К сожалению, об этом ревностном церковном учителе чистого, мистического Православия нам известно недостаточно. То малое, что мы о нем знаем, дошло от его либеральных современников, которые, как правило, не желали признавать уникальность и единообразие святоотеческой философии, которая для него была самой сутью жизни. В этом отношении он был их врагом, тем, кого они не могли понять – очевидно, из-за его искреннего обращения. Божественное учение о Боге и человеке, сохраненное сквозь столетия и обогащенное в спасительном окружении Православной Церкви – это безбрежный океан мудрости, и к нему следует приближаться с благоговейным трепетом, чтобы на загрязнить никакой его аспект нашей греховностью и гордостью. Его ни в коем случае нельзя улучшить смелым мирским мировоззрением. Пытливый ум отца Валентина был наполнен страхом и изумлением перед доступной реальностью обожествления. В этом отношении он был не от мира сего, но оставался в миру как пастырь, который вел людей к царству рассудительности, исихазма и неотмирности. И когда пришло крестное испытание в форме сергианства, он сразу же проник в его фальшивую суть и немедленно публично отрекся от него, издав свое собственное "Отделение от митрополита Сергия" и защитив таким образом святоотеческое мировоззрение. Его две доступные краткие работы "Монашество в миру" (1921 г.) и "Против общей исповеди" (1926 г.) дают нам достаточное свидетельство его значения как современного апостола незамутненного Православия во времена растущего отступничества.
Из немногих известных нам деталей биографии можно предположить, что он происходил из аристократической семьи, получил хорошее образование и был исключительно талантливым и впечатлительным молодым человеком. Его большие глаза серьезно смотрели на мир. В пятнадцатилетнем возрасте он уже мог дискутировать о Канте с профессиональными философами, и скоро он начал крестовый поход против пороков общества, в котором защищал безжалостное умерщвление плоти. Его выступления производили ошеломляющее впечатление. Он печатал, по меньшей мере, два журнала ("Проблемы религии" и "Живая жизнь"), разбирающие христианские вопросы в обществе, чти интеллектуальные лидеры через иностранные вкусы и моды отвлекали православных христиан от Христа. В 1905 году он уехал из Москвы в Петербург, чтобы найти соратников для "Христианского братства борьбы". Он опубликовал книгу под названием "Антихрист", которая имела большой успех. Горячо защищал монашество от декадентствующих вольнодумцев своего времени, прикрывавшихся консервативным Православием. Для этого ездил на Кавказ к монахам-аскетам, а позднее свои впечатления от этих пустынников воплотил в книге "Граждане небес, или мои путешествия среди анахоретов Кавказских гор" (Москва, 1915 г.).
После революции он женился и был посвящен в священники, был настоятелем московской церкви Никола Большой Крест на Ильинской улице. Там в 20-х годах его красноречивые проповеди собирали множество прихожан, для которых они были как богатые яства посреди всеобщей скудости истинно православной духовности в России того времени. Он побывал в Оптиной пустыни и стал духовным сыном старца Анатолия, которому посвятил свой шедевр "Шесть чтений о таинстве исповеди и ее истории", в котором разгромил практику общей исповеди, ставшей в его дни модной среди либерального духовенства.
Отец Валентин был горячим сторонником непрестанной молитвы Иисусовой. Он считал, что монашеская дисциплина в наши дни всеобщего охлаждения среди христиан не только возможна, но необходима, чтобы сохранить "соль земли", то есть православные основы в сердцах людей, которые изобретательно атаковал дух секуляризации. Помня об этом, он провел серию бесед (в 1921-26 годах), используя строго монашеское учение "Лествицы" преподобного Иоанна Лествичника, в которых стремился приложить это учение к обычной повседневной жизни в современном мире, ставшем действительно враждебным Христианству.
Один его из друзей, С.И. Фудель, дает нам короткое описание духовного мира этого пастыря не от мира сего.
"Отец Валентин Свенцицкий, с одной стороны, был как бы обычный семейный священник, с другой, опытный учитель непрестанной молитвы. Это поразительный факт, что еще в 1925 году, в центре Москвы этот человек вел в приходских храмах свою горячую проповедь великого молитвенного подвига. Он много сделал и для общей апологии веры, но главное его значение в этом призыве всех на непрестанную молитву, на непрестанное горение духа.
