У графа Алексея Вронского был реальный прототип, который действительно погиб в Сербии. 20 августа 1876 года на высоте Голо Брдо, что у селения Горни Адровац в Поморавье, получил смертельное ранение отставной офицер русской армии Николай Николаевич Раевский. Литературоведы сходятся во мнении, что именно с него писал Толстой образ возлюбленного Анны(1).
Часть современников, впрочем, полагала, что Вронский - это совершенно иной человек. Так, известный дипломат Н. В. Чарыков писал в мемуарах, не называя, правда, имен, что познакомился с "Вронским" в 1881 году в Петербурге, где тот проживал, а в последний раз встретился с ним восемью годами позже "на обеде в российском посольстве в Париже"(2)... Но мы доверимся исследователям и результатам их многотрудных поисков.
Н. Н. Раевский принадлежал к прославленному русскому роду3, получившему особую известность во времена царствования Екатерины II. Его прадед - Николай Семенович Раевский (1741-1771), полковник Азовского пехотного полка, умер от ран в Яссах в возрасте 30 лет. Но дети продолжили ратное дело отца. Старший сын - Александр Николаевич, подполковник, которого сам А. В. Суворов назвал "храбрецом", погиб при штурме Измаила 11 декабря 1790 года. Младший - Николай Николаевич (1771-1829), генерал от кавалерии и герой Отечественной войны 1812 года. То был дед "графа Вронского". Отец же и дядя его - Николай (1801-1843) и Александр (1795-1868) Николаевичи - на пике военной карьеры генерал-лейтенанты, близкие друзья Пушкина. Известно, что Николаю Раевскому поэт посвятил поэму "Кавказский пленник", а его брата вывел в стихотворении "Демон".
И женская линия предков "Вронского" заслуживает уважения. Дед по матери - Михаил Михайлович Бороздин (1767-1837), генерал-лейтенант, командовал в 1812 году пехотным корпусом. Его младший брат - Николай Михайлович (1777-1830), генерал от кавалерии и генерал-адъютант, был в то время командиром бригады кирасир. А четверть века спустя Анна Михайловна Бороздина (1819-1883) вышла замуж за Н. Н. Раевского 2-го. Фамильные традиции обеих семей предполагали, что и Николаю Николаевичу Раевскому 3-му, появившемуся на свет в 1839 году, не миновать воинской службы. Так в конечном итоге и случилось, но не сразу. Потеряв на четвертом году жизни отца, он вместе с младшим братом Михаилом воспитывался под надзором матери - просвещенной и энергичной женщины, не жалевшей средств для образования сыновей. Большую часть детства Николай провел в Италии, Франции и Англии, пока, наконец, по достижении им 17-летнего возраста, семья не вернулась в Москву. Лучшие учителя и наиболее известные профессора приглашались к нему, а его домашним образованием руководил сам Т. Н. Грановский. Осенью 1858 года братья Раевские поступили на физико-математический факультет Московского университета.
По завершении курса, 22 февраля 1863 года, молодой кандидат естественных наук вышел юнкером в лейб-гвардии Гусарский полк. Военная карьера спорилась. За три года были пройдены первые три ступени - корнет, поручик, штаб-ротмистр. 17 апреля 1868 года последовало производство в ротмистры, а спустя год Н. Н. Раевский перевелся в 7-й Туркестанский линейный батальон уже в чине подполковника4. В Туркестане он пробыл до осени 1874 года, где принял участие в экспедиции против восставших шахрисябских беков, особо отличившись при взятии их столицы, Китаба (октябрь 1870-го) - вынес из огня тяжело раненного командира отряда, подполковника В. Н. Соковнина, сам при этом был ранен, но первым ворвался в город.
Но не только служба интересовала образованного офицера. В перерывах между боевыми действиями он всесторонне изучал Туркестанский край с его богатыми хозяйственными возможностями; на свои средства устраивал шелкомотальни, заводил хлопковые плантации и виноградники. Однако, как это часто бывает, со стороны администрации он не встретил ни понимания, ни участия, что вынудило его покинуть край и вернуться в Россию. В конце 1874 года последовало новое назначение - в распоряжение командующего Одесского военного округа.
