 Управление НКВД по Новосибирской области накануне и в начальный период Великой Отечественной войны // Западная Сибирь в Великой Отечественной войне (1941 – 1945 гг.). – Новосибирск: Наука-Центр, 2004. С. 260 – 290. История карательных органов СССР продолжает оставаться малоизученной. Историография данной темы до сих пор в огромной степени представлена ведомственными писаниями, насаждающими мифологическую точку зрения на историю репрессивной машины. Статей независимых историков о деятельности новосибирских чекистов очень немного. 1
Настоящий очерк деятельности управления НКВД по Новосибирской области охватывает период, в котором произошли две перестройки деятельности карательных органов. Первая произошла после короткой растерянности в 1939 г., когда новосибирские чекисты занимались пересмотром ряда наиболее явно фальсифицированных следственных дел, избавлялись от одиозных деятелей «Большого террора» и сравнительно мало заводили новых дел. Вторая относится к первым месяцам после начала войны, когда репрессии, вновь достигшие в 1940 г. высокого уровня, ещё более усилились и обрушились на те же категории лиц, которые атаковались в 1937 – 1938 гг. Предметом рассмотрения являются также основная деятельность управления, заключавшаяся в выявлении, разоблачении и наказании «врагов народа», кадры и структура управления НКВД в 1939 – 1941 гг., репрессии среди самих чекистов.
После ареста в январе 1939 г. начальника УНКВД И. А. Мальцева в течение ближайших недель и месяцев были уволены его заместитель А. С. Ровинский, начальник секретно-политического отдела (СПО) К. К. Пастаногов, начальник 2-го экономотдела Н. Х. Мелехин, начальник 3-го экономотдела Е. Ф. Дымнов, начальник водного отдела А. В. Баталин, начальник отдела кадров Н. С. Кравчинский, особоуполномоченный М. А. Иванов. Также были уволены многие начальники райотделов и рядовые оперработники из числа «перестаравшихся» в годы террора.
С. 261
Это было общей тенденцией: по всей стране с конца 1938 г. арестовывались бывшие начальники управлений и их заместители. Только в 1939 г. из НКВД СССР по компрометирующим материалам была уволена четверть оперативных работников. Однако наказание виновных в необоснованных репрессиях не способствовало «облагораживанию» методов работы советской политической полиции, ибо сама политика эпохи террора не ставилась под сомнение. Секретарь Новосибирского обкома ВКП(б) Г. А. Борков разъяснял работникам управления новую генеральную линию: «Разоблачительная работа, выкорчёвывание вражеских остатков должна продолжаться ещё более напряжённо, с ещё более нарастающими темпами, но должна продолжаться иными методами, методами, которые записаны в Сталинской Конституции». Касаясь «методов», Борков позднее, в апреле 1939 г., дал – в полном соответствии с духом и буквой известной сталинской телеграммы от 10 января 1939 г. о допустимости пыток – следующую установку чекистам: «Что за псевдоморализм, когда иностранные разведки к нашим братьям применяют пытки, издевательства, а мы – должны быть гуманны? Надо знать, к кому применять репрессии и как их применять…» 2
Чекисты понимали, что в их среде власти обнаружили «головокружение от успехов», и были напуганы неопределённостью своего положения. В условиях полной зависимости от начальства работники построенной по военной схеме чекистской машины покорно ждали, кто будет объявлен врагом, сознательно дискредитировавшим советскую власть, кто – честно заблуждавшимся «перегибщиком», а кто – слепым орудием вышестоящих руководителей. Чистка от скомпрометировавших себя работников проходила по классическим чекистским канонам: в первую голову увольняли тех, на кого были, помимо нарушений законности, материалы о неподходящем социальном и национальном происхождении, связях с «врагами народа», халатности, пьянстве, «морально-бытовом разложении» и т. д. «Эффективных следователей» начальство берегло и старалось не отдавать в руки правосудия. Основным наказанием становились административные взыскания от начальника управления НКВД. Очень популярным был символический арест на срок от 5 до 20 суток с исполнением служебных обязанностей.
Новый начальник УНКВД Г. И. Кудрявцев и его заместитель Ф. М. Медведев прибыли на свои должности с партийной работы, но не испытывали никаких комплексов по поводу методов «работы» с
С. 262
арестованными. Кудрявцев прекрасно знал, чем занимались его подчинённые раньше, но не собирался наказывать всех тех, в отношении кого военная прокуратура и аппарат особоуполномоченного самого управления НКВД вели расследование в связи с применением «несвойственных методов» следствия. В итоге власти наказали в судебном порядке довольно ограниченное количество лиц, причем высшую меру наказания получили только четверо.
