Приобрести книгу - ПУТЬ ПОДВИГА И ПРАВДЫ. История Русского Обще-Воинского Союза
Еще один активный деятель боевой организации генерала Кутепова стяжал себе известность, как мемуарист. «Последние юнкера» и «Боевая вылазка в СССР» являются замечательными образцами белогвардейской литературы. Не просто мемуарами, но именно литературой – как знаменитые «Дроздовцы в огне» генерала Туркула. Их автор, капитан Виктор Александрович Ларионов, обладал тем редким даром слова, который и десятилетия спустя заставляет учащенно биться сердца, вдохновляя, переворачивая мир читающего – даже если последний не все может принять.
Но то был не единственный дар Ларионова. Коренной петербуржец, он родился 13 июля 1897 г. С сентября 1916 г. обучался в Отдельных гардемаринских классах, намереваясь посвятить себя морскому делу. Однако, в планы юноши вмешалась революция. Вернувшись в мае 1917 г. с Дальнего Востока, где он проходил морскую практику на крейсере «Орел», Виктор нашел гардемаринские классы в крайней степени революционного разложения. Это вынудило его перевестись в Константиновское артиллерийское училище, которое ввиду нехватки младшего командного состава на фронте перешло на полугодичный курс обучения офицеров-артиллеристов, выпускаемых в чине прапорщика. Но революция вновь смешала все карты. После октябрьского переворота Ларионов в числе других юнкеров нелегально выехал на Дон, став одним из первых добровольцев Белой Армии…
Вместе с товарищами по училищу Виктор был зачислен в сводную Михайловско-Константиновскую артиллерийскую батарею Юнкерского батальона — первую артиллерийскую часть Добровольческой армии, в которую были зачислены все юнкера-артиллеристы, прибывшие на Дон из этих двух артиллерийских училищ. Уже 27 ноября 20-летний доброволец получил свое первое ранение при попытке лояльных Донскому правительству войск выбить восставших красных из захваченного ими Ростова-на-Дону.
Едва поправившись, Ларионов вернулся в свою батарею – за считанные дни до начала Ледяного похода… 22 февраля горстка верных – офицеров, юнкеров, кадетов, гимназистов… - выступила из Ростова «к черту на рога за синею птицей» по выражению «шпаги генерала Корнилова» - генерала С.Л. Маркова. Именно Сергей Леонидович стал в те дни командиром Ларионова. 26 февраля Виктор и другие юнкера были произведены генералом Корниловым в прапорщики. Юнкерская батарея была переименована в «Первый легкий артиллерийский дивизион» и придана Офицерскому батальону под командованием Маркова. «Генерал Марков стал с первого же боя под Лежанкой предметом преклонения: он неожиданно появлялся в самых опасных местах боя и в его присутствии люди преображались, заражаясь его стремительной энергией и бесстрашием, - вспоминал Виктор Александрович. - В бою напористый и жертвенный, он требовал жертвенности и от других. Бранью или резкой, но меткой остротой он бичевал всякое малодушие и шкурничество. Поэтому храбрые его любили, трусы его боялись и ненавидели. Нередко он пускал нагайку по спине шкурника, не считаясь ни с его чином, ни с положением».
О Ледяном походе написано и издано немало, и нет смыла в рамках данного очерка пересказывать литературный памятник ему и всему крестному пути Белой армии – «Последних юнкеров». Приведем лишь короткий отрывок – эпическую зарисовку тех страшных и славных дней:
«Маленькая „армия” генерала Корнилова гонит десятки тысяч по кубанской степи, по равнине Ставрополья, десятки тысяч дезертиров со всех фронтов войны — латышей, черноморских матросов, китайцев, 39-ую дивизию, шахтеров Донбасса, рабочих из Баку, Темрюка, Керчи и Тамани...