Начавшаяся в 1876 году первая сербо-турецкая война не оставила Раевского равнодушным. 29 июля он выходит в отставку, а уже 1 августа зачисляется в сербскую армию (которой тогда командовал "лев Ташкента" генерал М. Г. Черняев) с чином полковника кавалерии; 4 августа прибывает в Сербию и уже с 6 числа находится на позициях. Спустя две недели, приняв участие в нескольких боевых операциях, "Вронский" погиб от турецкой шрапнели. Его прах, после временного захоронения в монастыре Святого Романа, был перенесен матерью на родину, где в родовом склепе Раевских, в их имении Еразмовка, что в Чигиринском уезде Киевской губернии, и обрел вечный покой... Такова вкратце канва недолгой жизни человека, который всего за две недели вошел в историю Сербии. Реальный участник событий и литературный персонаж, полковник Раевский и граф Вронский, сплелись в сознании сербов в единый образ. И любой образованный человек не только расскажет, куда Толстой отправил своего героя умирать, но и воспроизведет, пересыпая легендами, его службу в Сербии и героическую смерть, словно дописывая за автора эпилог романа.
Убеждения
Так кто же он был, что двигало им в его постоянной "охоте к перемене мест"? И что привело, наконец, в Сербию, откуда живым он уже не вернулся?
Понять внутренний мир Раевского и разобраться в его порывах позволяет прекрасная психологическая зарисовка, сделанная знаменитым пушкинистом Б. Л. Модзалевским: "Вообще говоря, романтическая, исполненная исканиями жизнь Н. Н. Раевского выступает ярче, чем фигура его младшего брата - более уравновешенного и спокойного по своему характеру Михаила... В то время, как Михаил Николаевич, отдавшись по окончании курса службе в полку (в том же самом, лейб-гвардии Гусарском. - Авт.), ведет жизнь совершенно мирную и рано становится семейным человеком, его брат ищет простора для своей широкой предприимчивости, бросает гвардейский Гусарский полк для службы в дальнем Туркестане... Рано почувствовав интерес к судьбам славянских народов - интерес, зародившийся в нем еще в студенческие годы, в кружке и под влиянием И. С. Аксакова, а в 1867 году совершив поездку на Балканский полуостров - Раевский, естественно, не мог остаться хладнокровным зрителем... славянского движения и начавшейся вскоре войны сербов с турками за освобождение"(5). И еще одно схожее наблюдение - "Раевский был личностью далеко незаурядной. Он принадлежал к числу тех редких русских натур, которые всю жизнь неустанно ищут себе живого дела и, раз остановившись на чем-то, готовы вложить в него всю свою душу"(6).
Итак, у истоков увлечения Раевского славянством стоял не кто иной, как Иван Аксаков - Раевского вели по жизни действительно первоклассные учителя. Весьма значимым представляется его первое путешествие на Балканы. Напомним, что в 1867 году образовался Балканский союз, готовивший под руководством сербского князя Михаила Обреновича и его первого министра Илии Гарашанина общебалканское восстание против турок. И. С. Аксаков - председатель Московского славянского комитета и первый "учитель" Раевского - находился в связи с организацией Гарашанина и был в курсе всех приготовлений. А потому нет ничего удивительного в том, что "в разведку" он послал своего ученика. В апреле штаб-ротмистр Раевский прибыл в Бухарест, где вступил в контакт с болгарской "Добродетельной дружиной", ставившей целью освобождение своей страны от турецкого ига. "По просьбе некоторых константинопольских болгар" он составил "Проект организации восстания на Балканах"(7).
В качестве основной задачи Раевский определил вербовку волонтеров и доставку оружия из Молдавии, Валахии и Сербии через Варну и Бургас, где с этой целью следовало держать специальных агентов. Саму Болгарию он предлагал разделить на округа, во главе которых стояли бы опытные офицеры - русские, сербы, болгары. Из их числа должен был выбираться верховный военный вождь. Чтобы создать опорную базу восстания, эмиссар Аксакова рассчитывал привлечь несколько сотен черногорцев - прирожденных воинов, имевших большой опыт повстанческой борьбы с турками. Их почин послужил бы толчком к началу общего движения, в ходе которого предполагалось воздерживаться от налетов на турецкие села, а вести борьбу только с властями и военными отрядами.
