В истории Христовой Церкви было несколько критических моментов, когда официальное руководство Поместной Церкви отходило от Православия, и верующие какое-то время были в сомнении, не зная, за кем следовать или где найти истинную Церковь. В такие времена Господь наш Иисус Христос, верный Своему обетованию, что "врата ада не одолеют" Его Церковь, выдвигает борца, который говорит истину и ведет верующих к Православию. На заре Христианства таким борцом был святитель Марк Эфесский, который один из иерархов Греческой Церкви бесстрашно обличал нечестивый Флорентийский собор и побуждал православных верующих к пониманию того, что Римская Церковь впала в ересь и те, кто к ней присоединился, поставили себя, таким образом, вне Церкви Христовой.
В XX веке, когда у Церкви появился более значительный враг в виде псевдорелигиозного тоталитарного атеистического коммунизма и когда действующий глава Русской Церкви митрополит Сергий в 1927 году объявил в своей декларации о принципиальном практическом и идеологическом сотрудничестве с силами антихристианства, то Господь поставил во главе армии истинных исповедников борца – митрополита Иосифа, чтобы противостоять и обличать эту разрушающую душу "легализацию" и увести верующих истинно Русской Православной Церкви в катакомбы.
Жизнь митрополита Иосифа (Петровых) до революции нам, по большой части, неизвестна, хотя в его сочинениях, которые начали появляться в русской религиозной прессе примерно в начале XX столетия, можно найти ее основные вехи. Так, мы знаем, что он родился 15 декабря 1872 года в Новгородской губернии в городе Устюжна, не так далеко от Тихвина, знаменитого своей чудотворной иконой Божией Матери, которую будущий иерарх очень почитал. В 1899 году он отправился в паломничество на Святую Землю, и, возможно, именно там искра православной веры впервые всколыхнула огнем горячего желании служить Христовой Церкви. Проведя всю ночь 18 июня в храме Святого Гроба, он вышел оттуда на рассвете и думал, идя по пустынным улицам Иерусалима: "Так было хорошо, как бывает только на Пасху, когда возвращаешься домой после службы, горя желанием обнять весь мир и, оторвавшись от земли, лететь далеко-далеко в необъятную ширь неба"! Всю жизнь он оставался верным Боговдохновенному энтузиазму своей юности. Годами спустя это чувство, обостренное аскетическими трудами и утонченное страданиями, побудило его стать исповедником и мучеником за Христа и Святую Церковь.
Писания митрополита Иосифа по вопросам духовной жизни открывают твердые основы православной патристической и аскетической литературы и черпают вдохновение в текстах церковно-служебных книг. В 1901 году, будучи иеромонахом, он написал точную, тщательно обдуманную статью по вопросу "Может ли православный христианин и как молиться за неправославных христиан?" Будучи уже архимандритом, он напечатал свою главную работу, целую книгу, составленную из коротких размышлений на духовные темы под заголовком "В объятиях Отчих. Дневник инока". Последующие отрывки из этой работы дадут представление о чувствах автора и способности глубоко проникать в духовные вопросы.
"Глубокие скорби, как золото в плавильной печи, очищают душу, дают ей жизнь, укрепляют и закаляют ее. Человек становится менее чувствительным к своим повседневным бедам и страданиям на земле, становится спокойнее, уравновешеннее, смотрит на мир более серьезно и трезво, становится менее подверженным земным страстям, а стремится к небесному, вечному, бесконечному".
"В человеке много созидательной энергии, надо только ее пробудить. Она пробуждается необходимостью, бедой, борьбой за существование, любовью к Богу, жаждой спасения, осознанием хрупкости земной жизни и сладости жизни будущей и многим другим, чему учат средствами, которыми обладает Церковь Божия для направления и просвещения каждого человека, который к ней пришел".
"Чем больше мы доверяем помощи человека и защите со стороны других людей, тем дальше от нас спасительная и милосердная благодать и помощь Божия. И это естественно, так как, в конце концов, если мы получили помощь от Бога в то время, когда ожидали получить ее от людей, мы припишем эту помощь людям и славу Божию превратим в славу людей. Поэтому Господь, чтобы помощь Его стала нам очевидной, делает даже так, чтобы наша беспомощность стала явной и очевидной, и чтобы все наши надежды мы возлагали только на Него"!
15 марта 1909 года архимандрит Иосиф был посвящен во епископа в Александро-Невской Свято-Троицкой лавре. Его слово при посвящении, приведенное ниже полностью, очевидно, пророческое. Проникнутое сознанием растущего анархического движения и неверия, которое уже разрушало саму основу православной русской цивилизации и готово было дать рождение ужасной революции, слова молодого иерарха звучат почти как манифест самой души Святой Руси, которая даже сегодня должна стоять против объединенных армий всемирного сатанизма.
"Ваше Святейшество, Богомудрые пастыри,
в эту единственно исключительную и святейшую минуту моей жизни, когда призвание Господа нашего – Гряди ко мне – коснулось и моего крайнего недостоинства, – радость, и трепет, и блаженство, и страдание объемлет убогую мою душу.
Перед мысленным взором моим встают лики святых апостолов, сонмы великих святителей – строителей и распространителей веры и Церкви Христовой на земле. От простого до многообразованного, от многонемощного до крепкого и богатого силами духа – принесли и положили они свою жизнь и все силы на алтарь Христовой любви, дали себя в пищу тому священному огню Христову, которым ныне благодатно пламенеет вся вселенная.
