КУПИТЬ

С.В. Марков. Покинутая Царская Семья

Несмотря на то, что окружающие всячески успокаивали меня, заверяя, что во Дворце все благополучно, сердце мое от тревоги разрывалось на части, и я решил во что бы то ни стало устроить себе пропуск во Дворец, чтобы по мере сил и возможности быть полезным Ее Величеству в эти трагические часы.

Я стал звонить по телефону на квартиру к полковнику Вильчковскому, намереваясь просить его о пропуске, но мне ответил чей-то перепуганный голос:

• П-о-о-лковника нет д-о-о-ма!

Я думал, это была отговорка... Но делать было нечего! С огромным трудом мне удалось дозвониться до его помощника, полковника Цырга. Каково же было мое горе и отчаяние, когда я в ответ на мою просьбу и мольбы устроить мне пропуск, так как по понятным причинам не считаю долее возможным оставаться в лазарете, получил в трубку сухой ответ:

• Очень сожалею, корнет, но при создавшемся положении ничем помочь не могу!

Невыразимое бешенство охватило меня! Тут не могло быть вопроса о доверии или недоверии ко мне, так как оба эти штаб-офицера отлично знали, кто я и что я, и мне и по сей час непонятно, чем руководствовались эти люди, препятствуя офицеру исполнить его священный долг!..

Приходилось ждать до утра. Ночь показалась мне безконечно длинной. Без сна, наедине со своими тяжелыми думами, провел я ее. Рано утром я вышел из лазарета и быстрыми шагами направился к Екатерининскому дворцу. Свежий морозный воздух несколько успокоил меня. На одной из улиц толпа, при деятельном участии солдат, громила угловой винный погреб Шитта. Из толпы неслась циничная брань, покрываемая торжествующими криками:

• У-р-р-р-ааа! Наша взяла! Попили нашей кровушки! Дойдя до здания, где раньше помещался Лицей, я свернул направо и пошел вдоль ограды парка Александровского дворца. За оградой стояли двойные посты часовых, кое-где виднелись пулеметы, было видно, что все готово к обороне. Около главных ворот я увидел в полной боевой амуниции полковника Герарди. Он узнал меня.

Отвечая на град моих вопросов, он рассказал мне о трех последних днях жизни в Александровском дворце. Это были дни, полные тревоги и волнений.

Лично он четвертую ночь не спал. Наследник Цесаревич, Великие Княжны Ольга и Татьяна Николаевны больны корью и находятся сейчас в очень серьезном положении. Государыня безотлучно находится при больных. О Государе известно лишь то, что Он выехал из Ставки и находится по дороге в Царское Село.

Отношение взбунтовавшихся и совершенно разложившихся запасных батальонов и тракторных батарей ко Дворцу отвратительно, и можно с минуты на минуту ожидать всяческих эксцессов. Сводный полк настроен отлично, чего нельзя сказать о пришедшем на днях на усиление охраны Гвардейском Экипаже...

• Что нас ожидает, Одному лишь Господу известно! Закончил Герарди, тяжело вздохнув. Его вызвали во

Дворец, и он, не прощаясь со мной, быстро пошел к первому подъезду. Я в тяжелом раздумье остался его ожидать.

Между первым и вторым подъездами я заметил противоаэропланное орудие на автомобильной установке, направленное на город. Около него копошились солдаты.

Герарди я не дождался и вернулся в лазарет. Но недолго я просидел дома. Меня снова потянуло к Дворцу. Я решил добиться свидания с Костей Кологривовым, бывшим на охране Дворца, и был уверен, что он устроит мне пропуск.

Вот и Главные ворота. Я на минуту остановился. В это время со стороны казарм Конвоя Его Величества появился какой-то всадник на взмыленной лошади, который что-то дико кричал и размахивал обнаженной шашкой. Вскоре я услышал его пьяный голос более отчетливо:

• Кто из ахвицеров до восьми часов вечера завтрашнего дня не явится в Государственную Думу, тот будет лишен ахвицерского звания! - орал во всю глотку этот своеобразный революционный герольд.

Я остановил его. Это был молодой казак лейб-гвардии Сводно-казачьего полка. Заставив его повторить все сначала, я спросил, для чего он обнажил шашку, на что он мне ответил:

• А мне в Думе студент так приказал!
• А ты, дурак, лучше спрячь ее! - спокойным тоном посоветовал я ему, что он, к моему удивлению, немедленно и исполнил.

Я отпустил его, и долго еще его пьяный голос разносился по пустынным улицам.

Это необычное приказание взорвало меня, и я, не помня себя, прошел прямо через ворота Дворца никем не остановленный и подошел к офицеру, стоявшему около них.

Я принял его за полковника, но, присмотревшись, сообразил, что это был офицер Гвардейского Экипажа в сухопутной походной форме. Представившись ему, я попросил его разъяснить мне сей странный, даже более чем наглый приказ, прибавив, что служу Государю Императору, и только Он один может лишить меня офицерского звания, от Него же полученного, но не какой-нибудь Родзянко, до которого мне нет никакого дела!

Капитан с чувством потряс мне руку, вполне согласившись со мной. Лично ему ничего не было известно о таком приказе.