Вторую половину мая и начало июня 1867 года Раевский провел в Сербии и Боснии. Поездка по западным Балканам была одобрена на самом высоком уровне - в белградском архиве сохранились четыре письма русского офицера военному министру Сербии Миливое Петровичу-Блазнавцу. Их разыскал и опубликовал в переводе с французского языка на сербский югославский публицист Будимир Поточан(8). О чем же шла речь в тех письмах?
Во-первых, объезжая места дислокации воинских частей и наблюдая за их учениями, гость не только делился с министром впечатлениями. Отталкиваясь от них, он разработал детальный план реформирования сербской кавалерии на основе русского опыта. И, наконец, "имея в виду, что Босния в очень скором времени станет театром военных действий между Сербией и Турцией", Раевский представил Блазнавцу информацию о состоянии дорог за Дриной.
Молодой офицер несомненно обладал стратегическим мышлением и был лишен иллюзий, свойственных большинству славянофилов. И не его вина, что практические наработки остались без применения - еще из Бухареста он отправил военному министру Д. А. Милютину докладную записку о желательности посылки в Сербию русских офицеров, которая, увы, не произвела должного впечатления. В результате благоприятный момент был упущен(9).
Уже тогда, в 1867-м, Раевский сделал осознанный выбор. Негласное разрешение правительства русским добровольцам ехать на Балканы устранило, как писал он матери 24 июня 1876 года, "последнее препятствие, удерживавшее меня еще от поездки в Сербию"(10). Немаловажен для русского офицера и чисто этический аспект - он намеревался "взять с собой достаточную сумму денег, дабы явиться в Сербию волонтером, ни в чем не нуждающимся, а не авантюристом, продающим свои услуги сербскому правительству". Не правда ли, перед нами четкая, выверенная во всех деталях позиция. Все продумано в деталях - отставка, зачисление в сербскую армию, отъезд на фронт. Туда, в долину Моравы, к генералу Черняеву, мы за ним и отправимся. Жить "графу Вронскому" оставалось 14 дней.
Сербская война
Прибыв в расположение Моравской армии, Раевский получил под свою команду правый фланг обороны и уже три дня спустя показал себя в деле. 9 августа главнокомандующий писал ему: "Без высоты, которую Вы так славно сегодня обороняли, мы не можем держаться в Алексинце. Кроме Вас мне некому поручить командования... Посылаю Вам Таковский крест. Пусть он будет служить Вам доказательством, как я ценю Вашу сегодняшнюю деятельность. Преданный Вам М. Черняев"(11). Похвалы эти были ответом на занятие и удержание частями Раевского тактически важной высоты Перчиловац, недалеко от местечка Житковац.
Но уже к вечеру ситуация изменилась. Не получив от Черняева, кроме лестных оценок, никакой реальной помощи, Раевский был вынужден оставить выгодную позицию. И затем снова брать ее с боем, по приказу из штаба. Ночной штурм увенчался успехом. На следующий день, 10 августа, турки начали наступление по всему фронту. Под натиском неприятеля стоявшие рядом сербы отошли. Рискуя оказаться в окружении, Раевский дважды посылал донесения в штаб, продолжая защищать высоту, но ответа так и не получил. Под утро отступил и он.
Реакция командующего была бурной. "Вместо благодарности за одержанный блестящий успех, - писал Раевский, - и удержание моей позиции до ночи после бегства всего центра, я был встречен упреками и неприятностями со стороны Черняева и его начальника штаба Комарова"(12).
После разноса полковник намеревался немедля вернуться в Россию. Но генерал извинился, а Раевский еще на что-то надеялся. Однако надежды быстро угасали. 11 августа начальник штаба полковник В. В. Комаров отстранил его от исполнения обязанностей командующего правым флангом, под предлогом неудобства перед сербскими офицерами. В конце концов, боевого полковника прикомандировали к Главному штабу, чтобы, как писал он с горькой иронией, "в толпе прапорщиков скакать за Черняевым". Ситуация явно зашла в тупик.
Накануне гибели Раевский закончил обширное письмо генералу В. С. Семеке, под началом которого служил в Одессе. В нем он подводил неутешительный итог своему пребыванию на войне. Планомерного руководства войсками штаб генерала Черняева не осуществлял - все делалось экспромтом. Неудивительно, что за четыре месяца войны у Черняева сменились три начальника штаба - В. Беккер, В. В. Комаров, Д. П. Дохтуров. "Ни один из них, - пишет российская исследовательница Л. В. Кузьмичева, - не смог оказать существенную помощь Черняеву в принятии решений, организации и ведении боевых действий"(13).