Мы гоним их всегда. Корниловские ударники, не знающие отступления; „Дети генерала Боровского”; офицеры генерала Маркова; наступающие, держа равнение, как на параде, „чернецовцы”, помнящие своего героя-есаула; бывшие юнкера — Михайловцы и Константиновцы, скачущие со своими орудиями часто впереди цепей и стреляющие „прямой наводкой”; девушки-гимназистки и ударницы из отряда Бочкаревой еле вытаскивают тяжелые, солдатские сапоги из черноземной жижи, несут винтовки, а иной раз тащат пулеметы, не отставая от цепи, — у них тоже „ударные углы” на рукавах: „свобода или смерть”; казаки-кубанцы, конные и пешие (пластуны), казаки славных полков: Запорожского, Уманьского, Линейного, ушедшие от большевиков из своих станиц и хуторов; черкесы на конях с зеленым флагом пророка Магомета: у них позади — сожженные аулы, разрушенные мечети, оскверненный Коран, изнасилованные жены, сестры и дочери, убитые старики и дети.
Под грохот пушек, в большинстве красных, идет вперед цепь, не знающая отхода, ибо отход может быть только на подвижной лазарет, где тысяча раненных товарищей ожидает результата боя. Отход — это конец всему, смерть».
Начав службу с первых дней Белой Борьбы, Ларионов оставался в строю все годы гражданской войны. В октябре 1919 г. он был ранен во второй раз и вышел из госпиталя в канун Новороссийской катастрофы. Виктор Александрович и его батарея были эвакуированы, но пушки из-за нехватки места пришлось затопить. Нехватка орудий не позволила восстановить батарею в Крыму. Ее офицеры были причислены к 1-й батарее, которая была брошена на Перекопские укрепления, отбивать весеннее наступление красной 13-й армии на Перекоп. После начала наступательных боев в Северной Таврии, из-за отсутствия орудий для возрождения 6-й батареи, Ларионов записался в формирующийся «Конно-артиллерийский взвод при конвое генерала Кутепова», где продолжил службу до Крымской эвакуации.
Во время прорыва конных масс Буденного с Каховского плацдарма в направлении на Перекоп, с целью отрезать от Крыма группировку Русской армии, находящуюся в Северной Таврии, личный конвой Кутепова и новобранцы из мобилизованных бывших пленных красноармейцев, сведенные в запасной Корниловский полк, были брошены на защиту железнодорожного сообщения Мелитополь-Крым. Бывшие красноармейцы сдавались без боя, а тех, кто сопротивлялся, изрубила красная конница. В том бою Ларионов, несмотря на то, что лошадь под ним была ранена, во время преследования красными кавалеристами, сумел, отстреливаясь, убить двоих из них, после чего остальные отстали. Виктор Александрович присоединился к отступающим белым частям на лошади убитого им буденовца.
Закончив гражданскую войну в чине капитана, в Галлиполи Ларионов был назначен командиром «Офицерского взвода конвоя генерала Кутепова». В 1921 г. он уехал из Галлиполийского лагеря к родственникам в Финляндию, где продолжил борьбу с большевизмом уже в качестве разведчика-диверсанта – боевика «кутеповской организации»…
В ночь на 1 июня 1927 г. боевая группа в составе капитана Виктора Ларионова и бывших гельсингфорских гимназистов Сергея Соловьева и Дмитрия Мономахова в сопровождении финского проводника тайно пересекла советско-финскую границу по реке Сестре. После долгих блужданий по лесам и болотам Виктор Александрович вывел своих соратников в знакомый ему с юности лесок под Левашово, где была устроена «база».
Целью группы было совершение теракта против советских партийных руководителей. С собой у боевиков был внушительный арсенал оружия – бомбы в чемодане и пистолеты. Впервые с 17-го года капитан Ларионов оказался в родном городе, носящем теперь режущее слух имя – Ленинград. Но не до прогулок и воспоминаний было бывшему марковскому артиллеристу. Он искал лучшее место для атаки. В «Красной Газете» прочел объявление: «В пятницу, в 8 ч 30 мин, Центр. Партклуб. Заседание по переподготовке деревенских пропагандистов. Вызываются товарищи: Пельше, Ямпольский, Раппопорт...» Цель определилась.
Позже Ларионов вспоминал о подготовке к акции: «Проверяем тяжелые гранаты с запалами гремучей ртути и бережно укладываем их в портфель, ставя на одном только предохранителе. В кратких чертах объясняю молодежи мой план:
- Быстро входим в подъезд клуба и стремимся к лестнице; если не пускают - Димитрий устраняет непускающих: бьет по черепу. По возможности без выстрела надо проникнуть в зал. Сергей и Димитрий кидают бомбы. Сергей одну, Димитрий две. Я прикрываю затем общий отход разбитием двух склянок с жидкостью, мгновенно обращающейся в удушливый газ. После этого кидаемся на улицу, сворачиваем в Кирпичный переулок и, действуя сообразно обстановке, но по возможности вместе, добираемся до вокзала, к поезду 9 часов 40 минут. Если кого-либо в поезде не окажется, ждем его в «базе» еще час до прихода поезда 10 часов 35 минут. После этого ставим на отставшем крест и быстро уходим на границу.
