С моих детдомовских лет хорошо помню две космические даты. В октябре 1957-го с друзьями-третьеклассниками мы вглядывались в ночное небо. А когда заметили стремительно летящую по темному небосводу яркую точку — радости нашей не было предела. Мы видели первый спутник!
Затем апрель 1961-го. Мне 14 лет. Впереди — окончание семилетки. В тот день наша детдомовская братия в школу не пошла. Вместе с воспитателями мы стояли у радиотарелки, внимая голосу Левитана. Сообщение о полете Юрия Гагарина вызвало бурю эмоций, которые трудно описать словами...
В те дни ни в СССР, ни за рубежом никто не знал, что рождением своим первый в мире искусственный спутник Земли и первый космический корабль с человеком на борту обязаны особо секретному узнику ГУЛАГа, заключенному под номером 1442…
Лубянка—Бутырка—Новочеркасск
…27 июня 1938 года в половине двенадцатого ночи в дверь квартиры Королёвых на Конюшковской улице громко постучали: «Открывайте! НКВД». Пришли двое. Обыск продолжался всю ночь. Во время него жена Сергея Павловича заметила, как один из обыскивающих ловко вытянул из шкатулки на ее туалетном столике малахитовые запонки, подаренные Сергею на свадьбу, но промолчала… Перевернув весь дом, опечатав одну комнату и забрав нужные бумаги, энкавэдэшники увели хозяина с собой.
По прибытии на Лубянку он был помещен во Внутреннюю тюрьму НКВД — для содержания под стражей самых важных «контриков», которых необходимо было изолировать от внешнего мира. Утром 28 июня начался первый допрос, о чем свидетельствует копия протокола, приведенная в книге дочери Сергея Павловича — Наталии Королёвой. Его вел оперуполномоченный, сержант госбезопасности Быков. На первый вопрос, знает ли арестованный о причине ареста, Сергей Павлович сказал просто: «Нет, не знаю». Ответом кроме мата стал смачный плевок в лицо, затем последовал удар сапогом в пах. Потеряв сознание, Королёв извивался какое-то время на полу, потом утих. Очнувшись, он увидел человека в белом халате. Проверив пульс, тот помог ему встать и сказал: «Страшного ничего нет».
После этого следователь сообщил ему, что он будет стоять на «конвейере» до тех пор, пока не подпишет показаний. Сергей Павлович стоял до вечера. Есть и пить не давали, спать не разрешали. Вечером пришел другой следователь — лейтенант госбезопасности Михаил Шестаков. Простояв всю ночь, рано утром допрашиваемый вновь увидел первого палача — сержанта Быкова. Открыв ящик письменного стола, тот демонстративно показал предметы уже «узаконенных методов физического воздействия» — пыточную «мелочь»: резиновые шланги с металлом внутри, плетенки из кабеля со свинцовой изоляцией, бутылочные пробки со вставленными булавками с выходившим наружу жалом для «работы» с ногтями. К счастью, до этого не дошло. Но, упрямо тыкая булавками в живот, он шипел прямо в лицо: «Напишите, кто вас завербовал...»
После краткого диалога, ничего не добившись, следователь в ярости схватил что-то со стола и, подскочив к собеседнику, с хрустом ударил в лицо, сбив с ног.
Очнулся он не скоро, только когда облили холодной водой.
Щека Сергея Павловича прилипла к полу от засыхающей крови. Когда он зашевелился, следователь поднялся из-за стола и, подойдя совсем близко, молча ударил ногой в лицо... Королёв очнулся под утро от укола шприцем. Врач сказал, что надо быть осторожнее: очевидно, он так побился, споткнувшись на лестнице.
Существует легенда, что на именно на этом допросе упрямый арестант получил мощнейший удар в лицо тяжелым графином, в результате этого были сломаны обе челюсти, что роковым образом сказалось на его судьбе значительно позже. Но даже это не заставило Сергея Королёва признать себя виновным. Тогда был применен психологический прием. Следователь заявил, что если он не сознается, то завтра будет арестована его жена, а трехлетнюю дочь отправят в детский дом. В том, что угроза может быть исполнена, сомнений не было. Во имя спасения семьи он решил соглашаться на допросах с любыми самыми абсурдными обвинениями.
Годы спустя журналист Ярослав Голованов отыскал бывшего лейтенанта Шестакова. Но Михаил Николаевич — полковник в отставке, — естественно, «не помнил» Королёва, хотя читал некролог с опубликованной фотографией в газете «Правда»…
Следователя Быкова журналисту разыскать так и не удалось.