К тому же сам командующий больше занимался политикой, чем военным планированием. Так, в начале сентября, в дни неудач на поле боя, он задумал поднять свое реноме... провозглашением князя Милана Обреновича королем. Слава Богу, сербскому монарху хватило ума отказаться от предложенного ему армией титула. А королева Наталья(14) вспоминала впоследствии, с каким ужасом слушала она советы, которые давал Черняев ее мужу: "отменить конституцию и, опираясь на русских добровольцев, совершить в стране переворот в случае, если народ воспротивится таким действиям"(15).
Что же касается боевых качеств генерала, то ухарство и партизанщина, так свойственные ему и мало простительные даже в в условиях Средней Азии, но имевшие там шансы на успех (что и проявилось во время штурма Ташкента), в случае с регулярной армией были просто неуместны. Видный сербский литератор Пера Тодорович, отлично говоривший по-русски и служивший в штабе Черняева переводчиком, вспоминал впоследствии о поведении генерала во время сражения за Шуматовац: "Когда 11 августа турецкий штурм застал его в шуматовацком редуте, мы своими глазами видели, как он бежал от орудия к орудию, сам наводил их и отдавал команду целой батарее..."(16) Все так, вот только можно ли воспринимать как комплимент это свидетельство - главнокомандующему не пристало играть роль капитана Тушина.
Добавим к этому интриги - случай с Раевским, которого посылали, что называется, затыкать дыры, вряд ли можно назвать случайностью. Тот же Тодорович оставил в своем "Дневнике одного добровольца" свидетельство о первой встрече полковника и командующего: "Передавая визитную карточку Раевского Черняеву, мне показалось, что его приезд совсем не так обрадовал генерала, как это бывало, когда прибывали другие русские"(17). Почему? Ответ на этот вопрос содержится в известном нам письме Раевского матери от 24 июня 1876 года: "...думаю, что причина эта заключалась в его чрезмерном самолюбии и желании монополизировать в своих руках как заслугу такой поездки, так и связанную с нею популярность; между тем Вам хорошо известно, что если Черняев и пользовался до этого времени некоторой известностью в Сербии, то единственно благодаря тем значительным суммам, которые я оставил ему при отъезде моем в Ташкент для употребления на болгарско-сербское дело". Отношения не сложились, и Раевский писал Семеке: "Если такое положение не прекратится, то через несколько дней я подам в отставку и уеду в Россию, так как я приехал сюда с целью служить сербскому делу, а не для того, чтобы оставаться в бездействии и выносить оскорбления от Черняева".
Но хлопнуть дверью "графу Вронскому" так и не удалось - сутки спустя он погиб, до конца выполнив свой долг и оставшись в памяти сербов. По сей день. О Черняеве же в Сербии сейчас мало кто вспоминает. Разве что историки да жители Поморавья... 20 августа продолжались жестокие бои под Алексинцем. Потерпевшие незадолго до этого поражение при Шуматовце, турки жаждали реванша и вал за валом накатывались на сербские позиции. Раевский с утра находился в свите командующего в Житковце. Когда же туда стали поступать донесения о резком ухудшении обстановки, генерал обратился к нему со словами: "Господин полковник. Прошу Вас, пожалуйста, поторопитесь к Горнему Адровцу, примите команду и постарайтесь продержаться хотя бы час, пока я не пришлю вам на помощь свежие силы". "С большим удовольствием", - ответил Раевский и, подтягивая подпругу, шепнул стоявшему рядом В. Джорджевичу: "Наконец-то, мой дорогой доктор, представился случай увидеть, такой ли уж я недостойный потомок генерала Раевского, и правда ли, что милютинская армия столь плоха, как здесь о том говорят". "Прощайте, Михаил Григорьевич!" - на ходу бросил он Черняеву, и голос его задрожал(18). Было 4 часа пополудни.
