Приобрести книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15509/

XVII

Оккупация юга России германскими и австрийскими войска­ми проходила тихо, спокойно и чрезвычайно быстро. Германские части сохраняли образцовый порядок и вызвали своей дисциплиной всеобщий восторг местного населения. Не слышно было никаких жалоб на немецкую жестокость; напротив, порицали излишнюю мягкость немцев по отношению к большевикам, густо притаившимся среди мирного селянства Малороссии. Красные большевистские орды без оглядки убегали от немцев, срывая впопыхах с городов и сел, под угрозой расстрелов, денеж­ные контрибуции, грабя по пути что попало и зачастую бросая награбленное за неимением времени и возможности его увезти. На железнодорожных линиях большевики разрушали мосты и станционные водокачки, на некоторых станциях, например между Киевом и Ромоданом, забрали телефонные и телеграфные аппараты, столы, стулья, часы, даже ручки от окон и дверей; коегде они жгли поездные составы. Немцы повсеместно приветствовались как желанные спасители и хранители порядка.

Вот набросанные очевидцем картинки встречи немцев в го­роде Гадяче Полтавской губернии (переводим с «украинской мовы»):

«Около городской управы стоял усатый немецкий кавалерист в железной шапке и держал под уздцы пару лошадей. Вскоре из здания управы вышел молоденький немецкий офицер вместе с делегатом от "громады". Последний был во всем красном: в красном казацком жупане и в таких же широких штанах; на голове шапка с красным шлыком, в руках держал он малиновое знамя с серебряной звездой и с месяцем над нею. Я слышал, что в Гадяче существует такая военная организация, что она имеет даже оружие, а теперь увидел собственными глазами. Радостная и веселая толпа снимает шапки, кричит "слава", а усатый солдат подает коня офицеру и отдает честь как обыкновенно — по-военному. В толпе слышу радостный голос:

— Гляди, вот войско так войско; как козыряет, брат ты мой, по-настоящему. Я уже и забыл, когда видел настоящего солдата.

— Это тебе не "товарищеское" обращение.

— Войско так войско, знай порядок. В таком войске и служить приятно.

Настроение в городе праздничное. Радость сияет у всех на лицах. Одни другим передают, что приближается большой отряд немецкого войска, и весь город идет встречать. Многие повыходили на большую дорогу — "на шлях", которым должны прийти обозы, ибо большевики поразрушали железнодорожные мосты и немцам нельзя ехать поездом.

Стоял ясный солнечный день, к тому же было воскресенье. Выползшие на шлях горожане напряженно ждут, когда появится наконец немецкое войско. Издали показываются серые фуры и небольшие отряды. Вскоре они въезжают в город.

Среди различных чувств толпы преобладают любопытство и удивление.

— Смотри, вот и корова сзади воза — целое хозяйство!

— Да что там корова, а вот, гляди, и веник воткнут в повозку!

— Вот порядок так порядок; каковы, значит, немцы; хоть сейчас располагайся к бою либо к обеду — аккуратный народ!

Кто знал хоть несколько слов по-немецки, в особенности иудеи, бросались к немецким солдатам с расспросами. Всем охотно служили переводчиками пленные австрийцы. Наибольшее любопытство вызывает вопрос, где украинские гайдамаки, с уществуют ли они вообще, ибо большевики пустили молву, будто бы украинское войско — миф, будто бы никакого украинского войска и нет, а немцы просто завоевали край и обходятся с населением его как с завоеванным.

Из разговоров выясняется, что украинское войско двинулось на Полтаву. Немцы рассказывают также, что украинское войско все время идет вперед и очень хорошо бьется с большевиками; немцы, собственно, только охраняют тыл.

Гадячане с детским любопытством осматривают и ощупывают новоприбывших, делятся впечатлениями» (Андріевскій В. 3 мынулого. Ч. 2. С. 183, 184, 185-186).

