"Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом"
1 Кор. 3, 18-19.
 

Город Воронеж расположен в сердце Святой Руси, недалеко от святых монастырей Оптины, Сарова и Глинской пустыни с их святыми старцами, которые донесли истинные православные духовные традиции даже до нашего века.

Сам Воронеж в центре епархии, которая в 1903 году насчитывала восемнадцать монастырей, две с половиной тысячи монахов и монахинь, свыше тысячи церквей и часовен и почти три тысячи белого духовенства. Духовным сердцем города был благовещенский монастырь святителя Митрофания, в котором пребывали мощи этого великого святого XVIII века, первого епископа Воронежского. Позднее, в XVIII веке здесь был другой великий святой – святитель Тихон, окончивший свои дни в уединении неподалеку оттуда, в Задонском монастыре. Еще один святой человек (пока не канонизированный) – Антоний был епископом Воронежским в XIX веке, и это он радел о канонизации обоих своих святых предшественников.

Другим важным монастырем в Воронеже до революции был Свято-Алексеевский монастырь с тридцатью монахами, а главным женским монастырем была Свято-Покровская обитель с шестью сестрами.


I.

После революции 1917 года Воронеж был одним из главных центров сражений гражданской войны, в которой погибло множество людей. С начала революции Воронеж был славен своими новомучениками, только некоторых из которых перечислим здесь.

Отец Георгий Снесарев, священник больничной церкви иконы Знамения Божией Матери в городе Воронеже. Замучен в 1919 году. Ему нанесли шестьдесят три раны, сняли скальп. Палачи загоняли отцу Георгию под ногти гвозди и булавки. Он был изуродован настолько, что его опознали с большим трудом; родственники опознали его только по рукам.

В 1919 году, когда белые ушли из Воронежа и вошли красные, семь монахинь Митрофаньевского монастыря были сварены большевиками живьем в кипящей смоле за то, что участвовали в молебне вместе с воинами Добровольческой армии.

Иеромонах Нектарий (Иванов), окончивший Московскую Духовную академию и служивший в семинарии в Воронеже, был умучен в 1918 году жесточайшими пытками: его таскали за ноги, переломали руки и ноги, забивали под ногти деревянные гвозди, "причащали" расплавленным оловом. Мученик молился: "Господи, дай рабу Твоему отойти с миром".

Архимандрит Димитрий был убит в 1918 году после того, как у него сняли кожу с головы.

В близлежащих городках были и иные мученики. Управлял епархией тогда митрополит Владимир Воронежский. В июле 1925 года архиепископа Петра (Зверева) послали помочь болевшему митрополиту, который умер на Рождество в следующем году. В 1926 году 15 ноября архиепископ Петр служил в Воронеже в последний раз. На следующий день он был арестован ГПУ и увезен на поезде, а в 1929 году умер на Соловках. Сохранились письма с Соловков этого святого новомученика (Польский, т. 2, стр. 56-66).


II.

После ареста архиепископа Петра викарный епископ Алексий (Буй) возглавил Воронежскую епархию. Епископ Алексий был высокий и худой, вдохновенный проповедник, великий постник и истинный монах. У него не было академического Богословского образования, и раньше он был епископом Козловским, викарием Тамбовской епархии. Богослужения совершал внимательно и сосредоточенно.

В Воронеже, как и во всей России, то было тяжкое время. Революция сопровождалась величайшей анархией и беспорядками; гонения на Церковь не ослабевали, и агенты ГПУ использовали всевозможные уловки, чтобы поймать людей в "незаконных" действиях или заявлениях. В Воронеже ГПУ старалось изо вех сил, чтобы раздуть разногласия в среде духовенства и использовать сказанные в запале или подслушанные агентами слова как обвинения. В то время Святая Русь была еще жива и были еще святые, как в предыдущие столетия. В Воронеже проживала женщина святой жизни Феоктиста Михайловна (О ней дальше).

Как раз в это время, в середине 1927 года, была опубликована Декларация митрополита Сергия, и в Воронеже, как и во всей России, верующие были в растерянности. Все взгляды обратились на епископа Алексия, и он ответил смелым неприятием Декларации и заявлением, что является сторонником митрополита Иосифа Петроградского.