"Молитва, – говорил он, – воздвигает стены вокруг нашего монастыря в миру". Он же выразил в краткой формуле разрешение всей сложности вопроса о внутреннем церковном зле. "Всякий грех в Церкви, – сказал он, – есть грех не Церкви, но против Церкви". Он также учил, что непрестанную молитву не надо прекращать и во время Богослужения. Вернувшись после ссылки в Москву в 1925 году, я был раз на литургии у отца Валентина Свенцицкого. Я пришел к ее концу, и, когда он вышел с заамвонной молитвой, меня поразило его лицо. Я иначе не могу передать моего впечатления, как сказать, что это было лицо человека, который только что принес себя в жертву, принес реально и мучительно, и вот сейчас выходит к нам, никого еще не замечая от потрясения. А свою глупость я проявил и здесь. Вместо того, чтобы подождать его для разговора, мне нужного, я вошел в алтарь. И вот он властно поднял руку, останавливая меня, и сказал: "Сюда могут входить только верующие в Бога. Вы в Бога веруете?" Мы не виделись три года, а он, получив обо мне неверные сведения, проверял меня, дерзнувшего войти в святая святых. Помню, в 1922 году в Бутырской камере, во время бесконечного обычного хождения по ней, я среди других людей точно столкнулся с отцом Валентином и глупо почему-то спросил: "Вы куда?" И вдруг лицо его удивительно просветлело внутренним теплом, и он сказал: "К вам". Он был такой уединенный, скрытый в себе, строгий и нетерпимый, несущий что-то от своего предка – польского кардинала. А тут был ясный и тихий луч чисто русской святости, доброй и всевидящей святости старцев. Он шел прямо ко мне, к душе, которую он тогда, наверное, ограждал от какого-то зла. Так тюрьма может просветить и освятить душу, раскрыть в ней чудесно то, что в другое время и не разыщешь".
В 1927 году его свободный дух не мог смолчать, и он открыто выступил против митрополита Сергия, который по духу был его полной противоположностью.
Мы хорошо знаем, какие страдания пришлось пережить всем тем, кто открыто выступил против декларации. Лев Регельсон в своей "Трагедии Русской Церкви" отмечает, что митрополит Сергий в 1929 году объявил всех противников его декларации контрреволюционерами, подлежащими аресту; пятнадцать епископов были арестованы сразу же. Аресты проводились очень просто: агент ГПУ приходил к епископу и спрашивал: "Как Вы относитесь к декларации митрополита Сергия?" Если епископ отвечал, что он ее не принял, то агент заключал: "Это означает, что Вы контрреволюционер". И епископ автоматически арестовывался. Так погибли все те, кто поднял голос протеста. И судьба отца Валентина не могла быть другой.
В истории Православия отец Валентин обрел победный венец от Господа, ибо он сохранил огнь истинно христианского вдохновения и отметил суть тонкого искушения врага нашего спасения, ведя, таким образом, прямо в Рай паству, доверенную ему Богом, Которому вечная слава и честь. Аминь.
Отделение протоиерея Валентина Свенцицкого.
Документ от 1927 года.
"Митрополиту Сергию.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Сознавая всю ответственность перед Господом за свою душу и за спасение душ вверенной мне паствы, с благословения Димитрия, епископа Гдовского, я порываю каноническое и духовное общение с Вами и организовавшимся при Вас совещанием епископов, незаконно присвоившим себе наименование – "Патриаршего Синода", а также со всеми находящимися с Вами в каноническом общении, и не считаю Вас более Заместителем Местоблюстителя Патриаршего престола на следующих основаниях:
Декларация Ваша от 29 июля и все, что общеизвестно о Вашем управлении Церковью со времени издания Декларации, с несомненностью устанавливает, что Вы ставите Церковь в ту же зависимость от гражданской власти, в которую хотели поставить ее два первых “обновления”, - вопреки св. канонам Церкви и декретам самой власти гражданской.
И "Живая Церковь", захватившая власть Патриарха, и григорианство, захватившее власть Местоблюстителя, и Вы, злоупотребивший его доверием, – вы все делаете одно общее, антицерковное обновленческое дело, причем Вы являетесь создателем самой опасной его формы, так как, отказываясь от церковной свободы, в то же время сохраняете фикцию каноничности и Православия. Это более чем нарушение отдельных канонов!
Я не создаю нового раскола и не нарушаю единства Церкви, а ухожу и увожу свою паству из тонкой обновленческой ловушки: "Да не утратим по молу, неприметно, той свободы, которую даровал нам Кровию Своею Господь наш Иисус Христос, освободитель всех человеков" (из 8-го правила III Вселенского Собора).
Оставаясь верным и послушным сыном Единой Святой Православной Церкви, я признаю Местоблюстителем Патриаршего Престола митрополита Петра, признаю и тех епископов, которые, не присваивая себе самочинно общецерковной власти, уже порвали с Вами каноническую связь, по их свидетельству: "впредь до суда совершенного Собора местности", то есть с участием всех православных епископов или до открытого и полного покаяния перед Святой Церковью самого митрополита.
г. Москва, 12.01.1928 г. (н. ст.)
Протоиерей Валентин Свенцицкий".
Источники. Polsky's Russia's New Martyrs, Vol. 2; Regelson, The Tragedy of the Russian Church; Zernov, The Russian Religious Renaissance, pp. 105-6; Nadezhda (periodical), No 2, 1979 and No 5, 1981. – Польский "Новые мученики Российские", т. 2. Регельсон "Трагедия Русской Церкви"; Зернов "Русский религиозный ренессанс", стр. 105-6; "Надежда" (периодическое издание), № 2, 1979 и № 5, 1981.
