Приобрести книгу - ПУТЬ ПОДВИГА И ПРАВДЫ. История Русского Обще-Воинского Союза

Великий Князь Николай Николаевич пережил барона Врангеля всего лишь на несколько месяцев. В сущности, он в силу преклонных лет и личных качеств не мог сыграть той роли, какая отводилась ему в те первые годы эмиграции. Он мог быть лишь декорацией, дорогим и глубоко почитаемым знаменем, символом старой Императорской Армии. Таковым и был Великий Князь. В отличие от Кирилла Владимировича он не искал себе трона и, действительно, искренне любил Армию, был до последнего вздоха ей предан. Свое последнее обращение, поздравление с Рождеством, Николай Николаевич написал за несколько дней до кончины: «Молю ГОСПОДА, да узрим Отечество наше свободным и в нем – торжество Веры и царство мира, любви и порядка.

Душевно тронут и сердечно благодарю за участие, ко мне в болезни проявленное.

Памятуйте о России! И здесь, в изгнании, ей отдайте все Ваши помыслы, не числя трудов, сил, средств на дело ее спасения, ибо беспримерно тяжки испытания и наступают решительные сроки.

Народ РУССКИЙ! Собери Твои силы и со Крестом выйди вновь на путь Тебе данного Великого и Славного Бытия».

С уходом Врангеля и Великого Князя перевернулась первая веха истории РОВСа. Открывалась новая… Отныне бразды правления сосредоточились в руках генерала Кутепова.

Должно сказать, что после разоблачения «Треста» и Александр Павлович, и Петр Николаевич делали шаги навстречу друг другу, пытаясь хоть отчасти восстановить немало испорченные чекистской провокацией отношения. Очевидец вспоминает: «…Рабочий квартал Парижа со скучными, однообразными домами. Узкий проход ведет с улицы к небольшому двухэтажному особняку, который расположен как в колодце, окруженный более высокими домами. Скромный зал, переделанный из когда-то помещавшейся здесь мастерской. Стены украшены национальными флагами и портретами покойного Государя и вождей Белого Движения. Один угол зала затянут занавесью – там помещается походная Галлиполийская церковь… Народу много, выделяется плотная, коренастая фигура Кутепова… Входит Врангель… он осунулся и похудел, но по-прежнему в глазах молодой блеск. На несколько секунд он задерживается на лестнице, которая ведет в зал, окидывает его быстрым взглядом и прямо направляется к генералу Кутепову.

Все присутствующие знают, что между ними существуют разногласия…

- Здравствуй, Александр Павлович, - раздался несколько хрипловатый голос Врангеля, - что же, ты теперь меня и узнавать не хочешь?.. На днях захожу в Мэзонетт позавтракать, вижу, ты сидишь с кем-то за столиком, а ты на меня даже внимания не обратил…

Кутепов улыбнулся и что-то ответил… Лед был сломан…»

Эта встреча произошла в Галлиполийском собрании в феврале 1928 г., за два месяца до кончины Врангеля. Вскоре он внесет в свои редактируемые записки лестный отзыв об Александре Павловиче… Впрочем, это показное примирение не изгладило разлома в отношениях двух генералов.

 Еще в июне 1927 г. Кутепов наведался к Врангелю сам. Барон написал после этого Шатилову: «В искренность А.П. Кутепова я также не верю. Кто раз предал, всегда готов предать и второй». Вместе с тем, он считал, что, если Кутепов ищет сближения, то в интересах общего дела не должно его отталкивать. Генералу Барбовичу Петр Николаевич сообщал: «С Кутеповым я говорил совершенно откровенно, высказав ему мое мнение, что он преувеличил свои силы, взялся за дело, которому не подготовлен, я указал, что нравственный долг его, после обнаружившегося краха его трехлетней работы, от этого дела отойти. Однако едва ли он это сделает. Ведь это было бы открытое признание его несостоятельности. Для того, чтобы на это решиться, надо быть человеком исключительной честности и гражданского мужества».

Врангель оказался прав и в своей оценке, и в своем прогнозе. Александр Павлович, действительно, преувеличил свои силы, занявшись разведкой. Довольно привести лишь один пример. А.И. Деникин, с которым Кутепов близко сошелся в Париже, попросил его вызволить из СССР с помощью «Треста» своего тестя. Антон Иванович предупредил, чтобы Александр Павлович ни в коем случае не упоминал его имени, дабы, если «Трест» все же провокация, старик не попал в руки ГПУ. Каково же было удивление и негодование Деникина, когда в бумагах застрелившегося генерала Монкевица, вместе с Кутеповым взаимодействовавшим с конторой Якушева, он обнаружил письмо Александра Павловича кому-то из «Треста», в котором тот писал, что Деникин просит вывезти из Ялты тестя… Кутепов затем оправдывался, что писал «очень надежному человеку». По счастью, к тому времени старик уже умер сам, и подобное попрание всех норм конспирации уже не могло ему повредить. Однако, этот случай в достаточной мере характеризует уровень подготовки Кутепова к тому сложнейшему делу, которое он со свойственной ему решимостью взвалил на свои плечи. Тогда, после самоубийства Монкевица, ознакомившись с его документами, Антон Иванович, как пишет он сам, «пришел в полный ужас, до того ясна была, в глаза била большевистская провокация. Письма «оттуда» были полны несдержанной лести по отношению к Кутепову… (…) Повторно просили денег и, паче всего, осведомления». Но Александр Павлович до последнего не хотел верить в обман и успокаивал Деникина, что «ничем не рискует»: «Я им не говорю ничего, слушаю только, что говорят они».