Это послание было подписано также шестью священниками Воронежа – протоиереями Иоанном Андреевским, Николаем Пискановским, Петром Новосильцевым, Павлом Смирнским, Александром Филиппенко и Иоанном Стеблиным-Каменским. Эти смелые священники пострадали следующим образом.

Протоиерей Иоанн Андреевский имел огромное значение в деле поддержания Православия в Воронеже. Первый восстал против обновленчества, затем не согласился с митрополитом Сергием. Арестован в 1928 году. Сослан в Среднюю Азию. Когда епископ Алексий услышал о его аресте, он в тот же день бесстрашно пришел в церковь, в которой раньше служил этот священник, и утешил его скорбящую паству. Вернувшись из ссылки, скрылся и пропал без вести.

Протоиерей Николай Пискановский был арестован и сосан на Соловки, где содержался с 1928 до 1931 года. Умер в 1935 году в ссылке в Архангельске от туберкулеза. Он плел там рыбачьи сети, непрерывно творя при этом молитву Иисусову. Он был духовником всего катакомбного духовенства и верующих в Соловецком концлагере. Все епископы на Соловках, отказавшиеся принять Декларацию митрополита Сергия, питали к нему большое уважение, и все любили его за доброту, отзывчивость, постоянное душевное спокойствие и умение утешить любого в горе.

Протоиерей Александр Филиппенко был впервые арестован и сослан в 1927 году, и в то время почти все члены его семьи умерли от голода. Будучи в 1927 году в административной высылке в Воронеже, он присоединился к тем, кто выступил против Декларации митрополита Сергия. Вскоре принял монашество и стал архимандритом. Потом проживал нелегально в Мичуринске (Козлове), работал печником, обслуживал катакомбную церковь.

Протоиерей Иоанн Стеблин-Каменский страдал в Соловецком лагере с 1924 по 1927 год. Он стал целибатным (безбрачным) священником после службы морским офицером. Снова был арестован в 1929 году. Сохранилось его письмо пастве, написанное в тюрьме в 1929 году (Польский, т. 2, стр. 191-193). Это документ, напоминающий исполненные любви послания апостольских мужей древней Катакомбной Церкви.

Все остальные священники, не согласные с митрополитом Сергием, были арестованы в 1930 году; особенно пострадали тогда монахи Свято-Алексеевского и Свято-Митрофаниевского монастырей.

Свято-Алексеевский монастырь до его закрытия после Пасхи 1931 года был центром для местного и странствующего духовенства со старым "тихоновским" православным мировоззрением, выступавиш против обновленчества, а затем сергианства. Не оставалось больше ни одной церкви такой направленности.

После закрытия Свято-Алексеевского монастыря и уничтожения его духовенства часть населения, остававшаяся верной своим пастырям и их взглядам, осталась полностью без окормления, без Богослужений, но не желала при этом идти в открыто сергианские церкви. Редко и случайно удавалось тайным священникам совершить Богослужение у кого-нибудь на дому. Только доверенные люди с такими же взглядами знали о нем и сообщали другим единомышленникам о службе. Священник обычно приходил служить ночью, на день прятался в каком-нибудь сарае, а на следующую ночь отправлялся куда-либо еще. Во время служб люди обычно пели тихо и через окошко следили, не идет ли кто. Если раздавался стук в дверь, то сначала прятали священника, а потом уже открывали. Бывали случаи, когда управляющие домом не знали, что было Богослужение, так как службы совершались, когда те уходили на работу. Некоторые члены тайной Церкви в России, выехавшие за границу в 1943 году, были тогда в церкви впервые за тринадцать лет.

За свое послание епископ Алексий был временно отстранен митрополитом Сергием, а потом, 1 февраля 1930 года, арестован и умер в тюрьме.