Картинки, в общем, правдивые и всюду по Малороссии одинаково повторявшиеся, за исключением вопросов об украинском войске. Весьма сомневаемся, чтобы эти вопросы кем-либо задавались, ибо все в Малороссии прекрасно знали, что украинское войско — это действительно миф, сочиненный для удовольствия «щирых» украинских шовинистов, так как нельзя же серьезно называть войском появлявшиеся впереди немцев кучки глупых людей в шапках со свесившимися на спину красными шлыками, в театральных костюмах, в каких щеголяли в исторических пьесах из жизни старой Малороссии корифеи малорусской сцены Кропивницкий122 или Тобилевич-Садовский123, и в широких поясах, из-за которых торчали чуть ли не аршинные кривые кинжальь Появление украинских гайдамаков — это была шутовская интермедия в тяжкой кровавой драме мировой войны и «русской» революции, но никоим образом не один из ее важных актов. Для характеристики выдержки и дисциплины германских солдат летом 1918 года приведем еще такой случай, который нам пришлось лично наблюдать в течение свыше двух месяцев. В одной помещичьей экономии нанят был выпас и устроен лазарет для больных и ослабевших кавалерийских лошадей. Для ухода за ними назначена была команда из тридцати человек без офицера, которого заменял простой унтерофицер. Только раз или два в неделю приезжал свидетельствовать лошадей ветеринарный врач. Казалось бы, в таких условиях солдаты могли распуститься и начать «озорничать». Ничуть не бывало. Люди всегда были подтянуты, служба исполнялась с точностью часов, в экономии не случилось ни одной кражи до самого отбытия лазарета к его части. Поведение германских солдат изменилось к худшему только после ноябрьской революции, когда революционным пролетариатом был нанесен, по выражению В. Томаса, «удачный удар в спину германской армии».

Между тем в Киеве, где находилась главная квартира германцев, шла сложная политическая игра. Вероятно, в Германии публиковались для истории материалы оккупации 1918 года, но, к сожалению, нам они недоступны. Приходится говорить о тогдашних событиях по памяти.

Прежде всего, германское командование убедилось в полной несостоятельности и непригодности для практической жизни того социалистического правительства Центральной рады, которое официально призвало себе на помощь немцев. Нужно было думать о замене этого громоздкого аппарата, составленного из глупых и невежественных людей, каким-либо более подходящим, и притом собственническим, а не социалистическим. Особенно эта мысль занимала генерала Эйхгорна, графа Альвенслебена и майора Гессе. Тут-то и выступил на сцену «Союз хлеборобов-собственников». Этот «Союз» в целях борьбы с надвигающимся большевичеством организовал в Полтавской губернии член Государственной думы Михаил Иванович Коваленко, бывший долго председателем константиноградской уездной земской управы. Полтавская губерния представляла чрезвычайно выгодное и благодарное поприще для беспощадной борьбы с социализмом, и вот почему: в ней никогда не существовало общинного землевладения, чувство собственности развивалось в ее жителях с самого заселения ее в конце XVI и в начале XVII века (1590—1620 годы) выходцами с верховьев Днепра и с правого его берега, преимущественно из Волыни, под влиянием действовавших в судах польских гражданских кодексов и литовского статута; более 80% земли в ней принадлежало мелким собственникам казачьего и крестьянского звания. В январе 1918 года М. И. Коваленко был убит в своем имении Константиноградского уезда наступавшими на Малороссию красноармейцами. Однако основанный им союз продолжал работать и объединял правые консервативные элементы земельного дворянства и зажиточного хозяйственного казачества и крестьянства. Когда германское командование приняло мудрое решение прогнать от власти диких украинских социалистов и образовать в Киеве правое собственническое правительство, единственной местной организацией, какая могла прийти ему на помощь в этом намерении, был «Союз хлеборобов-собственников». Выработан был такой план: правительство уста­навливается монархическое, без парламента, держатель власти будет носить привычный в Малороссии титул гетмана, выберет его съезд хлеборов-собственников, а германское командование признает выбор; кабинет министров назначит гетман по соглашению с командованием из местных деятелей, невраждебных украинскому движению; официальным языком во всех присутственных местах должен быть не общерусский литературный язык, а «украинская мова». Намеченный план заключал в себе одну нелепость: признание официальным языком «украинской мовы» львовского изделия. В этом случае немцы были введены в заблуждение украинскими шовинистами и не догадывались, что искусственной «мовы» в Малороссии никто не понимал и никто в ней не нуждался, а тем более в обширной Новороссии, которую, вопреки истории и существующей действительности, с легкой руки М. С. Грушевского стали включать в «Украину». В остальном план вполне отвечал требованиям момента.

