КУПИТЬ
С.В. Марков. Покинутая Царская Семья
К нам в комнату больше вторжений не было. Мы с К. решили переждать в вестибюле стрельбу, которая стала постепенно стихать. Нас очень безпокоила судьба Китицына, Тилли и других наших друзей и знакомых, о местопребывании которых мы не имели никакого представления.
Часов около 11 утра мы спустились во второй этаж. К большому моему счастью, я нашел Ольгу К., мою сводную сестру, у себя в номере. У нее собрались, кажется, все, кто чудом, как и мы, остались в "Астории", в том числе и лейб-гвардии 4-го Стрелкового Императорской Фамилии полка полковник барон Притвиц, генерал, фамилии которого не помню, несколько дам и человек 6-7 офицеров. Через некоторое время пришел корнет П. с большим шрамом и синяком на правой щеке. Оказалось, что его ударил прикладом какой-то солдат за то, что он пытался помочь знакомому генералу инвалиду, на которого с оскорблениями набросилась толпа, когда последний выходил на улицу.
Настроение у всех было подавленное и угнетенное. Мне было жалко смотреть на Притвица, до того он осунулся за это трагическое утро. Георгиевское оружие у него было отобрано. Он мрачно сидел в углу на кресле и украдкой вытирал набегавшие слезы.
О хлебе насущном позаботился гражданин-матрос, получивший синенькую на чай и приволокший из разгромленного погреба фунта три-четыре зернистой икры, наваленной прямо на чайные подносы, и несколько банок консервов. Матрос этот, слонявшийся без дела по коридору, оказался недурным малым и очень быстро освоился со своей неожиданной ролью посыльного при господах.
После столь оригинального завтрака все немного повеселели, и дамы наши хоть немного пришли в себя от пережитого волнения.
Я решил спуститься вниз, чтобы посмотреть, что там делается. В первом этаже меня поймал французский офицер и, волнуясь, заявил, что я должен оградить его от солдат, грабящих его номер. Я бросился с ним в его комнату. В ней два солдата преспокойно вынимали из шкапа, что им под руку попадало, третий финским ножом взрезывал большой кожаный чемодан. В негодовании я крикнул:
- Братцы, что вы делаете? Ведь здесь французский офицер живет?
- Ну и шта? Раз офицер, так его и туда!
Эта непечатная ругань была мне ответом. Самообладание покинуло меня и, развернувшись что было мочи, я не ударил, нет, а именно двинул ближе стоящего солдата по уху... Все это могло окончиться как для меня, так и для француза печально. Но участь сражения была решена неожиданным появлением здоровенного боцмана и вестового лейтенанта. Солдаты, увидев подоспевшую подмогу, как ошпаренные, выскочили из комнаты, напутствуемые здоровенными тумаками молодчины боцмана.
Провожаемый безконечными благодарностями лейтенанта, я спустился в вестибюль.
Глазам моим представилась чарующая картина, плод творчества освобожденного от 300-летнего произвола народа...
Все окна и витрины были разбиты вдребезги, в щепы была разнесена огромная входная дверь-вертушка, бюро швейцара разбито, не осталось ни одного целого стола, стула, кресла и вообще какой-нибудь мебели, в изобилии наполнявшей ранее элегантный вестибюль и холл. Даже трубы парового отопления были вырваны из своих гнезд, часть мраморной облицовки стен была сорвана и разбита на куски...
Все внутренние двери были сорваны с петель и представляли собой обломки. Даже большинство люстр было уничтожено стрельбой в потолок, и стеклянная пыль от них буквально покрывала заваленный обломками пол, покрытый и без того на целую четверть грудами зеркального стекла, щепками, обрывками материи, кожей клубных кресел, от которых виднелись только одни голые остовы. Куски мрамора со стен и из пола, который тоже во многих местах был разбит ломами, валялись вокруг.
Соседние залы были также обращены в груды развалин. Пьяная толпа полуоборванных штатских, каких-то баб и солдат всех полков слонялась по нижнему этажу и доламывала последнее, что случайно осталось еще в целости... Слышалась площадная брань, смешанная с криками вроде:
- Довольно, сучьи дети, на своих ж... посидели, теперь и наша пора гулять пришла! - и т. д. в том же духе.