Увы, риск оказался для Кутепова не просто существенным, но прямо смертельным. Разоблачение «Треста», как и прогнозировал Врангель, не заставило его признать ошибки. Петр Николаевич уйдет, и Александр Павлович, невзирая на остережения покойного, поспешит восстановить в должности командира Корниловцев своего друга – агента ГПУ Скоблина…

«Трест» и все связанное с ним стал самой большой ошибкой и самым большим поражением генерала Кутепова. Привыкший сражаться с врагом на поле брани, он не мог должным образом противостоять в невидимой войне врагу, чьей сутью была ложь и подлость, кто от самого отца Лжи унаследовал способности к провокаторской работе. Тем не менее, обращаясь к образу Александра Павловича, говорить хочется совсем об ином. Ведь ошибки и поражения, в том числе фатальные, могут быть у всех, но лишь единицы обладают воинской доблестью и огромной харизмой Кутепова. Герой Первой мировой, единственный человек, противостоявший со своими Преображенцами февральскому бесиву на улицах Петрограда, Первопоходник, герой многочисленных сражений Гражданской войны, прославленный Кутеп-паша, таким останется Александр Павлович в памяти верных…

В отличие от генерала Врангеля семейство Кутепова не имело ни титулов, ни воинских традиций. Родной отец его, Константин Тимофеев, имел всего лишь личное – за заслуги по штатской службе пожалованное – дворянство. Отчим, Павел Кутепов, усыновивший мальчика по смерти отца, был уже дворянином потомственным. Семья жила в уездном Череповце скромно и без излишеств.

В те поры как раз отгремела Балканская кампания, и воображение Александра навсегда поразил первый Белый генерал – М.Д. Скобелев. Именно его пример породил в душе мальчика непонятное родным стремление к воинскому делу. Впрочем, родители не спешили идти на поводу у желания увлекшегося чада и отдали его в гимназию. «Я так хотел быть военным, что первое и настоящее огорчение испытал, когда мои родители отдали меня в гимназию, а не в кадетский корпус», - скажет позднее Александр Павлович.

Если человеку определен жребий свыше, его трудно изменить. Кутепов же делал все, чтобы оный исполнился. В гимназии он считался первым учеником по успеваемости и первым силачом в своем классе. Кроме того, выделялся Александр и своей дисциплинированностью. Уже в ту пору будущий генерал начал развивать в себе волю, для чего, проснувшись ночью, выходил гулять на улицу в наиболее, по его собственному мнению, страшные места.

На каникулах и в свободное время гимназист Кутепов бегал на солдатские учения и подолгу оставался в казармах. «Здесь, - пишет биограф генерала Игорь Ваганов, - он не только ко всему приглядывался, но и проходил солдатские науки – ружейные приемы, уставы. Будучи в 3 классе, он один раз отпросился у отца на маневры, и тринадцатилетний гимназист, как исправный служака, проделал с этой воинской частью переход в 72 версты и даже принял участие в боях по взятию города, указанного планом маневра. «Мои родители, – вспоминал Кутепов. – Сначала сильно беспокоились, чтобы я не огрубел среди солдат, но при мне, ребенке, солдаты были всегда сдержанны и деликатны, и я ничему худому от них не научился!» С тех пор и полюбил Кутепов русского солдата. И за все время своей военной службы он никогда не позволил себе оскорбить солдата ни словом, ни действиями. И в казармах, и в походах первая забота офицера Кутепова была о солдате».

Рано лишившись отца, в 14 лет Александр потерял и мать. Окончив следом гимназию, он объявил отчиму о своем решении стать военным. Будучи сперва зачислен рядовым в Архангелогородский резервный батальон на правах вольноопределяющегося, Кутепов получил возможность обучаться в Санкт-Петербургском пехотном юнкерском училище (впоследствии Владимирском военном училище) за казенный счет. В училище будущий генерал также подавал пример по всем дисциплинам. Примечательно, что в фельдфебели Александр был произведен редким порядком: за особые заслуги и отличную учебу младший портупей-юнкер Кутепов, минуя чин старшего портупей-юнкера, стал сразу фельдфебелем. Это производство совершил лично Великий Князь Константин Константинович на строевом смотре за отличное командование сводной ротой 11 июля 1903 г.

«Моим любимым и моим первым учеником в военном училище, где я читал тактику, - вспоминал профессор генерал Н.Н. Головин, - был фельдфебель Кутепов». По воспоминаниям Головина Александр Павлович был чрезвычайно выдержанным и «…всегда и во всем подавал пример в дисциплинированности. Простой в обращении со своими сверстниками он вместе с этим умел поставить себя так, что, когда отдавал распоряжения, как фельдфебель роты, эти же его сверстники исполняли его приказания точно и беспрекословно». Этот дар в будущем отмечали и подчиненные генерала.

Первой войной Александра Павловича стала, как и для всех его сверстников, Русско-японская. Провожая его на войну, отчим написал ему письмо-наставление: «Будь всегда честным, не напрашивайся, но долг свой перед Отечеством исполни до конца».

О Кутепове в ту пору в журнале «Часовой» вспоминал полковника Шеин. По его свидетельству, молодой офицер, определенный в разведку, не пил водки, не играл в карты, но зато на своих позициях с уверенностью «…ходил по окопам, по ходам сообщений и просто по тропинкам между ними. Он знал каждый бугорок, каждую промоину и канавку и чувствовал себя здесь, как у себя дома. Как правило, в ночь, предшествующую разведке целой командой, Александр Павлович производил таковую сам с одним или двумя из своих охотников, тщательно подготовляя будущий успех, и, рискуя собою лично, он старался довести до минимума риск в действиях своих подчиненных. Все его ночные разведки, а они происходили чуть ли не 2-3 раза в неделю, носили отпечаток тщательной подготовки, и потери команды были всегда очень незначительны».

