В разрушенном и обезлюдевшем поселке Хрящеватое поставлен памятник, на котором выбиты имена погибших жителей. Всего 34 имени.[i] Таких выжженных, больше похожих на кладбища поселков и маленьких городов на Донбассе много, и о каждом можно писать свою страшную и горькую летопись…

Показания свидетелей

«К нам в школу, где я преподавала русский язык и литературу, на День Победы приходили ветераны Великой Отечественной войны, рассказывали о героизме, жертвах и разрушениях. Но это была история. Хоть и наша родная, но прошедшая.

А теперь война ворвалась в наши дома. Начиная со 2 февраля, эти фашисты постоянно обстреливают наш город. Причем прицельно бьют по городской больнице, по школе, детским садам, по техникуму, по котельной. На рынке разрушили строительный магазин.

Били и по рудоуправлению. Сгорел «БелАЗ» и другая техника.

Вражеский снаряд попал в дом в микрорайоне Чкаловский. Погибла женщина 45 лет, а дочь и муж были ранены. Тогда же погиб рабочий рудоуправления, который как раз шел с работы домой.

Еще раньше были убиты две девушки. Украинские каратели ведут себя подло: чтобы люди не могли как-то приспособиться к периодичности обстрелов, ведут беспорядочную стрельбу. То в четыре утра, то в пять, то в семь…

Вчера снаряд попал еще в один дом возле рудоуправления. Погиб 50-летний мужчина, а другого буквально разорвало.

Если уж мы, взрослые, страшно переживаем, то что уж о детях говорить! Мой старший внук с трех лет не уставал повторять: «Как хорошо жить на свете!». А теперь, после обстрелов с тоской в глазах спрашивает: «Бабушка, есть же на свете что-то хорошее?»

Ему семь лет, а у него уже из-за этих обстрелов нервный тик и на нервной почве начинается астма.

Этажом выше над нами жила семья с четырьмя маленькими детьми. Как они кричали во время обстрелов — словами не передать. Кто ответит за все эти злодейства?

Не могу поверить до сих пор, что в двадцать первом веке возможно такое, узаконенное государством Украина, массовое убийство людей.

Одних детей убили, у других забрали детство. Только в нашем городке Комсомольское в первых числах февраля были разрушены около 70 домов. Сейчас, наверное, уже больше.

По соседству с нами взрывом убиты молодые супруги. На руках у старенького дедушки остались малые дети. Что ему теперь делать?

Как объяснить детям, за что нас убивают? Да разве только детям? Моя тетя живет в Полтаве. Еще до нашего бегства из-под огня мы разговаривали с ней по телефону, и она на полном серьезе спросила: «А может, и правда это Советский Союз напал на Германию, и нас неправильно истории учили?»

Насколько же нацистская пропаганда зомбировала людей! Мой отец — грек, а мама украинка. Сама же я себя читаю русской — по языку, культуре и убеждениям. Меня за это решили казнить?

Елена, жительница г. Комсомольское».[ii]

В поселке Спартак, расположенном недалеко от Донецкого аэропорта, с начала конфликта погибли около 100 мирных жителей. За этот же срок были ранены около 400-500 человек, в том числе несовершеннолетние. К лету 2015-го в поселке осталось 80 человек, среди них двое детей восьми и 14 лет, а также двое лежачих пожилых жителей. До войны в Спартаке жили 3-5 тысяч человек. Весной люди начали возвращаться, но многим оказалось негде ночевать, их дома были разрушены, и они приходили утром и уходили из поселка до наступления темноты. Гибнуть от обстрелов люди продолжали и в эти весенне-летние дни декларируемого «перемирия».

Очередное «перемирие» вступило в силу после освобождения Дебальцева, накануне которого ВСУ особенно яростно обстреливали Донецк, Луганск, Горловку, Енакиево и другие города Донбасса.

Кровавая зима 2015-го осталась позади, наложив на все свой страшный отпечаток.