Вот и весь план. Рассчитан он на дерзость и быстроту.
Наше вооружение и снаряжение - основательно: на животе, за поясом у меня маузер с патроном в стволе и с полной обоймой, в кармане плаща - браунинг, в заднем кармане брюк - немецкая бомбочка - «апельсин», в боковых карманах френча - флакончики с газами, в часовом кармашке - порция циана. Мои друзья не имеют газов, и у них по одному револьверу, но зато у них по два «апельсина» и в портфелях тяжелые бомбы системы Новицкого.
Весь боевой арсенал скрыт, кажется, довольно искусно - мы затянуты, застегнуты и тщательно осмотрены друг другом...»
Однако, в дело вмешался его величество случай… Диверсанты опоздали на поезд и не попали в назначенный день в Ленинград. Далее наступили выходные, и, несмотря на опасность, Виктор Александрович все же совершил небольшую ностальгическую прогулку по городу своей молодости.
«Нева пустынна: ни бойких синих «финляндских», ни зеленых «шитовских» пароходов, ни вереницы тупорылых арок с Ладоги, ни «поплавков» у Летнего сада... – вспоминал капитан. - Сирены и гудки, переливчатые разноцветные огни по вечерам на пароходах - как все это оживляло Неву, столь уныло теперь плещущую волну о гранит «дворцов и башен»...
Люблю тебя, Петра творение,
Люблю твой стройный, строгий вид,
Невы державное течение,
Береговой ее гранит...
Лютая злоба кипит в душе и рвется наружу: здесь, перед Медным Всадником, вздыбившим гордого коня, над украденным у него городом, произнести клятву борьбы, клятву священной мести!.. Над лысым черепом проклятого разложившегося мертвеца, опоганившего святое имя родного города, подписавшего своими скрюченными пальцами подлейший в истории мира приговор Ипатьевского подвала... Смерть им, смерть этим гадам интернационала, ибо всякий, носящий кличку «коммунист», ответствен за кровь Ипатьевского подвала, виновен в миллионах других убийств, в осквернении души русского народа, виновен в создании той бездны позора, лжи, грязи и крови, куда рухнула Родная земля.
Господь! успокой меня смертью
Или благослови
Ударить в набаты крови!..
Мои спутники испытывают, по-видимому, такое же настроение. Инстинктом, русским сердцем своим чуют они то великое зло, что терзает нашу Родину. Оба они, никогда не принадлежавшие ни к каким партиям, готовы по зову своей совести на бескорыстную жертву, на подвиг, во имя двух простых слов: «Родина и Честь». С этим ощущением себя и Родины они родились, без этого они не могут жить...»
Одновременно продолжались поиски цели… В редакции «Правды» девушки-машинистки были явно целью неподходящей… Не сложилось и с Нардомом - там оказалось слишком много охраны. Но и первая цель не оправдала надежд – слишком мало людей пришло на заседание деревенских пропагандистов.
Все же более походящего места не нашлось, и 7 июня боевики вновь являются в Партклуб.
«Дверь распахнута. Я одну-две секунды стою на пороге и осматриваю зал. Десятка три голов на звук отворяемой двери повернулись в мою сторону... Бородка тов. Ширвиндта а-ля Троцкий склонилась над бумагами... Столик президиума - посреди комнаты... Вдоль стен - ряды лиц, слившихся в одно чудовище со многими глазами... На стене «Ильич» и прочие «великие». Шкапы с книгами. Вот все, что я увидел за эти одну-две секунды...
Закрываю за нами дверь...
Я говорю моим друзьям одно слово: «можно», и сжимаю тонкостенный баллон в руке...
Секунду Димитрий и Сергей возятся на полу над портфелями, спокойно и деловито снимая последние предохранители с гранат...