Коснуться и мне сему благодатному Огню, принести и мне мои слабые силы – или, лучше сказать, немощи – алтарю Церкви Вселенской, положить и мне мою жизнь в горнило Христова Пламени, услышать звание Господне на служение столь великому делу Божию и приять возможность ответить на этот зов подвигом высшего "Апостольского" выражения любви и преданности Сладчайшему Архиерею Небесному, – о, как много в этом оснований для радости! Как достаточно этого, чтобы исполниться чувством неизглаголанного сердечного утешения и умиления!..
Но источник такой радости и утешения вместе представляет для меня и источник томящего трепета, опасений, сердечной скорби и страдания. Красота Апостольского подвига, красота высшего выражения любви и преданности Спасителю, высшего служения Церкви Божией на земле – предстает взору моему не как лишь слово, а как истинное дело, как сама живая действительность, вне всяких прикрас мысли и слова. А каких трудов, каких подвигов, каких страданий не дала нам эта действительность в пример, назидание и укрепление! Вот кровавые раны на теле беззаветных пленников любви Христовой – раны, подъятые с незлобивою молитвою за мучителей на устах и в сиянии неземной радости на лице! Вот все ужасы гонений, терзаний, мучений, – все роды и страсти смертей, коими ад покушался поколебать посланников Распятого, усугубляя лишь свое собственное поражение и посорамление!
Вспоминая все это – не по-человечески великое и славное, чем создалась великая и мощная доселе Церковь Христова, невольно спрашиваю я себя: уже ли и я способен понести все это? Ужели и я имею достаточно оснований, достаточно мужества – стать наряду со столь славными воплотителями силы Божией и всего того, что создается силою любви Божией к человеку и силою любви человека к Богу?..
Но мой страх и трепет усиливаются еще более при мысли, что при силах и ревности, далеко не равных Апостольским – современным вождям Церкви Христовой приходится бороться с гораздо более крепкими врагами и преодолевать гораздо более сильные препятствия и трудности своего служения. Святые апостолы имели дело все же с горячим, хотя бы и ложно направленным, стремлением к истине, тогда как нам – в наше время – приходится иметь дело с ожесточенным отрицанием истины и самой даже идеи Живого Бога и Его необходимости для сердца человеческого. При всех темных сторонах, недостатках и ошибках язычество и иудейство древности были все же честным исканием Бога, честным желанием служить Ему, живым и деятельным воплощением жажды общения с Ним. А нынешнее неверие, нынешние всевозможные – и ученые, и невежественные, и противорелигиозные, и противонравственные заблуждения и беснования и вся жизнь общественная – не выражают ли в людях совершенно нежелания знать Бога, нежелания даже допустить бытие Его, а желание – напротив – совершенно освободиться от Него, обойтись без Него, с одними лишь успехами горделивого ума человеческого и культуры?!
В такие-то тяжелые времена, с послушанием приемля возлагаемое на меня волею Божиею новое служение в Церкви Христовой, смиреннейше прошу вас, богомудрые архипастыри, низведите мне вашими святительскими молитвами от Господа сил крепость и силу к достойнейшему прохождению сего великого служения! На главу, покорную зову Божию, да снидет всесильная благодать Духа Божия и да со творит во мне недостойном волю и силу Свою.
Аминь".
С приходом революции силы неверия, чья власть была хорошо знакома иерархам, со всей яростью обрушилась на Русскую Землю, особенно на Православную Церковь, само существование которой было угрозой программе большевизма и укором тем остаткам совести, что еще оставались в обезумевших атеистах. Пока был жив патриарх Тихон, у Церкви был видимый центр единства. Даже когда Патриарх был под арестом, когда отступники "Живой церкви" овладели большинством православных церквей России и "прогрессивная" Константинопольская Церковь признала эту синагогу сатаны Православной Церковью России, подняв ее международный престиж, верующие все-таки, оставаясь со своим Патриархом, оставались православными, и их верность Патриарху сама стала проверкой их православия, и именно это больше, чем что-либо другое, разрушило власть Живой Церкви.
Но со смертью патриарха Тихона в 1925 году ситуация осложнилась. В условиях гонений невозможно было созвать церковный Собор для избрания нового Патриарха, и, предвидя это, патриарх Тихон назначил трех ведущих иерархов, один из которых (который не был бы в тюрьме или ссылке) стал бы по смерти Патриарха Местоблюстителем Патриаршего Престола и охранял бы внешнее единство Церкви. Из этих трех иерархов только один – митрополит Петр Крутицкий – был на свободе, когда умер Патриарх, и специальным актом, подписанным более чем пятьюдесятью епископами, он был поставлен Первоиерархом Русской Церкви. Сам митрополит Петр назначил трех заместителей Местоблюстителя на случай, если его самого арестуют или убьют, и один из них был митрополит Иосиф (в то время архиепископ Ростовский), а другим – митрополит (позднее – патриарх) Сергий. Митрополит Петр был арестован через несколько месяцев за отказ подписать декларацию, по которой Церковь лишалась бы внутренней свободы и попала под власть богоборческого режима. С 1925 по 1927 год ни один кандидат не смог удержаться на его месте больше, чем несколько месяцев, затем следовал арест, и стало ясно, что советское правительство не успокоится, пока не заставит очередного претендента подписать декларацию, угодную режиму. Такого претендента нашли в лице митрополита Сергия, который 16 (29) июля 1927 года, после освобождения из тюрьмы, где был несколько месяцев, выпустил позорную декларацию, которая сделала его и его последователей фактически агентами советского государства. Официальная советская газета "Известия", опубликовав 19 августа эту декларацию, отметила, что "дальновидная часть духовенства уже вступила на эту тропу в 1922 году", указывая на Живую Церковь. Так богоборческий режим преуспел в введении обновленчества в саму патриархийную Церковь, и результатом стал решительный протест ведущих иерархов Русской Церкви, которые, увидев, что митрополит Сергий был явно настроен навязать свою волю всей Церкви, скоро начали порывать с ним общение.
