КУПИТЬ

С.В. Марков. Покинутая Царская Семья

В 1909 году моя мама впервые удостоилась быть представленной Государыне... и первое впечатление о Ней у нее сложилось отрицательное. Я прекрасно помню, как моя мать, расстроенная, вернулась из Дворца, рассказывая, что Императрица приняла очень холодно, сказавши ей всего лишь несколько слов. По первому впечатлению моей матери, Государыня была горда и неприступна.

Но вскоре это первое впечатление рассеялось. После следующих приемов во дворце мать моя совершенно и раз и навсегда изменила свое мнение о Государыне, которую она стала прямо-таки боготворить. Оказалось, что Государыня очень застенчива по натуре, в особенности с неизвестными Ей лицами, чему тоже способствовала Ее боязнь за свое неполное знание русского языка. Государыне всегда казалось, что она недостаточно хорошо говорит по-русски, что Ее страшно нервировало и смущало. Это была с Ее стороны ошибка.

Я должен засвидетельствовать, как человек, много раз говоривший с Государыней и даже по долгу, что Государыня для иностранки прекрасно говорила по-русски, очень бегло, не задумываясь над словами, только иногда неправильно составляла фразы и с небольшим акцентом, и не немецким, а английским. При втором или третьем приеме моя мать поняла причину казавшейся холодности Государыни, взяла инициативу разговора на себя, к большому облегчению Государыни, которая и беседовала впоследствии с моей матерью вполне непринужденно.

В своем обращении с окружающими Государыня так же, как и Государь, была необычайно проста. Эта чарующая простота и чисто русское радушие на приемах располагали к Ним всех тех, кто удостаивался приглашений. Государыня безконечно ценила всех лиц, которые шли к Ней с открытой душой, понимали Ее переживания и сочувствовали Ее горестям.

Но таких людей было мало. В припадке какого-то умственного маразма большинство считало своим долгом клеветать на эту святую женщину, не давая себе труда понять Ее и обвиняя Ее в ледяной холодности и заносчивой гордыне. Ошибочно думать, что Их Величества относились враждебно или отрицательно ко всем тем, кто позволял себе неодобрительно отзываться о Распутине.

Примером такого непримиримого противника Распутина являлся мой отчим, генерал Думбадзе, приказавший в 24 часа выслать из Ялты приехавшего туда Распутина. Несмотря на вмешательство дворцового коменданта, Распутин был посажен в автомобиль и ровно через 24 часа покинул пределы не только Ялты, но и ее уезда. Если Распутин и бывал впоследствии редко в Ялте по несколько дней, то только благодаря своему поклоннику, исправнику Гвоздевичу, обставлявшему его приезд строжайшей тайной от моего отчима. Их Величества об этом знали, и Государь даже осведомился об этом у него самого, на что получил ответ, что он не считает возможным допустить Распутина в Ялту по своим личным соображениям охраны, а также и просто потому, что он его не любит. Несмотря на это. Их Величества продолжали любить моего отчима, и он с Их стороны, к зависти свиты и негодованию некоторых придворных поклонников Распутина, пользовался всегда Их неизменным расположением. Не терпели только Их Величества тех людей, которые занимались грязными доносами на Распутина, зачастую весьма слабо мотивированными, чувствуя, что травля его касается и Их самих, и веря, что чистый человек грязью запачкан быть не может.

Вначале мой отчим не допускал в Ялту и Моргенстиерна, петербургского графолога, имевшего доступ во Дворец, из-за его еврейского происхождения. Но за него по телефону энергично вступился Министр Двора, и мой отчим должен был сменить гнев на милость и разрешить ему месячное пребывание в Ялте и даже принял его у себя.

Моргенстиерн оказался очень интересным человеком, великолепно определявшим характер по почеркам. Я был лично знаком с ним и помню следующий случай. Как-то приехал он к нам во время пятичасового чая, застав у нас гостившего брата И. А., Николая Антоновича Думбадзе. Он собирался куда-то ехать, но с приходом Моргенстиерна задержался еще на балконе, где мы все сидели. Завязался оживленный разговор на тему о графологии, гипнозе и отгадывании чужих мыслей. Моргенстиерн предложил собравшимся сделать опыт, а именно в его отсутствии что-нибудь сделать. Я помню, что вышел с ним из дома на плац, и когда нас позвали и мы вернулись, не успел он войти на балкон, как сказал:

- Дорогие братья переменились фуражками.