Так, 31 октября 1940 г. в Новосибирске по приговору трибунала за фабрикацию дел, садистские расправы над приговорёнными к высшей мере и мародёрство были расстреляны начальник Куйбышевского оперсектора УНКВД Л. И. Лихачевский и его подчинённые И. Д. Малышев и С. К. Иванов. В августе 1940 г. Лихачевский показал военному суду следующее: «Осуждено к ВМН за 1937 – 1938 годы (по Куйбышевскому оперсектору – А. Т.) было ок. 2-х тысяч чел. У нас применялось два вида исполнения приговоров – расстрел и удушение… Всего удушили примерно 600 чел... Операции проводились таким путём: в одной комнате группа в 5 чел. связывала осуждённого, а затем заводили в др. комнату, где верёвкой душили. Всего уходило на каждого человека по одной минуте, не больше». Некоторые из палачей соревновались в умении убить осуждённого с одного удара ногой в пах. Казнимым забивали рот кляпом, причем у С. К. Иванова был специальный рожок, которым он раздирал рты, выворачивая зубы сопротивляющимся. Этот садист расхаживал во время «ликвидаций» в белом халате, за что его коллеги прозвали Иванова «врачом». 3
В 1941 г. был расстрелян и бывший начальник Томского горотдела НКВД И. В. Овчинников, уничтоживший тысячи томичей. Но начальник Мошковского РО НКВД С. И. Мельников, его подручные Ю. Д. Берман (младший брат начальника ГУЛАГа) и П. Т. Трубецкой, осуждённые за репрессии в декабре 1940 г. военным трибуналом войск НКВД Западно-Сибирского округа к высшей мере наказания, были помилованы военной коллегией Верхсуда СССР и в 50-х годах все находились на свободе.
На групповых и одиночных процессах 1939 – 1940 гг. были осуждены чекисты из Кузбасса (А. Г. Луньков, А. И. Савкин, А. И. Белоусов, В. Д. Монтримович, Н. А. Белобородов), Томска (И. В. Овчинников, И. Н. Пучкин, А. А. Романов), Куйбышева (Л. И. Лихачевский, И. Д. Малышев, С. К. Иванов, Я. Н. Малий, С. П. Чепоргин), Асиновского района (А. С. Салов, К. Д. Дорохов), Мошковского района
С. 263
(С. И. Мельников, П. Т. Трубецкой, М. Я. Пупышев, Ю. Д. Берман), Туганского района (Я. Ф. Адуев), Шегарского района (Т. Ф. Бузунов, Песоцкий). Очень выборочно были привлечены к суду работники областного аппарата (начальник СПО К. К. Пастаногов, замначальника особого отдела В. Т. Егоров). Правда, следует учесть, что два начальника отделов УНКВД – А. В. Баталин и Н. Х. Мелехин – успели в 1939 г. застрелиться, не дожидаясь ареста. Открытым сделали только один процесс – над фальсификаторами «детского дела» из Ленинска-Кузнецкого Луньковым, Савкиным и Белоусовым, которые арестовали по 58-й ст. УК 14 подростков, придав детскому хулиганству политическую окраску.
Остальные уголовные процессы были засекречены, чтобы не дискредитировать власть. Многие десятки явных фальсификаторов получили партийные и административные взыскания, были понижены в должности, переведены в систему лагерей либо уволены из НКВД и исключены из компартии. Например, П. И. Макаренко – бывший оперуполномоченный Барабинского РО УНКВД, принимавший активное участие в арестах, пыточном следствии и расстрелах – к 1940 г. дослужился до следователя следчасти УНКВД. В результате проверки его деятельности Макаренко сначала получил 3 июля 1940 г. выговор от УНКВД «за небрежно-халатное отношение к делу при расследовании и допущенные в отдельных случаях нарушения процессуальных норм», а 20 января 1941 г. «за грубое нарушение революционной законности и фальсификацию следственных дел в период операции 1938 года» был арестован на 15 суток с последующим переводом на работу вне УГБ. 4
Многие местные органы НКВД были перед войной обследованы на предмет выявления нарушений законности, но, поскольку в преступной деятельности были активно задействованы весь оперсостав управления, а также фельдъегери, милиционеры, войсковики, пожарные инспекторы и начальники спецотделов предприятий, то наказания носили выборочный и достаточно мягкий характер. Характерно выглядит служебное расследование, проводившееся в 1940 г. по деятельности работников Прокопьевского горотдела НКВД. Были допрошены ведущие чекисты горотдела, осуществлявшие террор: заместитель начальника ГО НКВД И. М. Александров, а также М. К. Жуков, А. И. Иванченко, М. П. Капранов, И. И. Кокшаров. Все они отрицали участие в незаконном ведении следствия, признав только применение к арестованным длительных
С. 264
