О выдающихся людяхъ трудно писать. Всегда существуетъ опасность ограничиться простой біографіей, мало что го­ворящей о подлинной личности человѣка, даже если эта біо­графія обширна и подробна. Съ другой стороны, не исключе­на возможность сочиненія малосодержательнаго стереотипнаго панегерика съ его льстивыми и заѣзженными общими мѣста­ми. У всякаго человѣка есть какъ бы двѣ біографіи — одна, содержащая хронологію житейскихъ событій, и другая — собственно жизнь — въ высокомъ значеніи этого слова. Пер­вую можетъ описать любой канцеляристъ; для того, чтобы повѣдать о другой, нужно, хоть до нѣкоторой степени, быть конгеніальнымъ тому, о комъ идетъ рѣчь, что по отношенію къ выразителямъ православнаго русскаго мышленія и выдаю­щимся пастырямъ въ наше время — явленіе рѣдкое. Въ дан­номъ случаѣ трудность задачи усугубляется почти библей­скимъ величіемъ событія, — и по числу лѣтъ, и по значенію личности самого юбиляра, который, какъ и три его предше­ственника, долженъ былъ бы почитаться нашим экзилархомъ, подобно тому какъ это было въ средѣ оторванныхъ отъ своей земли и вынужденныхъ жить въ чужомъ для нихъ Вавилонѣ іудеевъ. Еще въ самомъ началѣ, Блаженнѣйшій Митрополитъ Антоній, отмѣтивъ безпокойный духъ эмиграціи, начерталъ единственный возможный путь для того, чтобы она создала что-нибудь дѣйствительно дѣльное какъ для себя самой, такъ и для живущихъ подъ гнетомъ сталинской диктатуры соотечественниковъ. Онъ писалъ:

«Если русская эмиграція взамѣнъ безплодныхъ споровъ о будущемъ устроеніи государственной жизни, когда не существуетъ и само государство, предастъ свой умъ и свою душу къ устроенію своей внутренней жизни, будетъ учить­ся тому, какъ должно вѣровать и молиться, да возстано­витъ то, что такъ безумно разорили наши современники, тогда передъ нею со всей ясностію предстанетъ перспекти­ва дальнейшей нормальной жизни нашего народа, и сами собой укажутся ближайшія задачи личной и общей дѣя­тельности эмиграціи, дабы она слилась въ одно единодуш­ное православное братство, о которомъ люди молятся на всѣхъ ектеньяхъ (о всемъ во Христѣ братствѣ нашемъ)».

Забота объ этомъ объединеніи въ Церкви Христовой разнообразнаго какъ по происхожденію, такъ и по убѣжденіямъ состава эмиграціи не оставляла и трехъ его преемниковъ, причемъ, какъ уже отмѣчалось въ печати,[1] наши Первосвя­тители провиденціально соотвѣтствовали каждый своей эпохѣ. Владыкѣ Виталію выпалъ, пожалуй, самый трудный жребій — возглавить нашу Церковь въ то время, когда міровое зло настолько окрѣпло, что уже не стѣсняется дѣйство­вать открыто, попирая всѣ Божескія и человѣческія понятія о правдѣ и справедливости.

Свою архипастырскую дѣятельность Владыкѣ Виталію пришлось начинать въ трудныхъ условіяхъ жизни русской ко­лоніи въ Бразиліи. Оторванная отъ внѣшняго міра, для остальной части русскаго зарубежья она была чѣмъ-то вродѣ того Тамбова, который «на картѣ генеральной кружкомъ означенъ не всегда»[2]. Ею никто не интересовался, — даже тѣ, которые по своему долгу были обязаны это дѣлать. Подобное положеніе, разумѣется, не могло не отражаться на жизни — церковной и общественной. Къ тому же, начинался злокачественный процессъ денаціонализаціи, постепенно духъ угасалъ, уступая мѣсто формализму, прикрывающемуся давно обезцѣненными залежавшимися словами, не достигавшими у людей глубины сознанія. Однако, по-видимому, русская по­словица «нѣтъ худа безъ добра» и на этотъ разъ оказалась справедливой, такъ какъ нелегкія условія потребовали макси­мальнаго проявленія пастырскихъ и организаціонныхъ спо­собностей молодого архіерея, правда, уже умудреннаго опы­томъ душепопеченія въ хаотической обстановкѣ послѣвоен­ной Европы. Если къ этому добавить литературный и пропо­вѣдническій талантъ, то можно представить себѣ то благо, которое могла получить епархія въ лицѣ викарнаго епи­скопа.

