 Трагедия красного террора в Крыму после эвакуации Русской армии генерала П.Н. Врангеля получила широкое отражение в воспоминаниях и свидетельствах современников. Однако массовые расправы над пленными белогвардейцами, беженцами и имеющими непролетарское происхождение местными жителями являют собой лишь часть апокалипсической драмы, которая разыгрывалась под солнцем Тавриды, начиная с осени 1920 г. и на протяжении последующих нескольких лет. Так, несмотря на большое количество публикаций, освещающих различные аспекты социально-политической обстановки на полуострове в 1920-1923 гг., по-прежнему мало изученными остаются процессы, происходившие в то же самое время в крымской деревне.
После окончания Гражданской войны экономика Крыма пребывала в состоянии глубочайшего кризиса. В ноябре 1920 г. объемы промышленной продукции в сравнении с 1913 г. сократились в 4,6 раза.1 Не лучше обстояли дела в сельском хозяйстве. «В хозяйственном отношении, - писал в ноябре 1920 г. командующий Южным фронтом, Михаил Фрунзе, - Крым сейчас представляет собой довольно печальную картину. В значительной мере вырублены леса, сильно пострадало садоводство и виноградарство. Плохо обстоит дело с земледелием вообще…»2
Продразверстка, упраздненная Х съездом РКП (б) в марте 1921 г., продолжалась в Крыму до июня. При этом изъятие у населения продовольствия производилось в фантастических цифрах: постановлением Крымревкома были утверждены следующие объемы продразверстки на 1921 г.: 2 млн. пудов продовольственного хлеба, 2,4 млн. пудов кормовых культур, 80 тыс. голов крупного и мелкого скота, 400 тыс. пудов фуража. Весной 1921 г. в качестве «излишков» изымали даже посевной фонд.3
Значительным фактором, усугубившим разруху в аграрном секторе Крыма, стала попытка создания совхозов на базе конфискованных помещичьих хозяйств, занявших до 1 млн. десятин земли, в то время как примерно 40 % крестьян в Крыму оставались безземельными. Данное мероприятие власти носило откровенно авантюрный характер, поскольку практика совхозного строительства в других регионах РСФСР к тому времени показала свою низкую эффективность. Как следствие, большая часть совхозной земли весной 1921 года оказалась необработанной.4
Исполненную страха и безысходности, жестокую атмосферу тех лет красноречиво передал в своем рассказе «Линия убийцы» признанный классик русской и советской литературы, Сергей Николаевич Сергеев-Ценский:
«Настали апокалипсические времена. Есть такая фраза в апокалипсисе: «И нельзя будет ни купить, ни продать»... Признаюсь, я совершенно не понимал ее раньше. Главное, я не представлял ясно; почему именно нельзя будет ни купить, ни продать? И в пламенной книге патмосца это казалось мне каким-то бессмысленным местом.
И однако жизнь оправдала и это бессильное как будто место: ни купить, ни продать ничего нельзя было просто потому что то и другое воспрещалось. Открытым оставался вопрос: как же должно было существовать население? Подсказывался прямой и ясный ответ: оно должно было умереть, - но в такой ответ все-таки не хотелось верить. Можно было оставить голого человека на голой земле, но совершенно оголить от человека землю - из цветущего края делать пустыню во имя скорейшего счастья того же человека - это уж казалось непостижимой абракадаброй.
<…>
Становилось непонятным, как можно было в подобной обстановке вести хозяйство, и объяснялось, что хозяйство — преступление, и всякий хозяин — буржуй, явный враг советского строя. Хозяева начали самоуправляться: усиленно резать скот и домашнюю птицу. Дошло до того, что петухи уж перестали петь, а коровы мычать, по той простой причине, что их уже не было. Все лошади были перечислены в трамот, и их безжалостно гоняли, забывая, что их надо кормить. Скоро в трамоте остались одни только экипажи без лошадей. Голодные тощие собаки, покинувшие голодных хозяев, стаями бродили по городу, потом перекочевывали в окрестности, где могли питаться падалью. Отары татарских коз и овец чабаны угнали далеко в леса, но там охотились за ними зеленые, число которых сильно увеличилось, так как от голода многие позеленели.
<…>Рабочие были сбиты в советские мастерские, где работали за фунт хлеба, перекоряясь с теми, кто наблюдал за работой. Рыбаков винтовками загоняли на баркасах в море ловить камсу, - причем и баркасы и сети были отняты у владельцев, - и рыбаки, прежде привозившие полные уловы, пудов по шестидесяти на баркас, теперь привозили пуда по два, по три и еще до прихода морской милиции спешили раздать половину голодным, а милиция забирала остальное. И так во всем.
