам необходимо «взять на себя ведение следствия по этому делу и ускорить его окончание» [ГА РФ. Ф. 374. Оп. 27. Д. 1161. Л. 337].
Прокуратура ОГПУ по делам вредительства за 1931 г. прекратила за отсутствием данных для обвинения 21 дело на 59 чел., направила на доследование 19 дел на 51 чел., переквалифицировала с 58-й статьи на должностные преступления 25 дел на 75 чел. Также по предложению прокуратуры уже во время заседаний Коллегии ОГПУ были прекращены дела за отсутствием достаточных улик в принадлежности к вредительским организациям в отношении 100 чел. Таким образом, прокуроры в течение года освободили 159 «вредителей» и облегчили участь ещё примерно такому же числу арестованных. Вместе с тем за 1931 г. Прокуратура ОГПУ согласилась на рассмотрение во внесудебном порядке Коллегией ОГПУ дел по ст. 58-7 УК РСФСР (вредительство) на 2490 чел., включая 85 профессоров, 1152 чел. инженерно-технического персонала, 249 экономистов, 310 агрономов, 22 ветврача и 666 «прочих служащих» (бухгалтеров, «ответственных работников по меньшевистским делам» [ГА РФ. Ф. 3316. Оп. 64. Д. 1074. Л. 38].
Для следователей рубежа 1920 – 1930-х гг. было характерно фабриковать также обвинения в должностных и общеуголовных преступлениях, если вменение ст. 58 УК оказывалось затруднительным. Эта тенденция видна в громких политических процессах начала 1930-х годов. Коммунист А. Л. Маковский, заместитель начальника управления заграничных операций Наркомторга СССР, в декабре 1929 г. был арестован и под влиянием «незаконных методов следствия» сознался во взяточничестве, вредительстве и шпионаже [3, с. 316–318]. Старый меньшевик В. В. Гомбарг, заместитель председателя правления Всесоюзного химсиндиката, подвергался пыткам на Лубянке, о чём в 1930 г. ухитрился сообщить в инстанции [4, с. 114].
О том, как ОГПУ игнорировало даже решения Политбюро ЦК ВКП(б), говорит факт реакции чекистов на постановление Политбюро от 13 ноября 1932 г., в котором Коллегии ОГПУ предписывалось предать суду четырёх следователей из ЭКУ ОГПУ, виновных в «недопустимых методах допроса» по отношению к работнику Внешторга А. Л. Маковскому который был высшим партийным синклитом реабилитирован. Судя по тому, что упоминавшийся в решении Политбюро бывший уполномоченный ЭКУ С. М. Деноткин до 1934 г. работал начальником ЭКО полпредства ОГПУ по Средней Азии, а в 1935 г. возглавил УНКВД АССР Немцев Поволжья, виновники фабрикации дела на Маковского отделались лёгким испугом. Хотя в решении Политбюро от 13 ноября 1932 г. недвусмысленно указывалось: «О мерах наказания [виновным чекистам] Коллегии ОГПУ предварительно доложить ЦК ВКП(б)» [3, с. 317–318].
После процессов 1930–1931 гг. методы следствия не изменились. В 1933 г. к М. И. Ульяновой обратился осуждённый по громкому делу Трактороцентра А. Г. Ревис, который признался в заговоре «под воздействием незаконных приемов следствия следователем Вильдоновым», ранее участвовавшего в деле Промпартии. В ответ Сталин в сентябре 1934 г. велел «очистить ОГПУ от носителей специфических “следственных приемов”» и наказать последних, «не взирая на лица», что и было оформлено решением Политбюро ЦК. [5, с. 139]. Однако серьёзных наказаний для чекистов снова не последовало, хотя оперуполномоченный 1-го отделения ЭКУ ОГПУ-ГУГБ НКВД СССР С. А. Вильдонов, недавно награждённый знаком почётного работника ВЧК-ОГПУ, был уволен и перешёл на хозяйственную работу.