О последних днях жизни епископа Алексия у нас есть воспоминания недавно опочившего протоиерея Сергия Щукина, который так вспоминает свою встречу с ним: "Летом 1936 года мы были отправлены под конвоем в Ухто-Печерский концлагерь (далеко на Севере). Переезд занял почти целый месяц, поскольку каждые два-три дня мы делали остановку в следующих пунктах: Харьков, Орел, Сызрань, Вятка и Котлас. В Котласе железная дорога заканчивалась, и дальше нас отправили на баржах по Северной Двине и Вычегде до Усть-Выми. Оттуда на грузовиках нас развезли по разным лагерным пунктам.

Сначала в этом конвое не было священников, только политические и криминальные элементы. Но на каждой остановке наш состав менялся – некоторые оставлялись, другие добавлялись. И в Сызрани к нам присоединился архиепископ Алексий, служивший ранее в Воронеже и Козлове. Он был пожилым человеком примерно шестидесяти пяти лет, высоким, крупного телосложения, с нездоровым цветом лица. Но самым необычным было то, что Владыка имел при себе два больших тяжелых чемодана. Он не мог нести их сам, поэтому вынужден был принимать помощь от других. У других людей в конвое были только узелки с сухарями и одеждой, чтобы не привлекать внимания уголовников. И каждый нес свой узелок сам, а ночью клал себе под голову.

Вполне естественно, что появление Владыки с двумя чемоданами сразу вызвало интерес у воров в нашей камере. Мы с товарищами познакомились с архиереем и посоветовали ему быть осторожным, особенно ночью, когда уголовники охотятся за чужим добром. Но Владыка чувствовал себя плохо и, пожав плечами, ответил: "Что я могу сделать? Пусть забирают... Ночью я все равно буду спать". Потом мы решили, что ночью по очереди будем следить за чемоданами Владыки... Преступникам, конечно, не понравился такой поворот событий, и утром они не скрывали своей злости, но Бог охранил нас от беды... В тот же вечер нас доставили на станцию для дальнейшего передвижения. Такие переходы НКВД всегда организует ночью, чтобы не привлекать внимания местных жителей. Мои товарищи донесли чемоданы Владыки, и нас погрузили в одно из отделений "столыпинского" вагона...

При Царском правлении люди в таких поездах получали горячую пищу дважды в день, а при советской власти им давали только "сухой паек" – 400 грамм черного хлеб, 20 грамм сахара и кусок селедки. Воду давали лишь дважды в день – утром и вечером. Поэтому, получив утром чашку чая, а потом поев соленой рыбы, заключенные весь день мучились от жажды.

Всю дорогу владыка Алексий лежал и дремал. Он говорил мало и редко; ясно было, что он был болен. И он ничего не ел. Конечно, и вагон, и окружение действовали на него угнетающе. На следующий день, когда мы прибыли на станцию Котлас, нас отделили от Владыки. Хотя его направили в тот же самый Ухто-Печерский лагерь, но поместили в другой барак, и мы его больше не видели.

Судя по физическому состоянию владыки Алексия, лагерный режим был ему не по силам. Он не мог работать и поэтому мог рассчитывать только на самый скудный рацион – 300 грамм хлеба и раз в день жидкий суп. Даже если бы кто-то мог послать ему продуктовые посылки, то это можно было бы сделать только после того, как он сообщит свой адрес. И если бы даже его положили в лагерную больницу, то он не получил бы там никакого лечения, поскольку не было никаких лекарств. Никто не думал и о диете для заключенных, пища была самая грубая и однообразная. Следует предположить, что Владыка не долго прожил в таких условиях. Такова была лагерная система в НКВД – освободиться от тех, кто не способен работать..."

Влияние епископа Алексия на будущее развитие истинно православной катакомбной Церкви в России было огромно. Советские исследователи считают его основателем "секты", называемой "буевцы". Одна недавно изданная книжки о подпольном Православии в Советском Союзе дает общий обзор этого движения (которое, очевидно, является только местной частью более обширного "иосифлянского", или катакомбного движения), взятый из советских источников, которое прослеживается на протяжении примерно двадцати лет после ареста епископа Алексия:+ "Советские ученые случайным образом предоставили довольно детальную информацию об одной из ветвей иосифлян, которая позволяет проникнуть в суть этого движения. Организация буевцев возникла в Тамбове в ответ на события 1927 года, возглавил ее епископ Алексий (Буй) из Воронежа, и эта организация родственна с более обширным иосифлянским движением... Движение, которое было начато епископом Алексием и стало известно под его фамилией – "буевцы" – стало частью массы подобных движений, более-менее объединенных под крылом иосфлянского отделения. Но поскольку движение буевцев обрело свою индивидуальность и имело собственное историческое влияние, его можно считать отдельно.


