Приобрести книгу - ПУТЬ ПОДВИГА И ПРАВДЫ. История Русского Обще-Воинского Союза

Упомянутая капитаном Ларионовым М.В. Захарченко-Шульц, вероятно, наиболее известна широкой публике, благодаря советскому мини-сериалу «Операция «Трест»«. Некогда у актрисы Людмилы Касаткиной, сыгравшей роль Захарченко-Шульц, спросили, как ей удалось сыграть врага так проникновенно, что этот образ стал вызывать симпатию. Касаткина объяснила, что играла не врага, а русскую героиню, сражавшуюся и погибшую за свою Россию.

Судьба этой женщины поистине удивительна и глубоко трагична, как история самой России окаянных лет. Она достойна была стать героиней великой драмы уровня Шекспира, но, если таковая и будет однажды создана, то автору придется писать ее во многом «по мотивам», опираясь на собственную интуицию, ибо материалов о жизни Марии Владиславовны осталось довольно мало. В годы лихолетия исчезла большая часть сведений о семье, сгинула сама семья, ушли, не оставив после себя записок, друзья и соратники, сгорев в той же беспощадной борьбе, что и она сама… Нелегальная же ее деятельность и вовсе не могла быть предметом подробных описаний.

Она родилась 9 декабря 1893 г. в семье действительного статского советника Владислава Герасимовича Лысова. Мать умера вскоре после родов, и девочка оказалась на попечении нянек и гувернанток. Детство Марии прошло в Пензенской губернии, в родительском имении. С ранних лет проявился в ней и сильный, независимый характер, и прилежание к учебе, усидчивость. Получив начальное домашнее образование, в 1911 г. она окончила Смольный институт, после чего ненадолго вернулась в родное имение. Здесь юная барышня занималась хозяйством и даже создала небольшой конезавод – лошади всегда были страстью Марии Владиславовны.

В 1913 г. она вышла замуж за офицера Л.-гв. Семеновского полка, участника Русско-японской войны Ивана Сергеевича Михно. Вскоре молодая семья уже ожидала первенца… Может быть, судьба Марии Владиславовны могла сложиться совсем иначе: счастливая жена и мать, рачительная хозяйка – мирная, спокойная жизнь, такая обыкновенная и такая, как познается в сравнении, прекрасная. Но грянула Первая мировая. Штабс-капитан Михно был тяжело ранен в первые месяцы войны и умер на руках у жены. Через три дня родилась их дочь…

Горе перевернуло жизнь Марии Владиславовны. Она уже не могла продолжать жить, как раньше, воспитывать ребенка. Девочка была оставлена на попечение кормилицы и гувернатки, а молодая мать стала добиваться разрешения отправиться на фронт, дабы заменить погибшего мужа. За помощью она обратилась к Великой Княжне Ольге Николаевне, шефу 3-го гусарского Елисаветградского полка и самой Государыне… Благодаря личному участию Государя, желание Марии Владиславовны было удовлетворено, и в 1915 г. она вступает вольноопределяющимся в 3-й гусарский Елисаветградский полк.

«Мария Владиславовна недурно ездила верхом по-мужски, но, конечно, никогда не обучалась владению оружием и разведке: значит, с боевой точки зрения была бесполезна. Мало того, постоянное днем и ночью присутствие молодой женщины, переодетой гусаром, очень стесняло офицеров и солдат. Командир полка и не прочь был бы избавиться от такого добровольца, но ему подтвердили, что все сделано по личному желанию Государя Императора. Пришлось смириться со свершившимся фактом», - вспоминал однополчанин Марии Владиславовны штабс-ротмистр Б.Н. Архипов.

Владение оружием… Разведка… Она всему училась быстро. «На войну она пошла по-настоящему, - пишет биограф Захарченко-Шульц Председатель РОВСа И.Б. Иванов. - Как засвидетельствовал один из ее биографов, ничего бутафорского, ничего маскарадного, ничего от «театрального переодевания» в этой женщине не было. Всегда скромная, исключительно тактичная, она как-то умела не терять своей женственности даже в обстановке самой страшной боевой страды. Но при этом ей было дано и другое: она смело шла на встречу любой опасности, и этим увлекала других, умела подчинять людей и вести их за собой. Не только офицеры полка, но и солдаты, у которых женщины-доброволицы зачастую вызывали если не прямое недоброжелательство, то смех, удивлялись ей, уважали и серьезно ее чтили.