Прибыв в расположение батареи поручика Косты Шамановича, Раевский осмотрелся, остановил отступающие под напором турок сербские войска и стал обдумывать, как окончательно выправить ситуацию. Хлебнув воды из фляги рядового Гавриловича, - день был жаркий - он начал составлять донесение Черняеву: "Турецкие войска укрепляются на высоте Алексинацкой долины, налево от нас. С правой стороны долина чиста для прохода нашего войска в тыл неприятелю..." Но поставить точку полковник не успел. Турецкая шрапнель ударила в левый висок, пробив форменную шапку. Было около половины шестого... Фейерверкер Антоние Станоевич вынес бездыханное тело из-под огня, а командир батареи послал с нарочным срочную депешу. "Имею честь известить вас, - писал он главнокомандующему, - что полковник Раевский только что погиб возле моей батареи от пули неприятеля. Его саблю, ордена, кошелек с деньгами и записную книжку я взял на хранение до дальнейшего приказания".
Последний путь
Черняев, по воспоминаниям очевидцев, был сражен скорбной вестью. В тот же день он отправил А. М. Раевской телеграмму о смерти сына.
В самый день гибели тело Раевского было перенесено в монастырь Св. Романа и там захоронено. До сих пор на месте этой временной могилы лежит каменная плита с выбитым на ней крестом, окруженная цветами. В голове растет вечнозеленый кустарник. За местом первого упокоения русского добровольца ухаживает монастырское сестринство. Существует легенда, что здесь навсегда осталось его сердце. А 1 сентября для "графа Вронского" начался путь домой. В этот день (в нарушение православного обычая не трогать останки в течение года после смерти) его тело было эксгумировано, забальзамировано, положено в привезенный из Белграда дубовый гроб, который затем поставили в другой гроб - свинцовый, и со всеми почестями, под барабанный бой и ружейные залпы, отправлено в столицу Сербии. В пути скорбный груз сопровождал однокашник Раевского по Московскому университету капитан К. И. Кесяков, специально прибывший из России. 4 сентября он доставил саркофаг на место. Всю ночь белградские мастера золотили украшения на его металлических поверхностях, а затем закрыли и залили свинцом, подготовив к последнему путешествию.
На следующее утро в кафедральном соборе Белграда состоялось отпевание. Чинодействовал при этом сам митрополит сербский Михаил, при содействии тридцати иерархов и священников. Поклониться праху героя в храме собралось местное высшее общество во главе с князем Миланом.
Во время панихиды владыка Михаил - бывший воспитанник Киевской духовной академии - высказал "вечную благодарность благородным, добродушным и геройским братьям нашим". "Христолюбивую же душу Николая Раевского, который пал на поле битвы за святое общее дело гуманности, справедливости и братства, - продолжал он, - пусть Господь приимет в свое блаженное царство".
В шесть часов вечера гроб был вынесен из собора и под звуки военной музыки перенесен на пристань. У пристани стоял пароход "Делиград", тот самый, что всего месяц назад доставил живого Раевского в Сербию. Сейчас, под гром пушек, он увозил его мертвого в Одессу. Оттуда по железной дороге траурный груз проследовал в родовую Еразмовку, где и остался навечно, рядом с прахом деда - защитника легендарной батареи на Бородинском поле...
Вечная память
После второй сербо-турецкой войны (1877-1878) место гибели русского офицера было отмечено скромным памятным знаком. В 1887-м его сменил каменный крест с надписью "Русский полковник Николай Раевский погиб здесь в борьбе с турками 20 августа 1876 г.". С полустертой временем надписью он и поныне стоит на высоте у Горнего Адровца. Рядом с ним возвышается небольшая церковь в византийском стиле.
Идея сооружения храма-памятника на месте гибели старшего сына возникла у А. М. Раевской еще в момент пребывания в Белграде. Не успев привести ее в исполнение и чувствуя приближение смерти (последовавшей 10 декабря 1883 года), она просила младшего сына Михаила выполнить заветное желание, оставив на эти цели 50 тысяч рублей. Однако сложившаяся тогда в Сербии неблагоприятная политическая ситуация не позволила сразу осуществить задуманное. В октябре 1893 года Михаил Николаевич скончался, возложив семейное обязательство на своего старшего сына Николая. Но и тот спустя несколько лет (в 1900-м) умер. И тогда за осуществление завета покойной свекрови взялась вдова Михаила Николаевича - Мария Григорьевна Раевская (урожденная княжна Гагарина). К тому времени отношение официального Белграда к России и русским изменилось в лучшую сторону.