+ Вильям Фостер "Подпольная Русская Православная Церковь", Лондон, издательство Оксфордского университета.


Движение буевцев возникло, главным образом, как местное движение с центром в Воронеже и с ростом его влияния распространилось на окружающие места. Однако согласно советским исследованиям это движение напрямую было связно со многими другими регионами. Движение в организационном плане кажется довольно сложным и хорошо обоснованным... Размах движения трудно определить, но оно явно было довольно существенным и способным привлечь сторонников... Советские исследователи тридцать лет спустя насчитали следы примерно сорока объединений с общим количеством членов свыше семисот человек, принадлежавших к движению буевцев в 1930 году. Однако в виду особых обстоятельств, вызванных подпольным существованием Церкви, трудно представить, что советские историки-исследователи смогли определить более одной части последователей такого движения, и эти цифры не могут иметь большой ценности в определении размеров, силы и влияния этого движения.

Сам Буй был арестован 1 февраля 1930 года, но арест главы движения, давшего ему свое имя, кажется, не очень помешал движению буевцев. На протяжении, по меньшей мере, еще трех лет они с большим усердием продолжали свою работу, и их влияние ощущалось еще следующие десять лет" (стр. 69-71).

"Хотя центр организации был в Воронеже, оно пользовалось большой поддержкой в местностях вокруг Тамбова более чем на сто километров к северо-востоку, и активно действовало на больших территориях на Кавказе и Украине. Конечно, на это движение были яростные нападки, конечным результатом которых было обвинение его лидеров и роспуск организационно структуры в 1930 или 1931 годах. После самых первых нападок движение было реорганизовано и, снова согласно советским исследователям, в 1932 году имело около двухсот человек последователей. Советский академик Митрохин утверждает, что "в конце 1932 года организация буевцев закончила свое существование, самые активнее ее члены были осуждены за антисоветскую деятельность", но далее говорит, что ее приверженцы, несмотря на прошедшее вроде бы разрушение структуры этого движения, устроили антисоветскую агитацию во время избирательной кампании 1939 года: "Во время коллективизации буевцы, как и сходные с ними организации по всей стране, проводили яростную агитацию против колхозов. Поскольку число церквей, которыми могли пользоваться буевцы, было далеко от необходимого, распространился культ нелегальных мест поклонения, это давало движению большое преимущество, люди из многих деревень ходили туда, а не в нормальную церковь, где они бы находились под контролем властей... Эсхатология играла значительную роль в доктрине буевцев. Более поздние советские исследователи полагают, что этот эсхатологический мотив переплетался с определенными надеждами на восстановление монархии" (стр. 107-109).

Позднее "организация буевцев включала людей, которые стали затем руководителями Истинно Православной Церкви и даже после того, как движение было ликвидировано в организационной форме, эти люди продолжали свою подпольную православную деятельность все тридцатые годы". Далее, согласно советскому источнику (Митрохин), используемому в этой книге, "эта самая организация (буевцы) послужила и идейно, и организационно стартовой площадкой для последователей Истинно Православной Церкви в 1946-52 годах. Среди членов Истинно Православной Церкви в это время мы постоянно встречаем или активных буевцев, или людей, которые в одно время были с ними связаны" (стр. 181-182).

Таким образом, советские источники сами подтверждают связь мужественной позиции епископа Алексия в 1927 году с более поздней Истинно Православной Церковью, которая, как мы знаем из многих других источников, существует до сего дня, тайная и гонимая, как и раньше.


III.

Послание епископа Воронежского Алексия (Буя)


"Для меня нет большей радости, как слышать,

что дети мои ходят в Истине" (3 Посл. Ин. 1, 4).