Однажды несколько разведчиков во главе с Кутеповым подползли к японской заставе, насчитывавшей около 80 человек. Унтер-офицер оглушил прикладом винтовки часового, разведчики с криками «Ура!» бросились вперед, спящие японцы проснулись и в панике разбежались кто куда.

Об еще одном эпизоде вспоминал сам Александр Павлович: «…Во время Японской войны, был со мною такой случай. Я имел под своей командой разведчиков Выборгского полка и в бою под Фучуном находился на левом фланге сибирских стрелков. Атаковав партию японцев, вероятно тоже разведчиков, и отбросив их до перевала на 800-900 шагов, я, чтобы занять прежнее положение, должен был с людьми взбираться на холм с довольно крутыми скалами. Приближаясь к нему и проходя таким образом полосою, по которой отступил отогнанный противник, я обратил внимание на медаль на груди убитого японца. Устроив людей на холме и сделав перевязку раненому в голову своему солдату, спустился к убитому и рассмотрел медаль, оказавшуюся полученной за Китайский поход.

Возвращаюсь на холм. Подошвы на моих сапогах от травы сделались скользкими, и я несколько раз скатывался вниз.

Японцы заметили меня, открыли огонь, и пули стали ложиться около меня со всех сторон... Вспомнилась мне рана, которую я только что перевязал, и страх обуял меня до потери сознания, до обморочного состояния... И я уже не помню, как добрался до места. Пришел в себя, когда мне дали воды».

«На фронте подпоручик Кутепов сдружился с подпоручиком Максимом Леви, - сообщает Игорь Ваганов. - Они вместе учились в училище, но боевая обстановка сблизила их еще теснее. В одном из боев Максим погиб. После войны Кутепов приехал к матери Макса, познакомился с ней, сказал, что всех родных Макса давно знает со слов своего друга и считает их своими близкими. Рассказал о жизни Макса на войне со всеми подробностями, понимая, что каждая мелочь дорога сердцу матери. Передал ей горсть маньчжурской земли с могилы сына и не забыл даже сестренки Макса – привез ей в подарок китайские украшения. И с тех пор он постоянно заезжал в Новгород к семье Макса, а однажды сказал его матери следующие слова: «У Вас нет сына, а у меня нет матери. Вы для меня стали родными». И Кутепов писал письма матери своего друга до конца своей жизни».

По завершении войны Александру Павловичу впервые пришлось столкнуться с революцией и встать на ее пути. «Не то в Чите, не то в Иркутске объявлена республика – одна из тех, которыми в злосчастный 1905 год лихорадило заболевавшую страну. Начальство растерялось и ушло. Кутепов, оставленный с эшелоном, сразу выявил себя начальником во всем значении этого далеко не простого понятия. Без колебаний и сомнений, во главе горсти не совсем надежных солдат, он арестовывает стачечный комитет и упраздняет республику. Это удается Кутепову, потому что он хочет и смеет», - сообщает В. Залюбовский в очерке «Преображенского полка последний командир».

В дальнейшем, уже в столице, учебную команду преображенцев посылали на заводы, где происходили серьезные беспорядки. Кутепов отдавал приказ своим гвардейцам, чтобы оружие в деле не применять, что и выполнялось его командой вплоть до окончания беспорядков. Не было произведено ни одного ареста, не прозвучало ни одного выстрела. «Наша полковая учебная команда, – свидетельствовали сослуживцы Кутепова, – была образцом и примером для частей Петербургского военного округа».

«При внешней дисциплинированности создается и внутренняя, а ее-то больше всего и не хватает русскому человеку при всей его талантливости», – нередко повторял Кутепов. Соблюдения оной Александр Павлович в первую очередь требовал от себя. «Он, - пишет И. Ваганов, - неустанно работал над собой, обуздывал свою страстную натуру и всегда держал себя в руках. Молодых солдат к вверенной им суровой дисциплине приучал постепенно. Сначала добросовестно и много раз объяснял каждому все, что от него требуется по службе. Совершенно спокойно и просто указывал на совершенные погрешности, затем начинал предупреждать, что после определенного времени он уже будет налагать взыскания за малейшую неточность. И, когда наступал этот срок, Кутепов был беспощаден. За каждую провинность – соответствующее дисциплинарное взыскание без снисхождения. В свободное от занятий время А.П. Кутепов организовывал для своих подчиненных экскурсии в различные петербургские музеи, картинные галереи, театры».

Полковник Малевский-Малевич вспоминал: «На всю жизнь мне останутся памятными впечатления первого дня в полку. Нас, вольноопределяющихся, собрали в одном из классов команды, где А.П. Кутепов в сжатых, отчеканенных и вместе с тем прочувствованных выражениях поздравил нас с поступлением на царскую службу и разъяснил на значение этого шага. Слова его о том, что значит слово «солдат» глубоко запали мне в душу: «Священный долг солдата – служить верой и правдой своему Государю и Отечеству, быть борцом за веру и славу, защитником правды и чести, быть христианским воином в полном смысле этого слова», - вот вкратце речь, какой нас приветствовал в полку Александр Павлович».

В 1912 г. скончался П.А. Кутепов, и на руках молодого офицера, не имевшего за душой ничего, кроме жалования, остались две сестры и два брата. Отказывая себе во всем, Александр Павлович добился, чтобы оба брата получили высшее образование, а одна из сестер окончила высшие женские курсы и была оставлена при них.

