По приезду в Петроград, Корнилов сразу становится, как сказали бы сейчас, “медийной фигурой”. О нём пишут все газеты, причём обстоятельства побега приукрашиваются, «ужасы плена» преувеличиваются. Многочисленные репортёры берут у Лавра Георгиевича интервью, его портреты печатаются в иллюстрированных журналах, юнкера его родного Михайловского училища чествуют героя, сочиняя в его честь стихи.

 

Сам же Лавр Георгиевич в письме сестре 1 ноября 1916 года, пишет: “подробности своего бегства не буду описывать; из газет ты кое-что знаешь, хотя врали они невозможным образом. Бог даст, когда-нибудь встретимся, тогда расскажу. Хочу только сказать, что во время войны, плена и бегства я на практике убедился, что бывают в жизни человека такие минуты, когда только чудо и помощь Божия выводят его из неминуемой гибели. Такие минуты у меня были…”

26 ноября (здесь и далее по ст.ст.) 1916 года в праздник Георгиевских кавалеров казаки Каркаралинской станицы отправляют наказному атаману Николаю Александровичу Сухомлинову телеграмму со следующей просьбой: “В ознаменование великих заслуг героя, уроженца Каркаралинской станицы, перед горячо любимым Монархом и Родиной, дабы запечатлеть на веки потомству память о нем родных станичников, единогласно решили генерал-лейтенанта Лавра Георгиевича Корнилова, бывшего начальника славной 48-й пехотной дивизии, просить взять на себя звание почетного казака родной ему станицы Каркаралинской, а также позволить нам наименовать бывшее двухклассное, ныне высшее начальное Каркаралинское училище, в котором воспитывался герой-генерал, именем генерала Лавра Корнилова. В ознаменование настоящего Праздника усердно просим Ваше Высокопреосвященство нашу просьбу довести до Его Превосходительства Лавра Георгиевича Корнилова телеграфно”.

Лавр Георгиевич удостаивается личной аудиенции с Императором, в Ставке в Могилеве, где получает знаки ордена Св. Георгия 3-й степени.

Наконец Корнилов встречается с семьей, которую не видел два с лишним года. Встреча, впрочем, длилась недолго, всего два дня. Несмотря на предоставленный ему трёхмесячный отпуск, он снова отбывает на фронт, получив назначение на командование 25-м армейским корпусом, в составе Особой армии, основу которой составляли гвардейские полки. В письме к сестре он пишет: “…Таиса очень расстроила свое здоровье…, она мечтает приобрести хутор, дачу, вообще какой-нибудь уголок на юге, я всей душой сочувствую ее намерениям, но, к сожалению, сам не могу заняться этим делом. Я с 19 сентября вступил в командование Корпусом, и успел уже три раза подраться с немцами. Собираюсь в скором времени поехать, если обстоятельства позволят, в кратковременный отпуск и немного отдохнуть…”

Едва прибыв на новое место службы, Корнилов начинает оперативную разработку плана наступления на хорошо укрепленные позиции австро-германской пехоты под Ковелем. Необходимо было развить успех “Брусиловского прорыва”, а корпус Корнилова оказался на самом острие удара. Наступление началось 19 сентября, но больших результатов не принесло. К ноябрю 1916 года, части 25-го корпуса, потеряв в жесточайших боях почти половину личного состава, “зарылись в землю”, перейдя к позиционной войне.

Судьбоносный 1917 год начался для Лавра Георгиевича в заботах о подготовке к весеннему наступлению. Однако командующему корпусом не доведётся повести своих солдат в бой. 27 февраля 1917 г. в Петрограде произошла буржуазно-демократическая революция, император отрекся от престола и власть в стране перешла к Временному правительству во главе с Керенским.

2 марта по просьбе председателя Государственной думы М.В. Родзянко, Николай II, одновременно с отречением от престола, подписывает приказ о назначении генерала Л. Г. Корнилова командующим Петроградским военным округом.