Стоя на страже Православия и зорко следя за всеми проявлениями церковной жизни не только во вверенной нашему смирению епархии, но и вообще в патриархате, мы к великому нашему прискорбию обнаружили в последних деяниях возвратившегося к своим обязанностям Заместителя Патриаршего Местоблюстителя Сергия, митрополита Нижегородского, стремительный уклон в сторону обновленчества, превышение прав и полномочий, представленных ему, и нарушение святых канонов (решение принципиальных вопросов самостоятельно, перемещение и увольнение архиереев без суда и следствия и т.п.). (Св. Кирилла пр. 1; Ап. пр. 34).

Своими противными духу Православия деяниями митрополит Сергий отторгнул себя от единства со Святой, Соборной и Апостольской Церковью и утратил право предстоятельства Русской Церкви.

Православные святители и пастыри пытались всячески воздействовать на митрополита Сергия и возвратить его на путь прямой и истинный, но "ничтоже успели".

Ревнуя о славе Божией и желая положить предел дальнейшим посягательствам митрополита Сергия на целость и неприкосновенность Святых канонов и установленного церковного порядка и незапятнанно сохранить каноническое общение со своим законным главою – Патриаршим Местоблюстителем Высокопреосвященнейшим митрополитом Петром Крутицким – Высокопреосвященнейший митрополит Иосиф и единомысленные с ним православные архипастыри осудили деяния Сергия и лишили его общения с собою.

Будучи волею Божиею и благословением Заместителя Патриаршего Местоблюстителя Серафима, архиепископа Угличского, от 16/29 февраля 1927 года, обличен высокими полномочиями быть стражем Воронежской Церкви, с оставлением одновременно и епископом Козловского округа, и вполне разделяя мнения и настроения верных православных иерархов и своей паствы, отныне отмежевываюсь от митрополита Сергия, его Синода и деяний их, сохраняя каноническое преемство через Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра.

Назначенного Патриаршим Местоблюстителем Высокопреосвященнейшим Петром митрополитом Крутицким от 16-го декабря 1925 года третьим в заместители Патриаршего Местоблюстителя Высокопреосвященнейшего Иосифа избираю своим духовным руководителем.

Молю Господа, "да сохранит Он мирну страну нашу", да утвердит и соблюдет Церковь Свою Святую от неверия, ересей и раскола и дарует нам ревность и мужество "ходить в оправданиях Своих без порока".

Управляющий Воронежской епархией

епископ Козловский Алексий

(Печать) Января 9/22 дня 1928 г.

Память свят. Филиппа, митрополита Московского.

Воронеж.


IV.

Блаженная Феоктиста, Христа ради юродивая.

Память 22 февраля (; 1936 г.)


В то время, когда архиепископ Петр и епископ Алексий подвизались в Воронеже, жила там замечательная святая, Христа ради юродивая блаженная Феоктиста Михайлова.

Два следующих рассказа поведали два бывших жителя Воронежа, лично знавшие блаженную. Первый из них, архимандрит Митрофан из храма святителя Тихона Задонского в Сан-Франциско, духовный сын чудотворца архиепископа Иоанна (Максимовича), рассказал нам следующее: "Человеку трудно избавиться от гордости, победить ее. Человеческое естество не выдерживает обличения и будет всегда стараться защитить себя, отвести обвинения, даже если и не прав. А путь юродивых – особый путь, самый прямой к Богу. Они находят радость в том, чтобы препобеждать свою гордость. Феоктиста Михайловна намеренно навлекала на себя гонения: издевались над ней, ненавидели ее, даже били. Кто она была и откуда – никому не было известно. Говорили, что жена крупного морского офицера, погибшего в японскую II войну, и что после этой трагедии, разочаровавшись в обыденной жизни, она обратила свой внутренний взор ввысь и приняла на себя подвиг юродства. Бог вознаградил ее за это даром прозорливости, которым она помогала страждущим ближним.