Показания свидетелей

«Донецк. За последний год этот город стал почти родным. Я чувствую себя здесь, как дома. Я сопереживаю все его радости и горести. Горестей в последнее время, к сожалению, все больше. Война…

Когда я уезжал отсюда в последний раз, земля буквально тряслась от взрывов, снаряды долетали даже до центра города. Невозможно было спокойно уснуть под рев ГРАДов и свист мин. Невозможно было ходить по улицам без страха, что ты выходишь из дому в последний раз в жизни. Невозможно было жить. Но люди жили. Конечно, некогда миллионный город сильно опустел – кто мог, уехал. Кто не смог и не захотел – остался. И научился выживать в этих новых условиях. Не думать о смерти. Жить, как жили, ведь жизнь продолжается, даже когда смерть ежесекундно буквально витает в воздухе.

Когда я уезжал, районы, прилегающие к аэропорту, буквально засыпало огнем и сталью. Каждый день лилась кровь, каждый выстрел уносил чью-то жизнь и не одну. Стреляли по домам, по троллейбусам, по людям на остановках. Варварские обстрелы Донецка стали настолько невыносимы, что ополченцам не оставалось ничего, кроме как выбивать карателей из аэропорта любой ценой. И выбили. А потом был «Минск-2», но он на то и был «Минском-2», чтобы стать не более, чем римейком к «Минску-1». И новое перемирие мало чем отличается от предыдущего.

Нет, конечно, пришло некоторое облегчение. Первое, что меня поразило, когда я вернулся в Донецк – тишина. Нет, не гробовая, обычный шум большого города. Но не было той кошмарной какофонии свиста, уханья и глухих ударов, сотрясающих землю, которую я круглосуточно слушал зимой, научившись таки засыпать и под эту «музыку». Впрочем, тишина на войне всегда обманчива – стоит только приблизиться к железнодорожному вокзалу или Киевскому проспекту, ведущему в аэропорт. ГРАДов не слышно, но минометы и ствольная артиллерия работают практически не умолкая, то тут, то там к ним присоединяется глухая трель крупнокалиберных пулеметов…

И вот я снова в Путиловке. Еще осенью я мучился вопросом: как оставшиеся здесь жители будут зимовать. В большинстве домов нет ни воды, ни света. Даже окон нет – все повышибало. И вот зима прошла, в Донбассе весна, снег давно сошел, и даже ночные температуры редко опускаются чуть ниже нуля. Но у местных жителей проблем нет. Потому что здесь не осталось жителей. Практически. Большинство из тех, кто не уехал, давно живут в подвалах. Уже скоро год как. Страшно оставлять свои квартиры со всем имуществом, но оставаться в них еще страшнее.

Это зона. Чернобыль. Хотя нет, Чернобыль разрушается естественным ходом времени, а не варварством взбесившегося человеческого разума, поклоняющегося богу войны. Тем не менее, ощущение, что идешь по городу- призраку. Стекла уцелели только там, где их заклеили скотчем крест-накрест. Большая часть квартир зияют черными проемами вместо окон, сквозь осколки стекла на ветру полощутся шторы, словно намокшие потрепанные флаги забытых и исчезнувших полков.

Кое-где нет балконов – их попросту снесло взрывами. Или огромные дыры зияют в стенах, словно какой-то хирург-садист срезал кожу вместе с куском мяса. И сквозь эти дыры можно увидеть, чем жили хозяева, увидеть быт обычной донецкой семьи. Небогатый. Тем более, ценные вещи многие постарались увезти. Мародеры по-прежнему бесчинствуют, несмотря на страх неотвратимого наказания.

Дома-призраки. Страшно. Ни души. Хотя - не совсем. Во дворах дежурят бойцы «Востока» и «Сомали». Следят, чтобы мародеры не шастали. Убирают мусор, жгут прошлогоднюю листву. Мусора много, слишком много, коммунальщики и ополченцы не справляются. На дорогах вместе с мусором лежат трупы собак. Апокалипсис здесь и сейчас.