В этот момент раскрылась парадная дверь. Из нее вышел камер-лакей, который обратился ко мне с вопросом:

• Ее Величество приказала узнать вашу фамилию... Я назвал себя.
• Вы, Ваше Высокоблагородие, Крымского Конного полка?

Я ответил утвердительно.

Он исчез. Я до того смутился, что не мог и слова сказать. Капитан был поражен не менее меня. Наконец я сообразил, что меня, должно быть, заметили из окна.

Вышедший снова из Дворца камер-лакей обратился ко мне:

• Ее Величество желает вас видеть...

Глубокое, радостное волнение охватило меня. Камер-лакей провел меня в знакомый коридор первого подъезда, подвел к узкой винтовой лестнице, ведшей наверх, и прибавил:

• Вы поднимитесь наверх, войдете в дверь налево, и в этой комнате вас ждет Ее Величество.

Я стал подниматься по лестнице. Вот и полураскрытая дверь. Я открыл ее и вошел в комнату.

В этот момент Ее Величество входила в нее с другой стороны.

Государыня была в белом больничном халате. Лицо Ее было мертвеннобледным, словно выточенным из мрамора. Глубоко впавшие глаза улыбались хорошей, доброй улыбкой.

Я сделал два шага вперед и отрапортовал:

• Ваше Императорское Величество! Крымского Конного Вашего Величества полка корнет Марков является по Вашему приказанию!

Императрица милостиво протянула мне Свою руку, подвела к стулу и сказала мне Своим мягким, проникающим в глубину души голосом:

• Садитесь.

Я постараюсь привести на память главные детали этого моего разговора с Государыней.

• Вы давно вернулись в Царское?
• Скоро месяц, Ваше Величество!
• Неправда ли, вы были в Ялте и лежали у меня в здравнице?
• Так точно, Ваше Величество! Сначала я лежал в здравнице, но после того, как я заболел оспой, меня перевезли на квартиру моей матери в Ливадию.
• Как? Вы были больны оспой? Наверное, ветряной?
• Никак нет, натуральной!
• Боже, как это ужасно! Вы, наверное, бедный, очень страдали! Ну, а теперь, как вы себя чувствуете? Совершенно ли оправились от этой тяжелой и неприятной болезни?
• Покорно благодарю, Ваше Величество, теперь здоровье мое почти окончательно восстановилось.
• Как мы все жалеем вашу матушку!.. Она, бедненькая, верно, ужасно грустит и тоскует!.. Смерть Ивана Антоновича и для нас была неожиданным и большим ударом. Он был такой хороший, милый и преданный нам человек... Мы все его очень ценили и любили!..

После паузы Государыня еще раз прибавила:

• Бедная, бедная ваша матушка!

Я был до слез растроган добротой и сердечностью Ее Величества, но ничего не нашел ответить и смог только в волнении пробормотать несколько благодарственных слов.

Несколько мгновений царило молчание.

• Ваше Величество, я только вчера вечером вернулся из Петрограда, где пробыл два дня. Вашему Величеству не угодно ли будет узнать о происходящих там событиях?
• Да! Да! Конечно, очень все это интересно. Я начал было свой рассказ, но Государыня быстро прервала меня и, встав, сказала:
• Это нам всем будет интересно узнать!.. Вы знакомы с м-ам Ден? - Фамилия эта была мне очень знакома, но сразу я ее вспомнить не мог.

Ее Величество добавила:

• Она племянница генерала Янова.¹ Вы должны ее знать по Ливадии.

г-----------------------------------------------------

¹ Генерал Петр Николаевич Янов был управляющим Собственным Его Величества имением "Ливадия" около Ялты.

L

С этими словами Она пошла в соседнюю комнату. Я последовал за Ней. Одновременно с нами туда вошли Великие Княжны Мария и Анастасия Николаевны в сопровождении высокой стройной дамы, брюнетки, все трое в белых халатах.

Ее Величество обратилась к вошедшим:

- Вы не знакомы? Это маленький Марков моего полка. И, обернувшись ко мне, прибавила: - Мария!.. Анастасия!... М-ам Ден...

Сев на диван, Она указала мне на кресло по левую руку от Себя, рядом с Ней села Великая Княжна Мария, напротив меня на кресло Великая Княжна Анастасия, по правую руку от Нее г-жа Ден.

• Марков только вчера как вернулся из Петрограда и расскажет нам последние новости!.. Представьте себе, он, бедный, в Ялте болел натуральной оспой!

Неправда ли, как это ужасно! Хорошо, что следов не осталось!..

Я был совершенно смущен таким вниманием.

Я начал свой рассказ. Ее Величество и Их Высочества часто прерывали меня замечаниями. Они ужасались, до какой низости, подлости и хамства мог дойти Их Ими так любимый русский народ. Я чувствовал, что мой рассказ - нож острый для этих чутких, добрых и благородных Царственных Душ... По всему видно было, что Ее Величество была лучшего мнения о народе, который таил в себе такие низменные инстинкты. Был момент, когда мне стоило нечеловеческих усилий, чтобы удержать рыдания. Я спросил Ее Величество, где находится Государь.