беспрерывных допросов. Наказание прокопьевским чекистам было определено постановлением УНКВД от 21 сентября 1940 г. и выглядело предельно мягким: фальсификаторы отделались арестами на срок от 5 до 15 суток и продолжили службу в НКВД. 5
Следователь аппарата особоуполномоченного УНКВД П. Д. Стародубцев по жалобе освобождённых руководителей Кыштовского района 4 сентября 1940 г. рассмотрел дело по обвинению в незаконных методах следствия бывшего начальника Кыштовского РО НКВД В. П. Бурцева, оперуполномоченных райотдела М. П. Семернева, Г. Е. Трущенко, А. П. Ястребова, начальника отделения СПО УНКВД И. Н. Хализова и прикомандированного к райотделу курсанта Новосибирской межкраевой школы НКВД Никонова. Чекисты, признавая, что «с арестованными работали усиленно, т. к. в тот период сами следователи в сутки отдыхали не больше 4-5 часов», отрицали применение физического воздействия. Поскольку курировавшие следствие начальник СПО К. К. Пастаногов и бывший начальник Куйбышевского оперсектора НКВД П. Р. Перминов были уже арестованы, а «особотягчайших обстоятельств» в деле не было (т. е. жалобщики остались в живых), Стародубцев постановил дело на всех шестерых обвиняемых прекратить. 6
Работники оперативно-чекистского отдела Томасинлага НКВД также не менее стойко отрицали обвинения освобождённых из-под стражи лиц в незаконных методах следствия. В итоге уголовное преследование было, насколько известно, начато только против начальника оперчекотдела Г. Е. Флейшмана, а его заместитель и преемник И. Г. Стукачёв вместе с начальником отделения В. К. Гуро были оправданы и продолжили службу. Меры наказания своим сотрудникам определяло руководство УНКВД, не всегда соглашавшееся с предложениями об отдаче их под суд. Так, 17 июня 1941 г. следчасть УНКВД вынесла решение об аресте за былые нарушения законности начальника томской ИТК №3 О. Ю. Эденберга, который, работая оперативником КРО, истребил сотни латышей и эстонцев в 1937 – 1938 гг. Однако Эденберг не только остался на свободе, но через несколько месяцев был повышен, заняв должность заместителя начальника Новосибирского отделения УИТЛК. 7
К началу 1941 г. была собрана критическая масса разоблачительных документов на начальника отдела контрразведки (КРО) Ф. Н. Иванова. Особая инспекция НКГБ СССР в апреле 1941 г. постановила немедленно арестовать Иванова заодно с тремя его приспешниками:
С. 265
бывшими начальниками отделений КРО А. М. Волковым, П. А. Черепановым и А. Н. Печенкиным. Одновременно было дано поручение разобраться с оперативниками А. М. Ломако, Л. П. Хапугиным, С. П. Чуйко и другими – «в зависимости от результатов следствия по данному делу». 8
Необходимо отметить, что если в 1939 г. репрессивная деятельность управления НКВД сильно ослабла, то с осени 1940 г. фальсификации дел приняли массовый характер во всех оперативных отделах УНКВД, что вызвало протест ряда работников следственного отдела, вынужденных разбираться с «браком», предоставляемым оперативными службами, и одновременно противостоять фальсификаторам-коллегам, которые умело превращали «брак» в законченные дела и ходили в передовиках. Проверка из центра, предпринятая после «сигналов» в Москву ряда следователей, не ограничилась наказанием работников контрразведывательного и следственного отделов; за поощрение активной фабрикации дел были сняты с работы в апреле 1941 г. начальники управлений НКГБ и НКВД Новосибирской области Г. И. Кудрявцев и Ф. М. Медведев. Выступая на партсобрании в УНКВД 22 апреля 1941 г., секретарь новосибирского горкома ВКП(б) Волков пенял чекистам: «Тут многие товарищи выступали и жаловались, что с ними в Обкоме партии, в Горкоме партии не беседуют; я сам лично пробовал беседовать, но из вас не выдавишь ничего, (а) не только, чтобы (вам) самим проявить инициативу и пойти сказать, что в таких-то вопросах имеются ошибки…» 9
Все чекисты знали о своих особых полномочиях, дарованных им высшим партийным руководством, и не стеснялись порой заявить об этом в полный голос. Всё тот же Ф. Н. Иванов в 1940 г., давая свидетельские показания на процессе по делу работников Мошковского РО НКВД, заявил, что он «лично бил морды обвиняемым раньше и бьёт он им и сейчас». Начальник Следчасти УНКВД-УНКГБ Б. В. Панчурин, отвечая на упрёки коллег в недозволенных методах следствия, в апреле 1941 г. заявил на партсобрании: «В каком из советских законов сказано, что с контрреволюцией бороться до часу ночи, а не до трёх? Нет таких законов». 10