На кресло гетмана главнокомандующий Эйхгорн наметил лично ему знакомого генерала Павла Петровича Скоропадского, выступившего на "войну 1914 года в должности командира лейб-гвардии конного полка и заслужившего георгиевский крест за взятие неприятельской батареи.

Скоропадский по прямой линии происходил от Василия Иль­ича Скоропадского, родного брата бездетного малороссийского гетмана Ивана Ильича Скоропадского124 (1709—1722), принадле­жал к малороссийскому дворянству и владел крупными имениями в Полтавской и Черниговской губерниях. В его сердце всегда жила горячая любовь к Малороссии, к исторически сложившимся оригинальным чертам характера и быта ее населения, а традиции гетманского дома увлекали его воображение к возможно­сти воскрешения старинного малороссийского правительственного уклада. После того как генерал Скоропадский пережил все ужасы нашествия на Малороссию красных орд Муравьева и Ремнева и чудом Божиим спасся от кровавой январской бойни в Киеве, он горел желанием, хотя бы с помощью немцев, спасти родину от вторичного разгрома ее большевиками. Очень жаль, что дальнейший ход событий не только не дал возможности П. П. Скоропадскому избавить Малороссию от большевиков, но и поставил его самого в положение актера какого-то комического фарса.

Съезд хлеборобов-собственников состоялся в Киеве в конце апреля ст. ст. 1918 года и был очень многолюден. Заседания происходили в цирке Крутикова на Николаевской улице. Вожаки съезда были посвящены в планы генерала Эйхгорна и предупреждены о кандидате, которого съезд должен был провозгласить гетманом, но не Малороссии, как бы следовало по-старинному, а «всея Украины». Впрочем, сцена избрания имела повторить в современной обстановке подобные же сцены избрания в гетманы Ивана Степановича Мазепы на Коломаке или Ивана Ильича Скоропадского в Козацкой Дуброве, где также общим криком возводились в сан кандидаты, заранее намеченные предержа­щей властью. Вот так все это и разыгралось. Сначала говорились на съезде речи о необходимости для спасения Украины от хаоса единоличной твердой власти гетмана, потом появился в одной из лож цирка одетый в казацкий чекмень генерал Скоропадский, и когда его увидели, дружно прокричали его гетманом. Из цирка новоизбранный гетман отправился в Софийский собор на молебствие о ниспослании его правлению благословения Божия. Таким образом воссоздано было гетманство, если не ошибаем­ся, 29 апреля ст. ст. 1918 года. Правильнее называть эту власть «гетманшафт», потому что она опиралась исключительно на реальную силу германского гарнизона. Символом этого может служить такая мелочь: под той комнатой во втором этаже сгоревшего ныне киевского генерал-губернаторского дома, где помещался приемный кабинет гетмана, находилась в первом этаже комната германского караула, ежедневно наряжаемого для охраны особы гетмана; выходило так, что гетман буквально сидел на германских штыках.