Была она ниже среднего роста, худенькая, изможденная, с благородными чертами лица. Жила в Воронежском Алексеевском монастыре до его закрытия в 1931 году, а потом находила приют у разных людей. Ей буквально негде было приклонить голову. Время от времени жила она также в Новочеркасске, где была весьма тоже уважаема. Говорили, что там она была принята у атамана Войска Донского; несмотря на вооруженную охрану вокруг его дома, она повсюду проходила свободно, даже в его личные покои. Не зря она утешала людей в Новочеркасске; там было катастрофическое положение: город был почти полностью уничтожен коммунистами, потому что казаки были опорой Царского правительства и из-за своего свободолюбивого нрава считались угрозой для советского режима. И в Воронеже, и в Новочеркасске у нее был свой круг людей, которых она навещала.

Я знаю ее с детства. Как-то мать моя привела меня в женский монастырь к ней в гости. Феоктиста Михайловна сама ухаживала за мной, наливала чай.

В Воронеже был выдающийся пастырь, протоиерей Митрофан, он очень чтил ее, принимал с великим почетом. Он тоже пострадал как мученик в 1931 году.

Вид у нее был особенный. Носила солдатские ботинки самого большого размера и никогда не зашнуровывала. Ходила намеренно по лужам. Ботинки наполнялись водой, и она шла, не обращая внимания.

У нее была клюка – палка с наконечником, просто сук. Всегда носила эту палку. Дорогой закрывала форточки в домах клюкой. Буйная была. Но все же было явно ее дворянское происхождение, аристократический вид. Идет и крепко ругается. Но посмотрит добродушными глазами. Очень меня любила, часто приходила в гости.

Феоктиста Михайловна имела дар прозорливости, который в последние годы особенно ярко проявлялся. Вот случаи, которые я лично на себе испытал.

1. Было страшное советское время, двадцатые годы. Отец мой священник, и я боялся за него. Долго его не видал. После долгой разлуки как-то прибыл и был ночью у отца: очень радовался свиданию с родными. Утром Феоктиста Михайловна присылает одну ей прислуживающую девушку, чтобы я немедленно ушел от отца и пришел к ней. Очень не хотелось, так как время было опасное и я приехал ненадолго.

Девушка ушла и через некоторое время приходит с тем же повелением опять от Феоктисты Михайловны. И так три раза, пока я не пошел. Прихожу, думаю, в чем же дело столь спешное. А она сидит за самоваром и преспокойным образом, как ни в чем не бывало, разливает чай, угощает и ведет самую преспокойную беседу о погоде и расспрашивает о моем житье-бытье. Пришлось смириться и покориться.

Через час приходит мать в слезах. Оказывается, как только я послушался и ушел к Феоктисте Михайловне, пришли с обыском к отцу и арестовали отца. Несмотря на все попытки, я никогда не смог ничего узнать о его дальнейшей судьбе. Был бы я дома, меня бы непременно забрали бы тоже. Феоктиста Михайловна спасла мне жизнь. Затем она приняла совершенно иной вид и посоветовала мне поспешить уехать из города.

2. Следующий случай относится к смерти моей матери. Я очень любил свою мать и очень страдал, когда он умерла. Когда я узнал о смерти моей мамы, то так обозлился на безвыходную советскую действительность, ежедневное издевательство, окружающее меня, что от горя и с досады и возмущения не стерпел, пошел и напился, до того здорово, что еле добрался до квартиры, где жил. У Феоктисты Михайловны жила одна строгих правил, с высшим образованием девушка, посвятившая ей свою жизнь. Ее звали Анна Васильевна. И вот ей я написал о смерти матери, чтобы передала Феоктисте Михайловне. Получаю письмо от нее, где говорится: Феоктиста Михайловна просит Вам передать, что она пьяных терпеть не может. Так прозорливая знала, что я сделал.

3. Я служил в Орле, был взят на одну работу. Когда узнали, что я сын священника, не получил денег. Уже несколько месяцев продолжается задержка мне денежной выдачи. Денег нет. Очень волновался, что будет дальше. Пишу письмо Анне Васильевне для Феоктисты Михайловны. Вдруг получаю ответ через два дня: "Феоктиста Михайловна просила Вам передать, что она сделала "распоряжение" заплатить Вам деньги". В это врем я был в Ельце. Я ожил надеждой, иду на телефонную станцию звонить в Орел, в трест, узнать, в каком положении находится дело с моей оплатой. И слышу: "Где Вы? Мы Вас ищем, чтобы заплатить Вам". Вот и "распорядилась" дорогая Феоктиста Михайловна.