В первый же день Великой войны Кутепов с Преображенским полком выступил на позиции. Уже 20 августа он был ранен, а едва оправившись, 30 марта 1915 г. – вторично. Третье ранение Александр Павлович получил в битве при Стоходе. 27 июля при деревне Петрилово Владовского уезда Ломжинской губернии немцы подвергли позиции Преображенцев мощнейшему артиллерийскому обстрелу, почти полностью уничтожив 3-ю роту. Кутепов, рота которого находилась в резерве, по собственной инициативе повел своих солдат в контратаку. И в этой контратаке он был ранен в правую паховую область. К нему подбежали санитары, положили на носилки, но Александр Павлович приказал не выносить его из боя. Лежа на носилках и превозмогая боль, капитан Кутепов продолжал вести командование боем и поддерживать боевой дух своих солдат. Этой контратакой он удержал позиции гвардейцев от прорыва немцев.

«Особенно славным боем 2-го батальона под начальством Александра Кутепова было взятие леса у деревни Свинюхи 7 сентября 1916 года, - пишет И. Ваганов. - …2-й батальон атаковал немецкие позиции, противник не выдержал натиска и начал отступать. По наступающим русским цепям не менее пяти тяжелых и большое количество легких неприятельских батарей открыли заградительный огонь. Русские цепи двигались вперед, не останавливаясь, и все время уходили из-под вражеского обстрела. Подобному маневру батальон был обязан, прежде всего, командирскому умению А.П. Кутепова, который провел свой батальон под огнем противника целую версту без каких-либо значительных потерь. Вот роты 2-го батальона приблизились к немецким позициям и ударили на фланги противника. Немцы в панике отступали. Был взят весь участок от «Грушевидной» высоты до западной опушки Свинюхинского леса. Батальон А.П. Кутепова выбил противника из этого леса – неприятельский фронт был прорван! Согласно приказу командира корпуса 2-му батальону были приданы отдельные роты измайловцев и егерей, было произведено окончательно закрепление в лесу и началось очищение подступов к реке Буг. Было захвачено много пленных (более 900 человек). Обозы противника отступали в западном направлении. Но данный успех не был использован командованием армии, резервы корпуса в итоге были исчерпаны. Только вечером следующего дня подошла 10-я Сибирская дивизия и сменила в лесу части под командованием Кутепова. Но время было упущено – противник успел подтянуть подкрепления и организовать надежные оборонительные позиции».

А тем временем на Россию надвигалась Катастрофа… В начале 1917 г. Кутепов, занимавший должность помощника командира полка, находился в Петрограде в трехнедельном отпуске. 27 февраля 1917 г. приказом командующего Петроградского военного округа он был назначен командиром карательного отряда. Александр Павлович получил под свое командование эти оставшиеся верным императору две тысячи солдат, после чего командующий округом генерал Хабалов полностью отстранился от руководства.

Не впервой было Кутепову и его солдатам противостоять революционерам. Однако, теперь все изменилось… В памятном 5-м году в России еще была власть. В 17-м власти в России не стало… В завьюженном и охваченном революционной лихорадкой городе, где ответственные лица стремились только лишь спихнуть на другого оказавшуюся неподъемной ответственность и сбежать, одинокий отряд Кутепова пытался удержать Империю на краю пропасти – единственная сила во всей необъятной России, как прообраз горсти отважных, которые менее чем через год уйдут зажигать лампаду в кубанские степи…

Отряд Кутепова сперва занял Зимний дворец, но вынужден был его покинуть по требованию Великого Князя Михаила Александровича. Тогда отряд занял Адмиралтейство, но оттуда ему пришлось уйти по требованию адмирала Григоровича… Тогда последняя тысяча верных при 12 орудиях и 15 пулеметах заняла Петропавловскую крепость. И военный министр лично приказал Кутепову покинуть крепость и расформировать отряд.

Власти не стало. Власть отреклась от своего Долга. И в брошенной на произвол лиходеев и болтунов стране тысяча верных уже не могла спасти положения.

Кутепов вернулся на фронт, получив назначение командиром Преображенского полка. В июне русские войска попытались перейти в наступление, которое развивалось довольно медленно и закончилось немецким контрударом. На ликвидацию вражеского прорыва была брошена Петровская бригада, в состав которой входил Преображенский полк. В сводке Ставки было сказано: «На всем фронте только полки Преображенский и Семеновский исполняют свой долг в районе Тернополя». «6 июля гвардейцы отбили натиск противника, 7 июля под Мшанами Преображенский полк смял противника, - сообщает И. Ваганов. - Но вскоре немцы подтянули подкрепления, значительно превышающие по численности гвардейцев, и Преображенский полк вынужден был организованно отойти. В этом бою Кутепов находился в цепях 1-го батальона (прикрывавшего отход) и, не теряя хладнокровия, подбадривая солдат, в полный рост ходил по брустверу окопа. Взрывной волной Кутепова сбило с ног, но он, к счастью, не пострадал».

Замечательный факт: в те революционные дни Александр Павлович стал кавалером солдатского Георгиевского креста, награждение которым производилось, согласно новым правилам, по решению самих солдат. Кутепов был награжден по инициативе своих подчиненных – солдат Преображенского полка.

Как и другие Белые Вожди, Александр Павлович был верен кредо выраженному единственным словом – «Отечество». «Я не мыслю Россию могучей и счастливой иначе, как под скипетром своего законного Царя, но я готов служить России при любом режиме, лишь бы во главе правительства стояли не прислужники интернационала, а люди, ставящие себе задачей национальное возрождение России, - говорил он. - Нужно прежде всего спасти Россию, которая истекает кровью и гибнет. Это первейшая и главнейшая задача, а когда это будет сделано, остальное придет в свое время».