Людей, которые никогда не копали землю, посылали на ответственную работу - перекапывать виноградники, отнятые у владельцев и теперь ставшие совхозами. Людей, не имевших понятия об обрезке, посылали в целях искоренения буржуазного наследства обрезать грушевые и яблоневые сады. Отбирали остаток дойных коров, собирали на советскую ферму и там их портили и сводили на нет их молочность.
У татар, как земледельцев, не отнимали садов и табачных плантаций, но ни один татарин не вышел в свой сад зимою и не вышел весной на плантации. – «Зачем будим рапотать, скажи? – говорили они недоуменно. – Чтобы он пришел, себе забрал? Нехай сам работай!»…И сады запустели, виноградники стали рубить на топливо».5
Официальные документы тех лет характеризовали обстановку в Крыму как нестабильную и взрывоопасную.
В докладе представителя наркомата по делам национальностей Зайнуллы Булушева от 12 мая 1921 г. на имя Сталина говорилось: «…Вся крымская власть – назначенцы, ничего общего не имеющие с местным населением. <…> Сотни заложников, батраков и беднейших крестьян заставляют работать в совхозах. Совхозы, являясь государственными формами, имеют больше прав для притеснения местного населения, чем бывшие частные владельцы. Совхозы захватывают лучшие земли. Крестьяне видят в советской власти еще большего эксплуататора, чем царизм».6 (Выделено мной – Д.С.)
Повсеместно творимые беззакония, насилия и террор вызвали ответное противодействие в виде повстанческого движения.
«Мобилизация всех, каких только можно было, партийных и продовольственных сил, - отмечалось в годовом отчете Крымской ЧК за 1921 г., - вооруженные силы и решительность действий со стороны власти и бесчисленные злоупотребления должностных лиц, хищения и аферы продагентов, - сразу везде восстановили против Советской власти крестьянство, в котором страдали острее всех бедняки».7 (Выделено мной – Д.С.)
Поддерживаемые местным населением, повстанцы (в отчетах ЧК их формирования будут неизменно фигурировать как «банды бело-зеленых») нападали на советские учреждения, убивали советских работников, по мере сил срывали планы продразверстки, налаживали связь с антибольшевистским подпольем. Активную помощь участникам «зеленых» формирований стали оказывать даже те села, жители которых поначалу с надеждой смотрели на новую власть. Характерный пример перемены настроений сельского населения приводит в своих воспоминаниях генерал Иродион Данилов:
«По Ялтинскому шоссе, в 20 верстах от Симферополя находилось большое село, населенное преимущественно выходцами из Великороссии – кацапами. Жители его при белой власти пользовались репутацией самых отъявленных большевиков. Как говорили в Симферополе, они доставляли массу хлопот белым, давая убежище подпольникам и выделяя из своей среды коммунистов, высказывали явно, не скрываясь, свои симпатии к большевикам и радостно ожидали их прибытия в Крым. Через две недели после прихода советской власти, это село первое подверглось продразверстке и тотчас оно начало служить убежищем для всех скрывавшихся офицеров-врангелевцев, которых оттуда препровождали в горы и которым доставляли безвозмездно туда же провиант».8
В ответ на это чекисты брали в заложники и производили расстрелы родственников повстанцев и членов их семей. К июлю 1921 г. по тюрьмам Крыма за связь с «зелеными» сидели свыше 500 заложников. Многие из них впоследствии были расстреляны. Среди казненных было немало женщин и детей. В своих показаниях на судебном процессе в Лозанне по делу об убийстве советского полпреда Вацлава Воровского, очевидец А.В. Осокин сообщал о расстреле в апреле 1921 г. 12-13 женщин, «главная вина которых состояла в том, что они имели родственников в горах или подали хлеба проходившим в лес, не подозревая, что они имеют дело с беглецами, принимая их за красноармейцев».9 Примерно в это же время в Феодосии по подозрению в связи с «зелеными» были расстреляны 3 гимназиста и 4 гимназистки в возрасте 15 — 16 лет.10
В села, чьи жители оказывали поддержку повстанцам, направлялись «отряды по борьбе с бандитизмом», осуществлявшие обыски, аресты и показательные расправы над лицами, заподозренными в оказании помощи «бело-зеленым». Нередко под видом «борьбы с бандитизмом» работники советских карательных органов сами занимались разбоями и грабежами. Как отмечает феодосийский историк Андрей Бобков, «в некоторых районах в течение полутора-двух лет местная администрация практически выродилась в уголовные банды, связанные круговой порукой».11 Так, осенью 1921 - весной 1922 гг. жители села Отузы (ныне - п. Щебетовка – Д.С.) терроризировались и систематически подвергались насилию со стороны бойцов местного отряда по борьбе с бандитизмом, во главе с председателем совета взаимопомощи и членам комиссии помощи голодающим Аблалимовым Умером. В организованную им преступную группу входили член Феодосийского ОК РКП (б) Баран Гази Исмаил, председатель Отузского сельсовета Мембет Керимов, он же глава Отузской сельской комиссии по борьбе с бандитизмом, и ряд других лиц.12 В Бахчисарае работники местного Политбюро под видом конфискации имущества отбирали у местного населения ценные вещи. Пытавшихся возражать арестовывали и истязали на допросах.13 В Ялте уполномоченный ЧК Петерсон вместе с другими чекистами организовал банду, участники которой грабили мирное население, выезжая на «акции» в красноармейской форме, вооруженные винтовками и гранатами.14
Однако развернутые репрессии не привели к сокращению повстанческого движения, а даже напротив, способствовали его активному росту.
