КУПИТЬ

С.В. Марков. Покинутая Царская Семья

В "Астории" настроение публики заметно ухудшилось, вестибюль был переполнен взволнованными обитателями гостиницы. В отдельных группах горячо обсуждали нараставшие события. В ресторане я застал еще одного своего однополчанина, корнета барона Ганна. Часов около 8 вечера мы узнали, что Дума, несмотря на Высочайший Указ о роспуске, постановила не расходиться...

Итак, свершилось... Предательская забастовка рабочих на заводах, работавших на оборону, изменнический солдатский бунт получили возглавление мудрых народных избранников в лице Камергера Двора Родзянко, профессора Милюкова, присяжного поверенного Керенского, Гучкова и их присных...

Верноподданный Его Величества, Председатель Государственной Думы Родзянко протянул свою барскую руку шайке взбунтовавшейся черни!

Немного спустя по гостинице разнесся панический слух, что толпа, громившая соседний полицейский участок, намеревается и нас не оставить без своего внимания...

Это известие произвело эффект разорвавшейся бомбы. Волнение женской половины населения "Астории" достигло своего апогея. Кое-где слышался истерический плач, какие-то дамы бегали из ресторана в холл и обратно, кого-то ища и безпричинно волнуясь, лифт находился в безпрестанном движении, на главной лестнице от стремившихся вверх и вниз и сбитых с толку обитателей образовались людские заторы, а в вестибюле происходила невероятная толчея и давка.

Крики и шум сделались еще более нестерпимыми к полуночи. Администрация гостиницы распорядилась потушить большую половину освещения, но это успокоения не внесло, а напротив, таинственный полумрак подействовал еще более возбуждающе...

И среди этого хаоса вдруг раздался призыв одного из старших военных чинов, бывших в "Астории". Молниеносно разнесся среди нас, офицеров, приказ генерал- лейтенанта Володченко собраться в банкетном зале для обсуждения положения, и через несколько минут там собрались все находившиеся в отеле офицеры. Генерал Володченко обратился к нам с красивой зажигательной речью на тему о том, что солдаты и рабочие обезоруживают на улицах офицеров, но что русскому офицеру не пристало без боя отдавать свое оружие всякой сволочи, а потому он предлагает организовать оборону "Астории" и вызывает добровольцев, которые пожелают остаться в вестибюле и попробуют вступить в переговоры с толпой, если таковая подойдет к "Астории".

• Итак, господа офицеры, кто же остается внизу? - закончил генерал свое обращение к нам.
• Располагайте мною, ваше превосходительство, - немедленно ответил я.

Генерал горячо потряс мою руку, хотя я в тот момент в этом моем порыве принести пользу в создавшемся положении ровно ничего особенного не видел и считал свой шаг само собой понятным.

Но каково было мое удивление, когда я увидел, что ко мне присоединилось всего пять офицеров, а именно: мои однополчане штабс-ротмистр Губарев, корнет барон Ганн, капитан 1-го ранга Китицын, генерального штаба полковник Тилли и еще один корнет, фамилию которого, к большому сожалению, забыл... Остальные господа офицеры, числом более 150, мрачно молчали... Нашелся и такой тип в форме полковника генерального штаба, который стал доказывать, что нам наше оружие надо безоговорочно сдать!

• Помилуйте, господа, разве мы в средние века живем? Оружие надо сдать! Мы не можем идти против народной воли! Это - преступление проливать народную кровь.

Так пытался при общем смущении убеждать нас этот субъект... Я едва не набросился на него с кулаками, но во время был кем-то удержан. Он оказался не один, его поддержали еще 1 -2 офицера, но, получив от всех нас более чем резкий отпор, эта компания поспешила скрыться из зала.¹

г-----------------------------------------------------

¹ В ноябре 1918 г., когда я был личным ординарцем генерала от кавалерии графа Келлера в Киеве, я еще раз встретился с тем полковником. Он был у нас в штабе, но уже в украинской форме. К сожалению, я не сразу опознал его. Он, видимо, узнав меня, поспешил скрыться, а я потом нигде не мог разыскать его, о чем очень жалел.