Распахиваю дверь для отступления... Сергей размахивается и отскакивает за угол. Я отскакиваю вслед за ним... Бомба пропищала... и замолкла. Еще секунда тишины, и вдруг страшный нечеловеческий крик:
- А... а... а... а... Бомба!..
Я, как автомат, кинул баллон в сторону буфета и общежития и побежал по лестнице... На площадке мне ударило по ушам, по спине, по затылку звоном тысячи разбитых одним ударом стекол: это Дима метнул свою гранату.
Сбегаю по лестнице...
По всему дому несутся дикие крики, шуршание бегущих ног и писк, такой писк - как если бы тысячи крыс и мышей попали под гигантский пресс...
В прихожей-вестибюле с дико вытаращенными глазами подбегает ко мне тов. Брекс.
- Товарищ, что случилось? Что случилось? - еле выдавливает она из себя...
- Взорвалась адская машина, бегите в милицию и в ГПУ - живо! - кричу на нее командным голосом.
Она выбегает за дверь и дико вопит на Мойку:
- Милиция!!! Милиция-а-а!..
Сергея уже нет в вестибюле. Я ерошу волосы на голове - для выскакивания на улицу в качестве пострадавшего коммуниста, кепка смята и положена в карман, пальто-плащ бросаю в клубе. Жду Диму... Второй баллон в руке наготове.
Секунда... вторая... третья...
Медленно сходит Дима... Рука - у немного окровавленного лба; лицо, однако, непроницаемо-спокойно. Не торопясь, он подходит к вешалке, снимает свой плащ и надевает его в рукава...
- Ты с ума сошел... скорее… живо!.. - кричу ему и кидаю баллон через его голову на лестницу.
Звон разбитого стекла... и струйки зеленого дымка поднимаются выше и выше - это смерть», - вспоминал Ларионов.
При «отступлении» Дмитрий Мономахов лично застрелил товарища Ямпольского…
Как ни странно, всем троим боевикам удалось в тот же вечер покинуть Ленинград, а затем невредимыми вернуться в Финляндию. Ларионов, правда, вскоре был выслан оттуда по требованию советских властей и обосновался во Франции.
В середине 1930-х Виктор Александрович возглавил созданную РОВСом военизированную молодежную организацию «Белая идея», которая ставила своей задачей воспитание белых бойцов нового поколения: «появление в будущей борьбе воина — политического инструктора, несущего не только меч и огонь, но и творческую одухотворенную идею. Суровость, закаленность, дисциплинированность солдата, соединенная с энтузиазмом, монашеским экстазом революционера… Общепонятной, краткой, лишенной расплывчатости, неясности и философских рассуждений идеологии, а наряду с этим стрельбу, бокс, спортивные нормы и военные знания».
Ларионов сам отбирал кадры для «Белой идеи». Первоначально в нее вошло 20 молодых людей, которых стали готовить к эффективной боевой работе. Виктор Александрович учил их стрельбе, метанию гранат, изготовлению и закладке взрывчатки, умению ориентироваться на местности, маскироваться. Молодых диверсантов учили разведке места теракта и отходу после взрыва. Кроме того, капитан занимался с ними и языком, отучая от старой лексики и «обогащая» их словарный запас послереволюционным «новоязом».
Первыми полный курс подготовки прошли Прилуцкий и Носанов. Оба были представлены генералу Миллеру, который, в свою очередь, передал их генералу Скоблину, ведавшему северным направлением боевой работы РОВСа. Боевики были направлены в Финляндию к генералу С.Ц. Добровольскому, представителю РОВСа в этой стране. Пройдя дополнительную подготовку в одной из финских разведшкол, Прилуцкий и Носанов были заброшены в СССР. Недалеко от Ленинграда они были обнаружены, началась перестрелка, но им удалось уйти. Впоследствии Носанов сменил капитана Ларионова, перебравшегося в Германию.
Талант разведчика проявился в Ларионове не только в качестве диверсанта. Еще задолго до похищения генерала Миллера Виктор Александрович заподозрил в измене генерала Скоблина. Скоблин предложил Ларионову вновь нелегально пробраться в Ленинград, «для руководства тайной белой группой», но капитан знал из своих источников, что все «белые группы» на территории СССР были разгромлены. Зная это, Виктору Александровичу удалось сорвать планы Скоблина по отправке в СССР на верную гибель белых бойцов.