В ноябре 1917 г. Кутепов был снят полковым комитетом с должности команующего полком. 21 ноября знамя полка было спрятано офицерами и затем вывезено на юг России. Владимир Дейтрих вспоминал: «У окна, барабаня по стеклу пальцами, стоял Кутепов, и слеза за слезой скатывались у него по бороде. Малевский-Малевич и Васнович рыдали на походной койке мужскими, сухими, душу разъедающими слезами. Спрятав голову в руки сидел молча офицер, назначенный отвозить знамя. Несколько офицеров со злобным отчаянием стояли по углам (…). Триполитов подошел ко мне и обнял меня. Он дрожал, как в лихорадке.

Голос Кутепова вывел нас из оцепенения. Александр Павлович дал каждому из нас по частице знамени. Мы их свято храним…»

2 декабря Александр Павлович издал приказ о расформировании Преображенского полка и уехал на Дон.

Прибыв на Дон 24 декабря, Кутепов вступил в ряды Добровольческой армии и тотчас был назначен начальником гарнизона Таганрога и его района. В Таганроге он быстро сформировал небольшой офицерский отряд, всего в 150-200 человек при 2-х полевых орудиях. В течение целого месяца эта горсть отважных, стоя бессменно на позициях, отбивала атаки большевиков на Таганрогском и Ростовском направлениях. Горсть побеждала тысячи. У Матвеева Кургана отряд Кутепова дважды разбил крупный большевистский отряд Сиверса, но на смену разбитым частям приходили новые. «Там бьются под начальством полковника Кутепова такие молодцы, что если бы у нас было 30 тыс. таких людей, мы бы с ними сейчас же отвоевали у большевиков всю Россию», - восхищенно писал Деникин.

25 февраля Александр Павлович был назначен командиром 3-й роты (сначала она была отдельным 3-м Офицерским батальоном) Сводно-Офицерского полка С.Л. Маркова. Эта рота состояла преимущественно из гвардейцев. И во главе этих отборных офицеров Кутепов выступил в Первый Кубанский поход.

«Полковник Кутепов с пятьюстами офицерами защищал Таганрогский фронт от натиска большевиков. Казаки, усталые и соблазненные пропагандой, повернули назад и разошлись по домам. В тылу восемь тысяч рабочих Балтийского завода подняли восстание и, захватив железнодорожный путь, преградили отступление. Из Ростова было потребовано подкрепление. Огромный город с полумиллионным населением продолжал жить своей повседневной шумной торговой жизнью. Конторы, магазины, кинематографы, театры, азартные игры в клубах на многие сотни тысяч, разряженная праздная толпа на Садовой улице, переполненные кафе и рестораны, оркестры музыки... Из Проскуровских казарм на помощь Кутепову вышло подкрепление - 60 человек. Ротмистры, полковники, капитаны и с ними несколько молоденьких мальчиков, все как рядовые, с винтовками на плечо, они пошли мерным шагом по шумным улицам среди огромной толпы, шатавшейся по тротуарам. 60 человек из 500-тысячного города.

Генерал Кутепов для парижской публики может представляться генералом черной реакции. Для нас он навсегда останется полковником Кутеповым, взявшим твердой рукой винтовку, и со своей третьей ротой, и в боях и в походах, сохранившим до конца непреклонность воли в исполнении своего долга русского и солдата», - напишут несколько лет спустя В. Даватц и Н. Львов в очерке «Русская Армия на чужбине».

После взятия Екатеринодара и Новороссийска Кутепов был назначен Черноморским военным губернатором.

- День освобождения вашего города радостный и для моего полка - крепнет наша связь с населением, и у Добровольческой армии образуется тыл, - говорил Александр Павлович в речи, обращенной к представителям освобожденного Новороссийска. - Кровное дело и подвиг добровольцев - освобождение Родины - теперь становится нашим общим с вами делом и подвигом. Но когда я говорю о добровольческих полках, знайте, что это нечто единое - в них нет ни правых, ни левых. Добровольцы - это одно целое, что служит России, им дороже всего - Родина... Первый освобожденный нами порт называется Новороссийск. Пусть его название будет символом новой России, для возрождения которой рассеяно в степях так много могил добровольцев... Заброшенные могилы со стертыми надписями на белых крестах... Никто из родных не плакал над ними и не пел панихиды, только степные ветры бьются о кресты, и только тучи льют слезы... Но пусть помнит о павших добровольцах наша общая матерь Россия, с мечтой о которой они умирали, не заботясь о том, наденем ли мы корону на освобожденную Россию или не наденем. Мы, добровольны, благоговейно склонимся перед Россией и без скипетра в ее руке, была бы только рука родной материнской для всех ее сыновей...

«Своей губернией Кутепов правил строго, но справедливо, - сообщает И. Ваганов. - Его первым решением было утверждение земства без различия сословий. Он следит за снабжением населения, защищает его от произвола чиновников, в том числе взимания излишних налогов. Жестоко пресекаются грабежи, бандитизм, спекуляция: дезертиров, бандитов и мародеров отправляли на виселицу. Но зато законопослушные жители города жили спокойно! Военный губернатор А.П. Кутепов не воровал, а за предложенную взятку попросту мог отправить на виселицу. Не случайно вороватые интенданты и коммерсанты, криводушные либералы окрестили Черноморскую губернию Кутепией».

В начале 19-го года Александр Павлович был назначен командиром 1-го армейского корпуса. Начался победный белый марш… Белгород… Харьков… Курск… Орел… По взятии Орла наступление захлебнулось. И начался ничем и никак неостановимый отход. С болью вспоминая первых добровольцев, Кутепов говорил: «Если бы кто знал, что это были за люди. Прямо, можно сказать, святые. С такими людьми все можно было сделать… Они почти все погибли, а теперь уже не то: с мобилизацией в армию притекли всякие элементы и среди них много никуда не годных. Порой трудно себе представить, до чего люди опаскудились… А какие сегодня чиновники? Все это люди, лишенные всякого патриотизма и готовые служить кому угодно, лишь бы им больше платили».