Таким образом, сразу же стало ясно, что декларация находилась в вопиющем противоречии с 34-м апостольским правилом, будучи провозглашенной "без согласия всех" епископов, будучи в действительности самостоятельным делом самого Сергия под диктовку богоборческого режима, и поэтому единственным правильным для Сергия церковным путем был отзыв декларации ввиду такого всеобщего неодобрении со стороны собратьев-иерархов. Однако вместо этого, как будто чтобы доказать, что он больше не считается с мнением Церкви, а стал послушным орудием режима, он начал вместе со своим неканоническим "синодом", создание которого выходило за пределы его полномочий как заместителя Временного Местоблюстителя, беспрецедентный перевод епископов из епархии в епархию и отлучал всех, кто не соглашался с ним, создавая, таким образом, послушную "советскую" Церковь.
Митрополит Иосиф, одним из первых протестовавший против декларации, был быстро "переведен" из Петрограда, куда он прибыл только к сентябрю 1926 года. По акту синода от 19 октября 1927 года "митрополит Иосиф считается переведенным в Одесскую епархию и предполагается, что не будет искать легкую возможность жить в Ростове, что вызвало бы волнения среди верующих и в Ленинграде, и в Ростове..." В ответ митрополит Иосиф процитировал те каноны, которые запрещают ненужный перевод епископов из города в город и отметил, цитируя каноны: "Если бы я даже разрешил проделать со мной такое, противоречащее Собору святых Отцов, то это распоряжение все же было бы "полностью неканоничным", и все, кто был переведен, да "будут возвращены в собственную церковь". Отдав это дело на усмотрение "суда Божия", он отказался ехать.
В это время, осенью 1927 года, митрополит Иосиф еще рассматривал свое дело как частный случай и, как он отмечал в одном из нижеследующих документов, он был готов с бесчестием, отлучением, уйти на покой, чтобы не быть в союзе с Сергием, он не имел никакого намерения быть втянутым в какой-то раскол.
Однако вскоре стало ясно, что его случай был лишь маленькой частью столкновений, которые заставили содрогнуться всю православную Россию. Ведущие епископы, бывшие еще на свободе и могшие судить об этом деле, пришли к выводу, что Сергий сам уклонился в раскол своей декларацией, и его деспотические акты направлены против Церкви, и они поспешили объявить о своем отделении от него в конце 1927 и начале 1928 годов. Митрополиту Иосифу все это время власти не разрешали обосноваться в своей епархии в Петрограде (Ленинграде), но уже в декабре 1927 года он благословил своих викарных епископов отделиться от Сергия и сам, будучи в Ростове, подписал вместе с митрополитом Агафангелом и другими иерархами Ярославскими послание митрополиту Сергию от 6 февраля 1928 года, в котором было объявлено об их отделении от него, пока он не покается в своих ошибках, и непризнании вместе никакого главы Церкви, кроме изгнанного митрополита Петра.
Петроград в это время стал самым центром церковных протестов против Сергия, и в бывшей столице едва ли нашлась бы хоть одна православная душа, которая не мучилась бы вопросом, за кем следовать. Многие на какое-то время отказывались от любой церкви, не зная где найти Церковь Христову и чьи таинства можно принять. После подписания послания ярославских архипастырей митрополит Иосиф смело вступил в борьбу за Церковь и дал свое благословение духовенству и верующим Петрограда последовать его примеру отделиться от Сергия, предлагая этому движению собственное духовное руководство и попечение и доверяя управление Петроградской епархией открыто противостоящему Сергию викарному епископу Димитрию Гдовскому. Благословляя "доброе решение ревнителей Христовой истины", он молился, "да сохранит всех нас в единомыслии и святой ревности духа в переживаемом Церковью новом испытании".
Но против духовного оружия воинов Христовых зло собрало все силы первого в мире сатанинского режима. Запрещения, сделанные митрополитом Сергием, стали сигналом для ГПУ арестовывать и изгонять несогласных епископов; даже многих, кто посещал собственно "легальные" церкви Сергия, власти не пощадили, и главным результатом политики сергианства, если процитировать рожденные горьким опытом слова Бориса Талантова, сказанные сорок лет спустя в СССР, стало то, что "своими действиями митрополит Сергий не спас ничего, кроме собственной шкуры". На русскую землю и на верующих опустилась темная ночь искупительных страданий. Сергианство было отвергнуто верующими. По словам того же Талантова, "к началу II Мировой войны... б;льшая часть оставшихся церквей не признавала митрополита Сергия". Из более чем ста епископов, про которых было известно, что в 1943 году они еще были живы, Сергий мог найти только восемнадцать (большая часть из которых были новопоставленными), готовых избрать его в том году "патриархом".
Митрополит Иосиф, благодаря своим решительным словам и действиям и своему положению одного из заместителей Временного Патриаршего Местоблюстителя, стал фактически главой движения за отделение, действуя от имени изгнанного Временного Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра, про несогласия с сергианами которого какое-то время не было известно. Такими мощными были влияние и пример митрополита Иосифа, что все, кто следовал за ним, стали называться иосифлянами, и до сегодняшнего дня все, кто защищает сергианство в Московской Патриархии, относятся к этому движению приверженцев Православия как к "иосифлянскому расколу".