(…)

Однажды, вызвавшись добровольно проводником к команде разведчиков своей дивизии (дело происходило в ноябре), ночью она вывела свой отряд в тыл немецкой роте. Немцы были перебиты, оставшиеся в живых – взяты в плен. Во время другой разведки, Мария Владиславовна, бывшая в сопровождении двоих солдат, наткнулась вплотную на немецкую заставу. Неприятель открыл огонь. Один из солдат был убит, другой ранен. Но Мария Владиславовна, сама раненая, под страшным огнем, сумела вынести на руках своего истекавшего кровью товарища.

А вот еще один боевой эпизод, происшедший с Марией Владиславовной, к тому времени произведенной уже в унтер-офицеры. В 1916 году, в Добрудже, пятый эскадрон елисаветгрдских гусар под командой штабс-ротмистра фон Баумгартена занял одну болгарскую деревню. Въехав на коне в какой-то двор, Мария Владиславовна неожиданно натолкнулась на болгарского пехотного солдата и стала на него кричать таким неистовым голосом, что солдат растерялся, бросил винтовку и поднял руки. Потом он был очень сконфужен, когда узнал, что был взят в плен женщиной…»

За время Великой войны гусар-смолянка была награждена двумя Георгиевскими крестами и медалями «За храбрость». Елизаветградский полк до последнего сохранял дисциплину и оставался верен долгу. Только в начале 18-го гусары покинули свой полк, не признав большевистской власти. Командир полка, полковник Такаев с несколькими офицерами пытался пробраться в Добровольческую Армию, но по дороге они были арестованы и расстреляны, другим елизаветградцам удалось принять участие в Белой борьбе.

Мария же Владиславовна вернулась в родное имение. В господском доме расположился Совет, и бывшая хозяйка вынуждена была ютиться во флигеле. Об этом периоде жизни Захарченко-Шульц сведения весьма противоречивы. Кое-кто из мемуаристов сообщает, будто ей удалось создать отряд отчаянной молодежи, и вместе с ним она совершала рейды против большевиствующих деревень, мстя поджогами за жестокие убийства помещиков. Это, однако, скорее всего можно отнести к области легенд и преданий, всегда сопровожадающих столь неординарных личностей.

А вот, что было в действительности, так это укрывательство у себя офицеров-добровольцев и тайная переправка их в ряды Белых войск. Одним из офицеров, пришедших однажды на ее порог, был полковник 15-го уланского Татарского полка Захарченко, старый друг покойного штабс-капитана Михно. Захарченко был ранен, и Мария Владиславовна выходила его. Вскоре он стал ее вторым мужем.

Захарченко когда-то служил в Персидской бригаде и имел там надежные связи. Ему удалось достать документы о том, что он является персидским подданным. С этими документами супруги оказались в Персии, а уже оттуда добрались до Кубани, где вступили в Добровольческую армию.

Крестный путь армии Мария Захарченко разделила до конца, участвуя во многих кавалерийских сражениях. Она была тяжело ранена, перенесла тиф, отморозила руки и ноги, но, главное, второй раз за столь короткий срок лишилась любимого человека: под Монастырем (у Каховки) умер от заражения крови ее второй муж – командир 2-го кавалерийского полка, полковник Захарченко…

Оказавшись в эмиграции, Мария Владиславовна не могла отказаться от борьбы, не могла остановиться и уйти в серую обывательщину. В начале 20-х она одной из первых вступает в кутеповскую организацию, целью которой была подготовка восстания в подъяремной России.

«В ряды кутеповских боевиков шли закаленные в боях Гражданской войны Белые офицеры и добровольцы, но не мало в ней было и отчаянной русской патриотической молодежи – вчерашних гимназистов и кадет. И во главе одной из групп боевиков – хрупкая женщина... – пишет И.Б. Иванов. - (…) В октябре 1923 года по заданию генерала Кутепова она с большим риском нелегально перешла советско-эстонскую границу и возвратилась на родину. Вместе с ней в СССР ушел ее ближайший соратник по Кутеповской организации, бывший лейб-егерь, капитан Георгий Николаевич Радкович (1898-1928), ставший ее третьим мужем. С документами на имя супругов Шульц, Мария Владиславовна и Георгий Николаевич должны были пробраться в Петроград, а затем в Москву для выполнения особого задания генерала Кутепова.