Для Ларионова борьба с ненавистным большевизмом стала главной целью, смыслом жизни. «Прошло много лет, но мы, старые первопоходники-корниловцы, бывшие михайловцы и константиновцы, будем всегда с благодарностью помнить все пережитое тогда. И мы ни о чем не жалеем: ни о нашей пролитой крови, ни о бесчисленных жертвах, принесенных Родине... Так повелела судьба», - напишет он в «Последних юнкерах».
В 1938 г., после прихода к власти во Франции социалистов, Виктор Александрович в числе других белых эмигрантов, как «нежелательный элемент», был выслан в Германию, где стал штатным сотрудником русскоязычной белоэмигрантской газеты «Новое слово». Одновременно он возглавил вновь созданную Национальную организацию русской молодежи (НОРМ), в которой объединились все ранее существовавшие белоэмигрантские молодежные организации Германии.
В 1941 г. Ларионов в качестве корреспондента «Нового слова» служил в оккупированном Смоленске. Позднее служил в Русской освободительной армии в должности офицера по особым поручениям (разведка и контрразведка)…
В отличие от многих русских эмигрантов, как сражавшихся против СССР, так и оставшихся в стороне, Ларионов не попал в лапы СМЕРШа и дожил в Мюнхене до глубокой старости. В 1957 г. он подвергся ночному нападению на улице. По всем данным нападение было произведено большевистскими агентами. Скончался Ларионов уже в 80-е годы.
Большинству его соратников по невидимой борьбе не суждено было уцелеть.
14–22 августа 1927 г. капитан Александр Болмасов и Александр Сольский прошли по маршруту Финляндия-Карелия по направлению к Киеву с целью совершить там несколько террористических актов. С начала 20-х годов Болмасов восемь раз нелегально переходил границу. Девятый оказался последним. Оба диверсанта были арестованы и через месяц расстреляны в Ленинграде.
14–26 августа 1927 г. Александр Шорин и участник взрыва Партклуба Сергей Соловьев шли по тому же маршруту. По дороге они убили лесника, но и сами чуть позже были убиты около Петрозаводска.
В то же время с территории Латвии границу перешли мичман Николай Строевой, Василий Самойлов и Александр фон Адеркас. Строевой четыре раза нелегально бывал в СССР, а Самойлов — дважды. Все трое были арестованы. Строевой и Самойлов проходили по одному процессу с Болмасовым и Сольским и вместе с ними приговорены к расстрелу. Адеркас получил 10 лет.
4 июля 1928 г. Георгий Радкевич и Дмитрий Мономахов, еще один участник взрыва Партклуба, прошли через Финляндию в Москву и 6 июля бросили бомбу в бюро пропусков ОГПУ. Боевики были обнаружены около Подольска. Радкевич застрелился, Мономахов сумел уйти.
В октябре 1929 г. в СССР проникли Александр Анисимов (трижды ходивший ранее), Владимир Волков и Сергей Воинов. Боевики были обнаружены. Анисимов застрелился, но Волкову и Воинову удалось вернуться в Польшу. Через месяц они вновь ходили в СССР. В декабре 1929 г. перешел границу, был арестован и расстрелян капитан Трофимов.
Своим павшим соратникам Виктор Александрович посвятил очерк «Младшие богатыри»:
«Прошло пять лет со дня гибели группы русской молодежи, проникнувшей разными путями в СССР и там нашедшей славный и безвременный конец.
Пошумели, поохали гельсингфорские обыватели, рижские газеты сообщили не всегда близкие к действительности подробности, отслужила панихиды «национально-мыслящая» общественность, да и то не повсюду… и разошлись круги на поверхности вод эмигрантских…
Как будто бы и не было никогда на свете этих «жертв вечерних»: талантливого, живого, похожего на красивого итальянского мальчика – Юры Петерса, спокойного, полного упрямой решительности Сережи Соловьева, Сольского – нервного, немного надломленного поэта-идеалиста – глубоко переживавшего русскую трагедию, галлиполийского юнкера Шорина – близорукого, доброго, милого – одного из тех юнкеров, у коих за именем Божьим идут: родина, долг, смелость и честь… И Болмасова Александра – героя последних войн – великой и гражданкой – этого подлинного рыцаря белой дамы, неизменно искавшего выхода из эмигрантского тупика. Ни кутеж, ни порыв, ни веселье, ни личное счастье ни на миг не могли остановить его исканий: опасности, борьбы, боя… Он не оказался от борьбы, даже будучи в предчувствии трагического исхода и смерти. Он принял ее вызов.