В то время были сергиане, как и сейчас они есть, которые, хоть и признают, что на сторону иосифлян перешли лучшие из духовенства и верующих, тем не менее обвиняют их и порицают за "гордость", с которой они верили, что представляют истинную Русскую Православную Церковь. Действительно, высказывания митрополита Иосифа исключительно откровенные, абсолютно бескомпромиссные в принципе и нелицеприятные. Но те, кто находят "гордость" в таких словах, возможно, просто не осознают критического положения дел в то время. Когда Церковь предается и верующие в растерянности, не время для комплиментов и вежливых "диалогов" или для того, чтобы "симпатию" ставить выше истины. Для мужественных душ понимание того, что каждое слово может привести к тюрьме и смерти только подстегивает их смелое желание говорить правду без всяких приукрашиваний. И так это всегда было в Церкви Христовой. Ее защитники прославляются как герои. Что примечательно, полемика митрополита Иосифа и его последователей снова возникла в Советском Союзе в сочинениях Бориса Талантова и других откровенных критиков сергианской иерархии. Для сравнения, критика сергианства в русской эмиграции совершенно мягкая и безобидная.
Митрополит Иосиф сам был очень скоро арестован и сослан в ссылку в Среднюю Азию. Даже в изгнании и тюрьме власти преследовали религию и запрещали службы, и так было по всей Русской Земле, в этом огромном концлагере, в период после 1927 года, когда "иосифляне" трансформировались в катакомбную Церковь. В полной мере о подвигах и страданиях этой Церкви будет известно только когда Богу будет угодно. Но и до этого страстно ожидаемого времени есть возможность поведать о некоторых фрагментах ее истории.
Следующий рассказ был написан собственноручно княгиней Натальей Владимировной Урусовой, которая смогла бежать из Советского Союза во время II Мировой войны и умерла в 1968 году в Нью-Йорке.
"В августе 1936 года в Алма-Ате жил относительно молодой архимандрит Арсений. От него я впервые узнала, что существует тайная катакомбная Церковь, возглавляемая митрополитом Иосифом Петроградским и организованная им по благословению митрополита Петра Крутицкого, с кем он, живя в изгнании в Чимкенте, в 150 километрах от Алма-Аты, все время поддерживал тайную связь. Архимандрит Арсений был посвящен митрополитом и имел возможность поддерживать его материально, зарабатывая на жизнь производством разных манекенов и вещиц для музеев. У него была глубоко под землей церковь, и в ней служили он и митрополит Иосиф. Митрополит во время одной из своих редких поездок в Алма-Ату тайно освятил ее. Отец Арсений долго и тяжело трудился, чтобы выкопать помещение для этой церкви. Мы очень уважали архимандрита Арсения, тем более что его любил митрополит Иосиф, и через отца Арсения мы могли связываться с митрополитом. В то время тот жил в Чимкенте. А до этого, в самом нале ссылки, он жил в маленьком городке Аулиета, где ему не разрешили жить в комнате, а поселили в сарай со скотиной, где его кровать отделялась от животных перегородкой из кольев. Подземная церковь была в жилище архимандрита Арсения. На крышке от входа лежал коврик, под крышкой – лесенка в погреб. В одном углу погреба был лаз в земле, закрытый камнями. Камни сдвигались в сторону, и, согнувшись в три погибели, нужно было пройти три шага вперед и войти в крошечную церковь. Там было много икон, и горели лампады. Митрополит Иосиф был очень высокий, и тем не менее он дважды на моих глазах проделывал путь в эту церковь. Эта церковь создавала особое состояние души и разума, но я не скрываю, что страх быть обнаруженными во время служб, особенно ночью, трудно было победить. Когда во дворе начинал лаять большой, привязанный цепью пес, то его лай, хоть и приглушенный, все же слышно было под землей, и все тогда ждали крика и стука в дверь агентов ГПУ. Весь 1936 год и в 1937 году до сентября все было в порядке. Мой сын пел там с одной монахиней. 26 августа в мои именины приехал и почтил нас своим присутствием митрополит Иосиф. Какой замечательный, смиренный, стойкий молитвенник! Это, как в зеркале, отражалось в его лице и глазах. Очень высокий, с большой белой бородой и необыкновенно добрым лицом, он не мог не привлекать к себе, и хотелось никогда с ним не расставаться. Его церковное одеяние и длинные волосы были сверху прикрыты, иначе бы его немедленно арестовали прямо на улице; он был под наблюдением и не имел права куда-нибудь выезжать. Он сам говорил, что патриарх Тихон сразу же после своего избрания предложил назначить его первым своим заместителем. По какой-то причине это не было записано нигде в истории института временно заменяющих. Он признал митрополита Петра Крутицкого законным главой Церкви и до ареста последнего в сентябре 1937 года поддерживал с ним тайную связь, хотя ходили слухи повсюду, что митрополит Петр умер. Митрополит Иосиф просидел с ним за чаем больше часа. Он рассказал, что жить ему в почти десятилетней ссылке было исключительно тяжело. Он жил в сарае со свиньями, спал на досках, отгороженных несколькими кольями от животных. В этих условиях ему пришлось там терпеть и холод, и жару, и любую погоду, и зловоние. Однажды змея спустилась по столбу с крыши прямо к его голове. Очевидно, такие условия и были причиной его болезни. Временами он жестоко страдал от приступов язвы, а, может быть, у него была какая-то опухоль внутри, возможно, и злокачественная, и он был на диете, которую ему помогал соблюдать архимандрит Арсений. Он все переносил с терпением праведника и, если рассказывал о своих трудностях, то только потому, что мы все рассказывали о жестокостях ГПУ.