Арест Ф. Н. Иванова и увольнение (временное) Б. В. Панчурина весной 1941 г. совершенно не повлияли на методы добычи признательных показаний. С работниками следственного отдела управления НКГБ-НКВД в изощрённой жестокости соревновался аппарат
С. 266
Прокопьевского горотдела НКВД, где арестованных в первой половине 1940-х годов истязали так рьяно, что начальник горотдела Д. Т. Кононов в 1944 г. был осуждён на 10 лет лагерей. Избиения в аппарате УНКВД были нормой. Тюремный режим ориентировался на то, чтобы всемерно помогать сломить арестованного. Так, дежурный помощник начальника внутренней тюрьмы сержант госбезопасности М. А. Зубрилин в рапорте от 10 марта 1942 г. доносил следователю М. П. Ермолину, что заключённый бывший начальник отделения новосибирского облздрава Л. М. Сырнев в нарушение порядка спит днём, для чего «взял тюремную подушку, запрятал её в брюки для того чтобы удобнее было сидеть и сидя спать». Бдительный тюремщик просил назначить арестанту «карцер для исправления»… 11
Перед войной управление НКВД по Новосибирской области представляло собой очень внушительную по численности структуру, в основном состоявшую из работников контрразведывательного, секретно-политического, особого и транспортного отделов, а также оперативников 71 городского и районного отделов, многочисленных оперпунктов на железнодорожных станциях и водных пристанях. На 16 ноября 1940 г. партийная прослойка управления госбезопасности УНКВД в Новосибирске (не считая периферийных органов, то есть горрайотделов, а также транспортников, уполномоченных Сиблага, участковых и поселковых комендантов) состояла из 323 чел. Поскольку почти все чекисты, особенно оперативные работники, были коммунистами, то число членов ВКП(б), зафиксированное в материалах парторганизации НКВД-НКГБ и различных партийных комитетов, в основном соответствует общей численности работников УНКВД-УНКГБ.
В КРО (3-й отдел) был 21 коммунист, в первом, втором и третьем экономотделах (в 1939 г. выделенных из КРО и курировавших оборонную и прочую промышленность, сельское хозяйство, торговлю, кооперацию, заготовки, финансы) было 43 партийца, в СПО (2-й отдел) – 30, в особом отделе – 56, следственной части – 17, 3-м транспортном отделении – 6 (собственно парторганизация дорожно-транспортного отдела Томской железной дороги насчитывала 39 членов, но существовала отдельно), водном отделе – 7, 3-м спецотделе (опероде) – 17. Отдел опертехники (2-й спецотдел) насчитывал 12 членов партии, учётно-архивный (1-й спецотдел) – 13, шифровальное отделение – 7, отдел кадров – 21, секретариат вместе с аппаратом особоуполномоченного (внутренняя безопасность) – 17,
С. 267
радиостанция – 25, тюремный отдел – 15, персонал внутренней тюрьмы УНКВД – 17 партийцев. Наиболее крупные аппараты УГБ на местах (Нарымский окротдел, Томский, Кемеровский и Сталинский горотделы) насчитывали порядка 20 и более оперативников каждый. Вспомогательный персонал был также велик: обслуга внутренней тюрьмы УНКВД в начале 1941 г. насчитывала 38 членов и кандидатов партии. Барабинская тюрьма, располагавшаяся в г. Куйбышеве Новосибирской области, являлась одним из основных «предприятий» небольшого города: на 1942 г. там служило 100 чел., в том числе 20 коммунистов. 12
Следует отметить, что работники НКВД на местах постоянно отвлекались на решение проблем, не имевших ни малейшего отношения к оперативной работе. За несколько месяцев до войны обком ВКП(б) рассматривал конфликт между секретарём Асиновского райкома партии Юровым и начальником РО НКВД С. С. Зелёновым. Партийный секретарь жаловался, что в его машину стреляли, а чекисты слабо борются с преступностью: «хлеб плохо идёт, другие заготовки идут плохо, бандит ходит, разлагает». Начальник райотдела НКВД пылко возражал: «Он знает, сколько посажено, сколько этапировано – и после этого (говорит), что я не борюсь? …Я сделался работником райкома, почти ежедневно заседания, посылают в сельсоветы». 13 Обком ограничился замечанием в адрес обеих сторон и не подверг сомнению право партийных органов привлекать чекистов к хозяйственным кампаниям; в войну, когда кадровый голод на селе достиг пика, такая практика стала ещё более распространённой.