Генерал Эйхгорн был благородным представителем правых кругов Германии, человеком широкого государственного ума и нежного сердца. Он искренно, прямодушно, без лицемерия хотел оградить Южную Россию от захвата и разграбления ее иудейским интернационалом. Нам приходилось слышать от людей, более или менее близких к генералу Эйхгорну, что на сохранение законопослушных хозяйственных и землевладельческих слоев южнорусского населения он смотрел как на первый шаг к восстановлению России, но, конечно, такой России, которая отреклась бы от сатанинского социалистического наваждения, признала бы всю бесконечную важность принципа частной собственности для развития нормального человеческого общежития, перестала бы во имя нелепых панславянских мечтаний возиться с совершенно чуждыми ей по духу западными славянами, поняла бы ценность русско-немецкого сотрудничества во всех областях культурной и хозяйственной жизни и пошла бы в политике параллельно Германии. Нужно признать, что политическое чутье генерала Эйхгорна подсказало ему совершенно верную мысль: восстановление России может и должно начаться с водворения нормального, на праве поземельной собственности основанного «арийского» государственного строя, без малейшей примеси иудейского марксизма, и правильного собственнического земледелия на пространстве южнорусского чернозема; прежде всего должна быть приведена в порядок, подметена и наполнена зерном и сахаром житница России — все остальное само собою приложится. Из Киева, этой матери городов русских, зачалась в седой древности русская государственность, отсюда должна она и возродиться. Новое здание государства Российского должно быть построено не на тощих подмосковных подзолах, не на зыбких петербургских трясинах, а на богатом, плодородном южнорусском черноземе, который при заботливом уходе за ним собственников прокормит не только своих туземцев, но и соседей.

К сожалению, как мы упоминали об этом выше, в 1918 году германская государственность находилась уже, при благосклонном участии иудеев вроде Ратенау125, в состоянии разложения, в германской политике не было никакого единства, марксистские пораженческие партии брали верх над германским патриотизмом, и из Берлина приходили распоряжения, шедшие вразрезс программой генерала Эйхгорна. В четырех важнейших вопросах, подлежавших решению оккупационной власти, возобладали ле­вые течения, гибельные для гетмана и для Южной России. Во-первых, в выборе людей на министерские посты гетман был связан берлинским требованием, чтобы избираемые им лица не были враждебны украинскому движению. Из предыдущего изложения читатель мог убедиться, что все украинское движение вытекает из невежества, недомыслия и умственного подчинения измышлениям польских ученых. В позднейшем фазисе своем, от М. П. Драгоманова и до Центральной рады, оно является просто одной из марксистских сект, пользовавшейся «украинской мовой» для соблазна и совращения в марксизм простого бессознательного народа. Уроженец Южной России, европейски просвещенный и не зараженный марксизмом органически не мог разделять украинских заблуждений, не мог сделаться украинским сектан­том. Перед гетманом поставлена была прямо неразрешимая задача: с одной стороны, самими немцами отметены были, как не­пригодный/сор, украинские социал-дубины из Центральной рады; с другой стороны, гетману воспрещалось взять в сотрудники обыкновенных русских людей, опытных в государственном управле­нии, — уроженцев Южной России, каких много собралось в Киеве после ликвидации большевиками петербургских правительственных учреждений, где процент малороссиян среди служащих всегда был очень велик. Поневоле гетману пришлось обратиться к услугам тех очень немногих людей, которые, как говорится, от одного берега отстали, а к другому не пристали. Таковы были все гетманские министры: Ф. А. Лизогуб, И. А. Кистяковский, М. П. Чубинский, Г. Е. Афанасьев, Н. П. Василенко, В. В. Зеньковский, инженер Бутенко, генерал Рагоза. Конечно, они не были украинскими марксистскими сектантами, но не были и русскими людьми с твердыми государственными воззрениями и с установившимися навыками к делам управления. Это было дилетантское Временное правительство князя Г. Е. Львова в миниатюре. Деятельность такого «кабинета министров» не могла принести никаких добрых плодов. Еще более обеспложивали ее канцелярии. Последние наполнены были галичанами вследствие того, что официальным языком признана была «украинская мова», которой на письме свободно владели только галичане, обучавшиеся в австрийских украинских гимназиях. Эти господа оставили по себе в киевлянах самую печальную память.

Во-вторых, берлинские правители не разрешили гетману организовать хотя бы небольшую армию, которая могла бы защитить Южную Россию от большевистских красных орд в случае ухода оккупационных войск. По-видимому, с одной стороны, в Берлине крепко еще верили, что Германия победит и что германских сил вполне достаточно для охраны «Украины» от большевиков; с другой — втайне опасались, как бы гетманская армия, окрепнув, не изменила немцам.