4. Идем раз с Феоктистой Михайловной по улице, а навстречу идет молодая цветущая дама. Видно, Феоктисте Михайловне что-то было о ней открыто, так как вдруг ни с того ни с сего как ударит ее по спине изо всех сил, а потом еще добавила непечатное слово, видимо, связанное с ее тайным пороком. Та так и замерла, но прошла дальше, так как, наверное, знала, за что ей влетело.

Анна Васильевна рассказывала, что ночи Феоктиста Михайловна не спала, проводила в молитве и бодрствовании. Когда приходила в гости, то делала вид, что насекомых вытаскивает и давит, и все чесалась. Этим, конечно, вызывала у людей осуждение. При чужих начинала говорить всякую чепуху, иногда ругательствами переплетает. Как только чужие уйдут, начинает беседу прозорливой старицы. У нее был исключительный ум, особая тонкость выражения! Видно было, что она хорошего воспитания.

В Воронеже была большая площадь, с одной стороны – областной комитет партии и областной исполнительный комитет, и там памятники Ленину и Сталину. Везде парадные чекисты стоят. Раз она подошла к этим памятникам и при всем народе помочилась. Потекла лужа. Ее сразу же забрали в ЧК, а она там на столе запачкала "побольшим". Подержали и отпустили как ненормальную.

У нее была знакомая Аниська, которая очень ее любила. Она однажды заболела и собралась умирать, так как никто не мог помочь ей. Приходит к ней Феоктиста Михайловна. Ей говорит Аниська, что умирает. "Притворяется", – отвечает Феоктиста Михайловна, подходит к ней, берет за руку действительно умирающую и говорит – "Аниська, вставай!" Та моментально встала и начала им готовить обед, и на этом кончилась вся ее болезнь. Это было в Воронеже.

У одной женщины был обыск. Был у них малый запас денег, которые она спрятала из сумки в шкаф. Вдруг нагрянули обыскивать ее. Все обыскивали. Мысленно она возопила о помощи: "Феоктиста Михайловна, спаси!" Обыскивающий толкнул сумку, и ничего не увидел. Буфет передвигал, а денег не нашел.


Другое свидетельство о Феоктисте Михайловне дается духовной дочерью архиепископа Петра (Зверева), бывшей в Воронеже в двадцатых годах; сейчас она монахиня, мать Ксения, живет в обители в Калифорнии.

"Кажется, так давно это было, что с трудом уже вспоминается... Блаженная Воронежская Феоктиста Михайловна... Вижу ее – небольшого роста, одетую в длинную юбку и какое-то невзрачное пальто, на голове что-то много накручено, или несколько платков, или, может быть, один толстый, как бы байковый. Ходила она по большей части по мостовой, бывала с нею какая-то сопровождающая ее, возможно, монахиня или послушница из Покровского девичьего монастыря, так как жила она там среди оставшихся, случайно не изгнанных сестер, в давно разоренном монастыре, превращенном в так называемый рабочий городок.

В какой-то из келий и жила Феоктиста Михайловна. Поскольку теперь там жили миряне, а школьники были напичканы коммунистической пропагандой, Феоктисту Михайловну часто сопровождала ватага мальчишек – малолетних хулиганов. Обычно он не обращала на них внимания, но иной раз останавливалась и, повернувшись к ним, что-то говорила. По большей части приходилось видеть ее издали, приближаться к ней с некоторой опаской, потому что всем было известно, что она сумасшедшая. Были семьи, которые она навещала и, возможно, гостила у некоторых. Все старые жители знали ее как святую и очень ее уважали.

Когда 10/23-го ноября 1925 года ГПУ арестовало епископа Петра Воронежского, его паства тяжело переживала разлуку с ним и обратилась к блаженной Феоктисте Михайловне: "Скоро ли вернется Владыка"? "Когда приедет Владыка?" Она отвечала: "Мясоедом приедет". И действительно, ГПУ не задержало его, он вернулся домой, в Воронеж, как раз вовремя, к похоронам митрополита Владимира Воронежского 28 декабря, то есть когда закончился пост, после празднования Рождества Христова.

