До Серова я ехал несколько часов. Вагон был переполнен, приходилось стоять, и рядом со мной стоял пацан, ехавший куда-то в сторону Нижнего Тагила. Мы разговорились, но началась проверка документов, и пацана задержали – он предъявил какую-то справку с протёртыми до дыр углами и со свежей датой.
- Дата подделана, - сказал солдат-стрелок и передал мальчишку другому стрелку. Потом он просмотрел мои бумаги и вдруг сказал:
- Ты из Тюхтета? Я тоже оттуда. Где ты там жил? Это недалеко от наших, ты должен знать моего Вовку!
Сына его я не вспомнил, но не решился в этом признаться и как мог отвечал на его вопросы, что-то рассказывал про Тюхтет, в котором он, видно, давно не был. Довольный, что я напомнил ему родные места, он похлопал меня по плечу и пошёл по вагону дальше. Наконец наш поезд прибыл в Серов. У меня было пятнадцать рублей, которые дала мне тётя Шура. Рядом с вокзалом находился кинотеатр и я решил сначала сходить в кино. Там я впервые посмотрел американский фильм – цветной боевик с голубым океаном, зелёными пальмами и тайфуном (кажется, фильм назывался «Ураган»). На привокзальном базарчике я купил шаньгу и чекушку молока. Шаньгу я съел тут же возле прилавка, запил её молоком и, вернув пустую чекушку, отправился искать детприёмник. Нашёл я его быстро – он находился недалеко от вокзала.
Подойдя к нему, я увидел высокий кирпичный забор с колючей проволокой поверху, глухие ворота и проходную, в которой сидел охранник. Посмотрев моё направление, охранник пропустил меня через проходную. Я оказался в небольшом дворе, в глубине которого находилось серое здание. У его входа стояла группа наголо остриженных мальчишек в серых халатах. Увидев, что я пришёл без милиционера, один из них сказал:
- Идиот, сам пришёл!
Это заведение официально называлось «Детский приёмник-распределитель при железнодорожном отделении милиции станции Надеждинск» (так раньше назывался город Серов). Сюда собирали беспризорников, которых милиция снимала с поездов и вылавливала на вокзалах. Многие из них были бывалыми бродяжками, умевшими и попрошайничать, и воровать. Документов ни у кого не было, у каждого была придуманная семейная история, многие называли вымышленные фамилии. Тот, кто постарше, старался снизить свой возраст, так как сюда принимали только до 14-ти лет. Более старших увозили в ФЗО (школы фабрично-заводского обучения) или передавали на какое-нибудь производство. Легенды, придуманные беспризорниками, здесь вынуждены были принимать на веру и только их возраст определяла специальная медицинская комиссия. Я был крупнее сверстников, и, несмотря на то, что у меня были все документы и мне было только 12 лет, меня пытались отправить учеником на обувную фабрику. Но я сказал, что пришёл сюда сам, что хочу учиться в школе, и, если меня не отправят в детдом, я сбегу. После этого от меня отстали.
Беспризорники были самых разных национальностей, и среди них, наверняка, были немцы. Но кто же в этом сознается? Только про меня было известно, что я немец. И меня невзлюбила одна из надзирательниц, крупная женщина с очень сильным косоглазием. Когда на вечерней поверке она кого-нибудь отчитывала, уставившись на него своим глазом, на другом конце строя поёживался пацан, на которого смотрел другой её глаз. Она постоянно цеплялась ко мне, стремилась как-то задеть. Она могла громко сказать:
- Ну, ты, фриц, иди сюда!
или:
-Эй, немчонок, встань в строй!
И пока я был в детприёмнике, она продолжала меня травить. И, как я понял из её намёков, попытка отправить меня на обувную фабрику была её же затеей. Другие надзирательницы были обыкновенными женщинами и, понимая, что я не шпана и не уголовник, относились ко мне хорошо - расспрашивали откуда я, где мои родители. Они разрешали мне выходить за ворота и брать книги в городской библиотеке, которая обслуживала и детприёмник. И я проводил часы за чтением книг. Кроме чтения, заняться здесь было нечем, и ребята целый день слонялись без дела – школьных занятий не было, играть было негде из-за тесноты. Надзирательницы нами не занимались – их задачей было следить за порядком. Только иногда они разучивали с нами военные песни и марши, постоянно звучавшие по репродуктору в эти последние дни войны.
