Серым декабрьским утром 1937-го в управлении НКВД состоялось экстренное совещание. Обсуждался вопрос о “концентрированном ударе по участникам правотроцкистских формирований и их социальной базе”. Звучали хлесткие фразы о “недобитых контрреволюционных элементах”, “классовых выродках”, “опасности террористических актов”.

Начальник управления Симановский, подводя итоги “проделанной работы”, говорил: “Вы знаете, что нами раскрыто 27 церковно-сектантских, фашистско-эсеровских и шпионских организаций, а также 1057 групп. Достаточно сказать, что по такого рода делам прошли 342 помещика, 316 офицеров белой армии, 294 жандарма, 545 купцов и крупнейших торговцев, 1019 церковников, сектантов и другой мрази...”

Сославшись на “личные указания вождя народов товарища Сталина и наркома товарища Ежова”, докладчик потребовал “разворота активной борьбы с враждебным подпольем”. Высказал суровые упреки по поводу запущенности дел “по дворян-ско-купеческому охвостью”.

— Мне докладывают, — распалялся оратор, — что в Орле живет некий Лясковский, бывший помещик, близкий к царскому двору. Но дальше этого дело не движется. Видимо, кое-кто не понимает остроты момента или сознательно уходит от решения вопроса.

В это время старик Лясковский давал урок французского приходящему ученику. Кутаясь в потертый плед и кашляя, отчаянно сердился, что тот путается в тексте. После урока угощал мальчишку чаем и ожидал нового посетителя. Подкрадывался 80-й год его жизни...

Валерий Николаевич Лясковский
с женой Анной Сергеевной

Шли дни. Накатывала новая волна арестов. Вскоре в папке с текущими документами Симановский обнаружил “справку на арест Лясковского Валерия Николаевича, 1858 г. р., уроженца г. Москвы, без определенных занятий, проживающего в г. Орле в доме № 64 по ул. Сакко и Ванцетти”. Документ был предельно лаконичен: “Лясковский — бывший помещик, имел под Орлом, в деревне Киреевке, имение. Был приближен к Николаю, который при выездах в Орловскую губернию всегда останавливался у Лясковского. Контрреволюционно настроен. Подлежит аресту”. Подписал справку заместитель начальника отдела Левинсон. Колесо “правосудия” стремительно покатилось к дому, где жил Лясковский. 22 декабря сотруднику Захарову вручили ордер № 1744 на производство обыска и ареста.

В тот же день у старика изъяли паспорт, личную переписку, портрет императора Александра III и именной пригласительный билет на коронацию. “Улики” оказались весьма скудными. Следователь нервничал. Старик же был отменно вежлив и держался с достоинством. Упорно называл Захарова “сударем”, Тот морщился, но терпел. Соседи были испуганы и избегали взглядов старика и его супруги Анны Сергеевны. Понятые отсутствовали.

Захаров угрюмо заполнял анкету арестованного. “Как мы назовем вашу профессию?” — обратился он к Лясковскому. “Пожалуй, правильным будет написать “преподаватель иностранных языков”, а в графе “место службы и должность” — “частное преподавание иностранных языков на дому”, — ответил тот.

Захаров скрипел пером: “Социальное положение — из дворян. До революции — помещик, имел имения в д. Киреевке и селе Дмитровском. Имения передал дочери в 1912 г. После революции — до 1926 г. — культурный надзиратель леса в с. Дмитровском, с 1926 г. по настоящее время — преподаватель уроков иностранных языков на дому”. Анкета бесстрастно сообщала, что, лишенный всего состояния и средств к существованию, Лясковский дважды подвергался репрессиям: в 1930 г. арестовывался “за контрреволюционную деятельность” по т. и. “делу краеведов”, а в 1931 г. — “как содержатель золотой валюты” (изъяли последние фамильные ценности). Указан состав семьи: “Жена Анна, 73 лет; дочь Вера, 53 лет, проживает в Орле; дочь Надежда, 52 лет, — в Югославии; дочь Анна, 1889 г. р., умерла в 1919 г.; дочь Ирина, 33 года, — в Москве; сын Александр, 41 год,—пос. Войковец под Москвой; сын Владимир, 1887 г. р., умер в 1918—1919 гг.”. Большую дворянскую семью разметало по свету, как и множество семей других сословий, оказавшихся в водовороте гражданской войны и репрессий. И вот снова беда вползла в дом. После обыска его отправили в тюрьму. Допросили только один раз.