А тогда, после мучительных допросов, согласно Постановлению от 1 июля 1938 года за подписью сержанта Быкова Сергею Павловичу избрали меру пресечения — содержание под стражей в Бутырской тюрьме. Доставленный туда, он был помещен в тюремную церковь — место временного пребывания — и получил № 1442. Здесь он узнал, что его дело утвердил Прокурор Союза ССР Андрей Вышинский, а затем, 26—27 сентября 1938 года, — суд и обвинительный приговор: «Королёва Сергея Павловича (приговорить. — Авт.) к тюремному заключению на десять лет с поражением в политических правах на пять лет и с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества». По тем временам это еще «мягкий» приговор.
Королёва обвиняли в том, что с 1935 года он входил троцкистскую вредительскую организацию, проводил преступную работу по срыву отработки и сдачи на вооружение РККА новых образцов вооружения, то есть в преступлениях ст. 58—7, 58—11 УК РСФСР. Оба пункта были расстрельными. Первый — подрыв промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения (вредительство), второй — действия, готовившиеся организованно.
Сколько прошло времени после суда, он не знал. Однажды услышал громкое: «Королёв, с вещами!..»
В те апокалипсические годы московские казематы были переполнены. Столицу требовалось разгрузить, и арестованных отправляли в пересыльные тюрьмы, где формировали этапы: в Коми, в Мордовию, на Урал, в Сибирь, в казахские степи и через Владивосток — на Колыму… Из переполненной Бутырки через две недели после суда, 10 октября 1938 года, будущий академик оказался в Новочеркасской пересыльной тюрьме — одной из самых больших на юге России. Здесь он провел почти восемь месяцев.
Путь на восток
Сформированный в Новочеркасске эшелон был отправлен по этапу на восток только 1 июня 1939 года. Чуть более месяца катился пульман к Тихому океану. В вагоне — 50 человек. Стали куролесить блатные. Однажды молодой комбриг, грузин, ухватил одного из них за ворот, поднял к самой крыше и, вращая огненными глазами, заорал: «Встать!» И блатные встали. Комбриг бросил им под ноги товарища и крикнул: «Вольно!» После этого блатные стали тише воды, ниже травы.
Лагерный хозблок владивостокской пересылки. Построен в 1936 году Уничтожен в 2005-м
Наконец, 9 июля эшелон прибыл во Владивосток на станцию Вторая Речка. Традиционная перекличка, формирование колонны, и заключенных в сопровождении конвоя с овчарками повели в транзитный лагерь. Серая масса людей за два часа прошла четырехкилометровый крутой маршрут. И вот он, пересыльный лагерь, — особо секретный объект ГУЛАга — Владивостокский пересыльный пункт…
У лагерных ворот произошел приметный эпизод. Принимая Сергея Павловича, молодой лейтенант, сверяя по списку фамилию, назвал его Коралевым, сделав ударение на втором слоге. «Королёв», — поправил Сергей Павлович. «У нас на могилах фамилий не ставят, — огрызнулся лейтенант, — шагай-шагай веселее». И он действительно повеселел. После мрачных казематов Новочеркасска и густого вагонного смрада Владивостокский пересыльный пункт представлялся пионерлагерем: зеленая трава, солнце, ветерок с моря и теплынь.
Секретный Владивостокский пересыльный пункт можно смело назвать самым интеллектуальным в системе ГУЛАГа. Через него в разные годы прошли писатель Варлам Шаламов, филолог-пушкинист Юлиан Оксман, будущий народный артист СССР Георгий Жжёнов, последний из династии Рюриковичей, литератор Дмитрий Святополк-Мирский, режиссер Леонид Варпаховский, поэт Владимир Нарбут, писатель Юрий Домбровский, замкомандира 6-го кавкорпуса, будущий генерал армии, Герой Советского Союза Александр Горбатов, литератор Евгения Гинзбург — автор воспоминаний «Крутой маршрут». Сергей Королёв дополнил этот бесконечный список выдающихся деятелей отечественной культуры. Среди тех, кто остался здесь навсегда, яркий поэт ХХ столетия Осип Мандельштам…
В те годы пересыльный пункт работал в полную силу. Жизнь была динамичной. Кого-то привозили, кого-то увозили, каждый день оптимистичные слухи с воли: начали пересматривать дела, многих выпустили, Ежов снят... Сергею Павловичу пришлось ждать недолго: через десять (по другим сведениям, через пять) дней новый этап, на этот раз — морской. Он снова в колонне зэков, окруженной вертухаями с очарками на поводках. Путь пролегал через весь город: от пересылки вдоль русла Первой речки по улице Снеговой к нынешней площади Баляева, затем по Луговой, Калининской — до причалов рыбного порта. У одного из них — плавучая тюрьма «Дальстрой».