"Отец Арсений рассказывал здесь об одной из форм пыток и издевательств. Когда нас провозили через Сибирь, стоял жестокий мороз. В поезде был банный вагон. Нас, совершенно голых, гнали через все вагоны в эту баню. Мы с радостью обливались горячей водой и немного согревались, поскольку и сами вагоны почти не отапливались. Не давая нам ничего, чтобы вытереться, с мокрыми головами, нас гнали обратно. На сцепках между вагонами нас специально останавливали, и наши мокрые ноги мгновенно примерзали к металлу. По команде двигаться мы с кровью отдирали от пола свои примерзши ступни..."
На следующий день, переночевав у отца Арсения, митрополит вернулся в свой город. Сейчас он жил в других условиях. Ему после нескольких лет было разрешено подыскать себе жилье в Чимкенте. Архимандрит Арсений устроил для него спокойную, тихую квартиру, следил за его питанием, не столько за количеством, а чтобы соблюдалась диета. Ему достали сначала цитру, а потом гармонь, и для митрополита, который был хорошим музыкантом, это была большая радость. Он положил на музыку псалмы и пел их.
23 сентября 1937 года в Алма-Ате и по всему Казахстану прошли аресты священников подпольных иосифлянских церквей после того, как сроки их ссылок за отказ признавать советские церкви закончились. Всех их приговорили еще к десяти годам без права переписки, и, как я позднее узнала, митрополит Иосиф тоже был среди них. Арестовали и архимандрита Арсения. После ареста моего сына, который был при мне, я побежала на рассвете к отцу Арсению и около его дома увидела автомобиль и входящих в дом агентов ГПУ. Меня они, к счастью, не увидели. Открыта была подземная церковь отца Арсения. Он однажды неосторожно поведал свой секрет внушающему по виду доверие пожилому человеку, а тот оказался связан с ГПУ. Вернувшись в Москву после моей трехлетней добровольной ссылки с сыном, я скоро узнала о существовании здесь тайных иосифлянских церквей, правильно сказать, не церквей, а служб в секретны помещениях, где иногда собирались 20-25 человек. Службы проводились шепотом, верующих строго проверяли, поскольку была возможность предательства. Люди приходили обычно на рассвете по условному сигналу. Они обычно осторожно стучали по водосточной трубе у окна, где кто-нибудь стоял и слушал. До прихода немцев в Можайск в 1941 году я мирно жила в этом городе и ездила на тайные службы в Москву".
В конце 1937 года митрополит Иосиф был казнен расстрельной командой за свое "преступление" – поддержку колеблющихся священников. За годы до этого он духовно подготовился к мученичеству. В своем "Дневнике инока", статье, опубликовано в сентябре 1905 года, он писал: "... любите врагов ваших (Лк. 6, 35). Сказать это просто, но – как трудно это сделать! Это гораздо выше, чем просто любовь к ближнему. Это высший триумф любви, истинное ее проявление, великолепнейшее выражение... Чтобы чье-то сердце могло воспламениться любовью к врагу, должно быть особое молитвенное состояние души, особый, небесный настрой сердца, должно быть это невыразимое и неописуемое качество, которое переполняло душу первомученика Стефана, когда он, побиваемый камнями, с ангельски сияющим лицом молился за своих убийц: "Господи! Не вмени им греха сего" (Деян. 7, 60). О, в этот великий для него момент как мало значило для него все земное! Что ему были палачи? Перед ним были открыты Небеса, Сын Божий одесную Отца; небесная слава лилась в его душу и наполняла ее невыразимым восторгом, и палачи со всей их жалкой злобой не только не могли этому помешать, но даже этому помогали; в этот момент они были даже, как бы то ни было, его благодетелями, ускоряющими его уход из тела и полное растворение его души в этих океанах небесного восторга и блаженства... В этот блаженный момент мог ли истязаемый страдалец взывать иначе, чем голосом, полным любви к своим врагам?!"
Пример этого бесстрашного исповедника и воина Церкви Христовой не пропал напрасно. После самого патриарха Тихона имя митрополита Иосифа становится символом цельности и истинности Православной Русской Церкви. Даже после полувека террора и предательства истинная Православная Русская Церковь, хоть и тайная, не была побеждена. И до наших дней можно точно называть эту катакомбную Церковь или Церковью "тихоновцев", или Церковью "иосифлян", но точнее всего ее известное даже советским властям название – Истинно-Православная Церковь.
В следующей статье, взятой из "Атеистического словаря" (Москва, 2-е изд., 1966 г.), практическом руководстве для антирелигиозных агитаторов, можно видеть за преувеличениями и измышлениями советского разума истинную исповедническую Православную Церковь сегодняшней России. В этой статье можно также заметить, что сами Советы хорошо осведомлены об исторической преемственности, так как они датирую возникновение Истинно-Православной Церкви 1922-26 годами, то есть при патриархе Тихоне и его последователях; в то время как сергиане, как точно указали в 1927 году "Известия", ведут свое происхождение от "Живой церкви" того же периода.
"Истинно-Православная Церковь (ИПЦ). Православно-монархическая секта, берущая начало в 1922-26 годах, которая была организована в 1927 году, когда митрополит Сергий провозгласил принципы лояльного отношения к советской власти. Монархические элементы, объединенные вокруг ленинградского митрополита Иосифа (Петровых), или иосифляне, в 1928 году создали направляющий центр ИПЦ и объединяли все группы и элементы, которые выступали против советских порядков. ИПЦ имела в стране поддержку среди кулаков и вместе с другими антисоветскими элементами выступала против коллективизации и организовывала террористические акты против партийных и советских деятелей, восстания и так далее. Она направляла в деревни множество монахов и монахинь, которые бродили по сельской местности, распространяя антисоветские слухи. ИПЦ была широко разветвленной монархическо-восстанческой организацией. В ее составе были 613 священников и монахов, 416 кулаков, 70 бывших царских чиновников и офицеров. Более фанатичные члены, юродивые, выдающие себя за пророков, святых, целителей, членов императорской семьи, распространяя монархические идеи, вели пропаганду против руководства Православной Церкви, призывали народ не подчиняться советским законам.