В феврале 1901 года Мария Григорьевна начала переговоры с посланником Сербии в Петербурге Стояном Новаковичем об урегулировании формальностей, связанных с постройкой храма(19). Виднейший сербский историк и филолог, иностранный член Российской академии наук Новакович сразу же поддержал начинание. В самой Сербии за дело принялся епископ Нишский Никанор. Летом того же года он посетил Горни Адровац и приобрел там участок земли площадью около двух гектаров под будущее строительство. Местные жители с воодушевлением приняли весть о сооружении церкви на месте гибели русского полковника.
3 марта 1902 года при огромном стечении народа состоялась торжественная закладка храма-памятника Раевскому во имя Святой Троицы. Российский посланник в Белграде Н. В. Чарыков - тот самый, кто никак не мог поверить, что Толстой писал Вронского с погибшего в Сербии добровольца, - доносил министру иностранных дел графу В. Н. Ламздорфу об этом событии: "Король, правительство, войска и народ приняли в нем участие, придавшее этому частному делу государственное значение, причем с сердечной искренностью были выказаны с сербской стороны любовь и благодарность России в лице русского офицера, пожертвовавшего жизнью для освобождения Сербии"(20). Государственный характер торжеств, на что с правом обратил внимание Чарыков, подтверждается и составом гостей, прибывших в Горни Адровац. Сербского короля Александра Обреновича представлял его адъютант полковник Кумрич. Присутствовал военный министр, подполковник Антонич, в сопровождении командиров всех воинских частей, расквартированных в Моравском военном округе. Кроме того, депутации прислали Сенат (Н. Пашич, Л. Ковачевич, Ст. Новакович) и Народная скупщина (А. Нинчич, П. Маринкович, Св. Симич, Н. Станкович, Г. Брачинац). От имени Русского клуба из Белграда прибыл его председатель Р. Милошевич. Двух своих членов на праздник отрядил муниципалитет сербской столицы. Со стороны местных властей в закладке храма участвовали заместитель начальника Нишской области, председатель городской управы Ниша и главы восьми сельских общин (волостей)... Россию представляли первый секретарь императорской Миссии П. Б. Мансуров и военный агент в Сербии, Болгарии и Черногории полковник Е. А. Леонтович. Семью Раевских - племянник Н. Н. Раевского, корнет лейб-гвардии Гусарского полка Михаил Михайлович, и зять М. Г. Раевской - ротмистр того же полка Николай Сергеевич Плаутин. Руководил всей церемонией владыка Никанор.
Сербская пресса не обошла вниманием столь знаменательное событие. Обратим внимание только на один материал. Издававшаяся в городе Пожаревац газета "Новый гражданин" поместила статью "Что говорит очевидец о последних мгновениях жизни покойного полковника Николая Раевского"(21). Этим очевидцем был никто иной, как уже известный нам фейерверкер А. Станоевич, который в момент гибели Раевского вынес его тело из-под огня турок. Ныне крестьянин села Петка, близ Пожаревца, он повторил то, что видел и пережил 20 августа 1876 года. Но самым показательным в его рассказе представляется маленький факт, наглядно иллюстрирующий "искренность и непоколебимость чувств" сербского народа к России и конкретным ее представителям, о которых так много говорилось на торжествах в Горнем Адровце. Оказалось, что в свое время Станоевич получил от Анны Михайловны Раевской 100 рублей (400 динаров по тогдашнему курсу). Эти немалые по тем временам деньги он употребил не на собственные нужды, а на устройство колодца по дороге из Пожаревца в село Дубровица, в память о русском офицере.
4 марта, родственники Н. Н. Раевского были приняты в Белграде королевской четой ("чрезвычайно любезно", по словам Чарыкова) и после аудиенции "удержаны к завтраку", вместе со всей русской дипломатической колонией(22). Церемония закладки храма-памятника "Вронскому" заканчивалась на высшем уровне...
1903 год в истории Сербии ознаменовался кровавой драмой. 29 мая группа офицеров-заговощиков физически уничтожила короля Александра Обреновича и королеву Драгу, совсем недавно столь радушно принимавших русских гостей, и возвела на сербский престол нового монарха - Петра Карагеоргиевича.
А церковь Св. Троицы тем временем строилась. К концу августа 1903-го проект русского архитектора Н. А. Бруни воплотился в камне. Эскизы фресок для храма сделал В. М. Васнецов. Их затем воспроизвели сербские живописцы. Кроме того, на одной из стен (что весьма нехарактерно для православной традиции) располагался большой портрет Н. Н. Раевского, писанный крупнейшим сербским художником реалистического направления, Стеваном Тодоровичем.