Произошедшие в 1941 г. разделение и повторное слияние органов НКВД негативно отразилось на работоспособности политической полиции. Весной 1941 г. были ликвидированы экономический и дорожно-транспортный отделы, а их работники развёрстывались по другим подразделениям. Замначальника ДТО Т. Е. Чайченко, протестуя против предложения назначить его начальником облмилиции и заместителем начальника УНКВД, сообщал обкому ВКП(б), что за 17 лет службы «достаточно изучил технику в борьбе с врагами всех мастей на железнодорожном транспорте» и хорошо известен в Москве и Новосибирске как опытный контрразведчик. Его доводы были приняты во внимание, и Чайченко вскоре получил должность замначальника КРО УНКГБ. Весной 1941 г., когда в связи с разделением НКВД было образовано Новосибирское облуправление НКГБ, штаты оперативных отделов
С. 268
формировались в течение нескольких недель. В мае ведущий контрразведывательный (в переписке именовался 2-м) отдел УНКГБ состоял из 32 оперативников, распределённых по пяти отделениям. Главой КРО был лейтенант гб Л. К. Соловьев, начальниками отделений – Д. М. Негреев, С. В. Патракеев, С. Г. Хорошев (осуждён по неизвестным причинам не позднее октября 1941 г.), А. С. Глухов, Н. И. Малинин. 14 Все они, кроме старого оперработника Хорошева, были молодыми чекистами набора 1938 – 1939 гг.
Но уже в августе аппараты УНКГБ и УНКВД были слиты в одно ведомство, и вся структура карательной машины перекраивалась снова, на что опять ушло довольно значительное время. Новым начальником КРО в августе 1941 г. был утверждён бывший начальник секретариата УНКГБ А. В. Шамарин (снятый в апреле 1939 г. за применение пыток с поста замначальника дорожно-транспортного отдела ГУГБ НКВД Томской железной дороги и ненадолго уволенный из НКВД). Л. К. Соловьев был понижен до заместителя Шамарина в КРО. В 1942 г. начальником КРО стал старый чекист (в 1922 г. судившийся в Барнауле за бессудные расстрелы) Я. А. Пасынков, а в 1943-м – И. Б. Почкай, одна из самых зловещих фигур тогдашнего УНКВД, сделавший карьеру в Кузбассе.
На фронт из УНКВД призывались преимущественно неоперативные сотрудники. На 1 августа 1941 г. некомплект оперсостава УНКВД составлял 127 человек, неоперативного – 390 человек. С 1 августа по 20 октября 1941 г. через партийно-комсомольские органы и по личным заявлениям в НКВД и милицию было принято 491 чел., в том числе 59 оперативников (среди последних оказалось 5 чекистов запаса). Из оккупированных областей и Москвы прибыло 155 чел., в том числе 69 оперработников. Из личного состава неоперативных отделов было выдвинуто 56 чел., из которых 33 заняли должности помощников оперуполномоченных, 17 – оперуполномоченных, 2 – начальников райотделов, 2 – начальников отделений, по одному – старшего следователя и замначальника отделения. К концу октября 1941 г. в УНКВД НСО насчитывалось 6.962 чел. (преимущественно милиционеров) при некомплекте в 455 чел. Основную долю некомплекта составляли неоперативные работники и только 61 чел. из 455 приходился на оперработников. Увеличился штат и негласных работников – на 24 человека. 15
Заметным источником пополнения кадров НКВД в первый период войны была широкая амнистия осуждённых (преимущественно
С. 269
за нарушения законности) сотрудников. Тот же Ф. Н. Иванов просидел в тюрьме только до июля 1941-го. Затем его освободили «по мотивам нецелесообразности привлечения к уголовной ответственности в условиях военного времени» и два месяца спустя отправили на фронт начальником особого отдела танковой бригады. Там Иванов получил контузию и орден, после чего вернулся в Сибирь и, возглавив «Смерш» Томского гарнизона, продолжил откровенно и нагло фабриковать дела. Его подручные также остались на свободе. 16
Освобождения чекистов из заключения указами Президиума Верховного Совета СССР с последующей отправкой на фронт (как в разведывательно-диверсионные группы, так и в штрафные роты) происходили, судя по всему, в два основных этапа: в конце 1941 г. и в конце 1942 г. В 1941 – 1942 гг. были освобождены из заключения осуждённые сибирские фальсификаторы К. К. Пастаногов (осуждённый на 8 лет ИТЛ); А. Г. Луньков (начальник Ленинск-Кузнецкого горотдела НКВД, осуждённый 22 февраля 1939 г. на 7 лет заключения); И. Ф. Золотарь (предшественник Лунькова в Ленинске-Кузнецком, осуждённый на 5 лет); А. И. Савкин (начальник СПО там же, осуждённый на 10 лет ИТЛ); С. С. Корпулев (помначальника отделения СПО УНКВД, осуждён в октябре 1938 г. на 5 лет ИТЛ); И. П. Шахов (оперработник Мариинского РО НКВД, за фабрикацию подписей в делах обвиняемых в 1938 г. был осуждён на 5 лет ИТЛ). Т. Ф. Бузунов, врид начальника Шегарского РО НКВД, арестованный за нарушения законности в 1938 г. и осуждённый к лишению свободы, избежал отправки на фронт и был использован по специальности: сначала работал в Асиновском лагпункте, а в 1945 г. был уже начальником оперчекотдела УНКВД по Томской области.