Несмотря на отступление, Александр Павлович старался сохранять дисциплину среди своих подчиненных и порядок в оставляемых корпусом населенных пунктах. Специальная охранная рота расстреливала и вешала на месте преступления грабителей и мародеров. Одновременно Кутепов запрещал своим подчиненным производить еврейские погромы, рассуждая следующим образом: «Сегодня громят евреев, а завтра те же лица будут громить кого угодно».

«11 (24) марта Добровольческий корпус подошел к Новороссийску, - сообщает И. Ваганов. - В городе царила анархия, горели склады и здания, взрывались боеприпасы, процветали грабежи и убийства населения. Генерал Кутепов был назначен начальником обороны Новороссийска. Согласно приказа Кутепова в городе было введено офицерское патрулирование, в процессе которого выявлялись уклоняющиеся от мобилизации лица (у них отбирали все документы и приказывали на следующий день прийти в определенную воинскую часть) и попутно расстреливались грабители. 13 (26) марта стало ясно, что никаких возможностей далее удерживать город не осталось, необходимо начинать эвакуацию. Город к эвакуации был не готов. Деникин приказал при погрузке на судна отдавать преимущество Добровольческому корпусу (многие считали, что этот приказ исходил от Кутепова). Из 40 тыс. войск (и примерно такое же количество беженцев) на кораблях и баржах удалось разместить 25 тыс. человек войск и около 10 тыс. беженцев. Прикрывал эвакуацию 3-й Дроздовский полк, который был оставлен на берегу. Но Кутепов на миноносце «Пылкий» вернулся за дроздовцами и разместил их всех, невзирая на критический перегруз судна. На рассвете 14 (27) марта последним судном Кутепов покинул Новороссийск».

Дисциплина, законность, порядок – их с неизменной жесткостью отстаивали генералы Врангель и Кутепов. В Крыму Александр Павлович вешал и проворовавшихся чиновников, и саботажников, и большевистских провокаторов. Эти решительные действия вызывали протесты в либеральных кругах, откуда на Кутепова Врангелю поступали жалобы. На одну из таких жалоб Главнокомандующий ответил: «Кутепов выполняет мои приказания… Я не хочу разбирать, кто прав: я ли, отдающий эти приказания, или вы. На мне лежит ответственность перед армией и населением… И я не задумаюсь увеличить число повешенных еще одним, хотя бы этим лицом оказались вы».

Дисциплина сделает возможной чудо эвакуации Крыма и чудо Галлиполи…

«Противники и враги национальной России называли Галлиполи, да называют и поныне, Кутепией, придавая этому слову понятие Аракчеевских поселений и даже хуже – Бироновского застенка, - писал соратник Кутепова Б.А. Штейфон. - Все эти легенды и измышления сочинены непримиримостью инакомыслия. Галлиполи было русским «послушанием», где в патриотическом горении создавалась и ощущалась красота подвига.

Галлиполийская дисциплина была просвещенной дисциплиной, ибо своей задачей она имела не угашение, а возрождение духа в его возвышенных переливах.

Однако Галлиполи было и воистину «Кутепией», так как во всей своей многоликости отражало несокрушимую волю Кутепова, его любовь к Родине и его жертвенный экстаз. И если Галлиполи — Кутепия, то только в том смысле, в каком мы с полным правом можем назвать эпоху начала XVIII столетия — «Петровией», а конец того же века — «Екатеринией»».

Покинув Галлиполи, Кутепов некоторое время жил в Болгарии, откуда был выдворен в результате провокации красных (о болгарских событиях мы еще будем говорить подробнее в отдельной главе этой книги). После этого генерал обосновался в Сербии, поселившись в трехкомнатном доме, расположенном в предместье Белграда Душановаце. При нем жили жена и брат, а также постоянно находились адъютант, личный секретарь и вестовой. Все пятеро существовали за счет жалования Александра Павловича. Врангель предлагал ему внести в смету расходов Главного Командования содержание его адъютанта и секретаря, но Кутепов отказался. В ту пору генералы часто виделись, подолгу гуляли на ближайших пустырях, вспоминая прошлое и размышляя о грядущем…

В 1924 г. В.К. Николай Николаевич вызвал к себе Кутепова и предложил ему взять на себя «работу специального назначения по связи с Россией». Александр Павлович согласился и, оставив должность помощника Главнокомандующего, перебрался в Париж…

«Работа специального назначения», столь неудачно начатая с «Треста», не была последним остановлена. Александр Павлович был истинным воином, и поражение вызывало в нем лишь одно желание – реванша. Разоблачение «Треста» лишь подхлестнуло генерала к активным действиям. Боевики «кутеповской организации» проводят ряд успешных террористических акций простив большевистских руководителей, но многие из них при этом погибли или были схвачены сами, и активные действия вынужденно сошли на нет. Тем не менее, Александр Павлович рассчитывал продолжать борьбу в подсоветской России.