Владыка Виталій прибылъ въ Бразилію 23 августа 1951 г. въ сопровожденіи іеродіаконовъ о. Павла и о. Феодора и діа­кона о. Іоанна. По представленіи правящему архіерею, Архіепископу Ѳеодосію (Самойловичу), они прослѣдовали къ от­веденному имъ мѣсту пребыванія въ районѣ «Вилла Альпина», гдѣ на большомъ участкѣ земли стоялъ храмъ во имя Пресвя­той Животворящей Троицы. Въ маленькомъ домикѣ ютился настоятель игуменъ о. Иннокентій. На участкѣ росли могучія деревья, оставшіяся съ незапамятныхъ временъ отъ тропиче­скаго лѣса. И на участкѣ, и на прилегавшемъ пустырѣ буйно росла густая трава... Здѣсь все нужно было начинать съ сама­го начала.

Вскорѣ о. Иннокентій перебрался въ другое мѣсто, а новые жильцы занялись устроеніемъ своей жизни. Діаконъ о. Іоаннъ (Логвиненко) оказался мастеромъ на всѣ руки. Онъ построилъ небольшой, но довольно приличный домикъ, что, до нѣкоторой степени, рѣшило жилищный вопросъ. Онъ же обновилъ иконостасъ и изготовилъ нѣсколько рѣзныхъ анало­евъ, послѣ чего первоначальный убогій видъ храма измѣнился къ лучшему. Іеродіаконы, вмѣстѣ съ Владыкой, принялись устанавливать привезенное изъ Англіи типографическое обо­рудованіе, и скоро стало возможнымъ приступить къ набору и печатанію.

Однако, въ первую очередь, нужно было наладить церковную жизнь прихода. Съ согласія правящяго архіерея, Владыка Виталій рукоположилъ въ іерейскій санъ о. Павла и о. Ѳеодора. Обоимъ предстоялъ долгій пастырскій путь: одно­му — будущеего архіепископа, другому — архимандрита.

Пока же оба с утра до поздняго вечера обходили растянушійся на изрядное разстояніе пригородъ. Автобуснаго сообще­нія почти не было, а объ автомобилѣ въ то время не приходи­лось даже мечтать.

Сразу же стало ясно, что трудовъ здѣсь — непочатый край. Хотя еще въ 1930 году на пожертвованномъ участкѣ былъ возведенъ храмъ, церковная жизнь прихода была небла­гоустроенной.

Русская колонія въ Санъ-Пауло въ основномъ тяготѣла къ каѳедральному собору свят. Николая Чудотворца и периферія становилась запущенной. Постепенно люди отвыка­ли отъ Церкви и все больше погружались въ духовно совер­шенно безсодержательную мѣстную жизнь. Къ тому же, въ большинствѣ, это были люди физическаго труда, люди некнижные, мало просвѣщенные проповѣдью Православія, кото­рое у нихъ было больше связано съ уходящимъ бытовымъ благочестіемъ. Они легко становились жертвами сектантовъ и всяческихъ изувѣровъ съ ихъ дикой смѣсью католической об­рядности и мистики съ занесеннымъ изъ Африки язычествомъ и колдовствомъ. Исподтишка дѣйствовали и уніаты. Поэто­му первой заботой Владыки было возвращеніе этихъ людей въ Церковь. Послѣ личныхъ бесѣдъ съ ними молодыхъ свя­щенниковъ эти люди стали посѣщать храмъ. Среди нихъ бы­ли цѣлыя семьи, годами не приступавшія къ св. Таинствамъ, были люди, жившіе невѣнчанными, семьи, гдѣ нѣкоторыя ушли въ вѣчность безъ напутствованія и православнаго отпѣ­ванія и погребенія. Но постепенно жизнь налаживалась. Время отъ времени на Альпинѣ появлялись любопытные изъ другихъ приходовъ (посмотрѣть на новаго Архіерея!). Нѣко­торые изъ нихъ, послѣ того какъ присутствовали на совершае­мыхъ Владыкой службахъ и прослушивали его проповѣди, возвращались, а то и становились постоянными прихожанами.

Владыка сразу же создалъ маленькій «монастырекъ» со строго соблюдаемымъ уставомъ. Появились послушники, при­нявшіе потомъ монашескій постригъ, а впослѣдствіи став­шіе служителями Церкви. Постепенно, заработала типографія. Столь заботившійся о просвѣщеніи русскаго православ­наго населенія, Владыка приступилъ къ изданію журнала, ко­торый, наряду съ проповѣдью ученія Церкви, долженъ былъ въ его свѣтѣ давать отвѣты на вопросы, которые современная жизнь ставитъ передъ каждымъ изъ ея членовъ. Лучше всего это можно понять, ознакомившись съ редакціоннымъ обращеніемъ къ читателю, печатавшемуся на внутренней сторонѣ обложки каждаго номера «Православнаго обозрѣнія» въ тече­ніе тридцати шести лѣтъ:

