Введение

За последние 10 лет проблемы сталинской репрессивной политики, достигавшей небывало высокого уровня жестокости, стали объектом многочисленных исследований. Однако, за редким исключением, историки традиционно рассматривают отдельные наиболее известные аспекты этой проблемы: раскулачивание, «большой террор», депортации народов и т.д., избегая более общего взгляда на неё.

В данный том вошли документы, характеризующие широкий спектр репрессивных мер, которые в течение четверти века способствовали пополнению населения ГУЛАГа: трудовых лагерей, трудовых колоний, спецпоселений. За пределами тома остались документы, отражающие некоторые другие формы государственного насилия при Сталине, например, массовый голод, достигший своего пика в 1932—1933 и 1946—1947 гг. Как известно, одной из главных причин голода была политика коллективизации и массового изъятия из деревни продовольствия, что позволяет рассматривать голод как своеобразную форму государственного террора. Голод не принёс пополнение ГУЛАГу в виде новых заключённых, но унёс миллионы жизней.

На сегодняшний день в связи с открытием многочисленных архивных фондов мы можем лучше обозначить различные направления и методы сталинской репрессивной политики. В течение длительного периода, который начался в конце 1920-х и закончился в середине 1950-х гг. (от «великого перелома», насильственной коллективизации и раскулачивания до постепенного, но всё же достаточно быстрого демонтажа системы ГУЛАГа), характерной чертой сталинских репрессий была как крайняя жестокость, так и непредсказуемость. Террор обрушивался на самые различные слои общества — от «кулаков», которые на самом деле представляли собой различные социальные группы, объединённые идеологическим ярлыком, народов, подвергающихся «коллективному наказанию», до так называемых «социально опасных элементов», «тунеядцев», «паникёров», колхозников, «ведущих паразитический образ жизни», и т.д.

Формы репрессий и их цели менялись в зависимости от внутренней и международной ситуации. Чередование судебных и внесудебных репрессий, узаконенного (разумеется, в рамках сталинских законов) террора, «нарушений социалистической законности» и кампаний по «устранению перегибов» составляли важный элемент функционирования сталинской карательной системы. Если в 1930-е гг. чаще всего прибегали к чрезвычайным формам юрисдикции, символом чего были знаменитые «тройки», то в послевоенный период наблюдалось беспрецедентное усиление репрессий со стороны органов юстиции. В то же время количество осуждённых по политическим статьям значительно сокращалось. В течение всего сталинского периода репрессивная машина то ускоряла ход, то резко тормозила. После массовых арестов наступали периоды амнистии, ГУЛАГ то пополнялся потоком новых осуждённых, то освобождал значительное количество людей.

Как уже было показано в литературе, массовые репрессии против широких слоёв общества порождали столь очевидную диспропорцию между правонарушениями, часто совершаемыми в безвыходной ситуации, и тяжестью наказания, что в конце концов репрессии стали вызывать противодействие даже со стороны тех чиновников, которые должны были проводить их в жизнь. Такие явления хотя и не объясняют полностью рассматриваемый феномен, но должны учитываться при изучении сталинского террора.

Первый том открывает серию публикаций по истории ГУЛАГа и имеет целью представить ключевые моменты и главные этапы эволюции репрессий, которые в течение четверти века способствовали отправке в лагеря или в ссылку около 25 млн мужчин, женщин и детей.

Вплоть до конца 1970-х гг. ведущие историки и политологи, специалисты по Советскому Союзу, основывали свои «советологические» исследования на постулатах тоталитаризма, т.е. исходя из того, что имеют дело с политическим режимом монолитного типа, легитимность которого исходит из идеологии. Государство рассматривалось как сверхмощное орудие абсолютного контроля за раздробленным обществом, превратившимся в покорную массу вследствие тотальной идеологической проработки постоянного и повседневного террора, осуществляемого вездесущей политической полицией. В такого рода системе террор и массовые репрессии были неотъемлемой принадлежностью самой системы.