Ополченцы греются у железных бочек, в которых разводят костры. Тут же готовят еду. Это пост, на котором им стоять и стоять. Возвращаясь в центр Донецка, где жизнь идет своим чередом, а золотая молодежь, как и до войны, праздно проводит выходные в ресторанах, я думаю об этих ребятах, с кем мы курили и грелись у костра. Они тоже местные, того же возраста. Но они избрали себе другую судьбу. Таковы реалии любой войны: кто-то ежесекундно рискует жизнью, а кто-то жизнь прожигает. Вопрос «Почему вы не в ополчении» по отношению к прожигателям неуместен. Так было, и так будет. Мне довелось собственными глазами убедиться, что слова о ежесекундном риске не просто пафос - при мне со стороны Авдеевки дважды прилетает из подствольника. Бойцы не обращают внимания: это рядом, но не в них. Они умеют определять: что, куда, откуда. «Укропы» от нечего делать стреляют наугад, или просто напоминают о себе. Просто так. Это обыденность.

На следующий день еду в поселок Октябрьский. Это, наверное, самая ярка иллюстрация этой войны в пределах столицы ДНР. Поселок начинается сразу за железнодорожным вокзалом. В основном, это частный сектор. Выглядит сюрреалистично на фоне современного здания вокзала, которое отгрохали к ЕВРО-2012 – огромный павильон, полностью застекленный. Странно, несмотря на жестокие обстрелы этого района, все стекла на месте.

Когда-то это было оживленное место. Работали кафе, магазины, за вокзалом располагалась автостанция. Сейчас все в запустении. У меня не в первый раз возникает ассоциация с заброшенными олимпийскими объектами Сараево, отстроенными для многочисленных гостей со всего мира. Там тоже все пришло в запустение. И там тоже была война…

Колхозный проспект – одна из крупнейших улиц района. Когда-то по ней ходили троллейбусы. Сейчас оборванные провода уныло свисают со столбов. Дорога завалена мусором и все теми же собачьими трупами. Их просто некому убирать. Люди живут только в начале проспекта. Тут еще есть многоэтажные дома. Правда, почти все пустые – с выбитыми стеклами, изуродованными балконами, покореженными подъездами. Кое-где железные двери подъездов буквально сорваны с петель взрывами. Немногочисленные местные жители рассказывают, что взрывной волной вырывало стальные двери квартир, скомкав их, словно листы бумаги. Даже у холодильников на кухнях двери вышибало.

Вот школа. Цела, но сильно посечена осколками. Хочется верить, что в момент взрывов детей тут уже не было. Рядом остов сгоревшей «Газели»…

Проспект упирается в улицу Стратонавтов. Это уже граница жизни и смерти. Дальше – аэропорт, там не смолкает стрекот и вой орудий. Дальше ходить не рекомендуется, если вы не самоубийца. Если долетает из подствольников, что уж говорить о снайперских пулях. Впрочем, в этих местах вообще не рекомендуется ходить. Даже журналистам, если вы не в составе группы на машине в каске и бронежилете. Живых людей тут нет. И нормальному человеку делать тут нечего.

Сама улица Стратонавтов просто идеальная иллюстрация к игре про сталкеров. Но это не игра. Ни бронежилета, ни каски, ни машины сопровождения, как у репортеров центрального телевидения. Ты тут совсем один, беззащитный перед пулями и осколками. А по осколкам ты буквально идешь. Они разного размера, разной формы, но каждый из них это смерть. Дорога ими просто усыпана. Наверное, если бы их можно было сдать на металлолом, можно было бы получить серьезное вознаграждение. Тонны и тонны страшного обугленного металла с острыми зазубринами. И еще гильзы от крупнокалиберного пулемета и куски «рубашек» от гранат. Чуть ли не заново учусь ходить, внимательно глядя под ноги…

О том, что здесь собирались встретить и встречали жестокого врага, говорят и многочисленные окопы и траншеи вдоль дороги. Многие уже затоплены водой и завалены мусором. Много воронок.

Мусор, как я говорил, практически никто не убирает. По этой улице непросто проехать на машине – она завалена поваленными, вырванными с корнем деревьями и столбами, сваленными в беспорядочные кучи троллейбусными проводами и проводами электропередач, помятыми и прострелянными дорожными знаками. Света тут нет, разумеется, как нет воды и газа. Да и зачем? Жителей тут немного, исключительно пенсионеры. Угрюмый старик пытается разгрести мусор перед своим участком. Бабка с собакой роется в помойке в надежде найти что-то ценное. Узнав, что я журналист из Москвы, просит сфотографировать то, что осталось от ее дома, очень расстраивается, узнав, что фотографии будут только цифровыми, не совсем, впрочем, понимая, что это значит.