Государыня мне ответила, что в данный момент Ей совершенно не известно Его местопребывание. Великая Княжна Мария дрогнувшим голосом прибавила:

• Да... Мы... Мы не знаем, где папа!..

В Ее чудесных глазах блестели слезы. Этот момент был настолько трагичен, что я едва сдержался от слез. Но поразительное хладнокровие Государыни придало мне сил. Лицо Императрицы выражало тихую глубокую скорбь, но ни один мускул не дрогнул на Ее лице, когда Она произнесла такую тяжелую для Нее как любящей жены и матери фразу:

• Мы не знаем, что с Его Величеством и где Он...

Никто не может себе представить этого неземного величия, той истинно царственной мощи и невыразимой красоты, коими в эти минуты была обвеяна эта Женщина-Страдалица!..

В ответ на мои сожаления, что моего полка в эти дни в Царском не было,

Государыня ответила мне: - Да, я очень сожалею об этом! Мой¹ Командир² был прав, когда, будучи у меня, просил вызвать полк, но теперь уже слишком поздно!

г-----------------------------------------------------

1. Государыня при упоминании в разговоре со мной о полке всегда говорила: "мой полк", "мой командир" или "наш полк".
2. Мой командир полка, полковник Александр Петрович Ревишин, был женат на родственнице генерала Алексеева и потому был больше, чем другие, в "курсе штабных тайн". Под новый 1917 год он, поздравляя офицеров, в сильной зажигательной речи указал на опасность, грозившую Царской Семье от могущих возникнуть безпорядков. Руководящей нитью его речи была мысль, что полку место не на фронте, а около любимого Шефа. Эта мысль была восторженно принята присутствовавшими. В начале февраля полковник Ревишин представлялся Государыне. Императрица высокомилостиво приняла его. Во время аудиенции он изложил Ее Величеству свои опасения и передал Ей горячее желание полка прибыть в Царское Село. На это Государыня ответила: - Я сама знаю, полковник, когда для этого наступит время!

Как мне впоследствии объяснили, такое отношение Ее Величества и к этому, и к другим предупреждениям о возникающей опасности безпорядков объясняется тем, что генерал-адъютант Гурко поддерживал в Ней уверенность, что никаких безпорядков быть не может, и что все это вздорные слухи... Своим известным письмом к Государю, написанным уже после отречения, генерал Гурко, видимо, хотел загладить свои вольные и невольные ошибки перед своим Державным Вождем.

L

При этом Она едва заметно покачала головой и посмотрела на меня Своими грустными, полными муки глазами. Заканчивая свой рассказ, я добавил по поводу красного цвета, ставшего столь модным в столице, что и я дожил до одной красной нашивки, но та была утверждена Государем Императором!¹

г-----------------------------------------------------

¹ На левом рукаве обозначались ранения. Ранения, полученные в солдатском звании, обозначались красной тесьмой длиной в один вершок, офицерском звании - золотой и серебряной тесьмой (по цвету прибора) той же ширины.

L

После более получасовой аудиенции Ее Величество встала и, поблагодарив, протянула мне руку. Попрощавшись с присутствующими, я вышел из комнаты. Ее Величество прошла вперед и довела меня до двери, через которую я пришел. На прощание Она еще раз протянула мне Свою руку и, видя мое замешательство, прибавила:

• Еще раз сердечно благодарю вас за интересный рассказ! Я уверена, что с приездом Его Величества все изменится! И все это во время войны... Не падайте духом! До свидания!

Только тогда, когда я очнулся на улице, я получил возможность сообразить о том, что произошло со мной за эти часы...

Царственное спокойствие Государыни передалось и мне! В эти минуты я был готов упрекать себя в малодушии и даже в трусости. Я чувствовал себя пигмеем, полнейшим ничтожеством, и мне было даже стыдно, что я хотел попытаться быть полезным там, во Дворце, откуда до меня все еще доносился спокойный, твердый и царственный голос:

• Не падайте духом!.. Господь не без милости...

И когда я вернулся в лазарет, все мои сожители и милейший Вольтерс показались мне маленькими, а страхи их перед случившимся и перед нараставшими событиями мелкими и шкурными страхами...

К сожалению, я ошибался! События разворачивались с кинематографической быстротой и были столь неожиданны и грандиозны, что было трудно разобраться в создавшемся хаосе... Немногие часы сна, вернее, забытья, не освежили меня. С каждой минутой я все больше и больше убеждался, что положение Царской Семьи ухудшается и что надежды Государыни на приезд Государя не оправдываются... О Его местопребывании ходили самые невероятные слухи, но точно никто ничего не знал и сказать не мог; все питались слухами, друг друга опровергавшими, нелепыми и паническими.

Разнесшееся с быстротой молнии известие о назначении генерал-адъютанта Иванова диктатором для усмирения безпорядков и о его движении с Георгиевским батальоном из Ставки в Царское Село немного приподняло настроение, но полученное утром сведение, что его части задержаны по дороге, подлило только масла в огонь... Мятежный Петербург поднял голову... Это неудачное начинание показало полное безсилие и растерянность властей, сдавших без боя все свои позиции.