Амнистия коснулась и Г. К. Бекшаева, с февраля 1941 г. работавшего начальником Ахпунского лаготделения УИТЛК. Его за допущение смерти от голода 423 заключённых и доведение до крайнего истощения ещё 3.300 невольников 13 декабря 1941 г. сняли, арестовали и осудили в апреле 1942 г. на 3 года ИТЛ, но в 1943 г. Бекшаев был освобождён «по болезни» и направлен на фронт. Все эти чекисты благополучно пережили военные действия. 17
Война способствовала возвращению на оперработу многих лиц, давно её оставивших и считавшихся скомпрометированными. Уволенный в мае 1939 г. в запас начальник Венгеровского райотдела НКВД Л. П. Попов в июне 1941 г. был возвращён в НКВД, в 1942 г. за служебные преступления получил 5 лет лишения свободы, но в том
С. 270
же году добился снятия судимости. Начальник отделения особого отдела ГУГБ НКВД СибВО М. М. Акимов осенью 1939 г. был уволен в запас «за искажение методов ведения следствия и перегиб в оперативной работе», а в 1941 г. оказался призван на службу в НКВД в связи с началом войны. За два года он дослужился до поста начальника особого отдела 65-й стр. дивизии и в 1943 г. был уволен из НКВД за пьянство и разложение. Бывший оперативник-особист из Новосибирска Ф. М. Миков, работавший народным судьёй в Томске, сразу после начала войны был зачислен на должность старшего оперуполномоченного Сталинского горотдела НКВД. Несколько позднее в штат КРО был возвращён один из самых рьяных фальсификаторов эпохи террора А. В. Малозовский, уволенный из «органов» в 1939 г. с поста начальника отделения КРО. 18
Что касается нового набора в органы НКВД, то среди новоиспечённых чекистов оказалось много людей откровенно малограмотных. Впрочем, чекисты со стажем также вызывали критические отзывы со стороны начальства. В октябре 1940 г. обкомом ВКП(б) было рассмотрено дело оперуполномоченного Зыряновского райотдела НКВД (и одновременно члена обкома ВЛКСМ) С. М. Жарова в связи с обвинениями в избиении арестованных во время допросов, которые Жаров проводил в нетрезвом состоянии, и присвоении имущества арестованных. Секретарь партбюро УНКВД А. П. Зотов в марте 1941 г. был разоблачён как расхититель 3.152 руб. партвзносов и вскоре осуждён на 5 лет; его подчиненный инструктор М. П. Козлов получил по тем же обвинениям два года. Бюро Новосибирского обкома ВКП(б) 11 сентября 1941 г. рассмотрело вопрос о «морально-бытовом разложении» начальника Чулымского МРО НКГБ Г. А. Макаренко и начальника Чулымского РО НКВД Я. С. Чумакова. За пьянство с подчиненными и развал оперативной работы Макаренко и Чумаков были исключены из партии и осуждены. Однако все перечисленные выше экс-чекисты также вскоре очутились на фронте и добились снятия судимости. 19
Нелицеприятную оценку кадровому составу управления дали 27 октября 1941 г. руководители УНКВД. Глава управления М. Ф. Ковшук-Бекман резко критиковал деятельность бывших начальника отдела опертехники УНКГБ В. С. Судакова, начальника следчасти А. И. Соколова и руководителя Сталинского горотдела А. И. Льва, обвиняя их в развале работы. Судаков был отправлен на пенсию по инвалидности, Лев назначен в меньший горотдел – Ленинск-Кузнецкий,
С. 271
лишился должности и Соколов. Начальник КРО А. В. Шамарин заявил: «За полтора месяца у меня аппарат сменился несколько раз… Когда было слияние, то все кадры перепутали…» Отдел кадров получил свою порцию критики за то, что проводил изучение и выдвижение чекистских кадров формально, исключительно по анкетным данным. Ковшук-Бекман резюмировал: «Пополнение у нас слабое. Нужно подобрать хороших товарищей, имеющих высшее образование…» 20 Однако заметного повышения образовательного уровня чекистов в первые годы войны не произошло, так как лиц, имевших высшее образование, в НКВД-МГБ попадало немного вплоть до самых 1950-х.