Вот разгромленная и покинутая бензоколонка. Сколько я таких видел в Абхазии, там они уже давно обросли буйной южной растительностью. Неужели и здесь будет то же самое? И словно над полем битвы, кружат вороны, нарушая тишину своими криками, словно предупреждая случайного путника: не ходи туда. Там смерть! Неожиданно раздается страшный скрежет. Оборачиваюсь, думая увидеть… нет, не хочу даже думать. Это просто покачивается и поскрипывает на ветру покореженный металл – лохмотья биллборда. Завораживает и пугает. Как в фильме ужасов.

Билборды, рекламные вывески напоминают о том, что когда-то тут была совсем другая жизнь. Настоящая жизнь. Жизнь, а не смерть. Магазины: продуктовые, стройматериалы, садовый инвентарь, шиномонтаж. Все заброшено, разрушено и сожжено. Реклама на покореженных, кое-где всмятку смятых остановках. Предлагают стоматологические услуги, услуги ломбарда, такси, клубы, кафе, афиши кинотеатров. Кому это теперь нужно? Прежний мир ушел отсюда вместе с цивилизацией. Остались только бродячие собаки. Их здесь вообще много. Но если у вокзала их еще подкармливают сердобольные прохожие, то здесь они бегают сильно отощавшими. Хозяева или погибли, или уехали, бросив их. И теперь их питомцы обречены. Тех, кому повезет не быть порванными в клочья осколками, в итоге ждет голодная смерть. Так что неизвестно еще, кому «повезет»…

Вот угрюмый синий куб магазина METRO. Когда–то тут кипела жизнь, и покупатели со всего города съезжались сюда на машинах, чтобы выйти из огромных дверей гипермаркета с нагруженными тележками. Сюда заходили пассажиры, улетавшие из аэропорта Донецка. Вот он тут виднеется в нескольких сотнях метров – очень красивое здание, построенное опять же к ЕВРО-2012 для приема иностранных гостей. Отсюда в феврале прошлого года пытался улететь Янукович. Теперь отсюда не улетит никто и никогда. Разве что вертикально в небо – к праотцам. Аэропорта нет, а новый терминал скорее напоминает чернобыльский реактор – огромный бесформенный кусок покореженного металла и бетона, в котором с трудом угадывается творение человеческих рук, этими же руками и терзаемое в течение полугода и в итоге уничтоженное.

Дома. Господи, если это можно назвать домами. Ни одного целого! Ни одного! Руины, в которых с трудом угадываются жилые постройки. Есть относительно «целые» - иссеченные осколками, с разрушенной крышей. Но в большинстве своем бесформенная груда кирпича и шифера. И обожженные печные трубы, как в Хатыни. Сгоревшие автомобили во дворах. Большинство домов уже невозможно отстроить. Тут все нужно снести к чертовой матери и построить новый поселок. С нуля. Хотя лучше на новом месте, чтобы убить эту кошмарную память, чтобы и следов в сознании не осталось от этого ужаса. Я закрываю глаза и пытаюсь представить себе тот ад, который пережила эта земля. И не могу. Перед глазами только апокалиптическая картинка из «Терминатора», где огромная железная машина едет по земле, усеянной черепами и остатками былого мира, сея смерть среди тех немногочисленных живых существ, которые еще не легли в эту землю. Наверное, так все и было. Ад! Чистилище! Я не был в Грозном зимой 1995, но фильм с одноименным названием показывает невероятно похожую картину.

Пройти всю улицу мне не удается. На блок-посту долго рассматривают мои документы и крутят пальцем у виска. Пешком и без сопровождения нельзя. «Если ты, парень, камикадзе, иди лучше к нам» - шутят ополченцы. «А пока ты гражданский, иди-ка ты отсюда, пока цел, слышишь, «укропы» музыку крутят?»