Все ахнули. Как мог Моргенстиерн угадать, мне это и по сей час не понятно, так как фуражки были у братьев совершенно одинаковыми и размер головы один и тот же.

Никакой роли при дворе Моргенстиерн не играл. Их Величества интересовались им только потому, что им были собраны тысячи автографов всех известных коронованных и некоронованных лиц того времени, причем он о своих исследованиях издал прекрасную книгу, научно обоснованную и снабженную факсимиле, которую и подарил на память моему отчиму.

Одной из драм в жизни Государя было Ему навязанное традицией, освященное веками, унаследованное Им Самодержавие, охранять основы которого он клятвенно обещался в день священного Коронования. Совершенно не будучи по натуре Самодержавным Монархом, в силу данной клятвы Государь всю свою жизнь пытался охранять врученные Ему Господом права, не считал возможным дать России полную конституцию, видя в этом акте нарушение торжественно данного на кресте и Евангелии слова.

17 января 1895 года, то есть через несколько месяцев после вступления на Престол, Государь в краткой речи к собравшимся в Зимнем Дворце представителям дворянства, земств и городов изложил основы Своего будущего правления. Он сказал:

• Я рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для заявления верноподданнических чувств, искони присущих каждому русскому. Но мне известно, что в последнее время раздавались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся безсмысленными мечтаниями об участии земства в делах внутреннего управления Государством. Пусть все знают, что Я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала Самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный Родитель!

Не думал тогда молодой Государь, искренно делясь своими мыслями с, казалось, верными и лучшими своими подданными, что те с пеной у рта разнесут по всей России молву, что Государь обещал в корне задушить всякое проявление прогрессивного характера, вступив на путь черной реакции...

Либеральное общество заволновалось, интеллигенция, мнившая себя почему-то государственно-образованной, вознегодовала, и травля против молодого Царя как поборника "лютого Самодержавия" началась и уже больше никогда не прекращалась.

Безсмысленные мечтатели не простили Государю Его слов и через двадцать два года воплотили свои мечтания в жизнь. Теперь же результаты этих осуществившихся мечтаний ясно показывают, чья политика была лучше: осмысленного ли "лютого" Самодержца или "безсмысленных" псевдопатриотов в лице представителей земства, городов и части дворянства.

Прав был французский социалист Альберт Тома, приехавший в Россию после революции 1917 года, чтобы воочию убедиться "в красоте и величии", а главное, "в пользе для русского народа случившегося переворота", когда, осмотревшись и уезжая, сказал:

• Великим человеком был ваш бывший Царь! И когда его спросили: Почему? - он ответил:
• Удивительно, как он такой сволочью (канай) мог управлять двадцать два года!

Намекая на ту безмозглую массу, которая в лице совета солдатских и рабочих депутатов пыталась, вопреки здравому смыслу, забрать управление величайшим государством в мире в свои руки...

Удивительно лестная для нас рекомендация! Наши "товарищи" могут торжествовать.

Кем по отношению к России считал себя Государь, ярко показывает, быть может, на первый взгляд, и мало значащий факт. Во время всеобщей переписи в январе 1897 года Государь потребовал опросный лист и лично заполнил его.

На вопрос: "чем занимаетесь?" - Государь ответил:

"Хозяин земли Русской", а на вопрос: "какого сословия?" - "Первый дворянин".