Недалеко от церкви в то же время возводилось здание школы, также в память Раевского. Это был подарок семьи адровчанам, должный символизировать юность и жизнь вечную, а не только напоминать о смерти.
2 сентября 1903 года состоялось торжественное освящение нового храма. Официальных лиц на этот раз было значительно меньше, чем полтора года назад, что вполне объяснимо - страна находилась в крайне тяжелой политической ситуации. И тем не менее государственный характер торжеств в Горнем Адровце новой династией был сохранен. Монарха на них представлял его адъютант, майор Г. Джурич; правительство - министр народного просвещения Д. Ружич; армию - штаб Нишской дивизии. От русской колонии присутствовали сотрудник императорской Миссии М. Н. Горяинов и консул в Нише С. И. Чахотин, а от семейства Раевских - кроме уже известных нам гусарских офицеров Н. С. Плаутина и М. М. Раевского, младший брат последнего - студент Петр Михайлович Раевский(23).
Так спустя 27 лет с момента гибели завершилась история "графа Вронского". Его смерть и физическая, и мифологизированная стала символом, "закрепившим еще одним звеном цепь, связующую два братских народа", как удачно выразился на приеме у короля Петра Карагеоргиевича корнет М. М. Раевский(24). Памятником русскому стал храм, воздвигнутый на сербской земле. А дорога к нему, согласно еще одной бытующей в крае легенде, засажена липами из Еразмовки...
Церковь Вронского возрождается
По словам кого-то из мудрых, "критерий культуры - это отношение к смерти", а значит, и шире - к прошлому, истории, памяти. Нынешняя судьба "церкви Раевского-Вронского" представляется нам пусть небольшой, но вехой на пути возвращения к самим себе. Чтобы не быть голословными, приведем ряд характерных выдержек из современной югославской прессы. "Православие" от 1-15 августа 1992 года сообщало: "Церковь Святой Троицы в Горнем Адровце давно заброшена и запущена. Врата закрыты на ключ, который находится где-то в Алексинце, где точно - никто не знает. А ведь "под ключом" в этой церкви скрыты страницы нашей истории, культурное наследие, память о Раевском и его боевых товарищах из России и Сербии. Недогоревшие свечи возле храма свидетельствуют, что есть еще люди, которые помнят героя войны, а также Вронского из "Анны Карениной", чьим прототипом и был Раевский"(25).
И вот настали иные времена. 12 июня 1996 года белградская "Политика" писала: "После долгих проволочек началась наконец реставрация храма-памятника Святой Троицы в Горнем Адровце... Как только будет восстановлено находящееся рядом с ним здание, в нем разместится библиотека, где должны быть собраны все сочинения русских авторов, в каких упоминается о полковнике Раевском. Здесь же будут храниться и книги на других языках. В этом процессе будет участвовать и Московская Патриархия, которая проявила особенный интерес к реставрации церкви в Горнем Адровце"(26).
А теперь процитируем "Голос" от 6 октября 1998-го: "30 сентября церковь Троицы в селе Горни Адровац провозглашена метохом (т. е. филиальным приходом. - Авт.) монастыря Св. Романа. Освещение храма и святую литургию по этому поводу соборне совершило сербское и русское духовенство во главе с владыкой Нишским Иринеем. От имени Русской Православной Церкви в чинодействии участвовал архимандрит Елисей... "В этом храме духовной культуры последняя служба прошла в далекие сороковые годы, - отметил владыка Ириней. - Основание метоха имеет своей целью его дальнейшее перерастание в монастырь, который будет достойно хранить воспоминания о совместной борьбе и славянской солидарности, много раз проявленной русскими и сербами"... В метох уже прибыла первая монахиня, а один из местных жителей предоставил дом для нужд будущего сестринства. При содействии России здесь же открыта библиотека. Ее посетителям будут доступны все произведения Льва Толстого на различных языках"(27). В пустой и размоленный храм, как видим, вернулись люди, а значит - к народу возвращается память. История продолжается, и мы еще прочтем ее новые главы...