В-третьих, германская власть, разогнав Центральную раду, не распорядилась увезти в Германию, в какой-нибудь Магдебург, для приятных размышлений о превратностях судьбы в стенах тамошней тюрьмы всех этих Петлюр, Винниченков, Поршей, Макаренков, Андреевских, Швецов и прочих деятелей Центральной рады, хотя тайное местопребывание их было прекрасно известно германской разведке. Таким образом, украинским социал-дубинам открыты были все возможности подготовить то восстание против гетмана, которое они устроили немедленно после наступления германской революции.

В-четвертых, наконец, берлинская дипломатия допустила приезд в Киев румынского коммуниста Раковского с целым его штабом в качестве советского «посла» при гетмане. Этим подписывался смертный приговор генералу Эйхгорну и вместе с тем предрешалась на многие годы судьба Южной России. Раковский126 и главный его сотрудник Мануильский127 развили широкую комму­нистическую пропаганду, подготовили кадры так называемых партийных работников и усеяли весь край комячейками. Водворившаяся после гетмана в Киеве Украинская Директория продержалась неполных два месяца (6 декабря 1918 — 25 января 1919), а затем настала советская власть, возглавляемая тем же Раковским. Из «посла» он сделался правителем. Председателем Украинского Совнаркома (Совета народных комиссаров) Раковский оставался пять лет, залив всю Южную Россию реками крови и уморив голодом чуть не половину ее населения, и только в феврале 1924 года он переехал в Лондон опять в качестве «полномочного посла» СССР и, вероятно, с теми же заданиями, какие он выполнял в Киеве. Генерал Эйхгорн был убит подосланным из Москвы злодеем 31 июля н. ст. 1918 года вместе со своим верным адъютантом фон Дресслером. Смерть генерала Эйхгорна была тяжелым ударом для гетмана: в нем он лишился главнейшей своей опоры и после этого остался покинутым и одиноким среди окружавших его враждебных течений. Весь кратковременный период «гетманшафта» промелькнул тускло и бесплодно. В германской политике был один только красивый жест: это суд над бывшим украинским «премьером» Голубовичем. В этот процесс германское командование стремилось вскрыть перед светом, до чего глу­пы, пошлы и плутоваты были украинские ура-социалисты, взявшиеся нахально управлять богатейшей в Европе страной.

Единственным событием лета 1918 года, которое должно остановить на себе внимание каждого русского человека, является созыв так называемого Всеукраинского церковного собора.
XVIII

Созыв Всеукраинского церковного собора в Киеве летом 1918 года вытекал отнюдь не из религиозных потребностей православного населения Южной России, а из чисто партийных полити­ческих побуждений некоторой незначительной части местного духовенства. Южнорусские духовные семинарии, в особенности Киевская и Полтавская, издавна привлекали к себе внимание пропагандистов украинского социализма, и среди семинаристов постоянно вращались агитаторы, старавшиеся возбуждать семинарское юношество против школьных властей и прививать ему революционный социализм в связи с украинским сепаратизмом. Еще покойный В. В. Антонович часто высказывался, что украинская идея отскакивает от гимназистов, но зато легко всасывается семинаристами, представляющими вообще благодарную почву для посева семян украинского социализма. Житейские обстоятельства часто загоняли в ряды духовенства распропагандированных молодых людей, утерявших веру в Бога и мечтавших не о религиозном воспитании своей паствы на основах христианско­го учения, а о политических переворотах в духе М.П. Драгоманова. Пьяная бунтарская поэзия «батьки Тараса» служила возбудительным эликсиром для слабых голов и заряжала рясоносных его почитателей тем грубым и диким украинским фанатизмом, какой ей присущ. Таким образом, сформировалась украинская партия среди южнорусского духовенства и с началом революции 1917 года всплыла на поверхность взбаламученной русской жизни. Во главе ее стал настоятель церкви киевского предместья Соломенки о. Василий Липковский.