В противовес данному «тоталитарному» пониманию истории некоторые историки-«ревизионисты» сделали акцент на трения, существовавшие между конкурирующими друг с другом администрациями, на противоречия между центральным и региональным руководством, между местными чиновниками и населением. Многие «ревизионистские» историки считают, что Сталин не обладал той абсолютной властью, которую ему приписывают, и что террор был частично стихийным процессом. Например, исключительный размах политических репрессий в 1937—1938 гг., по их мнению, был вызван неконтролируемыми действиями местного аппарата, который желая отвести удар от себя, направил террор против многочисленных «козлов отпущения».

После того, как был разрешён доступ к архивам, крайние позиции стали неприемлемыми, равно как и минимизация роли Сталина в ходе проведения «Великого Террора» и, наоборот, систематическое увеличение числа жертв сталинизма.

Раскулачивание и репрессии начала 1930-х гг.

Первая часть книги посвящена в основном великому наступлению на крестьянство, начавшемуся с 1930 г. Насильственная коллективизация и раскулачивание привели к настоящей войне, которую государство объявило крестьянству. Речь шла не о простой экспроприации или аресте небольшого количества кулаков. С этого времени начался длительный процесс «раскрестьянивания», который привёл к коренному изменению культуры, образа жизни и психологии крестьян.

…Несмотря на резкий рост крестьянских выступлений, власти на местах ни разу не потеряли контроля над ситуацией. Несмотря на то, что значительное количество сельских коммунистов критиковало новый политический курс, начиная с сентября 1929 г. ОГПУ начало повсеместно принимать «превентивные» меры: арестовывались так называемые «зачинщики» из крестьян, а также и все «потенциальные противники» готовящейся коллективизации. В течение нескольких месяцев было арестовано около 100 тыс. человек. Это была самая широкая волна репрессий в деревне со времён гражданской войны.

На таком фоне 27 июня 1929 г. правительство приняло решение, которое имело далеко идущие последствия для формирования ГУЛАГа. Согласно этому решению, все заключённые, осуждённые на срок более трёх лет, должны были переводиться в трудовые лагеря, имеющие целью освоение природных богатств восточных и северных регионов страны. В условиях пятилетнего плана вопросы распределения рабочей силы приобретали особое значение. Руководитель ОГПУ Менжинский и его заместитель Ягода вполне осознавали эту задачу. С лета 1929 г. они разработали поразительный по смелости план «колонизации» Нарымской области в Западной Сибири. Основные стратегические планы по раскулачиванию были приняты в соответствии с конкретными задачами. Считалось, что таким образом можно было убить двух зайцев: нейтрализовать сопротивление крестьян коллективизации, устрашая их перспективой лагерей, и одновременно освоить большие труднодоступные пространства страны, заселив их принудительной рабочей силой.

Посёлок спецпереселенцев. В каждой избе жило по несколько семей. Сургутский район. 1930 г.

Благодаря почти ежедневным сводкам различных служб ОГПУ, проводящим оперативные действия, мы обладаем на сегодняшний день значительным количеством статистических данных о числе раскулаченных «первой категории» (резолюция Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 г. определяла их как «контрреволюционный актив»). Представителей этой категории надлежало немедленно арестовывать, отправлять в лагеря или расстреливать. К кулакам «второй категории» (их определяли как активно выступающих против коллективизации) применялись массовые депортации вместе с семьями.

Характерной чертой директив, исходящих от руководящих инстанций (Политбюро, ЦИК, СНК, ОГПУ), касающихся форм проведения «ликвидации кулачества как класса», является существование принципа квот — доведения «примерных лимитов» на аресты «кулаков» первой и второй категорий, а также депортации по регионам.