Из-за того, что Государь пытался охранять основы Самодержавия, совершенно не следует, что Он не считался с необходимостью для России конституционных реформ. Государь не считал для себя возможным дать России конституцию, как я уже писал, как в силу присяги на верность Самодержавию, так и под влиянием революционного насилия, и подчинился таковому в памятные дни марта 1917 года лишь потому, что Россия изнемогала в борьбе с внешним врагом. Он всеми силами старался предотвратить междоусобную борьбу, в которой Он справедливо видел крушение не только Империи, но и всей России. Ю. А. Ден, жена офицера Гвардейского Экипажа, командира крейсера "Варяг", капитана 1-го ранга К. Е. Ден, одна из наиболее близких друзей Государыни, передавала мне, что лично слышала из уст Государя еще до революции, как Он в кругу своей Семьи развивал свои предположения на будущее время. Он говорил, что двадцатилетнее царствование и глубокие переживания за время войны настолько утомили Его, что единственным Его желанием является довести Россию до победоносного окончания войны и почетного славного мира, после чего Он предполагал удовлетворить насущные народные нужды путем земельного вознаграждения всех участников войны, начиная с инвалидов и георгиевских кавалеров, провести в жизнь земельную реформу Столыпина (переход от общинного землевладения на отрубные хозяйства), создать особую комиссию по разработке широкой конституции, принимая во внимание все особенности русского уклада и быта и в день совершеннолетия Наследника отречься от Престола в Его пользу с тем, чтобы начало Его царствования ознаменовалось дарованием этой реформы, дабы Он в день своего Коронования был первым Русским Царем, присягнувшим на верность конституции.

Государь считал, что народные массы, оздоровленные победоносной войной, проникнутые упоением победы и искренним патриотизмом, лучше, чем когда-либо, воспримут дарованные им права, и конституционная Россия сделается еще более могучей, чем под скипетром Самодержавных Монархов.

Государь был уверен, что война окончится в 1917 году полной победой России и союзников, в год, когда Наследнику исполнится двенадцать лет, а к Его 18-ти годам, то есть к 1922 году, Он предполагал, что все эти подготовительные работы по реформам будут закончены, и Он сможет передать бремя власти Своему сыну.

Иногда Государь высказывал желание отречься от Престола сразу же после войны, передав власть Наследнику при регентстве Своего брата.

Несомненно, что Государь в своей безграничной любви к России готов был для ее счастья, пользы и величия принести любые жертвы, и во всех своих мыслях и действиях руководствовался исключительно желанием помочь и быть полезным своей стране и управляемому Им народу.

Само собой, что Государь, как и всякий здравомыслящий человек, считал невозможным проводить во время войны какие-либо реформы, считая это гибельным для России.

Когда же грянула революция, Государь доказал, что Он, в сущности, Самодержцем не был, поддался оказанному на Него давлению и отрекся от Престола, вместо того, чтобы приказать повесить на первой перекладине всех этих Гучковых, Шульгиных, Рузских и направиться во главе верных войск в Петербург, где действительно железной, самодержавной рукой восстановить порядок и на деле доказать, что Он действительно Самодержавный Монарх, что Трон Его непоколебим, и что наиболее высокое место, на которое могут претендовать все эти Родзянки, Милюковы, Керенские и компания, тоже находится на другой не очень высокой перекладине.

Для меня ясно, что, будь Государь в Царском Селе эти дни вблизи Семьи и Государыни, Он, вероятно, поступил бы иначе, так как одним из главных мотивов, вынудивших Его отречение, была, безусловно, боязнь за безопасность Семьи, находившейся в Царском, и которая, несомненно, подверглась бы опасности в случае агрессивных действий с Его стороны.

И Государь был прав в своих опасениях. Никто из офицеров, находившихся в большом количестве на излечении в Царскосельских лазаретах, и пальцем не пошевелил для защиты Семьи своего Императора в трагические дни конца февраля и начала марта 1917 года и, казалось, вернейшие части войск первыми изменили Ей.

В августе 1917 года во французской газете "Антант", издававшейся в Петербурге, был помещен фельетон, в котором автор поражался возмутительному равнодушию к судьбе своего Монарха и Его Семьи, находившейся в заточении, со стороны русского офицерства, придворных кругов и дворянства, без обиняков называя их, то есть нас всех, изменниками, приводя весьма поучительный пример из французской революции, когда за Королем Франции и Его женой шли на эшафот с последним предсмертным возгласом: Да здравствует Король! - его министры, свита и даже прислуга.

А во время переворота в 1792 году при защите Тюэльрийского дворца от мятежников наемная Швейцарская гвардия во славу Короля Франции и Его Семьи до последнего сложила свои головы...