Может, оно и к лучшему. Здоровее буду. Приеду домой – расскажу о том, что видел. О том, что видел и войну, и мир. Хотя почему-то мир тут очень сильно похож на войну. И между ними нет никакой границы…

Дмитрий Родионов».[iii]

Отступившие из Дебальцева каратели весьма осложнили и без того напряженную ситуацию на оккупированных территориях – в первую очередь, в Артемовске, куда бежало большинство украинских «героев». По городу прокатилась волна грабежей магазинов, разбойных нападений, нарушений правопорядка с применением автоматического оружия (обстреляна больница). Пьяные оккупанты в ночь на субботу катались по центру города на танке. Около десяти изнасилований, убиты двое мирных жителей, мужчин среднего возраста. Одному 42 года, второму около 50-ти. Убивших их офицеров задержали. Из-за грабежей большинство магазинов стали работать до 18–00. Таксисты боялись брать пассажиров. По вечерам улицы пустели. Ситуация в городе стала настолько не контролируема, что об этом писали даже западные журналисты.

Беспредел в Артемовске будет продолжаться и летом. 15 июня в с. Луганское Артемовского района Донецкой области произошло убийство двух местных жительниц: 77-летней матери и ее 45-летней дочери. Женщины умерли от пулевых ранений в голову. Во время проведения следственно-оперативных мероприятий были задержаны двое рядовых военнослужащих ВС Украины 23-х и 25 лет, которые признались в совершении убийств. Установлено, что военнослужащие проникли в дом, где жили погибшие, которых они подозревали в сепаратизме, и застрелили женщин из автомата.

«Перемирие», как водится, не помешало карателям отметить Страстную Пятницу массированными обстрелами Донецка, Горловки, Ясиноватой и Докучаевска.

28 апреля в результате обстрела в Головке было разрушено 9 газовых подстанций из 18, а также несколько домов.

Обстрелы продолжались и в мае. 3 числа вражеским огнем были серьезно повреждены 20 многоэтажных домов и школа в Донецке.

Украинская артиллерия методично разрушала жилой сектор и коммуникации Горловки и других населенных пунктов Донбасса. В Саханке в начале мая было уничтожено 5 жилых домов. Минометным обстрелам село подвергалось регулярно.

За 2 недели, начиная с 25 апреля, жертвами карателей стали 15 человек, включая троих детей.

Особенно «полюбилась» карателям Горловка.

Показания свидетелей

«В ночь на несчастливое 13 число, когда мировые политики «первого эшелона» пытались выйти из «украинского тупика», Горловка содрогалась от залпов артиллерии. Так уж повелось давно: «большая политика» и Горловка живут в разных измерениях. Одно из них — социальные сети, которые стали настоящим спасением для горожан.

Это бесценно - знать, что ты не один в этом аду. В эту ночь, в Интернет-группе «Самооборона Горловки» сообщения ползли одни за другим: «Строитель (микрорайон — Авт.), спускайтесь в подвалы, выходите в простенки», «Все запасаем воду!», «У нас рубанули свет, ноутбук подыхает», «Попали в школу». Сообщений было столько, что модератор злился: «Не надо тут писать, громко к вам прилетело или не громко, пишите о попаданиях, конкретный адрес». Особенно странно смотрелась в этой ветке невесть как попавшая туда ссылка на предложение контактной группы из «минского переговорного процесса» о какой-то мудреной процедуре муниципальных выборов, которая несомненно остановит войну и принесет мир.

Утром мы уехали в Горловку, чтобы своими глазами увидеть «тротиловый» фон мирных переговоров и инициатив. И первое, что нас поразило — Горловка жила, как ни в чем не бывало. На перекрестках даже пытались образовываться пробочки.

Водитель дружественной съемочной группы, сам бывший местный таксист, профессионально оценил трафик как «обычный дневной, довоенный». Произошло самое страшное — люди постепенно привыкли к артобстрелам, как к осадкам. И если из-за двух недель кошмара в Дебальцево, многие до сих пор, с февраля, ночуют в подвалах, не вынеся «шоковой арт-терапии», то горловчан к войне приучали плавно и постепенно. И они привыкли, адаптировались. От слова ад.

Первый адрес — пятиэтажка и школа на улице Остапенко. Здесь минометная мина точно попала в двухскатную крышу между подъездами. Потолочную плиту мина не проломила, но зато оставила полдома без стекол и спутниковых антенн.