«Умиротворение» крымской деревни не наступило и в результате объявленной в конце апреля-мае 1921 г. широкой политической амнистии. Только за май 1921 г. повстанцы совершили 60 нападений, в т.ч. на Ялтинскую тюрьму.15 В мае - июне 1921 г. активность формирований «бело-зеленых» достигла таких размеров, что почти полностью прекратилось авто-гуже сообщение между уездами.16
Лишь после проведения властями комплекса военных и социально-политических (замена продразверстки продовольственным налогом, разрешение свободной торговли, начало процесса наделения крестьянства землей) мер, антисоветские выступления пошли на убыль.
В июле 1921 г. по инициативе Полномочной Комиссии ВЦИК и СНК, прибывшей на полуостров в мае 1921 г., был подписан ряд мирных соглашений с командирами повстанческих групп, в связи с чем, уже в августе 1921 г. «бандитизм, имевший ранее политическую окраску сошел на нет, остались лишь незначительные шайки, деятельность которых приобрела уголовный характер».17
Но осенью 1921 г. антибольшевистские выступления на территории Крыма приняли прежний размах. Причиной возобновления конфронтации стал приближающийся массовый голод.
Несмотря на издание 31 мая 1921 г. приказа Крымревкома №373 «О замене продразверстки продналогом», предоставившего крестьянству «реальные возможности восстановления сельского хозяйства», и в частности, «право свободно распоряжаться оставшимися у него излишками»18, экономическое положение на полуострове было по-прежнему чрезвычайно тяжелым. Летом 1921 г. в Крыму случилась страшная засуха, погубившая «почти весь хлеб…, засеянный с такими нечеловеческими мучениями»19 и приведшая к упадку не только аграрного, но и промышленного сектора экономики региона.20 В результате засухи погибло 42% посевов, 2/3 крупного рогатого скота, а уцелевшие посевы давали лишь несколько пудов с десятины.21
Особенно критическая обстановка сложилась в Севастопольском и Керченском районах, где на почве продовольственного кризиса и невыплаты жалованья ожидались забастовки рабочих. Не лучше обстояли дела в сельской местности. Как сообщалось в сводке ВЧК от 20 августа 1921 г., в Крыму крестьяне хотя и относились к продналогу сочувственно, но ввиду неурожая считали его «слишком обременительным».22
В результате нехватки посевного материала и засухи, хлеба на полуострове было собрано в 17 раз меньше в сравнении с 1916 г. – 1400 тыс. пудов. При этом заранее установленный для полуострова план продналога пересматривать никто не собирался, и его взимание сопровождалось широким использованием карательных мер.23 Так, в сентябре 1921 г., «продсовещание признало необходимым применить вооруженную силу, сформировать продотряды и запретить торговлю на рынках в местах, не уплативших продналога».24В Севастопольском уезде с 19 сентября по 10 октября 1921 г., проводился «боевой продовольственный трехнедельник», в ходе которого 17 человек были преданы суду Революционного трибунала, 28 – арестованы властью уездного комиссара на 7 суток. Большинство арестованных внесли зерно под залог своего освобождения.25
В селе Новоцарицынское Карасубазарского района по обвинению в злостной неуплате продовольственного налога на скамье подсудимых оказались главы 14 семей. В ходе судебного заседания обвинения в отношении 11 человек были доказаны. Приговором Трибунала 1 человек был присужден к высшей мере наказания, 4 – к тюремному заключению от одного до трех лет, остальным предложено в срок до двух недель внести оставшуюся часть налога. В случае неуплаты имущество осужденных подлежало конфискации.26
По-прежнему оставался проблематичным выезд из Крыма. Несмотря на то, что в п.2 приказа Крымревкома №373 от 31 мая 1921 г. содержалось предписание «снять все заградительные отряды и воспретить под страхом строгой ответственность кому бы то ни было задерживать и конфисковывать провозимые сельскохозяйственные продукты как у крестьян, та и у потребителей, приобретших их для личного потребления»27 - по меньшей мере, в первые месяцы после своего обнародования, данное указание во многом продолжало оставаться декларативным.