Начальство из ОГПУ мечтало о проведении чёткой операции с «твёрдыми заданиями», однако раскулачивание превратилось в хаотичный и почти полностью бесконтрольный процесс. Все задания были перевыполнены за несколько месяцев. Согласно постановлению Политбюро ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» от 30 января 1930 г. следовало арестовать 60 тыс. «кулаков» первой категории. В конце апреля 1930 г. их было арестовано более 140 тыс. К 1 октября 1930 г. — более 283 тыс. Некоторые сводки указывают на крайнее разнообразие арестованных в качестве «кулаков первой категории». Определение категорий, представленное в документах ОГПУ, было весьма неточным и произвольным, и по ним невозможно определить социальный состав жертв репрессий, пополнивших первые контингенты заключённых, направленных в лагеря. Что касается «кулаков второй категории», документы с потрясающей очевидностью свидетельствуют об отсутствии какой-либо координации между операциями по высылке, проводимыми ОГПУ, и устройством депортированных на местах, что зависело от местного начальства, которое не могло справиться со своими обязанностями.

Результаты такого отсутствия предвидения оказались катастрофическими. Даже В.Н.Толмачёв, народный комиссар внутренних дел РСФСР, ужаснулся при виде страшных условий жизни ссыльных, предоставленных самим себе, вынужденных жить в землянках или бараках, разлучённых с семьями, подвергавшихся болезням и эпидемиям, которые тысячами уносили жизни малолетних детей. Даже с точки зрения «экономической рентабельности» такого рода «раскулачивание» наносило большой урон. Только малая часть «раскулаченных», всего лишь несколько процентов, занималась производительным трудом, в основном это были лесозаготовки. Пользуясь царящим хаосом, сотни тысяч депортированных «кулаков» разбежались. В целом с 1930 по 1931 г. по меньшей мере полмиллиона ссыльных, т.е. примерно один человек из четырёх, убежали или умерли.

Летом 1932 г., спустя два года после коллективизации, наступил кульминационный момент: экономические и социальные трудности достигают наивысшей точки как на селе, где проходит «фронт заготовок», так и в городах, снабжение которых становится всё хуже. У руководящих кадров происходит смена образа «врага» — с «классового фронта» в плоскость противостояния государственности и социальной стихии. Ситуация становится весьма напряжённой. На первый план выдвигалась необходимость обеспечения заготовок. Именно тогда издаётся постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». Теперь считалось, что «общественная собственность является основой советского строя, она священна и неприкосновенна», все, кто посягают на неё, должны считаться «врагами народа», и с ними нужно поступать соответственно.
За кражу товаров на транспорте, за кражу колхозного и кооперативного имущества приговаривали к смертной казни. А в случае смягчающих обстоятельств — к 10 годам лишения свободы, с конфискацией имущества.

Расчётная книжка спецпереселенца

Репрессии «на деревенском фронте» достигли апогея в первые месяцы 1933 г. В секретной инструкции от 8 мая 1933 г. за подписью Молотова и Сталина говорилось: «Арестовывают председатели колхозов и члены правлений колхозов. Арестовывают председатели сельсоветов и секретари ячеек. Арестовывают районные и краевые уполномоченные. Арестовывают все, кому только не лень...». Этот разгул арестов привёл к перегрузке мест заключения — более 800 тыс. человек оказались в местах заключения НКЮ, ОГПУ, Главного управления милиции, рассчитанных всего лишь на 200 тыс. мест!

Была начата процедура пересмотра судимостей, вынесенных по этому закону до 1 января 1935 г. За шесть месяцев было пересмотрено более 115 тыс. дел. В 80% случаев специально созданные комиссии пришли к выводу, что применение закона от 7 августа было необоснованным. Около 37 тыс. человек были освобождены из заключения.

Выездная сессия окружного суда слушает очередное дело на селе. 1931—1932 гг.

По известным сегодня документам можно отчётливо представить, каковы были последствия применения этого одного из самых жестоких репрессивных законов сталинской эпохи, что позволяет, в свою очередь, лучше понять характерные особенности репрессивной политики 1930-х гг., а также ту решающую роль, которую играл в определении этой политики сам Сталин. Именно Сталин составил текст закона от 7 августа, а затем лично отслеживал и проверял его исполнение.