- Где-то с 8 вечера начался артиллерийский обстрел со стороны Курдюмовки, Кодыма, - поясняет нам ополченец с позывным Беркут. - Стреляли с тяжелого вооружения, мы предполагаем со 152-мм гаубиц, 120-мм минометов. Погода вчера была хорошая, беспилотников миллион летало. А как отлетали, по горизонту, по секторам, как на новый год зарево. Со всей линии фронта по нам били. Если за прошлые сутки мы насчитали 15 обстрелов, то сегодня в отчет лег просто массированный обстрел.

Под домом, судя по кучам мусора, с раннего утра работали бесстрашные горловские коммунальщики. А ползая по чердаку с камерами, мы наткнулись на аккуратно срощенные телевизионные и интернет-кабели. Во дворе стоят местные жители. Их не много — смотреть не на что, ничего нового.

- Четыре снаряда в нас здесь легло, - буднично описывает прошедшую ночь жительница пострадавшего дома Анна Васильевна. - Уже задолбал этот Порошенко. Можно ему передать привет? Пожалуйста, любимый наш, дорогой, уйди с нашей земли, оставь нас в покое. Сколько можно? Дети в школу не ходят, по ночам не спят. С седьмого числа было тихо четыре дня, дали людям попраздновать. Вообще-то я с Херсонщины, с той долбанной Украины. Мы уже со своими родственниками не дружим, не понимаем друг друга. Мы сепаратисты, террористы. Вот моя внучка, ходит во второй класс. Эту ночь не спала.

После меткого попадания в дом украинские артиллеристы чуть сплоховали: следующая серия мин чуть не долетела до школы. Она без стекол, (во второй раз, кстати), но окна уже забили пленкой. В скверике на пеньке лежит портфель и курточка. И вокруг, не зная чем себя занять, прогуливается пятиклассница Ксюша.

Спрашиваем:

-Привет, а ты чего не на уроках?

- А у нас всего четыре было, вместо пяти.

Когда половина школы без окон, понятно почему всех распустили по домам...

- Стреляли ночью?

- Да, очень сильно.

- Где прячешься? Когда как. Бывает - в коридоре, бывает — в подвале. Мы привыкли уже. Тихо-тихо было, и опять началось.

- В классе много детей осталось?

- Ну сегодня было 17. До войны было больше. А сейчас даже классы совмещаем, потому что очень мало детей.

И Ксюша тоже не понимает, что даже один ребенок в зоне боевых действий — это очень много. Поселок Гагарина на окраине Горловки. Отсюда до позиций ВСУ — три километра. Возле газовой трубы между двумя посеченными осколками пятиэтажками трудится ремонтная бригада. Ночью газопровод пробило в нескольких местах. И до утра полыхал пожар — ночью во время обстрелов пожарные не выезжают на вызовы.

- Повреждений очень много, - говорит электрогазосварщик Вячеслав. - У нашего звена уже второй выезд. Мы сегодня выехали тремя машинами, и каждая уже побывала в нескольких местах.

Рядом — детский садик №51. Фасад привычно испещрен мелкими и крупными «ссадинами». Из разбитых окон развеваются шторы. Воспитательницы сметают в аккуратные кучки битое стекло и протирают бетонную пыль. Больше всего досталось игровой комнате — она вся усыпана битым хламом. Между маленькими столиками и стульчиками грустно катается на ветру лопнувший пополам глобус.

- Два снаряда легли за территорию детского сада, - ведет нас по садику заведующая Анжела Кобрина. Взрывной волной повыбивало все стекла. Вылетели все двери, осколками стены побило, осколки пробили водонагревательный бак.

- А если днем обстреливают, куда деток прячете?

- Подвального помещения нет. Погребочек есть - 3 на 3 метра.

Анжела поднимает крышку в полу. В подполе темно и тесно. Женщина ловит наш взгляд:

- Да, прятаться туда еще страшнее, полы деревянные - сгорим. Обычно на первом этаже собираемся и располагаемся подальше от окон. Есть глухие помещения без окон, прячемся туда.

Дмитрий Стешин, Александр Коц».[iv]