Земля кончилась у трапа, в трюмы впрессовали пять тысяч заключенных. У каждого трюмного колодца — группа охранников. В трюме стояла зловонная липкая духота, весь пол в блевотине — в Охотском море сильно штормило. Под ногами — грязные лужи в пузырях с плавающими отходами жизнедеятельности человека. За семь дней пути в носовом трюме Сергей Королёв пережил предельное ощущение физической нечистоты. По его скупым воспоминаниям — ни до, ни после такого не было. В те дни железнодорожный пульман казался ему раем.
Морской этап продолжался с 14 по 21 июля 1939 года. По шипению воды за бортом определил перемену хода. После остановки загрохотала якорная цепь. Стало тихо. Открыли люк. С палубы просматривался берег, среди сопок белели домики. Перед ним лежал Магадан — столица Колымского края.
В Магадане вновь прибывших ожидала баня. Как Осип Мандельштам, Сергей Павлович прибыл в лагерь в добротном кожаном пальто. О том, что шмотки отберут, ему шепнул сосед. Он ответил, что «больше никогда у меня не будет такого замечательного пальто». Пророчество не сбылось: на фотографии 1953 года, помещенной в книге его дочери, Королёв одет в добротное кожаное пальто.
А тогда после бани каждого ждала горка одежды: майка, трусы, портянки, ватные штаны, гимнастерка, бушлат, шапка-ушанка и валенки — путь лежал на север. После медицинского освидетельствования на пригодность к физическому труду 29 июля этап был отправлен к месту назначения. Пять тяжких дней в кузове грузовика, и вот он — золотодобывающий прииск Мальдяк.
Проклятое «золотишко»
Именно так называл Сергей Павлович этот драгоценный металл, который своими руками добывал на прииске Мальдяк. Будущему Главному конструктору в условиях вечной мерзлоты и 30-градусных колымских морозов (зима наступила рано) пришлось работать на земле и под землей. Но и здесь он поддерживал себя. Об этом Наталии Сергеевне рассказала дочь соседа ее отца по нарам: «Увидев в январе 1966 года фотографию с некрологом в газете «Правда», он сказал: «Да ведь это тот самый Серёга Королёв, который на Колыме поражал всех тем, что делал по утрам зарядку, а на наши скептические прогнозы отвечал, что еще надеется пригодиться своей стране». Но все пошло иначе…
Мальдяк
Самым страшным и непобедимым был голод. Зэки думали о еде все время. От недодаваемого блатными скудного пайка, невыносимого труда на добыче золота по 12 часов в сутки, холода, притеснений уголовников и лагерной охраны он начал сдавать и совершенно обессилел. Нормы были невыполнимыми. Началась цинга, стали опухать ноги. Он уже не мог ходить, от цинги вываливались зубы, с трудом жевал сломанными на допросе челюстями. Сам Сергей Павлович говорил, что зимой едва не погиб. Она была страшная: из пятисот заключенных лагеря Мальдяк до весны дожили не более ста...
Существует много легенд о том, как ему удалось выжить. На мой взгляд, более объективна версия, которую приводит в своей книге Наталия Королёва, лично перелопатившая всевозможные архивы, включая те, что раньше были закрыты.
Осенью на прииске появился подлинный «ангел во плоти» — Михаил Усачев — бывший директор Московского авиазавода, незаслуженно обвиненный в гибели Валерия Чкалова, погибшего на самолете, построенном на этом заводе. Усачев обладал необыкновенной силой, богатырским телосложением, к тому же — боксер. Для начала он избил одного из урок, сместив его с должности старосты. Прирученный отставник повел нового хозяина показывать бывшие владения. У одной из палаток объяснил, что «…здесь валяется Король — доходяга из ваших, из политических; он заболел и, наверное, уже не встанет». Войдя в палатку, Усачев обнаружил кучу грязных тряпок. Приподняв их — опешил. Как вспоминал он сам, в тот момент у него словно что-то оборвалось внутри: перед ним в немыслимых лохмотьях лежал страшно худой, бледный, безжизненный человек. Таким он увидел Сергея Королёва, которого хорошо знал. Опоздай он на пару-тройку дней, даже страшно представить, что было бы с ним и с нашей космонавтикой…
Строго приказав перенести больного в изолятор, он распорядился устроить для него «дополнительное питание» за счет пайки тех уголовников, которые больше всего издевались над политзэками. Незаменимой оказалась помощь лагерного врача Татьяны Репьевой, с которой Наталия Сергеевна общалась лично. И смерть отступила. Хотя вместо лекарств цингу лечили сырой картошкой и хвойным отваром, а все остальные болезни — разведенной в воде марганцовкой...