В справке Левинсона, достаточной по тем временам для ареста, не хватало конкретных улик. Для вынесения приговора требовались показания хотя бы двух-трех лиц о “враждебной деятельности”. Их отыскали в том же доме. Одна из соседок поведала, что до 1936 года Лясковский был лишен избирательных прав. С готовностью сообщила, что он “враждебно относился к Советской власти”. Кухонные реплики и ворчанье старика были тенденциозно препарированы в протоколе. Следователь ликовал: есть зацепка!

Выходец из старой дворянской семьи, студент Московского университета, посещавший лекции В. О. Ключевского, человек блестяще образованный, Лясковский по окончании университета в 1882 г. переехал в Орел. В 1884—1886 гг. состоял членом земской управы, а затем вплоть до 1891 г. был мировым судьей на участке своего имения “Дмитровское-Истомино”. С 1915 по 1918 год являлся директором народных училищ Орловской губернии. Он свободно владел французским, итальянским, английским и немецким языками. Увлекался поэзией, занимался литературным творчеством. Особый интерес проявлял к отечественной истории, культуре славянских народов, идеологии славянофильства. В немалой степени этому способствовало приобретение им Киреевки, бывшего имения братьев П. В. и Н. В. Киреевских, с богатейшей библиотекой и рукописями. Результатом его кропотливых исторических и литературных изысканий было появление в 1896—1899 гг. научных публикаций и книг, посвященных В. С. Хомякову и братьям Киреевским. Эти труды не потеряли своей ценности и по сей день. Лясковский известен также как лесовод, пытавшийся сохранить и возродить красоту среднерусского края. В 1898 и 1913 гг. выходила его брошюра "Посадка деревьев в средней полосе России". После Октябрьской революции он не оставил своих увлечений и принимал активное участие в деятельности местного краеведческого общества.

Но следователю требовались иные “факты”. Допрошена бывшая владелица дома, дворянское происхождение которой располагало Лясковских к откровенности. Ей часто читали письма, приходившие от дочери из Югославии. Захарова интересует “связь Лясковского с царским двором”. Он жаждет сведений о близких отношениях с низвергнутым монархом. Свидетельница поясняет: “Из слов Лясковского мне стало известно, что он был знаком с Александром III, бывал у него на приемах. Наследник Николая II Михаил проживал в имении Лясковского...”

Захаров почти удовлетворен. Очередной наводящий вопрос: “Что вам известно об антисоветской деятельности Лясковского?” Ответ полностью вписался в схему обвинения: “Лясковский враждебно настроен к Советской власти. После выпуска новой Конституции в моем присутствии говорил: “Составлена Конституция очень хорошо. Но в действительности народ живет в нужде, и правами пользуется только верхушка народа”. Старик как историк не мог не понимать, что является свидетелем пагубного процесса перерождения революции в диктаторский режим. Дали “нужные” показания и другие соседи.

Пришло время допросить Лясковского. Он (в который раз!) откровенно “сознался”, что был помещиком, и добросовестно перечислил былое имущество. Следует сакраментальный вопрос о близости к царскому двору. Ответ столь же обстоятельный: “Нет, близким человеком при царском дворе я никогда не был. Николай II никогда в моем имении также не был... Я делал всего два раза визит во дворец. Первый раз в 1899 г. и второй — в 1900 г. по вопросу о выпуске моих научных трудов”.

Следователь недоволен: “Вы говорите неправду. Вы были близким человеком при дворе царя. Об этом свидетельствует ваш пригласительный билет на коронацию Александра III”. Арестованный поясняет, что был в ту пору “чиновником сверхштата Московского Главного архива Министерства иностранных дел” и получил пригласительный, как и все чиновники. Но на коронации так и не побывал: “...жена моя была беременна, и я не хотел ее беспокоить. На приемах в царском дворе я как при Александре III, так и Николае II, кроме вышеуказанных двух раз, никогда не был. Никто из царей у меня при приездах не останавливался”. Захаров выбрасывает “козырь”: “А с какой же целью вы хранили портрет Александра III, обнаруженный при обыске?” Лясковский устало говорит, что портрет хранил “как память о. прошлом, т. к. питал к Александру III лучшие чувства, нежели к его отцу и сыну”.