Как будто действительно: «Смерть не страшна… смерть не безобразна – она прекрасная дама, которой посвящено служение…»
Петерс, Соловьев, Шорин убиты в бою, расстреливая последние обоймы, нанеся потери чекистам и цепям облав. Они умерли так же славно, как героиня Мария Захарченко, как Радкович, как молодой спутник его…
Все они оправдали девиз: «Один в поле и тот воин»… (…)
Но напомним вскользь последовательность эпизодов борьбы за Россию в 27-ом и 28-ом году.
Выстрел Коверды в цареубийцу Войкова прозвучал в одно и то же время, когда две группы националистов проникли в СССР.
Группа в составе Сергея Соловьева, Димитрия и пишущего эти строки взорвала бомбой помещение ЦПК (Центральный Партийный Клуб на Мойке). Жертвы взрыва скрыты ОГПУ. При выходе Дмитрий застрелил видного коммуниста тов. Ямпольского.
В те же дни убит ехавший на дрезине начальник Минского ГПУ Опанский.
Группа Марии Владиславовны Захарченко в составе Петерса и бежавшего сотрудника КРО Стауница-Опперпута подбрасывает мелинитовый снаряд большой силы, с химическим взрывателем, рассчитанным на время – на лестницу дома на Лубянке, где частные квартиры виднейших работников ОГПУ, там же они помещают баллоны с удушливым газом и зажигательные снаряды.
По сообщению Ягоды взрыв был предотвращен за четверть часа.
(…) Наткнувшись на облаву, Петерс и Захарченко отстреливались до последнего патрона и были изрешечены пулями. (…)
Не прошло и двух месяцев, как Болмасов, Сольский, Соловьев и Шорин проникают в СССР через восточную Карелию с целью разгромить динамитными бомбами ряд коммунистических учреждений. В это время –после взрыва Партклуба в Петербурге – ОГПУ не дремало: в Финляндию протянулись сильные щупальца разведки. Оживление активной деятельности в стане Белых заставляет ОГПУ добиться сосредоточения значительных войсковых частей к Карельскому перешейку и в Петрозаводский район. У пишущего эти строки были самые достоверные данные о переброске целых частей в означенные районы.
«Четверо» вышли, пробравшись сквозь медвежьи чащи, сотни болот, сквозь вековые леса, обойдя озера, на Мурманскую дорогу, разделившись незадолго до выхода по двое.
В районе дороги их и ожидал сильный заслон. Соловьев и Шорин прорвались, после перестрелки, застрелив конного объездчика, но через двое суток были прижаты к Онежскому озеру и после отчаянного сопротивления, застрелились последними патронами.
По советским данным ОГПУ в перестрелке было ранено 3 красноармейца, по частным сведениям – был убит ручной гранатой видный петрозаводский чекист.
Болмасова и Сольского взяли очевидно во время сна.
Кто знает эти карельские и онежские чащи и болота, кто спасался от лесных погонь и облав, кто проваливался в болотах, пробивался сквозь пни, чащу и хвои – тот знает, что такое сон после суток такого пути.
Спящими они могли быть найдены дровосеком, объездчиком, пастухом, патрулем… и взяты живыми.
В годовщину подвига Коверды Георгий Радкович идет на Лубянку.
Из кратких, односторонних сообщений ОГПУ мы знаем, что Радкович бросил бомбу в страшном учреждении и не вышел оттуда живым. Свидетели говорят о большом впечатлении взрыва на жителей Москвы, говорили о панике, возникшей среди чекистов.
(…)
«Напрасные жертвы», «с сильными не борись», «сила солому ломит», «после вашего террора гибнут тысячи невинных» – такими словами покрыли память молодых героев многие и многие…
(…)
Не для них эти строки, а для тех, кто хочет продолжить борьбу до конца: словом, делом, примером, жертвой, трудом; для тех, кто чтит имена наших героев, а не оскорбляет словами о бесцельности славную память их.
«Один в поле и тот воин», а жертва, во имя России принесенная, подвиг во имя ее совершенный – приближает ее Воскресение…»
| 