«Нашъ журналъ ставитъ своей цѣлью возродить древнее, святоотеческое, православное міровоззрѣніе, предлагая православную точку зрѣнія на самыя современныя явленія и событія. Со временъ Петра Великаго наша православная школа и образованное общество подпали подъ вліяніе протестанскихъ и римскихъ мыслей, отъ которыхъ мы и до се­го дня полностью еще не освободились. Такое раздвоеніе и настроеніе нашей идеологіи очень разслабило наши нрав­ственные силы. Мы потеряли свою духовную цѣльность, цѣлеустремленность, и самое главное горе въ томъ, что съ такимъ полу-схоластическимъ, расщепленнымъ міровоззрѣніемъ невозможно за собой никого повезти.

Мы неоднократно взывали къ небу словами пророка Давида: «Спаси мя, Господи, яко оскудѣ преподобный», пото­му что глубоко сознавали, что нѣтъ у насъ вождя и проро­ка. Но вожди и пророки воспитываются сильной мыслью и глубокой вѣрой въ эту мысль. Никто никогда не пойдетъ за тѣмъ, кто самъ не вѣритъ, что Православная Церковь есть единая, единственная истина и нѣтъ на землѣ другой Христовой Церкви.

Въ особенности мы боимся за наше молодое поколѣніе, которое все больше и больше погружается въ какое-то со­стояніе глубокаго сна. Нельзя теперь просто говорить и проповѣдовать молодежи, что надо молиться и поститься, и повторять вѣчныя истины по старымъ схоластическимъ учебникамъ. Необходимо показать, почему и какъ это все надо дѣлать въ современныхъ условіяхъ...».

Нѣсколько выше мы упомянули о проповѣди Владыки. Это было нѣчто въ этихъ краяхъ неслыханное, а потому особенно привлекало. Чуждая какого бы то ни было многословія, она укладывалась какъ разъ въ тотъ отрѣзокъ времени, когда у слушателя еще не начинается притупленіе воспріятія отъ усталости и предлагаемыя ему мысли ясно доходятъ до созна­нія. Мысли же были точныя и отточенныя. Они освѣщали свѣтомъ православныхъ истинъ конкретные вопросы совре­менной жизни, обнаруживая ихъ истинный смыслъ и выводя изъ умственнаго тупика людей, дезоріентированныхъ пропа­гандой нехристіанскихъ идей. Подобно своему великому пред­шественнику, Блаженнѣйшему Митрополиту Антонію, Влады­ка отдавалъ дань интуитивному методу, и онъ составлялъ не­отъемлемую часть его пастырства. Слушавшіе открывали въ его словахъ точное опредѣленіе того, что гнѣздилось у нихъ подъ спудомъ, — чувствуемое, но не осознанное, и не могли не испытать при этомъ радостное облегченіе и, конечно, признательность за это проповѣднику, признательность, въ скоромъ времени переходящую въ крѣпкую привязанность и любовь. Устраивалъ Владыка и внѣбогослужебныя встрѣчи съ группами прихожанъ, отличавшіяся отъ проповѣдей развѣ только тѣмъ, что слушатели имѣли возможность задавать во­просы. Въ остальномъ же, по серьезности и глубинѣ, они ма­ло чѣмъ разнились отъ поученій въ храмѣ.

Особое мѣсто занимала работа съ молодежью. Собственно работы, какъ ее обычно принято понимать, не было. Не было никакихъ «объединеній», ни «союзовъ», ни «обществъ». Зато во всемъ проступала теплая семейственность, — пусть не идеально совершенная, но совершенно искренняя. Дѣти и подростки бывали на службахъ, нѣкоторые оставались вмѣстѣ съ родителями, развлекались въ обширномъ церковномъ дво­рѣ, болтая, дѣлясь своими немудрёными мыслями, сближа­ясь, такъ что теперь, уже черезъ много лѣтъ, став взрослы­ми людьми, они съ любовью хранятъ воспоминанія той поры. Владыка устроилъ маленькій интернатъ при церкви, куда ро­дители, желавшіе того, чтобы ихъ дѣти получили должное воспитаніе, на время присылали своихъ дѣтей, обычно изъ провинцій другихъ штатовъ. Благодаря своимъ связямъ, Вла­дыка обезпечилъ молодежи лѣтній отдыхъ на побережье океа­на. Двѣ группы — мальчиковъ, возглавляемая о. Ѳеодоромъ, и дѣвочекъ, подъ надзоромъ покойной Зои Смидовичъ, — проводили каникулы въ двухъ приморскихъ лагеряхъ.