Для того чтобы поставить заслон этому массовому исходу из деревень, который грозил разрушить с большим трудом налаженную систему карточного распределения, установившуюся в городах с 1929 г. (и которая к концу 1932 г. охватывала уже не 26 млн, как в начале 1930 г., а 40 млн горожан), правительство начало в конце 1932 г. широкую кампанию паспортизации горожан. Паспорт должен был заменить все другие удостоверения личности, выдаваемые до сих пор разными властями. Паспортный режим имел целью «очистить Москву и Ленинград и другие крупные города СССР от пришлых элементов, не связанных с производством или административной работой, а также очистить города от кулацких преступных и антисоциальных элементов, скрывающихся в городах». В связи с паспортизацией широко применялись депортации из городов, чистки городов от той части населения, которая определялась как «социально чуждые» или «социально опасные элементы». Постепенно развитие полицейского аппарата, слежка за людьми, исключёнными из общества, или маргиналами, достигла невиданных размеров.

Согласно инструкции СНК СССР от 14 января 1933 г. определялось 7 категорий лиц, подлежащих высылке из режимных городов. Этот список был весьма разнородным. В нём можно было встретить «лиц, не занятых социально полезным трудом», так называемых «лишенцев», а также «лиц, осуждённых к лишению свободы или высылке». Весь этот разнообразный контингент «лишних элементов», желающих устроиться в крупных городах — витринах социализма или в крупных промышленных центрах, имеющих важное стратегическое значение, оказался теперь под угрозой. Бюрократические процедуры по получению паспорта были весьма сложными. Некоторое время спустя паспортный отдел ГУРКМ НКВД СССР представит итоговый документ о проведении паспортизации, который свидетельствует о значительном размахе данной репрессивной кампании, затронувшей несколько сот тысяч человек. По некоторым внутренним циркулярам (от 13 августа 1933 г., от 9 мая 1935 г.) можно проследить, как полицейские службы постепенно ужесточают наказания, применяемые к различным категориям «нарушителей паспортного режима». Эти меры шли от запрета на проживание в 30 городах «соцвредных элементов», вплоть до высылки их в лагеря на 3, а то и на 5 лет.

Что касается НКВД, во главе которого стоял Г.Г.Ягода, для него борьба с различными формами социального беспорядка, начиная с самых незначительных форм спекуляции и кончая бандитизмом, борьбой с хулиганством, детской преступностью, приобретала такое же значение, как и искоренение политических уклонов. К середине 1930-х гг. «соцвредные элементы» составляли основной контингент узников ГУЛАГа. Их число было не намного меньше «контрреволюционеров», приговорённых по 58-й статье УК.

Наконец, 7 апреля 1935 г. было принято постановление ЦИК и СНК СССР, согласно которому предписывалось «привлекать к уголовному суду, с применением всех мер уголовного наказания, несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, уличённых в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытках к убийству». Сталин лично исправил, значительно ужесточив, проект документа, подготовленного А.Я.Вышинским. Несколько дней спустя после опубликования постановления Политбюро отослало в Прокуратуру секретный циркуляр, в котором уточнялось, что среди санкций, применяемых к несовершеннолетним, может быть также и «высшая мера социальной защиты — расстрел». В течение последующих лет количество осуждённых несовершеннолетних от 12 до 16 лет постоянно росло (в 1935 г. их было менее 7  тыс., а в 1938 г. — более 20 тыс.).

Значительная группа публикуемых документов отражает дебаты, а подчас и острые конфликты, которые происходили между различными инстанциями, проводившими в жизнь законодательную и репрессивную политику государства, а именно: ОГПУ, НКВД, Прокуратурой, Наркомюстом СССР.

Комендант и сотрудники советского концлагеря. 1924—1928 гг.

Среди проблем, вызвавших наиболее ожесточённые дебаты, было определение понятия «контрреволюционная агитация» и назначение мер наказания за нее (ст. 58—10 УК). Данный вопрос приобрёл особую актуальность после убийства С.М.Кирова, после которого последовала волна комментариев и высказываний, народ откровенно выражал своё удовлетворение случившимся.