Об этом последнем и, наверное, самом опасном и героическом периоде жизни Марии Владиславовны красноречиво свидетельствуют немногочисленные записи, оставленные ее соратниками - офицерами-кутеповцами. Один из них, В.И. Волков в своей записной книжке посвятил Марии Захарченко такие строки:

«Удивительно все-таки: во главе боевых групп - маленькая, хрупкая женщина! И это она, как никто, умела выбирать и подбирать для работы людей, и ее «школа» была единственной и никогда уже, конечно, неповторимой выучкой в условиях неимоверно и непреодолимо тяжелых, нечеловеческих трудностей. Она – даже для нас легенда! Страшная и прекрасная русская сказка! В ее судьбе – судьба русской женщины и русского антибольшевика».

Другой офицер-кутеповец, Александр Александрович Анисимов, с восхищением рассказывал: «Когда мы, двое ее спутников, просили отдохнуть, Мария Владиславовна сказала нам: «Как вы, мужчины, скоро устаете»… А это был третий день беспрерывного хода по болотам…»

А вот свидетельство, оставленное известным политическим деятелем В.В. Шульгиным, «тайно» побывавшим в 1926 году в СССР и встречавшимся там с Марией Владиславовной:

«По ее карточкам, снятым в молодости, это была хорошенькая женщина, чтобы не сказать красивая. Я ее узнал уже в возрасте увядания, но все-таки кое-что сохранилось в чертах. Она была немного выше среднего роста, с тонкими чертами лица. Испытала очень много, и лицо ее, конечно, носило печать всех испытаний, но женщина была выносливой и энергии совершенно исключительной… Мне приходилось вести откровенные разговоры с Марией Владиславовной. Однажды она мне сказала: «Я старею. Чувствую, что это последние мои силы. В «Трест» я вложила все, если это оборвется, я жить не буду»».

Все именно так и сбылось – по ее слову… «Трест» отнял жизнь и у ее третьего мужа, и у нее самой…

В одно время с группой Ларионова группа Марии Захарченко-Шульц перешла советскую границу и направилась в Москву. В нее также входило три человека: кроме самой Марии Владиславовны, двадцатидвухлетний Юрий Сергеевич Петерс и Александр (Эдуард) Оттович Опперпут.

Боевикам удалось заложить мелинитовую бомбу весом в четыре килограмма в дом № 3/6 по Малой Лубянке - общежитие чекистов. Увы, адское устройство было обнаружено за считанные четверть часа до взрыва.

Группа Захарченко-Шульц разделилась. Захарченко и Петерс пробивались к границе вместе, Опперпут в том же направлении пошел отдельно от них. Судьба последнего остается несяна до сих пор. По данным самих чекистов, он попал в облаву, организованную сотрудниками Особого отдела Белорусского военного округа (БВО), милицией, красноармейцами и мобилизованными крестьянами, и был убит на хуторе неподалеку от деревни Алтуховка Смоленской губернии. Существует, однако, иная версия.

Известно, что Опперпут-Стауниц был агентом ГПУ. Насколько далеко шло это сотрудничество, сведения разнятся. Достоверно известно лишь то, в апреле 1927 г. Опперпут, дотоле проживавший в Москве, нелегально перешел в Финляндию и сдался финским властям как советский шпион, при этом публично, через газеты, рассказал о том, что подпольная организация «Трест» есть всего лишь работа советских спецслужб. По его собственным словам, для того, чтобы искупить свою вину перед РОВСом и Боевой организацией Кутепова, он решил лично принять участие в диверсиях против представителей советской власти на территории СССР. После неудачной попытки теракта в Москве, по некоторым сведениям, «раскаявшийся» провокатор продолжал работать на ГПУ-НКВД и погиб лишь в годы Второй мировой войны.