Представляется, что по своим политическим предпочтениям, Лавр Георгиевич был больше республиканцем, чем монархистом. Об этом в частности можно прочесть в воспоминаниях политического деятеля того времени Владимира Бенедиктовича Станкевича: “В исполнительном комитете он говорил, что является противником царского режима. Я не думаю, чтобы Корнилов унизился до притворства. Несомненно, он сочувствовал реформаторским стремлениям. Но также несомненно, что он не был демократом, в смысле предоставить власть народу: как всякий старый военный, он всегда был подозрительно настороже по отношению к солдату и “народу” вообще: народ славный, что и говорить, но надо за ним присматривать, не то он избалуется, распустится. Против царского строя он был именно потому, что власть начинала терять свой серьезный, деловитый характер. Хозяин был из вон рук плох и нужен был новый хозяин, более толковый и практичный”.

Для самого Корнилова новое назначение явилось неожиданным. Отказаться от него было невозможно ни с точки зрения военной дисциплины, ни с точки зрения присущего генералу честолюбия.

В новой должности, первый “революционный” командующий Петроградским военным округом начал с “акции”, о которой он никогда не любил вспоминать, но которую ему не могли потом простить монархисты. 8 марта Корнилов, в сопровождении группы офицеров своего штаба, во исполнение приказа Временного правительства, прибыл в Царское Село и объявил императрице Александре Федоровне, что она, Великие Княжны, и Наследник Цесаревич интернированы (находятся под домашним арестом).

Несмотря на то, что командующий округом выполнял прямой приказ военного министра Гучкова, монархические круги создали впоследствии миф о «несмываемом позоре клятвопреступления”, «смертном грехе предательства” Лавра Георгиевича.

В этой связи необходимо отметить, что решение об аресте и суде над Царской Семьей принимало не Временное правительство, а претендовавший на власть, “самочинно возникший” Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Под его давлением Временное правительство согласилось на «домашний арест” Царской Семьи (Петросовет требовал тюремного заключения).

Обратимся к свидетельствам современников. В мемуарах генерала Деникина, читаем:

“Седьмого марта Временное правительство постановило “признать отрекшегося императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село”. Выполнение этого постановления в отношении императрицы возложено было на генерала Корнилова, что впоследствии не могли ему простить ортодоксальные монархисты. Как странно: Александра Фёдоровна после объявления ей об аресте высказала удовлетворение, что это было сделано славным генералом Корниловым, а не кем-либо из членов нового правительства”.

Сам Корнилов глубоко переживал выполнение выпавшей на него тяжелой обязанности. По воспоминаниям полковника Сергея Николаевича Ряснянского, соратника Корнилова по Белому движению, генерал “в кругу только самых близких лиц поделился о том, с каким тяжелым чувством он должен был, во исполнение приказа Временного правительства, сообщить Государыне об аресте всей Царской Семьи. Это был один из самых тяжелых дней его жизни…”.

Обвинения же в клятвопреступлении Лавра Георгиевича вообще бессмыслены, поскольку своим отречением Государь Император освобождал своих подданных от прежней присяги.

И, повторюсь, на мой взгляд, Корнилов никогда не был фанатичным монархистом. Адъютант Корниловского ударного полка поручик князь Николай Александрович Ухтомский так писал о своем командире: “Проведя большую часть своей сознательной жизни на окраинах России, в борьбе за ее величие, счастье и славу, ему некогда было размышлять о преимуществах того или иного политического строя. Генерал Корнилов был государстволюбцем, для которого понятие “Россия” имело мистическое, почти божественное значение. Он служил монархии, Романовым, - лишь постольку, поскольку царь олицетворял для него идею Великой России” .

Новая должность потребовала от Корнилова новых качеств, - качеств публичного политика. Лавр Георгиевич принимает парады, выступает на митингах, проверяет условия службы запасных батальонов, награждает отличившихся Георгиевскими крестами.

История одного такого награждения стала ещё одним мифом в биографии Корнилова.

Речь идёт о награждении унтер – офицера Кирпичникова, - “солдата революции номер один”, как с присущим ему пафосом назовёт того Керенский. Кирпичников, якобы застрелил своего командира, начальника учебной команды Волынского полка капитана Лашкевича и именно за это был отмечен высокой наградой.