Главные характеристики секты: 1) отрицание Православной Церкви, возглавляемой патриархом как продавшейся антихристу, миру; 2) признание каноническими только тех священников, которые были посвящены последователями Тихона; 3) одобрение православных обрядов; 4) пропаганда приближающегося "конца света"; 5) культ членов императорской семьи Романовых – их портреты хранятся как святыни, и верующие тайно отдают им почести; 6) принятие имен царя и его родственников руководителями секты; 7) хранение и распространение контрреволюционной монархической литературы; 8) основание в домах катакомбных церквей и монастырей. Институт священничества сохранен, но во многих местах определенные обряды проводятся обычными верующими. По большим религиозным праздникам члены этой секты собираются у так называемых источников (озера, ручьи и т.п.), где ведут пропаганду различные ясновидящие, предсказатели, юродивые во Христе, которые особо почитаются в секте. Стараясь оградить членов секты от влияния советской действительности, руководители секты, чтобы запугать верующих, используют миф об антихристе, который предположительно правит миром с 1917 года. Поэтому, чтобы не попасть в его сети, христианам следует вести закрытый, отшельнический образ жизни, проводить все свободное время в молитве, не принимать участия в общественной жизни".
Советская пресса в последние годы привела достаточно свидетельств существования истинной Православной Церкви. Существование это нелегальное, и ее члены "приветствуются" правящим режимом как преступники. По необходимости ее основным принципом стало наставление митрополита Иосифа своим сторонникам в 1927 году: "Управляйтесь самостоятельно", и члены ее, как он и предвидел, "не только не епископы и не священники, а самые простые смертные".
Существование этой катакомбной Церкви сегодня – это, конечно, сигнал мировому Православию: век расцвета Православия в прошлом, век ухода в катакомбы приближается. В России эта истина более чем очевидна; среди многочисленных ее доказательств, возможно, самое впечатляющее – это история храма Христа Спасителя в Москве. Когда-то великолепный храм, памятник охранению Божию Русской Земли в 1812 году и явный символ веры всего народа, он был полностью разрушен советами, и до сегодняшнего дня на его месте не было ничего построено, и он остается зияющей дырой в центре столицы всемирного атеизма. Удивительное свидетельство его значения для русских людей даже сегодня можно найти в новелле "Искупление" советского писателя Юлия Даниэля; хотя сам он не был верующим, его наблюдения раскрывают нечто глубинное в недрах советской жизни. "Я встретил Мишку Лурье у станции метро "Дворец Советов" рядом с дощатым забором, окружающим раскоп. Интересно, здесь что-нибудь построят, или эта дыра так и останется памятником взорванному храму Христа Спасителя? Сколько лет уже торчат здесь эти доски, все афишами обклеены. "Мишка, когда эту церковь взорвали?" "Какую церковь? А, в 34 году..." Церковь взорвали 29 лет назад. Вопреки поговорке, святое место остается пустым. Конечно, я не спорю, от церкви пользы нет нисколько, это архитектурные памятники, не больше того, но все же... Взорвали Бога, а взрывная волна ранила человека, контузила его. Глухота, немота... Из-под повязки, из-под статей о гуманизме течет гной..." (Автор сейчас в тюрьме.)
Сейчас тот, кто ищет в Советском Союзе Церковь, находит дыру в земле, глубокую рану в православном русском народе, которую не спрячешь за фальшивым фасадом Московской Патриархии. А намного ли отличается ситуация в свободном мире? Здесь добровольное отступничество, обновленчество и ересь достигли во многом такого же результата, как и насилие атеистического режима в СССР. За блестящим фасадом почти всех свободных Православных Церквей с их триумфом экуменизма – такая же зияющая дыра в земле, вся бездна разницы, которая существует между официальными отступниками и простыми смертными – спасительными остатками православных верующих во многих странах. Уже сейчас эти верующие уходят в добровольные катакомбы отделения от иерархов-экуменистов-еретиков, собираясь вокруг немногих оставшихся истинно православных епископов. Таким образом Небесный Глава Церкви готовит их к б;льшим испытаниям, которые, видимо, им предстоят. Пророчество святого прозорливого старца Игнатия Харбинского, сделанное около тридцати лет назад, больше не кажется относящимся к далекому прошлому: "Что началось в России, закончится в Америке".
Но если такие ужасные дни действительно наступят для нас, то даже православная Америка, такая слабая, неискушенная, такая наивная, имеет все необходимое, чтобы встретить эти дни, – пример митрополита Иосифа и истинно православных христиан первой страны, которая испытала страшное иго сатанинского атеизма.
Святой новомученик Иосиф и все новомученики коммунистического ига, молите Бога о нас!
Послания митрополита Иосифа.
Ниже следуют главные послания, которые дошли до нас от первого главы катакомбной Церкви и которые демонстрируют его бесстрашную антисергианскую позицию при первом появлении сергианства.
Резолюция в поддержку Петроградских викариев.
(Документ от 25 декабря 1927 г.)
Для осуждения и обезвреживания последних действий митрополита Сергия, противных духу и благу Св. Христовой Церкви, у нас, по нынешним обстоятельствам, не имеется других средств, кроме как решительный отход от него и игнорирование его распоряжений. Пусть эти распоряжения приемлет одна всетерпящая бумага да всевмещающий бесчувственный воздух, а не живые души верных чад Церкви Христовой.