Но начальствующий состав, в том числе низовой, имел довольно заметную прослойку лиц с образованием не ниже среднего. Одним из перспективных работников считался имевший незаконченное высшее образование контрразведчик Н. И. Дёшин, знавший немецкий язык. А. Г. Хусаинов, имевший высшее образование и поступивший в НКВД в 1940 г., работал в СПО и КРО. Л. А. Воронель, инженер завода им. В. П. Чкалова, в 1939 г. был мобилизован в органы «как имеющий большое желание работать в органах НКВД» и утверждён «для оперативного обслуживания завода». К 1944 г. он дослужился до помначальника КРО УНКГБ НСО. Достаточно высокий уровень технической подготовки был у работников радиостанции РС-71. Работники периферийных органов, напротив, имели более низкий уровень образования. 21
Заметной прослойкой в составе УНКВД являлись чекисты, эвакуированные в Новосибирск. В августе 1941 г. из Москвы прибыли старшие следователи Следчасти НКГБ СССР В. Г. Сериков, Е. И. Касаев, С. К. Подъёмщиков, следователи В. Г. Иванов и младший лейтенант ГБ Ромащенко, тут же приступившие к следствию по линии СПО. В ноябре в Новосибирск прибыл замначальника СПО НКВД по Одесской области С. И. Дрибинский (на аналогичную должность) и ряд других офицеров госбезопасности, эвакуированные из оккупированных областей СССР. Начальник следственной группы НКВД УССР А. М. Лесной вместе со следователями Н. А. Кравцом и И. Б. Губенко осенью 1941 г. также были эвакуированы в УНКВД НСО. «Латвийская следственная группа» из примерно 10 чел. была прикреплена к учётно-архивному отделу. «Мозырьская следственная группа» НКВД БССР тогда же была прикреплена к тюремному отделу. Большая часть эвакуированных ненадолго задержались в
С. 272
Новосибирске, но несколько оперативников впоследствии заняли видное место в аппарате следственного отдела: М. С. Ривкин (из Одессы), М. А. Серый (из Вильно). 22
Для мировоззрения работников госбезопасности описываемого периода характерно осознание своей структуры как государства в государстве. Ощущение чекистами себя особой кастой хорошо видно из слов начальника УНКВД Г. П. Кудинова, который за три недели до начала войны довёл до сведения подчинённых, что командующий войсками СибВО генерал-лейтенант С. А. Калинин «ориентировал меня», что «10 человек из наших работников, будучи в форме, на его приветствие при встречах не отвечали».
Но война в определённой степени нивелировала привилегии НКВД в части их материального обеспечения. Бытовые условия чекистов были весьма сложными. Даже те из них, кто жил в одном из лучших зданий Новосибирска – стоквартирном доме на ул. Серебренниковской – с конца 1941 г. более года из-за проблем в водоснабжении и отоплении не имели даже холодной воды и зимовали при комнатной температуре около 10 градусов тепла. Питание оперсостава в стенах управления отличалось довольно скверным качеством и в довоенный период, а в условиях войны оно гораздо более ухудшилось. Карточки полностью отоваривались только начальствующему составу (начальники отделов также дополнительно получали по 5 кг мяса и 80 яиц ежемесячно). Неоперативный состав питался значительно хуже. В 1942 г. сотрудниц 24-го (цензурного) отделения 2-го спецотдела УНКВД травили лапшой с червями, кислой капустой и щами с «запахом карболки и отвратительного вкуса», отчего в отделе периодически случались групповые отравления. Работникам особого отдела в январе 1942 г. начальник спецторга пенял за то, что они не желали делиться запасами своего ведомственного буфета с эвакуированными коллегами. 23
Начало военных действий оказало чрезвычайно существенное влияние на кадровую политику органов госбезопасности. Потребности военной контрразведки обусловили перелив оперработников из территориальных органов во фронтовые. Особый отдел СибВО стал настоящей фабрикой по производству специалистов в области военной контрразведки. В октябре 1940 г. его номенклатура, утверждаемая обкомом партии, состояла из начальника, двух его заместителей, 11 начальников отделений, двух начальников отделений гарнизонов, пяти заместителей начальников отделений, 14 старших оперуполномоченных
С. 273
и четырёх следователей. Майор госбезопасности А. П. Можин возглавлял особый отдел СибВО с конца 1938 по июнь 1941 г., затем он был отправлен в действующую армию. Его на некоторое время сменил политработник – полковой комиссар Никитин. Назначение на такую ответственную должность не чекиста отражало острейшую нехватку военных контрразведчиков в тылу.