«Несмотря на тяжкие утраты, пережитые Армией, не должно быть уныния, ибо преемственность вождей – верная гарантия того, что борьба не должна прекращаться, да и обстановка складывается не в пользу большевиков: русский народ, одураченный большевиками начинает прозревать и крепнет крестьянство в ненависти к красным. Русский народ не поверит ни партиям, ни программам, он поверит той власти, которая охранит его интересы. Многие говорят, что цепи падут сами. Нет, их надо разорвать и в этом эмиграция должна бороться за свободу своего народа…», - говорил Кутепов в марте 1929 г. И тогда же в другом выступлении развивал свою мысль:

«…Есть объективная разница между настроениями десять лет тому назад и теперь. Десять лет тому назад многие боялись говорить о борьбе. Теперь об этом говорят открыто. Я вижу это по настроениям во многих странах. Это ясный и очевидный сдвиг.

Но мало говорить о борьбе. И вот является вопрос: идет ли борьба? Многие думают, что борьба идет только тогда, когда они знают, как она идет. Я же говорю вам: борьба идет тогда, когда об этом не знает никто.

Но борьба продолжается – и мы все узнаем время от времени о благородных жертвах этой борьбы.

Я был теперь во многих странах. Я видел русского офицера – рабочим, шофером, служащим. Офицер испил чашу до дна – и остался русским офицером.

Но и для русского офицера есть опасность – это тина обывательщины. Нельзя превращаться в беженскую пыль. Нельзя растворяться в местных и узких интересах. Надо помнить, что Русь создавалась на костях русского офицера. Офицер выявился и во время революции – и выявляет себя и в изгнании.

Что осталось у офицера? Чувство долга и чести. Он помнит, что великая честь – сложить свою жизнь за Родину. Дорожите же своей организацией, любите ее, держитесь теснее друг за друга…»

В своих выступлениях Кутепов обращался ко всем русским людям, не исключая и красноармейцев: «Мы боремся не за те или иные партийные идеалы, мы боремся за то, что выше всех партий и классовых программ – мы боремся за Россию.

На эту борьбу зовем мы всех русских людей, где бы они ни были: на родине или за рубежом. Мы зовем к ней и тех наших братьев, у которых под красноармейской шинелью не перестало биться русское сердце. У нас один враг – коммунизм, одна цель – благо и величие России».

Между тем, ОГПУ уже подготовило замену для лопнувшего «Треста» - началась операция «Синдикат-4» под эгидой вымышленной Внутренней российской национальной организации (ВРНО). С помощью завербованного белоэмигранта английской разведке и ставшему после смерти Великого Князя председателем РОВС Кутепову подставили негласных помощников ОГПУ Беляева и Кузьмина, часто бывавших в загранкомандировках. В 1928 г. Беляев встретился в Париже с Кутеповым, заручился его поддержкой и обусловил способы нелегальной связи. Для проверки существования ВРНО Кутепов в 1928-1929 гг. присылал в СССР своих представителей Цветкова и Огарева. В январе 1930 г. он провел встречу с «лидерами» ВРНО в Берлине. Им Александр Павлович изложил масштабные планы переброски диверсионно-террористических кадров, шпионажа в СССР, создания вооруженного подполья. Этим он окончательно подписал себе смертный приговор…

Понимая, что большевики могут нанести удар, Кутепову предлагали личную охрану, но генерал отказался из-за отсутствия средств на ее содержание. «Среди русских эмигрантов есть люди с большими средствами, они имеют миллионные состояния. Они меня готовы приветствовать лучшими обедами и завтраками с икрой, с шампанским. А вот чтобы на дело дать – почти никогда. На борьбу дают деньги чаще всего люди от станка, нищие. Святые эти деньги», - говорил Александр Павлович и не считал себя вправе взять хоть ломаный грош из тех святых денег для своей безопасности.

«Перед Рождеством 1929 г. А.П. уехал в Берлин, - вспоминал секретарь Кутепова М.А. Критский. - Приехал к Сочельнику, который всегда проводил дома в кругу близких людей.

- Довольны ли вы своей поездкой в Берлин? - спросил генерала его секретарь.

- Да меня хотят опять втянуть в «Трест»...

(…)

Рассказал А. П. и то, что при свидании в Берлине с двумя пpиехавшими советскими гражданами один из них предупредил его о готовящемся на А. П. серьезном покушении весною 1930 года.

Такие предупреждения А. П. получал неоднократно. К ним относился спокойно, но свою обреченность чувствовал.

- Я знаю, - говорил он, - когда я стану опасен для большевиков, они меня уберут.

Мирно и тихо прошли Рождественские праздники в семье генерала Кутепова.

В Крещенский вечер решили гадать.

- Дайте я вам погадаю А. П., - предложил один гость, - этому искусству меня научил в Монголии один шаман. Задумайте, что хотите.

А. П. сказал, что он задумал. Гадальщик зажег свечу. Поднес в ней руку и над самым огнем стал держать свой кулак. Потом выбросил зажатые в пальцах кости. Они упали на разрисованный китайской тушью лист. Гадальщик медленно произнес:

- Это будет так неожиданно, так быстро, так ужасно...

Оживлен и весел был А. П. после праздников. В его работе открывались большие возможности...

25-го января, в Татьянин день, А. П. поехал за город поздравить одну почтенную именинницу. Было много народу. Там встретил офицера, который на другой день должен был со своей машиной приехать к генералу на дежурство.

- Пожалуйста, завтра не беспокойтесь, - сказал этому офицеру А. П., - ко мне не приезжайте. Я уду из Парижа искать дачу, а утром пойду в Галлиполийскую церковь на панихиду по генерале Каульбарсе.

И уже уходя, вдруг бросил фразу:

- А по мне, надеюсь, вы не будете служить панихиды...

На другой день 6-го января 1930 года генерал Кутепов стал жертвой большевиков. Пропал без вести, как на поле битвы.

Неизреченна красота подвига только когда подвиг доброволен. На свое жертвенное служение России А.П. добровольно пошел с юных лет. Bcю свою жизнь служил России и погиб во имя России.