Судьбы следователей-фальсификаторов целиком отражали извивы карательной политики, обрушивавшейся и на самих чекистов. Первоначально все они ощутили резкое карьерное ускорение, продолжавшееся до 1937–1938 гг. Затем большинство видных чекистов оказались причислены к «заговорщикам» из окружения Г. Г. Ягоды и Н. И. Ежова, что привело к их уничтожению. Летом 1931 г. куратор дела Промпартии Я. А. Агранов возглавил основной отдел политического сыска ОГПУ – Секретно-политический, а с 1934 г. был заместителем наркома внутренних дел, но, как человек Ягоды, в 1937 г. оказался арестован и годом позднее расстрелян. Выдвинулись, а затем пошли под расстрел все руководители следствия по делу Промпартии из Секретного отдела и ЭКУ ОГПУ: Г. Е. Прокофьев (будущий заместитель НКВД СССР), В. М. Горожанин (заместитель начальника СПО и Иностранного отдела НКВД), А. П. Радзивиловский (начальник УНКВД по Ивановской области), А. С. Славатинский (помощник начальника Транспортного отдела НКВД), Д. М. Дмитриев (начальник УНКВД по Свердловской области), А. А. Наседкин (нарком внутренних дел БССР), М. О. Станиславский (начальник Главного управления пожарной охраны НКВД СССР). Были расстреляны и не реабилитированы активисты ЭКУ ОГПУ А. Л. Молочников, награждённый в 1930 г. орденом Красного Знамени, и А. П. Ржавский. Активнейший следователь И. И. Черток (в 1937 г. – помощник начальника КРО ГУГБ НКВД СССР) выбросился из окна, не дожидаясь ареста. Бывший следователь Секретного отдела Г. Я. Врачёв в 1938 г. работал начальником СПО УНКВД по Читинской области и был осуждён на 10 лет ИТЛ за фальсификацию следственных дел и участие в избиении арестованных. В конце 1942 г. Врачёв был амнистирован и отправлен на фронт, а к 1946 г. этот чекист трудился референтом Совета по делам религиозных культов при СНК СССР [6, с. 145–146, 267–268, 317, 357, 389]; РГАНИ. Ф. 6. Оп. 2. Д. 1038. Л. 44].
Что касается рядовых оперативников, применявших к арестованным всевозможные методы морального и физического воздействия, но не достигших крупных должностей к эпохе Большого террора, то у них был шанс уцелеть: например, следователь ЭКУ Я. Б. Радищев-Фейгин дослужился до начальника контрразведывательного отдела УНКВД по Орловской области, был в 1939 г. уволен, но в годы войны вернулся в НКВД в звании майора госбезопасности. С другой стороны, уволенный из НКВД С. А. Вильдонов не избежал расстрела [ЦА ФСБ РФ. Ф. Р-42280. Т. 2. Л. 405; Т. 10. Л. 245–246; Сведения А. Н. Жукова (Москва)]. Методы следствия и суда в последующие годы не изменились, и знаменитые Московские процессы 1936–1938 гг. продемонстрировали не менее впечатляющие промахи следствия, что, возможно, сыграло свою роль в прекращении практики крупных открытых политических судебных постановок. А кураторы следствия по этим делам и многие рядовые следователи вновь разделили судьбу своих жертв.
Литература
1. Калинин М. И. О социалистической законности. М., 1959.
2. Сталин И. В. Вопросы ленинизма. 2-е изд., доп. М.:Л., Госиздат, 1930.
3. Генис В. Л. Неверные слуги режима: Первые советские невозвращенцы (1920–1933). Кн. 1. М., 2009. С. 316–318.
4. Советское руководство. Переписка. 1928–1941 гг. Сб. документов. М.: РОССПЭН, 1999. С. 114.
5. Викторов Б. А. Без грифа «Секретно». Записки военного прокурора. М.: Юр. лит., 1990. С. 139.
6. Тумшис М. А., Золотарев В. А. Евреи в НКВД СССР. 1936–1938 гг. Опыт биографического словаря. Самара, 2012. | 