L

Полковник Тилли и капитан Китицын очень энергично принялись за дело, и при нашей помощи вскоре вестибюль был очищен от публики.

Положение иностранных офицеров, в большом количестве проживающих в "Астории", было воистину трагикомическое.

Англичане группами по 3-4 человека, с трубками в зубах, с физиономиями, выражавшими полнейшее равнодушие и безразличие ко всему происходившему, невозмутимо разгуливали по своим этажам.

Французы и бельгийцы, напротив, суетливо бегали друг к другу в комнаты, что-то уносили и приносили и поминутно обращались к нам с вопросами:

Что же им делать?

Французская речь слышалась во всех закоулках отеля. Великолепно держали себя несколько человек японских офицеров; они с большим любопытством в продолжение получаса наблюдали за дикой беготней по холлу, ресторану и коридорам гостиницы как публики, так и их союзных товарищей и, наконец, обменявшись на своем гортанном языке несколькими фразами, любезно поклонились нам, и один из них, в форме майора, видимо, старший в чине, старательно выговаривая слова, по-русски сказал нам:

- С-по-к-о-й-ной н-о-ч-и!

После этого они еще раз поклонились и как ни в чем не бывало отправились в свои комнаты.

Исполнивши первую часть своей задачи, мы решили детально обсудить весь план обороны. Полковник Тилли послал меня за генералом Володченко. Я обошел весь нижний этаж, поднимался на лифте во все этажи, но... генерал был неуловим. Наконец, один из мальчишек посыльных сообщил мне, что генерал уже более получаса покинул отель через черный ход!

Это было до того неожиданно, что, когда я передал об этом моим компаньонам, они буквально остолбенели от такой генеральской доблести и не могли и слова произнести.

Однако, раздумывать было некогда, в командование вступили полковник Тилли и капитан Китицын. Во время обсуждения создавшегося положения и наших дальнейших мероприятий к нам пришло еще несколько офицеров из числа тех, которые, хотя и поддержали идею обороны "Астории", но представляли свои доводы о том, что оборонять гостиницу невозможно, не подвергнув огромному риску женщин и детей, а также и совершенно ни к чему не причастных иностранных офицеров. Понятно, если толпа с нашими доводами не согласиться и не оставит нас в покое, а мы окажем ей сопротивление, защищая нашу офицерскую честь, мы все падем в неравной борьбе, и разъяренная чернь выместит свою злобу на ни в чем не повинных людях.

С этими вескими доводами нам пришлось, скрепя сердце, согласиться. Решено было, что мы, охрана, останемся внизу и, в случае подхода толпы, попытаемся вступить с ней в переговоры, а при намерении ее начать против нас агрессивные действия используем весь дар нашего красноречия, дабы усовестить ее, а там будь что будет!..

Таким образом, мы остались на весь нижний этаж одни. Я сел в кресло против большого зеркального окна, выходившего на Мариинскую площадь. Передо мной на стройном пьедестале вырисовывалась филигранная фигура бронзового всадника, облитая лучами взошедшей луны. Вокруг памятника мерно ходил, как ни в чем не бывало, запорошенный снегом гренадер.

Площадь была совершенно пустынна. Только изредка быстрыми шагами проносился через нее запоздалый обыватель. Слышалась отдаленная ружейная и пулеметная перестрелка, которая эхом проносилась по улицам. Небосклон был залит кровавым пламенем все еще горевшего Литовского замка.

Несколько минут я просидел без мыслей, потом мой мозг стал лихорадочно работать. Резкой, ноющей болью почувствовал я свою отдаленность от Царского Села.

Что с Ее Величеством? Каково Ее положение?

Эта мысль совершенно захватила меня. Назад! Я должен вернуться в Царское! Это желание отчетливо окрепло во мне.