И даже выбираясь за продовольствием в соседние районы, жители полуострова рисковали на обратном пути быть ограбленными. Так, в телеграмме председателя СНК Крымской ССР С.Саида-Галиева, направленной 30 ноября 1921 г. в адрес ВУЦИК, сообщалось о том, что «крестьяне Джанкойского округа Крымской республики, ввиду острого продовольственного кризиса, обменивают свое живое и мертвое имущество на хлеб у крестьян Александрийской губернии, но при возвращении на границе у них хлеб отбирается комнезамами и Особыми пунктами ВЧК, и крестьяне Джанкоя остаются имущества и без хлеба».28
Начавшийся в августе 1921 г., голод продолжался до лета 1923 г. и унес более 100 тыс. человеческих жизней, что составляло примерно 15% населения полуострова на 1921 г.29 При этом первые признаки надвигающейся катастрофы проявились значительно раньше.
«Продовольственное положение, - сообщал в своем докладе «О положении в Крыму» побывавший на полуострове в начале 1921 г. представитель Народного комиссариата по делам национальностей Мирсаид Султан-Галиев, - ухудшается изо дня в день. Весь Южный район (потребляющий), населенный преимущественно татарским населением, в настоящее время буквально голодает. Хлеб дают лишь советским служащим, а остальное население как в городах, так и в деревнях абсолютно ничего не получает. В татарских деревнях наблюдаются уже случаи голодной смерти. Особенно усиливается детская смертность. На областной конференции женщин Востока делегатки-татарки указывали, что татарские дети «мрут как мухи».30
И это весной 1921 г.!.. Осенью того же года гуманитарная катастрофа стала свершившимся фактом.
Голод явился одной из главных причин возросшей враждебности крестьян мероприятиям власти по взиманию продналога. Еще 6 сентября 1921 г. газета «Красный Крым» отмечала, что «в областной продовольственный комитет за последнее время стали прибывать ходоки от разных деревень и сел Крыма с ходатайствами о снятии или уменьшении продналога». А уже 18 сентября 1921 г. Крымская ЧК рапортовала в Москву: «Дабы предупредить развитие бандитизма на почве сбора продналога, в районы отправлены летотряды (летучие отряды – Д.С.), даны соответствующие распоряжения».31
Наибольшая активность повстанцев проявилась с сентября 1921 г. в Бахчисарайском и Ялтинском округах, а позднее — в Феодосийском.32 В этих условиях власти пошли на прямое нарушение соглашений о сдаче, подписанных в июле 1921 г. с руководителями формирований «бело-зелёных».
Однако антибольшевистские выступления в крымской деревне не прекращались. 8 ноября 1921 года восстали крестьяне Симеиза. Вступив в вооруженное противоборство с чекистами и отрядами ЧОН, восставшие вынуждены были отступить в горы.33 Случаи активных выступлений крестьян были зафиксированы и в Керченском уезде.34
Высокая активность «бело-зеленых» наблюдалась весь следующий год. Только за первое полугодие 1922 г. на территории полуострова ликвидировали 19 повстанческих групп.35 Несмотря на то, что к концу 1922 г. с организованным повстанческим движением было покончено, отдельные его рецидивы были отмечены и в дальнейшем...
В ноябре 1921 г. в Крыму были официально зарегистрированы первые случаи смерти от истощения. За период с ноября по декабрь 1921 г. от голода погибло около 1,5 тыс. человек.36 Опираясь на явно завышенные данные крымских властей (в Москву доложили, что получен урожай в 9 млн. пудов зерна, в то время как фактически было собрано лишь 2 млн. пудов), центр долгое время отказывался признавать полуостров голодающим районом.37 Обращения крымчан в столичные инстанции оставались безрезультатными: их страстные мольбы и призывы о помощи тонули в бюрократической волоките. | 