Следователь спрашивает о Великом князе Михаиле. Старик не отрицает, что в 1906—1907 гг. тот действительно “проживал по найму в моем доме в г. Орле во время командования Черниговским гусарским полком”. Захаров торжествует.

Задается провокационный вопрос об отношении Лясковского к колхозам. Ответ весьма любопытен: “Я считаю, что колхозы — это возвращение к старой общине, и вполне поэтому одобряю колхозное строительство, но полагаю, что оно стоит еще на полдороге, и мешает улучшению колхозной жизни недобросовестное отношение к работе самих колхозников, в том числе их лень и привычки старого, где можно стянуть себе из колхозного имущества...”.

Захаров интересуется, при каких обстоятельствах оказалась за границей дочь арестованного. (Заманчивый сюжет: дочь-эмигрантка, отец-монархист, есть переписка). Но разочаровывает простой до обыденности ответ: “В 1922 г. дочь моя Надежда ввиду болезни ее дочери выехала в Латвию и в скором времени оттуда переехала в Югославию в местечко Мари-бор, где и находится до настоящего времени. Выезд моей дочери из СССР был на основании существующего закона, и я до настоящего времени поддерживаю с ней регулярную переписку”.

Валерий Николаевич Лясковский
со старшим сыном Владимиром.

Эх, Захаров, Захаров... Остановиться бы тебе на этом, посочувствовать старому человеку и оставить его в покое, но нет, перешел к главному, ради чего и была затеяна вся эта мерзкая псевдоследственная возня: “Следствием установлено, что вы, являясь враждебно настроенным к Советской власти, среди населения проводили антисоветскую агитацию”.

Лясковский уверяет: “Отношение мое к Советской власти лояльное, и антисоветской агитацией я никогда не занимался”. И, строго говоря, это соответствовало истине. Следователь же гнет свое: “Следствие располагает данными, что вы проводили (?!) клевету на советскую печать”. Неожиданно старик заявляет: “Я считаю, что в советских газетах о многом умалчивают, в частности о жизни за границей. О жизни же в Советском Союзе, я считаю, пишут в газетах правду, но хромают заметки... Но это мои личные убеждения. Среди же населения я никогда не распространял клевету на советскую печать”.

Лясковский не допускает мысли, что искренность может ему повредить, — ведь это его “личные убеждения”! Он полагается на порядочность своего визави. И совершенно напрасно, т. к. тот “лепит дело” и близок к его завершению. Наконец Захаров констатирует: “Следствием установлено, что вы, являясь враждебно настроенным к Советской власти, среди населения восхваляли старую жизнь при царе и клеветали на жизнь в Советском Союзе”. Лясковский отрицает это, напрочь забыв случайно оброненные в стариковской запальчивости фразы. Но Захаров все помнит.

Через шесть дней после ареста, 28 декабря, “особая тройка” вынесла решение: “Лясковского Валерия Николаевича, 1858 г. р., помещика, приближенного к царскому двору, обвиняемого в том, что он проводил контрреволюционную агитацию против политики партии и правительства, клеветал на ВКП(б) и Советскую власть, дискредитировал Сталинскую Конституцию и советскую печать, распространял клеветнические измышления о жизни рабочих и крестьян в СССР, — расстрелять...”

Он был расстрелян в Орле 14 января 1938 года. Реабилитирован посмертно спустя 52 года. Место захоронения неизвестно.