Судьба же Захарченко и Петерса сомнений не оставляет. На захваченном у красноармейцев автомобиле они направились в сторону границы, но были настигнуты в районе железнодорожной станции Дретунь в Белоруссии. Здесь, в находящимся поблизости лесу, оборвался их жизненный путь. По свидетельству красноармейца Репина, боевики вышли из леса прямо на стрельбище, где в то время вела учебную стрельбу какая-то рота. У обоих в руках были револьверы. Обращаясь к солдатам, Мария Владиславовна крикнула:

– За Россию! – и выстрелила себе в висок.

Петерс застрелился следом.

«…Еще раз увидел я эту героиню часа через два, - пишет Репин. - В скромном сером платье она лежала прямо на земле у штаба нашего полка. Ниже среднего роста. Средних лет. Шатенка. Мертвенно бледное лицо, заострившийся нос, закрытые глаза. Едва заметное дыхание. В бессознательном состоянии.

…Кругом стояла толпа любопытствующих красноармейцев. Один из них подошел к лежащей женщине вплотную и, видимо, в намерении показать свою удаль, пихнул ее носком сапога в как будто вспухнувший живот и мерзко выругался. Тело женщины осталось совершенно бесстрастным, даже не вздрогнуло.

…Все же расчет «молодца» на эффект оказался ошибочным. Мрачные суровые лица подавляющего большинства красноармейцев показывали явно отрицательную оценку нелепой гнусной выходки. Позднее я слыхал, что «шпионка» в тот же день и в том же бессознательном состоянии была «погружена» в вагон-ледник и отправлена в Ленинград».

Официальной датой гибели Марии Захарченко-Шульц принято считать 23 июня 1927 г.

_________

Можно по-разному оценивать террористические действия белых боевиков, признавать или отрицать их необходимость. Напомним, что генерал П.Н. Врангель последнюю отрицал и террора не поддерживал. Однако, это не уменьшает ореола тех отважных, что отправлялись в свой последний бой против гидры большевизма, против беспощадных палачей своего народа – за Россию.

«Сегодня, когда терроризм стал одним из страшных бичей современного мира, у кого-то может возникнуть вопрос: а насколько оправданы были террористические методы борьбы кутеповцев против советской власти? – пишет И.Б. Иванов. - Не правомерно ли будет поставить генерала Кутепова и членов его боевой организации в один ряд с какими-нибудь современными баадерами, радуевыми и бараевыми?

Весьма точно, как нам представляется, ответил на этот вопрос русский писатель Гуль – человек весьма далекий от симпатий к РОВСу и каким бы то ни было активным Белым организациям. Гуль, как он сам впоследствии заявлял, не мог выносить кровопролития Гражданской войны, в которой «русский человек должен был убивать русского человека». Эта его позиция привела к тому, что он ушел из рядов Добровольческой Армии еще в самом начале Гражданской войны, а потом, в эмиграции, написал «антивоенную книгу», высоко оцененную патриархом советской литературы М. Горьким и неоднократно переизданную в СССР. Так вот, Гуль, будучи ненавистником братоубийственного кровопролития, пишет:

«Я сочувствую выстрелам в Кремле, у Боровицких ворот по лимузинам Тиранов. Убийство Л. Каннегиссером грязно-кровавого чекиста Урицкого я вполне понимал, так же как убийство рабочим Сергеевым бывшего нью-йоркского портного В. Володарского, ставшего вельможей-террористом большевицкого Петрограда. И убийства Войкова Борисом Ковердой, и Воровского Конради я вполне понимал. Покушению Фанни Каплан на «гениальную гориллу» – Ленина я всем сердцем сочувствовал, и жалею, что она его не убила, чем спасла бы не только Россию, но все человечество. Как мог спасти Германию граф Штауффенберг убийством Гитлера. Все эти русские выстрелы не были похожи на выстрелы какого-то полубезумного немецкого террориста Баадера. Нет, русские выстрелы были не террором, а сопротивлением террору… Это были тираноубийственные выстрелы».

Не в «рабочих и крестьян», как утверждала советская пропаганда, были направлены пули кутеповских боевиков, не в «случайные жертвы», а в коммунистов и чекистов – непосредственных мучителей русского народа, организаторов и проводников красного террора. Ибо не против своего народа, боролись соратники генерала Кутепова, а вместе с народом – то здесь, то там поднимавшим внутри страны знамена антикоммунистических восстаний – за освобождение России!»

Елена Семёнова