Примечания
См. например: Моисеева Г. Н. Образ Вронского в романе Л. Н. Толстого "Анна Каренина". (О литературном прототипе)//Классическое наследие и современность. Л. 1981. С. 194-204. Несмотря на немалое число исторических неточностей - автор исследования принадлежит к иной сфере гуманитарного знания - мы вполне разделяем ее утверждение: "Очевидно, что в то время, когда Л. Н. Толстой заканчивал работу над последней частью "Анны Карениной", он уже знал, что его герой - Алексей Вронский - погибнет на Балканах" (с. 199).
2. Tcharykow N. V. Glimpses of high politics. Through war and peace. London. 1931. P. 95. 3. Вся информация о родственниках Н. Н. Раевского, представленная здесь и далее по тексту, почерпнута нами в издании: Род Раевских герба Лебедь. Составил Б. Л. Модзалевский. СПб. 1908.
4. Кавалерийский чин ротмистра соответствовал пехотному капитану, за которым следовал подполковник (воинского звания майор тогда не было). При выходе же офицера из гвардии в армию он автоматически повышался в чине на одну ступень. 5. Модзалевский Б. Л. Предисловие//Архив Раевских. Том 5. Пг. 1915. С. V-VI. 6. Раевский Николай Николаевич//Русский биографический словарь. Том "П-Р". СПб. 1910. С. 407.
7. Копия документа хранится в Отделе письменных источников Государственного Исторического Музея. Ф. 208 (М. Г. Черняев). Д.17. Л. 1-4.
8. Поточан Б. Пуковник Раjевски о Србиjи//Даница. Београд. 1998. С. 185-201. 9. После поражения в войне с Пруссией в 1866 г. Австрийская империя переживала глубокий внутренний кризис. Именно в 1867 г. происходила трансформация этого, прежде унитарного, государства в дуалистическую Австро-Венгрию. Соответственно и степень готовности Вены активно вмешиваться в балканские дела была тогда минимальной. 10. В подтверждение тезиса о "воодушевлении" Н. Н. Раевского приведем еще одну деталь: 22 февраля 1869 г. он одним из первых вступил в члены Санкт-Петербургского славянского благотворительного общества.
11. Архив Раевских. Том 5. Пг. 1915. С. 605. Все остальные цитаты и выдержки из документов, кроме специально оговоренных, даются по данному изданию. 12. Ђорђевић В. Српско-турски рат. Београд. 1907. С. 204-205.
13. Кузьмичева Л. В. Русские добровольцы в сербско-турецкой войне 1876 г.//Россия и Восточный кризис 70-х годов XIX в. М. 1981. С. 85.
14. Сербия была провозглашена королевством в феврале 1882 г.
15. Краљица Наталиjа Обреновић. Моjе успомене. Приредила Љ.Трговчевић. Београд. 1999. С. 84.
16. Тодоровић П. Писма. Личности и личност. Приредила Л. Перовић. Београд. 2000. С. 438.
17. Тодоровић П. Дневник jедног добровољца. Београд. 1964. С. 131.
18. Ђорђевић В. Указ. соч. С. 343-344.
19. См. письмо супруги Стояна Новаковича Елены их сыну Милете Новаковичу от 22 февраля 1901 г.: Архив Србиje. Фонд Ст. Новаковића. Бр. 2646.
20. Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ). Ф. Политархив. Д. 495. Л. 165 об.
21. Шта прича очевидац о смрти и посљедним тренуцима пок. пуковника Николе Раjевског//Нови грађанин. 10 март 1902. Бр. 20.
22. АВПРИ. Ф. Политархив. Д. 495. Л. 165 об.
23. Присутствие этого племянника Н. Н. Раевского на церемонии освящения Троицкой церкви представляется не случайным, но глубоко символичным. Он родился в 1883 г. - в год смерти бабки, завещавшей возвести храм. И вот, двадцать лет спустя, взрослый внук стоял пред его вратами. И вообще, мы должны быть крайне благодарны Петру Михайловичу Раевскому - ведь именно он был издателем "Архива Раевских", выходившего под редакцией Б. Л. Модзалевского.
24. АВПРИ. Ф. Политархив. Д. 499. Л. 165 об.
25. Стоjковић С. Црква Свете Троjице у Горњем Адровцу//Православље. 1-15 август 1992.
26. Рестаурациjа цркве Вронског//Политика. 12 jуна 1996.
27. Jовановић Љ. Храм братске слоге//Глас. 6 новембар 1998. |