Краткая справка

Левинсон Ной Соломонович (1901-после 1950)

С мая 1920 года по июнь 1921 года Н.С.Левинсон — красноармеец заградотряда 4-ой дивизии Западного фронта. В органах ВЧК—ОГПУ—НКВД с 1921 года. С 1925-го по 1929 год Н.С.Левинсон — старший уполномоченный Смоленского губотдела ОГПУ, а в лихолетье коллективизации трудится в "глубинке" (в том числе, надо полагать, и на ниве "раскулачивания") — начальником СПО (следственных подразделений) окружных отделов ОГПУ в городах Ржеве, Клинцы и Брянске (1929–1934 годы). Затем Ной Соломонович вновь возвращается в столь полюбившийся ему Смоленск, где в 1934–1937 годах служит начальником отделения СПО УНКВД Западной области. Таким образом, наш герой вырос в работника НКВД областного масштаба, и в октябре 1937 года — феврале 1939 года (в самую жестокую пору "ежовщины") мы видим его в должности заместителя начальника 4-го отделения, а затем — начальника АХО (административно-хозяйственного отдела) УНКВД Орловской области. Начальник Управления Вятлага с 23 июля 1941 года по 4 января 1944 года. В дальнейшем заместитель начальника Управления Усольского ИТЛ НКВД-МВД. В мае 1950 уволен. Награды:  орден Красного Знамени, знак «Почетный работник ВЧК-ОГПУ (XV)», орден Трудового Красного Знамени, орден Ленина. За преступления против человечности не осужден.

Симановский Пинхус Шоломович (1901-1940)

В органах ВЧК—ОГПУ—НКВД с 1921 года. Секретный сотрудник, машинист политбюро ЧК Бобруйского уезда 02.1921—07.1921. Регистратор, делопроизводитель ЧК Белоруссии 07.1921—?. Начальник отделения ЧК Белоруссии ?—06.1922. Статистик, врид началька отделения, контролер ЧК Белоруссии 1922—1924. Сотрудник для поручений ПП ОГПУ по Западному краю 1924—1925. Помощник уполномоченного СО ПП ОГПУ по Западному краю 1925—?. Уполномоченный ПП ОГПУ по Западному краю ?—1927. Уполномоченный ПП ОГПУ по Западному краю 1927—1928. Начальник СО Гомельского окр. отд. ГПУ 1928—01.10.1930. Начальник СО Гомельского опер. сектора ГПУ 01.10.30—03.1931.Начальник СПО Гомельского опер. сектора ГПУ 03.31—1931. Помощник начальника СПО ПП ОГПУ по БССР 1931—1932. Помощник начачальника Тульского оперативного сектора ГПУ 1932—04.1933. Помощник Начальника Рязанского ОС ГПУ 04.1933—11.1933. Начальник 2 отд-я СПО ПП ОГПУ по Московской области 11.1933—13.07.1934. Начальник 2 отд-я СПО УГБ УНКВД Московской обл. 13.07.1934—10.01.1935. Помощник начальника СПО УГБ УНКВД Московской области 10.01.1935—31.03.1935. Заместитель начальника СПО УГБ УНКВД Московской области 31.01.1935—25.12.1936. Заместитель начальника 4 отд. УГБ УНКВД Московской области 25.12.1936—23.03.1937. Начальник 5 отд. УГБ УНКВД Московской области 23.03.1937—29.04.1937. Начальник ОО ГУГБ НКВД по МВО 23.03.1937—29.04.1937. Заместитель начальника Дмитровского ИТЛ НКВД, начальник 3 отделения 29.04.1937—14.06.1937. Начальник УНКВД Курской области 14.06.1937—01.10.1937. Начальник УНКВД Орловской области 01.10.1937—17.01.1939. Звания: капитан ГБ 26.12.1935; майор ГБ 16.04.1937. Награды: орден Трудового Красного Знамени БССР 11.07.1932; знак «Почетный работник ВЧК—ГПУ (XV)» 20.12.1932; орден Ленина 14.07.1937. Арестован 13.01.1939; приговорен ВКВС СССР 21.02.1940 к ВМН. Расстрелян

Наградная чайная пара "Канал "Москва-Волга", вручалась сотрудникам НКВД, служившим в подразделениях Дмитровлага, строившего канал. Данная чайная пара была вручена палачу Симановскому Пинхусу Шоломовичу (1901-1940), заместителю начальника Дмитровского ИТЛ НКВД.

Источник