Отмежевываясь от митрополита Сергия и его деяний, мы не отмежевываемся от нашего законного первосвятителя митрополита Петра и когда-нибудь да имеющего собраться Собора оставшихся верных Православию святителей. Да не поставит нам тогда в вину этот желанный Собор, единый наш православный судия, нашего дерзновения. Пусть он судит нас не как презрителей священных канонов святоотеческих, а только лишь как боязливых за их нарушение. Если бы мы даже и заблуждались, то заблуждались честно, ревнуя о чистоте Православия в нынешнее лукавое время, и если бы оказались виновными, то пусть окажемся и особо заслуживающими снисхождения, а не отвержения.
Итак, если бы нас оставили даже все пастыри, да не оставит нас Небесный Пастырь, по неложному Своему обещанию пребывать в Церкви Своей до скончания веков.
Обращение к петроградской пастве.
(Написано 2 марта 1928 года в Ростове.)
Архипастыри Ярославской Церковной области – Агафангел, Митрополит Ярославский, Серафим, Архиепископ Угличский, бывший заместитель патриаршего местоблюстителя, Архиепископ Варлаам, бывший Псковский, Управляющий Дашедовским викариатством Ярославской епархии и Преосв. Евгений Епископ Ростовский – особым актом объявили о своем отделении от Митр. Сергия и о самостоятельном отныне управлении вверенными им от Бога паствами. Акт, подписанный 27 января (9 февраля), настолько вызывается обстоятельствами времени и настроением верующих масс народа, и настолько обстоятельно обосновывает данное отделение, что я, проживающий в Ярославской области принял в нем участие и скрепил своею подписью.
Таким образом, все распоряжения Митр. Сергия отныне для нас не имеют никакой силы. Это дает мне основание вновь опротестовать свое незаконное удаление от Ленинградской паствы и требовать канонически правильного решения этого вопроса надлежащим судом Православных епископов. А до такого решения я считаю себя не в праве предоставить вверенную мне паству (по смыслу 16 правила Двукратного Собора) произволу непользующихся нашим доверием Церковных администраторов, а перед Господом Богом и своею совестью приемлю долг принятия мер к умиротворению смущенной и взволнованной своей паствы. Для сего призываю прежде всего моих викарных епископов к единомысленному со мною служению Ленинградской пастве. Преосвященному Епископу Гдовскому Димитрию передаю временное управление Ленинградской епархией. Преосвященного Григория прошу также продолжать служение в св. Александровской Лавре в звании ее единомысленнаго со мною наместника.
Пастырей и всех верующих, призывая на них Божие благословение, прошу и молю довериться нашему руководству и архипастырскому попечению, мирно и тихо продолжая дело молитвы, душевного спасения и Богослужения, смиренно повинуясь гражданской власти, не находящей пока возможности допустить мое недостоинство до непосредственного молитвенного общения со вверенной мне паствой, буду, находясь вдали, в постоянной молитвенной о ней памяти и попечении, прося возносить и мое имя за Богослужением по установленному порядку. Да услышит Господь наши общие стоны и да благословит миром и тишиною нашу многострадальную Церковь.
Письмо к одному Петроградскому архимандриту.
(Февраль 1928 г.)
Дорогой отче!
До последнего времени я думал, что мой спор с митр. Сергием окончен и что, отказавшись дать себя принести в жертву грубой политике, интриганству и проискам врагов и предателей Церкви, я смогу отойти спокойно в сторону, добровольно принеся себя в жертву протеста и борьбы против этой гнусной политики и произвола. И я был совершенно искренен, когда думал и говорил, что "ни на какой раскол я не пойду" и подчинюсь незаконной расправе со мной – вплоть до запрещения и отлучения, уповая на одну правду Божию.
Но оказалось, что жизнь церковная стоит не на точке замерзания, а клокочет и пенится выше точки простого кипения. Мое "маленькое дело" вскоре же оказалось лишь малой крупицей столь чудовищного произвола, человекоугодничества и предательства Церкви интересам безбожия и разрушения этой Церкви, что мне осталось удивляться отселе не только одному своему покою и терпению, но теперь уже приходится удивляться и равнодушию и слепоте тех и других, которые еще полагают, что попустители и творцы этого безобразия творят дело Божие, "спасают" Церковь, управляют Ею, а не грубо оскорбляют Ее, издеваются над Нею, вписывают себя в число Ее врагов, себя откалывают от Нее, а не они откалывают тех, которые не могут терпеть далее этой вакханалии грубого насилия и безобразно-кощунственной политики.
Может быть я терпел бы и это. Моя-де хата с краю, как теперь Ваша. Но, дорогой отче, я вдруг с особой болью стал чувствовать себя в значительной мере ответственным за нечестия Церкви. Ведь, как Вам не безызвестно, – я один из Заместителей Патриаршего Местоблюстителя, который связан страдальческим долгом не просто заменить арестованного предшественника, но быть ему и свободным предостережением на случай замены при возможности его духовного падения.
Конечно, такое падение должно бы в нормальных условиях жизни церковной, сопровождаться и судом и соборным решением. Но какой суд и соборное решение возможны теперь, при настоящих условиях?! И каким судом и соборным решением со мной, с архиереем, учинена расправа, допустимая по правилам лишь при большом грехе с моей стороны?! Почему же, требуя суда и соборного решения в одном случае, Вы допускаете отсутствие их в другом?!
Не есть ли такой аргумент тоже благодарный материал для отдела несообразностей в логическом задачнике?! Погодите, придет, мы надеемся, время, когда будут говорить о наших событиях и перед Судом. И кто тогда будет более обвиняемым, еще большой вопрос.