— Отец, — вспоминает дочь, — встал на ноги и на всю жизнь сохранил чувство глубокой благодарности к своим спасителям. В начале 60-х, будучи Главным конструктором, он разыскал Михаила Александровича Усачева и принял его на работу заместителем главного инженера опытного завода.
Она же свидетельствует, что после нечеловеческих испытаний на золотых приисках Колымы, выпавших на долю ее отца, он до последних дней ненавидел золото, презрительно называя его «золотишком».
Путешествие с Колымы в Москву
...Пока Сергей Павлович мытарился в тисках ГУЛАГа и проходил все круги пересыльных лагерей и колымского ада, за него хлопотали многие. Среди них — его мать Мария Николаевна, прославленные пилоты Михаил Громов и Валентина Гризодубова. Каждый из них написал на бланке депутата Верховного Совета СССР запрос на имя Лаврентия Берии. Но никто из них не знал (тем более — Сергей Королёв), что вопрос уже согласован. Лаврентий Павлович в удобный момент получил от Сталина разрешение на пересмотр дел оборонных специалистов.
Бесспорно, эти письма сыграли свою роль. Ибо деятельность нового наркома НКВД Лаврентия Берии отличалась стремлением использовать «умных зэков» в своих интересах. В условиях внутрипартийных дрязг он понимал: если заключенные создадут что-то стоящее, то плоды их труда достанутся ему.
Нарком энергично начинает выстраивать сеть шараг: конструкторских бюро, институтов, лабораторий, в которых работали репрессированные специалисты. Есть свидетельства того, что всесильный глава НКВД лично предложил пересмотреть дело з/к Королёва. Уже 13 июня 1939 года пленум Верховного суда отменяет прежний приговор. Делу дали ход. Затем 25 июня 1939 года Василий Ульрих направил начальнику Новочеркасской тюрьмы извещение с грифом «секретно» об отмене приговора по делу Королёва с указанием под расписку объявить ему об этом. Следом прокуратура СССР 5 июля 1939 года обратилась в 1-й спецотдел НКВД с просьбой выслать для изучения дело Сергея Королёва. Но объявлять оказалось некому. Поезд давно ушел, догонять его никто не собирался. К счастью, секретные письма не затерялись…
В ноябре 1939 года рано утром в палатку на прииске Мальдяк, где квартировал Сергей Королёв, вошел охранник, назвал его фамилию и приказал собираться. Под конвоем его доставили к начальнику лагеря. Сергей Павлович перебрал в уме все возможные причины вызова, ждал всего, но только не этого: «Королёв, поедете в Москву». Потрясенный известием, уже на зоне, он впервые за эти годы заплакал.
До Магадана под конвоем добирался несколько суток. Задержка с оформлением документов привела к тому, что он опоздал на последний, как казалось, в ту навигацию пароход во Владивосток. Позже, рассказывая об этом, он воспринимал это как знак судьбы. А пароход — печально известная «Индигирка» — во время шторма 12 декабря затонул у берегов японского острова Хоккайдо. Спаслись далеко не все…
Добраться до Владивостока ему удалось в конце декабря на другом пароходе. Из Владивостока его переправили в Хабаровск. Силы были на исходе. Работа на прииске, голод и цинга, нервотрепка с пароходами — все это привело к тому, что по этапу отправили полутруп: Сергей Павлович потерял четырнадцать зубов, опух и едва мог передвигаться. Он был настолько плох, что начальник пересылки в Хабаровске отпустил его без конвоя к докторше, которая приняла сердечное участие в судьбе полуживого, никому не известного зэка. Она отмыла и перевязала ему гниющие язвами ноги, снабдила витаминами и лекарствами. На следующий день послала в тюрьму два таза с сырой капустой и свеклой — это было лучшее лекарство от цинги...
Позже он пытался разыскать спасительницу, собирался приехать в Хабаровск. Но неотложные дела не позволили ему сделать это. Лишь после смерти Сергея Павловича, в конце 60-х, хабаровские следопыты сумели узнать лишь ее фамилию — Днепровская...