На протяжении веков нельзя припомнить себе церковного движения, столь бедного смыслом, столь духовно убогого, столь пустого и бессодержательного, как затея группы разнузданных украинских попов. Нигде не видно в нем никакого подъема горячего религиозного чувства, никаких мощных порывов от земли вверх, «горе», к небесам, к Богу, никакого пламенения любовью к Господу нашему Иисусу Христу. Все сводится к безграмотному «перекладу» богослужебного книжного обихода с торжественного церковнославянского языка святых первоучителей словенских Кирилла и Мефодия на простонародную мужицкую базарную «мову» да к разным поблажкам неверующему и распу­щенному духовенству. Зачем-де носить длинные волосы, одеваться в неуклюжие рясы, ограничиваться одним браком на всю жизнь, отказываться от танцев и посещения театров, постригаться в монахи для получения епископского сана? Острижемся, оденемся в пиджаки; кому надоели жены — разведемся и поищем новых, более приятных подруг; кто вдовцы, вступим во вторичные браки; будем плясать и увеселяться зрелищами, благо их столь услужливо и обильно предлагают теперь иудеи для развращения христиан; при живых женах будем занимать епископские и даже митрополичьи кафедры. Пастве вместо молитв и духовных стяжаний предоставим забавляться игрой в парламентаризм, начиная от сельской приходской «рады» и до Всеукраинского церковного собора. Настанет для попов раздолье, а не жизнь! Вот какими низменными побуждениями охвачены были души бунтующих украинских попов, и это в то время, когда весь сознательный христианский мир до кровавого пота терзается мыслью о том, как спасти христианство от ликвидации его иудеями и как очистить его от талмудических наслоений — этих злокачественных наростов на теле христианства, ослабляющих в течение веков живительную силу учения Христова. Жалкие люди сии неве­жественные украинские попы, и жалка их затея.

С февраля 1918 года, когда Южная Русь, и в частности Киев, отрезана была от Москвы австро-германской оккупацией, сношения южнорусских православных с патриархом Тихоном были до крайности затруднены; в Москве не было лиц, которые по­святили бы патриарха в сущность украинско-поповских вожделений, и поэтому, на основании односторонних украинских настояний, патриарх Тихон благословил созыв никому не нужного Всеукраинского церковного собора.