Матросы стояли около дверей и окон и пытались не впускать никого с улицы, но из этого ничего не выходило.
Я прошел в ресторан. Там картина была еще плачевнее. Громадный буфет был повален на пол и разбит топорами! От столов и стульев и помину не было, только мелкие щепки покрывали пол вперемешку с кусками красного ковра, покрывавшего зал ресторана. Инструменты балалаечного оркестра не избегли общей участи: от них осталось одно воспоминание в виде грифов, да и то сломанных на две-три части. Посуда была вся переколочена.
При моем появлении толпа доканчивала металлический сервиз... Каждая ложка, каждая вилка, соусник и прочее ломалось и коверкалось поштучно! Я не верил глазам своим, до того все виденное мною было кошмарно, дико и нелепо!
Двери в кухню и в погреб были выломаны. Оттуда поминутно вылезал мертвецки пьяный разнообразный сброд. Несколько человек уже валялось на полу в безчувственном состоянии.
Любопытство одолело меня, и я с трудом пробрался в погреб. Он был по щиколотку залит вином, водкой, шампанским и различными соусами. Это была какая-то клейкая коричнево-бурая жижа.
У винного отделения толпилась кучка людей. В самом же отделении несколько солдат с видом знатоков-дегустаторов отбивали об стол горлышки бутылок. Белое и красное столовое вино, как неприемлемое, пренебрежительно бросалось на землю, коньяк и водки отдавались толпе и тут же выпивались. Более расчетливые лазали по продуктному отделу и набивали себе карманы омарами, ананасами, сырами, пате де фуа гра и другими деликатесами. Громадная жестянка с зернистой икрой была вывалена прямо на стол, и несколько солдат суповыми разливными ложками уписывали ее за обе щеки.
В одном из безчисленных переходов я наткнулся на полутрупы, опившиеся и валявшиеся в этой грязной бурде.
Вдоволь насладившись этой единственной в своем роде картиной, я снова выбрался в ресторан.
В зале я застал поручика К. с несколькими боцманами (в том числе и с тем, который вызволил меня у француза) и унтер-офицерами, весьма энергично занимавшегося наведением хоть какого-нибудь порядка в вестибюле. Я присоединился к нему и приказал немедленно завалить вход в подвал остатками буфетной стойки, оставив в преисподней виденных мною гурманов...
Потом мы попытались выгнать всю лишнюю публику на улицу, но это удавалось плохо, матросы уже вышли из повиновения и халатно относились к делу.
В это время раздался звон шпор, и в вестибюль вошла справа по два в большем порядке батарея Михайловского Артиллерийского Училища. На всех офицерах и юнкерах красовались огромные красные банты!..
Оказалось, что Училище успело уже сходить на поклон к товарищу Родзянко и там исполнилось красной благодати! Батарея тоже пришла на водворение порядка в "Астории".
Батарейный командир, видя наши тщетные попытки сдержать натиск толпы на гостиницу, при помощи своих юнкеров в пять минут очистили весь нижний этаж от толкавшегося в нем сброда. Он попросил К. и меня, как знающих план отеля, взять на себя обыск и очистку второго и третьего этажей, так что я, получив под команду 15 юнкеров, сделался чем-то вроде коменданта 3-го этажа.
Вскоре мне удалось навести относительный порядок: солдат и несколько штатских, продолжавших слоняться по номерам и коридорам, я приказал без всяких разговоров выбросить на лестницу, откуда их передали в работу второму этажу и т. д. до самого низа...
Часов около семи вечера по гостинице с быстротой молнии разнесся слух, что кто-то откуда-то собирается обстреливать "Асторию" из артиллерийских орудий.
Слух этот был явно паническим и не проверенным. Говорили, что взбунтовался какой-то крейсер на Неве.
Училищное начальство немедленно собрало юнкеров, и вскоре батарея покинула гостиницу, оставив нас на произвол судьбы... Мы же, оставшиеся, решили, что и нам нечего делать в этом уютном уголке. | 