Каждые десять дней нас водили в городскую баню и для нас это было большим событим. Перед походом в баню мы снимали серые халаты и одевали, так называемые, «американские подарки». Эта заграничная детская одежда имела яркую и пёструю окраску, была диковинных фасонов с разными замочками и блестящими пуговицами. Многим она была не по размеру – кто-то с трудом влезал в красный вельветовый комбинезончик, один из младших запахивал на себе оранжевую кофту, подпоясываясь шнурком, кто-то подворачивал штаны в крупную клетку. А девчонки специально искали что-нибудь «понаряднее». И вот толпа серолицых, наголо остриженных мальчишек и девчонок в разноцветной иностранной одежде нестройно вышагивала посреди улицы, громко распевая военные песни. Наша колонна привлекала всеобщее внимание. Смеясь и что-то выкрикивая, за нами двигались городские мальчишки. Улыбаясь, останавливались прохожие. Произведённым эффектом были довольны наши надзирательницы –«заграничное» одеяние должно было демонстрировать наше благосостояние, а громкие песни – высокий уровень их «воспитательной» работы.
Прошёл апрель, наступил май. В День Победы, 9 мая, все мы радовались окончанию войны. Теперь всё изменится к лучшему и я мечтал, что скоро встречусь с родителями и мы опять будем вместе... Время тянулось, а меня никуда не направляли.
В 2011 году я рассказал про эту историю на одном из интернет-форумов. При обсуждении мне прислали фотографию страницы из семейного альбома и следующий текст:
«На фото работники серовского детприёмника НКВД, 1945 год. Фото из альбома моей тёти (умерла в прошлом году). Она крайняя слева - подпись А.Г.З.(Агния Григорьевна Золотарёва). Она из семьи спецпереселенцев, из станицы Морозовской. Выслана из Донской области в 1930 году в Свердловскую область. Там пару лет их гоняли с места на место. Потом оставили в Серове. Вернее, бабушка с детьми была в Серове, а дед, в основном, на лесосеках. Там жили до 1955 года, потом переехали в Бугуруслан Оренбургской области. Реабилитированы в 1993 году».
Приславший добавил, что начальник детприёмника (на фото в центре наверху) и есть, по его мнению, та косоглазая, о которой я рассказывал.
Я не знаю, кто прислал мне эту фотографию, на форуме он был под странным псевдонимом - Kraskopult. Только и узнал, что он из Москвы. А его тётя, Агния Григорьевна Золотарёва, была, как я полагаю, из семьи репрессированых казаков. К такому выводу я пришёл, исходя из времени (1930 год) и места высылки семьи (станица Морозовская).
Смотрю на страницу из старого альбома, пытаюсь узнать мою гонительницу. Да, это она, тогда воспитательница, а на снимке начальник, уже потом дослужилась. Я не держу на неё зла , и не только потому, что прошло много лет и я не знаю её судьбу. Из простых людей она единственная, кто преследовал меня из-за национальности. Преследовала, и многие годы власть, система, а люди – нет, по крайней мере, больше мне с такими не приходилось сталкиваться.
Автор - Роберт Ридель
Пятнадцать лет ссыльный, с восьмилетнего возраста (Сибирь, Урал, Казахстан), шесть лет детдомовец (Сибирь, Урал), горный техник (Караганда), потом горный инженер, К.Т.Н.(Московский горный институт), доцент, полный кавалер знака "Шахтёрская слава" (трёх степеней), государственные награды (медали, орден "Знак почёта"), "Почётный работник угольной промышленности", лауреат Государственной премии СССР (1988г).
Биография помещена в 100-томной Российской биографической энциклопедии (том 12 "Ученые-естественники немецкого происхождения", книга 2, стр. 254.Санкт-Петербург, 2014).
Сайт www.riedelrobert.de