Мои размышления были прерваны каким-то диким ревом, смешанным с нестройным пением, доносившимся снаружи. Вскоре выяснилось, в чем дело. По Вознесенскому проспекту шла разношерстная полупьяная толпа, горланившая какие-то песни. Она медленно продвигалась к площади. Я вышел из подъезда. Вот она уже совсем близко от Мариинского Дворца... Послышался звон разбиваемого стекла, затрещала выломанная огромная входная дверь, и передние ряды ворвались в вестибюль дворца. Я вошел в гостиницу. Полковник Тилли и капитан Китицын решили пойти к толпе, чтобы переговорить с ее вожаками о том, что они намерены делать: разгромить ли только дворец или перенести свое благосклонное внимание также и на наше местопребывание.

Они сняли свое георгиевское оружие и вышли на площадь. Я пошел с ними для связи, остановился около памятника и стал наблюдать. Они спокойно шли ко дворцу.

Вдруг из толпы отделилось человек 10-15 матросов, которые, развернувшись фронтом к идущим, легли на землю и приготовились...

Зловеще щелкнули затворы винтовок... Но ожидаемого залпа почему-то не последовало, и Тилли с Китицыным благополучно дошли до подъезда дворца и скрылись в нем.

Прошло томительно долго четверть часа... Наконец они снова появились на площади, и мы вернулись в гостиницу.

Тилли и Китицын рассказали нам, что, войдя в вестибюль дворца, они увидели толпу матросов и солдат, рывшихся в грудах служебных бумаг и документов, вываленных из взломанных столов и шкапов. К ним подошел какой-то штатский, который без объяснения причин приставил к ним двух матросов с винтовками и отправил их в соседнюю комнату, где они пробыли минут пять. За это время матросы рассказали им, что они с товарищами ищут здесь Министра Внутренних Дел Протопопова, который будто бы скрывается.

Китицын заметил им, что странно, что они ищут министра в ящиках письменных столов и среди служебных бумаг, на что ему вихрастый новобранец матрос безапелляционно заметил:

• Теперича леворюция, и завсегда так бывает!

В это время появился тот же штатский, по-видимому главарь этой шайки, который, узнав, по какому поводу пришли наши делегаты, с пафосом ударил себя кулаком в грудь и заявил, что он старый идейный революционер и не допустит никакого насилия над женщинами и детьми. Получив заверение со стороны Тилли и Китицына, что в "Астории" ни на крыше, ни под крышей никаких пулеметов не имеется и городовых мы не скрываем, сей революционный герой предупредительно любезно снял картуз и патетически, как артист на сцене, объявил Тилли и Китицына свободными, прибавив на прощание:

• Свободные граждане погромами не занимаются, и обитатели гостиницы могут спать спокойно!!

Мы стали наблюдать за толпой. Она еще с полчаса постояла около дворца, потом медленно повернулась и скрылась на Вознесенском проспекте. По-видимому, поиски Протопопова оказались тщетными.

Около двух часов ночи я снова вышел на площадь. У памятника гренадера уже не было. Старик, видимо, решил, что покой бронзового всадника нарушен не будет, и удалился восвояси.

Между памятником и дворцом из наваленной бумаги, вытащенной из последнего, несколько штатских и солдат сделали костер и, как ни в чем не бывало, грелись у огня...

На прилегающих улицах слышались одиночные выстрелы, чьи-то душераздирающие крики и стоны. Это, по-видимому, озверелые мятежники расправлялись с городовыми и вообще с полицией, попадавшей в их руки...

Вернувшись обратно, я застал в вестибюле барона Ганна, который пришел заменить меня. Усталый и разбитый пошел я отдохнуть в номер к своему новому знакомому, корабельному инженеру поручику К., любезно пригласившему меня на эту ночь к себе.

Так начался, по выражению Пушкина, русский бунт, безсмысленный и безлошадный, неизвестно почему впоследствии названный великой безкровной революцией!..