Открытие собора последовало тогда, когда в Киеве влачил свое призрачное существование заранее обреченный на гибель «гетманшафт». Из христианских вероисповеданий православная Церковь по своей природе наиболее подобна плющу, который не может буйно разрастись, если он не обовьется вокруг крепкого столба или древесного ствола, если не прильнет к стене какого-либо строения; так и православная Церковь не может процветать, не имея поддержки и покровительства со стороны православной светской власти. Когда в России утвердилась иудейская власть, враждебная православной Церкви, последняя, как плющ без опоры, зачахла и еле прозябает, сброшенная с высоты былого величия в грязь людского торжища и раздираемая внутренними пререканиями и несогласиями. Собор 1918 года, видя перед собою православную светскую власть генерала П. П. Скоропадского, совершенно забыл об ее слабости и начал приспособьляться к ней так, как будто она могла держаться десятками лет. Состав собора, избранный приходами без партийных давлений,; насилий и угроз, по внутренней их совести, оказался самым обыкновенным сборищем разношерстных русских людей — как если бы соединили в одно место несколько уездных земских собраний различных южнорусских губерний. «Украинцы» располагали в нем всего какими-нибудь двадцатью голосами, но зато среди них находились самые ярые из попов: Липковский, Шараевский, Тарновский, Филиппенко, Грушевский. Руководящую роль на соборе играл профессор Духовной академии протоиерей Ф. И. Титов, родом курянин, настоятель киевской Андреевской церкви. Желая попасть в тон гетману и германской власти, требовавшей от гетмана «украинской» политики, Ф. И. Титов в длинной речи, имевшей служить для собора путеводной нитью, вопреки действительным историческим фактам стремился доказать, что православная Церковь на «Украине» зеленела и цвела, красовалась юностью, пока была независима от московского патриарха и заменившего его петербургского Синода, а потом-де захирела и омертвела. Хитроумный профессор, очевидно, учитывая отсутствие всякой научной подготовки у большинства членов собора, в своем ретроспективном обзоре сознательно смешивал различные исторические эпохи и отдельные моменты истории, выдвигал одни события, умалчивал о других и, таким образом, создавал в умах наивных слушателей совершенно ложное представле­ние о ходе развития церковной жизни в Малороссии. Он умалчивал о том, что «Украина» как политическое тело никогда в истории не существовала, как не было и «украинской» церкви; что под властью католической Польши «русская вера» (wiara ruska) совершенно разложилась и в значительной своей части отпала в унию с Римом; что в левобережной малороссийской гетманщине (1667—1764) православная Церковь окрепла под защитой царской власти и воспитала длинный ряд выдающихся иерархов для церковно-государственной деятельности как в Малороссии, так и на всем пространстве России, каковы: Феофан (Прокопович), Варлаам (Ясинский), Дмитрий (Туптало), Иоасаф (Горленко), Иоанн (Максимович), Арсений (Берло), Георгий (Кониский), Анастасий (Братановский), Самуил (Миславский), Христофор (Сулима), Сильвестр (Кулябка) и многие другие; что часть православной Церкви, оставшаяся после 1667 года в границах Польши, подвергалась гонениям со стороны католицизма до самых разделов Польши, как об этом подробно рассказал Ф. И. Титов в двухтомном труде, посвященном обер-прокурору Святейшего Синода К. П. Победоносцеву128. На просвещенных слушателей речь профессора Ф. И. Титова произвела крайне неприятное впечатление своей грубой тенденциозностью. Вызов его клонился к тому, что для нового процветания «украинской» Церкви нужна автономия. В этом направлении пошли работы собора и закончились провозглашением автономии и подробной разработкой организации церковного управления. Баллотировался и вопрос о богослужебном языке; к величайшему озлоблению «украинцев», подавляющим большинством он был решен в пользу церковнославянского языка, однако с правом переходить на «мову» в случае единодушного желания прихожан.

В один из первых дней после открытия собора его посетил «светлейший гетман» и произнес краткую приветственную речь; потом выступал с длинным словом министр исповеданий профессор философии В. В, Зеньковский, стремясь объять необъятное, то есть найти глубокий смысл в бессмысленном «украинском» церковном движении.

Веяния духа Господня не чувствовалось на заседаниях собора; заповедь Христа «Да любите друг друга» основательно быта забыта; «украинцы» пылали ненавистью против всех инакомыслящих, а общее настроение собора было чрезвычайно тупое и равнодушное к рассматриваемым вопросам. Ни у кого не было огня в глазах; лица у большинства были сонные и скучающие.

На чуткого человека собор производил отталкивающее впечатление еще тем лицемерием, которое положено было в его основу: перед лицом Господа Бога русские люди делали вид, что они — нерусские, и как будто стыдились того, что они говорят по-русски, а не на «украинском», изобретенном в Галиции жаргоне. Так все растерялись, пережив первые опыты украинского и большевистского социализма, и так все боялись обнаружить свои истинные убеждения. Однако обмен мнениями на соборе происходил по-русски, и только обалделые «украинцы» выступали на «мове», вызывая громкие протесты и крики «довольно!». В особенности гнали криками с кафедры сельского попа Грушевского, назойливо стремившегося говорить на «мове», когда никто не хотел его слушать.

Летняя сессия собора проходила в зале-церкви Религиозно-просветительного общества, ныне превращенной коммунистами в клуб, где митингуют, танцуют и флиртуют; осенняя — в митрополичьих покоях Киево-Печерской лавры.

Собор не закончил своих занятий и был прерван в связи с германской революцией и близившимся падением гетманской власти. Никого он не удовлетворил, а менее всего остались им довольны «украинцы», собственно, и добивавшиеся его созыва настойчивыми домогательствами перед патриархом Тихоном. Не такой собор нужен был «украинцам». Все свои вожделения они выявили и осуществили на партийном соборе 1921—1922 годов.