Но факты свидетельствуют о другом. Приказом по округу N 120 от 1 апреля 1917 года унтер-офицер Тимофей Кирпичников был награждён Георгиевским крестом 4-й степени “за то, что 27 февраля, став во главе учебной команды батальона, первым начал борьбу за свободу народа и создание Нового Строя, и несмотря на ружейный и пулеметный огонь в районе казарм 6-го запасного Саперного батальона и Литейного моста, примером личной храбрости увлек за собой солдат своего батальона и захватил пулеметы у полиции”.

А настоящий убийца Лашкевича так и остался неизвестен. По свидетельству исполняющего должность Дежурного Генерала Главного Штаба генерал-лейтенанта А. П. Архангельского, офицера убил “один из вольноопределяющихся” выстрелом в спину с чердака казармы. Но миф оказался живучим - “предатель” Корнилов, с удовольствием арестовал Царскую Семью, а потом еще и наградил убийцу.

После Февральской революции в России воцарилось двоевластие. Корнилов, воспитанный на твердом исполнении армейской дисциплины, жёсткой субординации, совершенно не понимал почему один и тот же военный приказ нужно согласовывать и с Временным правительством и с абсолютно непонятным для него Советом рабочих и солдатских депутатов. Конфликт был неизбежен, и он произошёл. 7 марта, во время работы комиссии по подготовке реформ в армии, под руководством бывшего военного министра, генерала от инфантерии Алексея Андреевича Поливанова, Корнилов потребовал вывести из Петрограда разложившийся столичный гарнизон и заменить его частями с фронта. Однако представители Совета заявили о недопустимости таких требований.

Второй конфликт произошел 20-21 апреля, во время правительственного кризиса, когда в ответ на “ноту Милюкова” о продолжении войны и верности союзническим обязательствам, в Петрограде начались массовые антивоенные демонстрации. Необходимо было срочно наводить порядок. Однако попытки военного министра Гучкова и командующего округом Корнилова вывести верные правительству части на Дворцовую площадь встретили резкое противодействие Петросовета. Председатель совета Чхеидзе официально объявил, что “только Исполнительному Комитету принадлежит право устанавливать порядок вызова воинских частей на улицу…”. Возмущенный Корнилов заявил, что “таковым обращением Исполком принимает на себя функции правительственной власти”, а при таких условиях он “не может принять на себя ответственность ни за спокойствие в столице, ни за порядок в войсках” и “просит об освобождении от должности”.

Уходит со своего поста и Гучков, но до своей отставки он собирается перевести Корнилова на должность Главнокомандующего Северным фронтом, однако неожиданно против выступил Верховный Главнокомандующий генерал Алексеев, сославшись на недостаточный командный стаж Корнилова и “неудобство обходить старших начальников – более опытных и знакомых с фронтом, как, например, генерала А. Драгомирова”. Алексеев пригрозил подать в отставку, если это назначение состоится. В результате Корнилов получает командование 8-й армией Юго-Западного фронта, в составе которой он и начинал войну.

Бунтующий Петроград остаётся позади, впереди Лавра Георгиевича вновь ждал фронт.

Продолжение следует..

Источники, используемые в 9-й части:

1. Из писем Л.Г. Корнилова… // Иртыш. Омск, 1919. № 41. С. 22.
2. Станкевич В.Б. Воспоминания 1914-1919. М., 1994.
3. Долгополов А. Материалы к биографии генерала Л.Г. Корнилова // Вестник первопоходника. Корниловский сборник. 1968. № 79-80-81. Апрель, май, июнь.
4. Ряснянский С.Н. Воспоминания о Союзе офицеров и Быхове // Вестник первопоходника. Корниловский сборник. 1968. № 79-80-81.
5. Деникин А.И. Очерки русской смуты. “Наука”, 1990 г.
6. Свидетельство генерал-лейтенанта Архангельского // Вестник первопоходника. Корниловский сборник. 1968. № 79-80-81. Апрель, май, июнь. С. 73-74.
7. К истории корниловщины // Красная Летопись. 1924. № 1 (10). С. 206.
8. Трубецкой Г.Н. Годы смут и надежд. 1917-1919. Монреаль, 1981. С. 31.

В. Фетисов.

Источник