2-го февраля 1926 года владыка Петр стал архиепископом Воронежским и стал жить тогда в небольшом домике недалеко от Алексеевского монастыря. Здесь Феоктиста Михайловна постоянно навещала Владыку (видимо, он вообще был в дружбе с блаженной), причем она прямо проходила в его келию и садилась на его кровать, где ждала его, пока Владыка отпустит непрестанно приходивших к нему. Называл Владыка ее всегда по имени и отчеству.

    Помню еще. В верхнем храме Алексеевского монастыря в честь Воскресения Христова были две чудотворные иконы Божией Матери: "Живоносного Источника", помещавшаяся справа, на возвышении, куда вели ступеньки с металлическими перильцами, а с левой, на таком же точно возвышении помещалась икона "Троеручицы". И вот как-то все молившиеся в храме были весьма смущены поведением Феоктисты Михайловны: она забралась на возвышение к иконе Божией Матери Троеручицы, стала спиной к иконе и начала кого-то сильно обзывать довольно некрасивыми выражениями. Через некоторое время воры влезли в ризницу, перепиливши чугунные решетки и похитили что-то ценное. Тогда люди поняли, что это ее выступление относилось к тем злодеям.

Говорили, что если она давала хлеб, то это к хорошему. Рассказывали, что раз она пила чай у кого-то из сестер в Девичьем монастыре, вдруг вскочила и выплеснула из блюдца воду во двор, а в это время у кого-то поблизости загорелась сажа в трубе. Так Феоктиста Михайловна "залила" пожар этим своим прозорливым действием.

От одной рабы Божией она отказалась принять булку, сказав: "Она тебе самой нужна, ты столько-то (она сказала, сколько) проживешь с ней одной (больше нечего, мол, будет есть тебе)".


Праведная Феоктиста видела стремительное уничтожение православных церквей и памятников в Воронеже в тридцатые годы, что было лишь частью сатанинской программы, проводившейся по всей многострадальной русской земле и вызывавшей ненависть почти всех русских людей. Режим террора достиг такого размаха, что люди думали, будто какие-то сумасшедшие вырвались на волю и захватили бразды правления. Тысячи людей арестовывали и бросали в тюрьмы беспричинно. Профессор П. Кусаков, живущий сейчас в Южной Америке, был тогда молодым человеком, но все еще хорошо помнит блаженную Феоктисту. Он рассказывал нам, что эти аресты были каким-то кошмаром, после которых люди становились ко всему безразличными. Те немногие, которые оставались на свободе, думали только об одном – как выжить самим и помочь своим оказавшимся в беде близким. Вдобавок ко всему по всему южному региону, который всегда был житницей России, свирепствовал голод (как следствие дел человеческих), умирали тысячи невинных людей.

Все это блаженная Феоктиста видела и переживала с оставшимися христианами. К середине тридцатых годов все церкви были закрыты, их или снесли до основания, или превратили в складские помещения. Христианство ушло в глубокое подполье, и немногие верующие глубокой ночью украдкой пробирались на Богослужения. Сердце блаженной, так много доброго сделавшей для людей, не выдержало. 22 февраля 1936 года (по старому стилю) у Феоктисты Михайловны пошла горлом кровь, и она умерла. Говорили, что перед смертью она оделась во все белое, чтобы встретить Жениха своего – Христа. Умерла она в обители, похоронена на сельском кладбище, и в Воронеже о ней забыли. Но в любящих сердцах по всему миру, где только есть свидетельство и понимание русских катакомбных святых, образ ее живет.


Источники. Polsky's Russia's New Martyrs, Vol. 2; Memoires of Rev. Sergei Shukin, Archimandrite Mitrofan, Nun Xenia, and Peter Kusakov. – Польский "Новые мученики Российские", т. 2. Воспоминания прот. Сергия Щукина, архимандрита Митрофана, монахини Ксении и Петра Кусакова.