Пополнение особого отдела СибВО в очень большой степени шло за счёт людей, не имевших отношения к оперативной работе. Так, работавший корреспондентом «Известий» по Новосибирской области И. Н. Филиппов уже в июне 1941 г. был назначен старшим оперуполномоченным, а затем старшим следователем особого отдела СибВО. В его мобилизации в НКВД сыграла свою роль, вероятно, работа в 20-е годы политруком пограничных частей. Экс-чекисты получали возможность сразу занимать руководящие должности: например, в июне 1941 г. в систему особых отделов взят бывший начальник Ойротского облотдела ОГПУ П. Ф. Аксёнов, до 1939 г. работавший председателем спецколлегии крайсуда и председателем новосибирского облсуда – в августе 1941 г. он стал начальником отделения особого отдела СибВО. В ноябре 1941 г. начальником отделения особого отдела СибВО назначили и М. Н. Буторина, бывшего руководителя УНКВД по Ойротской АО, уволенного из «органов» в 1939 г. 24
Разумеется, что после 100-часовых оперкурсов вчерашние офицеры, политработники и гражданские лица не могли превратиться в квалифицированных контрразведчиков. Но для них работа по выявлению вражеских агентов была больше формальной задачей. Целью особистов, количество которых выросло очень резко, было максимально возможное количество выявленных «врагов народа» в армии.
Рядового В. К. Загородникова новосибирские особисты в июле 1941 г. арестовали прямо в вагоне за то, что тот в пьяном виде угрожал командиру. Не доехавшему до германского фронта бывшему участнику советско-финской войны припомнили и разговоры о том, что «много побили финны наших», осудив за «терроризм» на 10 лет лагерей. Показательно дело на командира штабной батареи дислоцированной в Ленинске-Кузнецком 376-й стрелковой дивизии лейтенанта А. И. Гуркова, который побывал в окружении и неосторожно поделился с сослуживцами впечатлениями от немецкой армии: в захваченной деревне немцы загорали, питались вдоволь, чистили зубы и выглядели «очень культурно». За восхваление противника Гурков
С. 274
был в октябре 1941 г. арестован и осуждён на 8 лет лагерей. Добрались особисты и до неграмотного чернорабочего военного склада в Новосибирске К. Н. Горлова, обвинив его в декабре 1941 г. в пораженческой агитации (около года спустя он умер в новосибирской тюрьме). 25
Заметной стороной кадровой работы УНКВД стала подготовка сотен женщин к работе цензорами переписки действующей армии с тылом. Особенное внимание уделялось недопущению так называемых «отрицательных высказываний» в письмах, адресованных военнослужащим, так как считалось, что информация о колоссальных бытовых трудностях в тылу негативно скажется на боевом духе армии.
Работники УФСБ по Новосибирской области в книге «Призвание – Родине служить!» утверждают, что новосибирские чекисты в предвоенный и военный период успешно ликвидировали агентуру вражеских разведок. До осени 1937 г. в Новосибирске работали германское и японское консульства. Многолетний консул Гросскопф, которого в ПП ОГПУ – УНКВД Запсибкрая считали главным резидентом немецкой разведки, после возвращения в Германию работал в МИДе. Был ли разведчиком кто-либо из остальных сотрудников немецкого консульства, сказать затруднительно. О слабости наружного наблюдения со стороны немногочисленного (около дюжины сотрудников) аппарата оперативного отдела УНКВД свидетельствует заявление в начале 1938 г. одного из оперработников, который отмечал, что чекисты-«топтуны» были хорошо известны германским дипломатам: бывший секретарь консульства Кёстинг, который «вёл большую разведывательную работу на территории Новосибирской области… буквально знал каждого разведчика, ходил мимо них, снимал головной убор и кланялся, приговаривая, что «можете сегодня за мной не ходить, так как я идти сегодня никуда не намерен». 26
Следует учесть, что в аппарате консульства Германии работали осведомители госбезопасности (многолетний секретарь консульства В. Кремер трудился на ОГПУ-НКВД с 1924 г.), а практически весь обслуживающий персонал из числа советских граждан был завербован «органами». Но даже если и среди немецких граждан были работники нацистских спецслужб, то вряд ли их возможные агенты пережили массовый террор 1937 – 1938 гг., а после высылки всех дипломатов из Новосибирска какая-либо связь с оставшимися в Сибири лицами стала невозможной. Очень существенным контрразведывательным
С. 275
фактором стало сооружение перед войной в Новосибирске мощной радиостанции, подчинявшейся специальному отделу УНКВД, что позволяло надёжно пеленговать любые нелегальные передачи из сибирского региона.
Но в УНКВД исходили из того, что японо-германские шпионы действуют повсюду. В феврале 1941 г. новосибирские чекисты сообщали в Москву, что германская разведка сохранила «кадры своей старой законспирированной агентуры из числа бывших служащих различных торговых германских фирм в бывшей царской России и связей германского консульства, через которую ведётся как разведывательная работа, так и политическая пропаганда». За этими туманными формулировками стояла, в частности, липовая агентурная разработка на бывшего коммерсанта, торговавшего немецкими швейными машинками, С.И. Трунченкова, о судьбе которого будет рассказано ниже. 27
|