А пока дело обстоит так: мы не даем Церкви в жертву и расправу предателям и гнусным политиканам и агентам безбожия и разрушения. И этим протестом не сами откалываемся от Нее, а их откалываем от себя и дерзновенно говорим: не только не выходили, не выходим и никогда не выйдем из недр Истинной Православной Церкви, а врагами Ее, предателями и убийцами считаем тех, кто не с нами и не за нас, а против нас.
Не мы уходим в раскол, не подчиняясь митр. Сергию, а Вы, ему послушные, идете за ним в пропасть церковного осуждения. Мы зовем Вас и укрепляем ваши силы на борьбу за независимость Церкви, только совсем не так, как Вы полагаете должным. Не согласием с поработителями этой Церкви и убийцами Ее святой независимости, выявляющейся сейчас в Ее святом бесправии, а громким и решительным протестом против всякого соглашательства, лицемерных и лживых компромиссов и предательства интересов Ее интересам безбожного мракобесия и ожесточенной борьбы со Христом и Его Церковью.
Неужели Вы не видите несогласимое ничем противоречие и несообразность в Вашей дилемме: "Снимаете ли Вы с нас послушание Вам тем, что уходите в раскол, или, подчиняясь Митр. Сергию, укрепляете и в нас силы на борьбу за независимость Св. Церкви?" Я ухожу в раскол?! Подчинение Сергию – борьба за независимость Церкви?! Милый мой! Да над этим посмеется любая ленинградская старуха!
Может быть, не спорю, "вас пока больше, чем нас". И пусть "за мной нет большой массы", как Вы говорите...
Но я не сочту себя никогда раскольником, хотя бы и остался в единственном числе, как некогда один из святых исповедников. Дело вовсе не в количестве, не забудьте ни на минуту этого: Сын Божий "когда вновь придет, найдет ли вообще верных на земле?" И может быть последние "бунтовщики" против предателей Церкви и пособников Ее разорения будут не только не епископы и не протоиереи, а самые простые смертные, как и у Креста Христова Его последний страдальческий вздох приняли немногие близкие Ему простые души.
Итак, дорогой отче, не судите меня строго, особенно Вашим Вальсамоном. Полагаю, что он был далеко не то, что сами авторы Святых Правил, в понятном каждому смысле и без особых толкований... и что, во всяком случае, этот Вальсамон не может быть авторитетным и верным толкователем наших событий, непредусмотренных никакими толкованиями и правилами.
Не судите же меня так строго и четко усвойте следующее:
1. Я отнюдь не раскольник, и зову не к расколу, а к очищению Церкви от сеющих истинный раскол и вызывающих его.
2. Указание другому его заблуждений и неправоты не есть раскол, а, попросту говоря, введение в оглобли разнуздавшегося коня.
3. Отказ принять здравые упреки и указания есть действительно раскол и попрание истины.
4. В строении церковной жизни участники – не одни только верхушки, а все Тело церковное, и раскольник тот, кто присваивает себе права, превышающие его полномочия, и от имени Церкви дерзает говорить то, что не разделяют остальные его собратия.
5. Таким раскольником показал себя митр. Сергий, далеко превысив свои полномочия и отвергнув и презрев голос многих других святителей, в среде которых и сохраняется чистая Истина.
Вскользь Вы упоминаете, что в числе путей к истине "Христос указал нам еще один новый путь: да любите друг друга", каковой путь, по-видимому, Вы считаете мною упущенным из виду при моих действиях. На это я Вам напоминаю, отче, дивное заключение Митр. Филарета в слове о любви к врагам: "Гнушайтесь убо врагами Божиими, поражайте врагов отечества, любите врагов ваших" (Т. I, с. 285. Слово в Неделю 19 по Пятидесятнице. См. еще Апостола любви (2 Ин. 1, 10-11)).
Защитники Сергия говорят, что каноны позволяют отлагаться от епископа только за ересь, осужденную собором; против этого возражают, что деяния митр. Сергия достаточно подводятся и под это условие, если иметь ввиду столь явное нарушение им свободы и достоинства Церкви, Единой, Святой, Соборной и Апостольской.
А сверх того, каноны ведь многое не могли предусматривать.
И можно ли спорить о том, что хуже и вреднее всякой ереси, когда вонзают нож в самое сердце Церкви, – Ее свободу и достоинство? Что вреднее: еретик или убийца?
"Да не утратим помалу, неприметно, той свободы, которую даровал нам Кровью С воею Господь наш Иисус Христос, Освободитель всех человеков" (8 Правило III Вселенского Собора).
Источники. "Documents" and Urusova (p. 17), from Protopresbyter M. Polsky, Russia's New Martyrs, vol. 2, Jordanville, N.Y., 1957. pp. 1-10; writings of Metr. Joseph: Dushepolyeznoye Chteniye, 1901, 1905, 1906; address on consecration (p. 11): Appendix to Tserkovnie Vedomosti, c. 1909, no 13-14, pp. 601 ff; Yuly Daniel (Nikolai Arzhak), Iskupleniye, Inter-Language Literary Associates, N.Y., 1964, p. 17. – "Документы" и Урусова (стр. 17) из протопресвитера М. Польского "Новые мученики Российские", т. 2, Джорданвилль, Нью-Йорк, 1957 г., стр. 1-10; сочинения митрополита Иосифа – "Душеполезное чтение", 1901, 1905, 1906; обращение о посвящении (стр. 11) – приложение к "Церковным ведомостям", 1909, № 13-14, стр. 601 и далее; Юлий Даниэль (Николай Аржак) "Искупление" – литературное содружество "Интер-лингва", Нью-Йорк, 1964 г., стр. 17.