До Москвы Королёв добрался только 28 февраля 1940 года. На дальних подступах к Ярославскому вокзалу его ждал черный воронок. Выйдя из него, он узнал внутренний двор Бутырки. Скоро услышал громкое: «Королёв! На выход с вещами!» На Лубянке его не тронули и пальцем, вместо допроса расспрашивали. Знакомый Сергею Павловичу сержант Быков подготовил новое постановление о продлении срока следствия и содержания под стражей. Но дело вел другой уполномоченный — сержант Рябов. Следственное колесо между Лубянкой и Бутыркой вертелось вплоть до сентября. Особым совещанием бывший лагерник был судим вторично и приговорен к восьми годам заключения, получив направление в московскую спецтюрьму — шарашку ЦКБ-29 НКВД (ул. Радио) под руководством з/к Андрея Туполева. Вырвавшись из лагеря, Сергей Королёв перестал быть лагерным зэком, но не зэком вообще…
…После этого была длинная и плодотворная жизнь: участие в создании пикирующего бомбардировщика, работа над ракетными двигателями и реактивными установками, освобождение (но еще не реабилитация — это произошло только в 57-м, после ХХ съезда) в августе 44-го, длительная командировка в поверженную Германию, огромный труд по созданию советского ракетного комплекса, участие в совещаниях под руководством Сталина, строительство Байконура и, наконец, звездный час, а точнее, даже два звездных часа: запуск первого спутника Земли 4 октября 1957 года и полет Юрия Гагарина 12 апреля 1961 года. К этому времени Королёв уже был дважды Героем Социалистического Труда и лауреатом Ленинской премии. Указы всякий раз были закрытыми. Фамилию Главного конструктора знал крайне ограниченный круг людей. Говорят, маячила и самая престижная в мире премия. Но, когда Нобелевский комитет попросил назвать фамилию Главного конструктора, Хрущёв отрезал: «Одного человека назвать нельзя, творцом новой техники у нас является весь советский народ!»…
Смертельное эхо ГУЛАГа
ГУЛАГ не отпускает никогда… Присловье памятно всем бывшим узникам сталинских лагерей и их семьям. Коснулось это и Сергея Королёва.
Напряженная и нервная работа, период сидений по тюрьмам, лагерям и шарашкам давали знать о себе все чаще. Шалило сердце, в начале 60-х у Главного была обнаружена мерцательная аритмия. Кроме того, академика беспокоили острые приступы стенокардии на фоне повышенного артериального давления. Проблемой для него были и кишечные кровотечения, причины которых уходили корнями в лагерные времена.
Наталия Королёва вспоминает: «…у отца дважды наблюдались кишечные кровотечения... И в декабре 1965 года он был госпитализирован в Кремлёвскую больницу на улице Грановского, где при обследовании у него обнаружили полип прямой кишки. Речь шла о его удалении. Однако смерть ближайшего помощника и друга Леонида Воскресенского помешала этому. Отец срочно покинул больницу».
Но 5 января 1966 года он в очередной раз попадает туда, по собственному выражению: для пустяковой операции — удаления полипа.
Однако в тот трагический день, 14 января 1966 года, «пустяк» стал роковым по многим обстоятельствам. «Для выполнения внутриполостной операции масочного наркоза, под которым находился отец, оказалось недостаточно, — пишет Наталия Сергеевна. — Необходимо было ввести интубационную трубку в трахею, однако сделать это не удалось ни одному из трех опытных анестезиологов из-за анатомических особенностей строения его шеи и тугоподвижности челюстей, сломанных во время допросов после ареста… Операция продолжалась под масочным эфирно-кислородным с закисью азота наркозом, опасным для пациента, страдающего стенокардией и мерцательной аритмией. Усталое, измученное сердце моего отца, которому за два дня до этого исполнилось всего 59 лет, замолчало, и в 16 часов 30 минут была констатирована смерть».
То было смертельное эхо ГУЛАГа. Как это далеко от официального медицинского заключения из газеты «Правда» № 16 (17333) от 16 января 1966 года. Некролог в партийной газете, опубликованный по личному указанию Леонида Брежнева, стал первой официальной, общедоступной информацией о Главном конструкторе. Так смерть рассекретила имя Сергея Павловича Королёва, ставшего известным и в нашей стране, и во всем мире.
…Утром 18 января в Колонный зал Дома Союзов потекла нескончаемая вереница людей, пришедших проститься с великим ученым. А прах Главного конструктора, академика, дважды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии, бывшего з/к № 1442 — Сергея Павловича Королёва вот уже полвека покоится в нише кремлевской стены на Красной площади.
Автор: Валерий МАРКОВ / 07 апреля 2016
Источник | 