Въ скоромъ времени Альпина стала посѣщаться не только по воскреснымъ и праздничнымъ днямъ, но и въ будни, такъ что иногда можно было увидѣть кого-нибудь изъ посѣ­тителей, въ томъ числѣ и подростковъ, за утреннимъ чаемъ Владыки. Немудрено, что, прислушиваясь къ ведшимся за столомъ разговорамъ, касающимся православнаго благочестія и жизни Церкви, молодые люди утверждались въ міровоззрѣ­ніи, помогавшемъ имъ сохраниться въ духовно нечистой внѣ­шней средѣ. Немудрено также, что у нихъ создавалась при­вычка говорить на своемъ родномъ языкѣ, на примѣрахъ убѣждаясь въ его красотѣ и богатствѣ. Владыка же всегда подчеркивалъ неразрывную связь исповѣдуемаго нами право­славія съ русскостью, что еще давно замѣтилъ Блаженнѣйшій Митрополитъ Антоній.

Казалось бы, что дѣятельность Владыки должна была бы заслужить признаніе и одобреніе въ другихъ приходахъ и въ самой епархіи. Увы, этого не случилось. Закоснѣвшая въ старинѣ часть русской колоніи, именно та, которая могла бы до­стойно руководить ея жизнью, подобно чеховскому «Человѣку въ футлярѣ», недовѣрчиво озиралась по сторонамъ: «какъ бы чего не вышло...». Зато увеличилось число посѣща­ющихъ службы въ Свято-Троицкомъ храмѣ и втягивающихся въ жизнь вокругъ него, а при встрѣчахъ съ незнакомыми людьми иногда приходилось слышать сказанныя съ «доб­рой завистью» (если такъ можно выразиться) слова: «Ну, да... Вы же съ Альпины!».

Однако, постепенно становилось ясно, что, при дан­ныхъ Владыки, онъ могъ бы съ большей пользой для всей Церкви нести служеніе въ болѣе пригодномъ для этого мѣстѣ. Въ одинъ печальный для русскихъ въ Санъ-Пауло день пришелъ указъ о назначеніи его правящимъ епископомъ Канады. Не помогли и горячія просьбы прихожанъ Синоду, да и сами они сознавали, что этотъ маленькій закупорившійся мірокъ слишкомъ тѣсенъ для творческихъ силъ Владыки. Вскорѣ Владыка покинулъ страну, а черезъ нѣкоторое время за нимъ послѣдовали и насельники «монастырька», какъ его ласково называли близкіе къ Альпинѣ люди...

Приступая къ написанію этой статьи, мы не задавались цѣлью описать архипастырское служеніе Владыки въ Бразиліи во всѣхъ его деталяхъ, хотя среди нихъ бывали и интересные, и поучительные, но стремились выдѣлить изъ его много­сторонней дѣятельности тѣ черты, которыя, въ суммѣ, пред­ставляли какъ бы нѣкій макетъ того духовнаго зданія, кото­рое Владыка продолжалъ возводить, уже въ значительно большихъ размѣрахъ, въ Канадѣ и, наконецъ, во всемъ рус­скомъ православномъ зарубежномъ мірѣ.

Имѣвшимъ же счастье знать Владыку лично и испытать его вліяніе и руководство невозможно не вспомнить о свѣт­лыхъ дняхъ его присутствія въ Санъ-Пауло съ глубокой бла­годарностью за непрестанное побужденіе къ вѣрности истин­ной Церкви Христовой и православной русскости, привер­женность къ которой еще долго сохраняла нашихъ людей отъ духовнаго и культурнаго вырожденія.

Мы также не останавливались много на его высокомъ служеніи Первоіерарха Православной Русской Зарубежной Церкви, ибо считаемъ, что сужденіе о немъ принадлежитъ Ис­торіи, — не той скоропалительной исторіи, которая, въ наше время мчится по горячимъ слѣдамъ событій и изрекаетъ свои приговоры, когда еще не опала шумная пѣна пре­тенціозныхъ мнѣній и когда еще не осѣла муть малообосно­ванныхъ личныхъ пристрастныхъ сужденій, — нѣтъ, мы гово­римъ о той Исторіи Великой Православной Руси, Исторіи, которая началась ея Крещеніемъ и, если на то будетъ воля Божія, еще не скоро закончится. Въ этой Исторіи, въ одномъ изъ ея наиболѣе тяжелыхъ, трагическихъ періодовъ, несом­нѣнно упомянется, наряду съ его предшественниками, имя Первоіерарха Православной Зарубежной Церкви — Высоко­преосвященнѣйшаго Митрополита Виталія, Архипастыря, «право правящаго слово Истины».

Владиміръ Брезгуновъ.
Юбилейный сборникъ 29 іюня/ 12 іюля 2001.