- На костях и крови русского воинства созидались величие и слава Российского государства, - говорил А.П. на одном банкете, устроенном в его честь русской общественностью. - Русское воинство и здесь на чужбине не забыло своего жертвенного долга, перед родиной... Во время покорения Кавказа, в одном бою, путь батареям преграждала расщелина. Строить моста не было времени. В боевом порыве офицеры и солдаты бросились в расщелину, и на их плечах, по живому мосту, орудия въехали на позицию. Несколько человек было раздавлено, но бой был выигран. Глубокая пропасть разделяет нас от утерянного Отечества. Но по славному примеру наших предков мы готовы стать живым мостом во имя грядущей России...»

26 января Кутепов вышел из дома и отправился в церковь галлиполийцев, где должна была состояться панихида по случаю годовщины смерти генерала барона Каульбарса. Однако до церкви он так и не дошел. Генерал был похищен группой сотрудников ОГПУ СССР, длительное время ведущей за ним наблюдение в Париже. В число этой группы входили чекисты Гельфанд, Янович, Пузицкий. В дальнейшем Пузицкий и Янович были расстреляны органами НКВД СССР, а Гельфанд скрылся в США.

Судьба Александра Павловича доселе остается до конца не выясненной. То ли был убит еще в машине и погребен в гараже парижского пригорода, то ли умер, не выдержав слишком большой дозы морфия, на советском пароходе…

«Среди бела дня в мировом центре исчезает вождь Русской Армии, генерал Кутепов, - писал в те скорбные дни проф. В.Х. Даватц. - Какой позор, какой несмываемый стыд – что методы самого отдаленного востока, методы Марокко, Тибета, Абиссинии переносятся в Париж. И это делается при явном равнодушии – ибо там же рядом, на рю Гренель, засели «неприкосновенные» разбойники. Это все знают, до последнего ажана, все понимают – и все делают вид, что «все обстоит благополучно».

Когда умер Врангель – стоустая молва говорила, что он отравлен. Как-то не вмещалось в сознании, что сгорел, как свеча, человек, полный сил и энергии. Но улик не было. Если он и погиб насильственной смертью, дело было сделано «чисто».

Теперь же, при исчезновении генерала Кутепова, нет ни малейшего сомнения, чья это рука, чье это дело. Не нужно догадываться. Здесь нет «убийц из-за угла». Перед тем, как «хлопнуть дверью», большевики решили не стесняться и быть нахальными. С циничной откровенностью, еще до чаемой мировой революции, они хотят насадить и действительно насаждают в Европе свои порядки…

А Европа молчит – и не выгонит патентованных жуликов, убийц, растлителей человеческой морали и добрых нравов из насиженных неприкосновенных мест!..

…Из этого ужасного преступления мы сделаем выводы, которые нам должны быть полезны.

Белое дело не умерло – и Русская Армия жива!.. Это первый и главный вывод. Ибо решиться на такой скандал могли они только потому, что воинская организация, которую столько раз хоронили, жива, и не только жива, но и опасна. Только против живой и опасной организации можно было решиться предпринять такие шаги.

Второй вывод, который будет нам полезен, если судьба даст нам счастье вновь обрести А.П. Кутепова – это персональная ценность генерала Кутепова для антибольшевицкой борьбы.

Не только в лагере политических противников, но и в нашей среде, находились люди, которые скептически смотрели на то дело, которое взвалил на свои плечи доблестный генерал. «Мы ничего не знаем, что он делает» – вот был лейтмотив этих сомневающихся, и слова А.П. Кутепова, что нужно личное доверие к возглавляющему национальное дело – их не удовлетворяли.

Ну что же, господа скептики, вы получили теперь доказательства?

Трудно негодовать на большевиков: не только исчерпаны уже все слова, но и все чувства.

Но нужно негодовать на русское болото, не умеющее ценить своих лучших людей, отравляющее их жизнь и их работу интригами и сомнениями…

Только их смерть, только трагическая катастрофа их жизни – способна всколыхнуть эти души, способна заставить их призадуматься и оценить тех, кого в обычной жизни мы не умеем ни ценить, ни любить».

В помощь официальному французскому следствию русскими эмигрантами было организовано частное расследование – создан Комитет по розыску генерала Кутепова, который в течение многих месяцев работал с полным напряжением сил. Для финансирования частного расследования был создан Комитет пожертвования, куда постоянно несли свои средства и бедные, и богатые. Сборы в Комитет по розыску генерала Кутепова достигли четырехсот тридцати тысяч франков, из коих триста тридцать тысяч были израсходованы на работу по розыску и расследованию, а остальные сто тысяч – согласно воле жертвователей, переданы вдове и сыну генерала.

Размышляя о будущей России, Александр Павлович говорил: «У нас есть пример… Бисмарк сказал, что Германию создал учитель… Бисмарк дал хороший урок… Мы ясно должны представлять себе роль офицера и учителя, они должны воспитывать народ в духе патриотизма, в духе любви к Родине… Тогда не будет и большевизма… У нас (кто в этом виноват, судить не берусь, но на это не следует закрывать глаза) учитель был всегда протестант и революционер. Влача полуголодную, беспросветную, ничего не обещающую в будущем жизнь, он только озлоблялся. Мог ли он, полуинтеллигент, сознавать свою высокую роль в воспитании молодого поколения в духе патриотизма?.. Кому следует, тот должен это иметь в виду в будущем… Высокого качества офицер и учитель будут только способствовать строительству новой России…»

Всем же верным оставил генерал Кутепов непреложный завет: «При всех обстоятельствах берегите честное имя русского воина и любите Родину выше всего».

Елена Семёнова