«…Всякий раз, когда вы проходите мимо памятника Долгорукому, 
вспоминайте: его открыли в дни кенгирского мятежа 
— и так он получился как бы памятник Кенгиру» 

Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ.

Кенгирское восстание широко известно благодаря главе «Сорок дней Кенгира» в «Архипелаге ГУЛАГ» А.И. Солженицына. Это, пожалуй, самое яркое и трагическое событие в послевоенной истории советских лагерей. На сорок дней три лагпункта особого «Степного лагеря» в Джезказгане завоевали свободу. Возникла своеобразная Республика зэков со своим правительством, названным Комиссией по переговорам от заключенных, с красочной культурной жизнью — проводили концерты, готовили спектакли, действовало художественное фотоателье, выходили стенгазеты, вело передачи собственное внутрилагерное радио — при помощи коротковолнового передатчика (собранного из медицинской установки УВЧ) кенгирцы пытались связаться с внешним миром. В восставшем Кенгире торжествовала и свобода совести. Там были все — от баптистов из Молдавии до старообрядцев из Красноярского края. Погибших в первые дни восстания отпевали священники сразу трех конфессий, читал молитвы мулла. Польский ксёндз отец Антон Куява венчал новобрачных — и католиков, и православных.

Графическое свидетельство участника восстания Юрия Ференчука. «Кровь Кенгира». Картон, масло, 1993.

Финал восстания был чудовищным. В предрассветных сумерках 26 июня 1954 года в кенгирскую зону вошли два дивизиона военизированной охраны лагеря и дивизион внутренней охраны в количестве 1600 вооруженных человек, 98 проводников с собаками, 3 пожарные автомашины и пять танков Т-34. Танки шли прямо по телам беззащитных, охваченных паникой людей… Это было единственное лагерное восстание, в подавлении которого принимало участие танковое соединение. Возникает вопрос: кому и зачем нужна была такая немыслимая жестокость накануне массовых реабилитаций? Что это? Отражение вечного страха властей перед восставшими низами? Или империя зла в действии? Почему тогда 40 дней пытались вести переговоры-уговоры, читали зэкам длиннющие нудные лекции о выполнении плана и о дружбе русского и украинского народов? Неужели для отвода глаз?

Вспоминает московская американка Норма Морисовна Шикман: «Я выбежала из барака, вдруг  смотрю: в ворота въезжает танкетка, не танк, а такая маленькая танкетка. (В сумерках Н. Ш. ошиблась. Это были танки Т-34.). И едет вот так (показывает руками) — петлями, а мы стоим у самой стены. Она так близко прошла, что я поняла: дело плохо, солдаты абсолютно пьяны и вообще не соображают, куда едут. Одна танкетка угол барака снесла. У нас в зоне был небольшой овражек, он отгораживал край зоны, и танкетка переехать его не могла. Я быстро перебежала этот овраг, он меня и спас. Но что было в зоне — это страшно…»

Вспоминает Анна Дмитриевна Витт (Гричаник). Когда за Нюсей Гричаник в ее родной деревне на Тернопольщине пришли из МГБ, ей еще не было 20 лет. Бандеровкой Нюся не была, в УПА не состояла, в тюрьму она попала по оговору арестованной соседки, конкурентки за звание первой красавицы на деревне: той очень не хотелось, чтобы Нюся осталась на свободе.

«Мы с мужем (Константин Витт и Анна Гричаник обвенчались во время Кенгирского восстания) в ту ночь были вместе, знали, что что-то случится, — никто не спал. Два барака объединились и ждали, что с нами сделают. Когда танк подошел к бараку, где мы были, и начал стрелять холостыми в окна, — загорелись матрасы, — пришлось выйти на улицу. Все люди стали в ряд около стены. …Я такого ужаса не видела — танк шел прямо на нас. Мой муж — фронтовик, сразу понял, что мы можем погибнуть, — меня оттолкнул в сторону и начал кричать другим, чтобы отходили… Но было поздно, танк пошел на людей… Под его гусеницы попали Марийка Монтыка и Зенка из бригадников моего мужа. У них у обоих заканчивался срок, их вызывали на свободу, но они остались вместе со всеми в зоне. Хотели создать семью, любили друг друга, так и легли в одну могилу…»

А вот письмо-исповедь Гурия Михайловича Черепанова. Оно адресовано Фаине Николаевне Чистяковой, многолетней сотруднице фонда Солженицына. «То, что я Вам поведаю, — писал Г.М. Черепанов, — я хранил в душе и сердце долгих 45 лет. Это моя святая тайна, о которой я не мог никому ранее рассказывать. Мне уже пошел девятый десяток. Жизнь моя не бесконечна. Не хотелось бы уносить с собой эту мою сокровенную тайну». Гурий Михайлович — потомок русских казаков, ушедших в Гражданскую войну в Маньчжурию. Он вырос на чужбине, в ГУЛАГ попал с приходом Красной армии в Китай. С его разрешения в 2003 году письмо было обнародовано. Сейчас это одно из самых известных свидетельств о преступном подавлении Кенгирского восстания.

«Когда зоны соединились, я познакомился с девушкой Аллой Пресман. Она была евреечка, родом из Киева. Ей было около двадцати лет. Мы очень привязались друг к другу (восстание длилось целый месяц) и поклялись в том, что будем искать друг друга и соединим свои жизни. Все это было искренне и серьезно. Я в то время не был еще женат (до лагеря), и мы полюбили друг друга. Мы строили планы и верили в счастливую судьбу.

А она распорядилась иначе. На рассвете 25—26 июня 1954 года раздался страшный гром. Это орудийная канонада разбудила нас. Мы были вместе в ее бараке. Мы, как и все, бросились из барака наружу. Началась паника. Никто не знал, что будет с нами дальше. Воздух наполнился гулом. Что за гул, не могли понять. А оказывается, это танки близко маневрировали и стреляли из своих орудий, видимо, холостыми.

Когда мы все выскочили из барака, а нас было, наверное, человек 50—60 (может быть, чуть меньше), то увидели, что наш барак окружен строем солдат и отрезан от других бараков. Судя по погонам, это было какое-то военное училище. Женщины толпой с криками и воплями двинулись в сторону солдат, но, не доходя метров 10 до шеренги, мы все остановились. Возгласы и проклятия на миг прекратились. Мы увидели среди солдат какое-то движение, и перед строем появился офицер. Он прокричал в нашу сторону: «Если будете подходить, то будем стрелять». Но женщины продолжали ругать их и стыдить. И тут я увидел, как офицер взмахнул белой перчаткой, строй разомкнулся, и из-за соседнего барака, повернув на нас, двинулась железная махина — танк Т-34. Солдаты взяли ружья на изготовку.

Танк как шел на малой скорости, так и шел, направляясь на толпу. Мы с Аллой были впереди. Когда заключенные увидели, что танк приближается, все бросились назад и стали заскакивать в барак. Водителю танка, видимо, дали задание отрезать заключенных от барака. Танк стал теснить женщин. Люди кричали, плакали. Танк врезался в толпу женщин и стал гнать их. Трудно описать то, что творилось, когда танк врезался и толкал перед собой живую массу людей, которые не успели проскочить в барак. В этот момент, когда танк вклинился в живую толпу и стал двигаться дальше, мы с Аллой потеряли друг друга. Я в этот момент заскочил на танк, а ее он настиг сзади. И сквозь весь этот адский шум я вдруг услышал: «Гурий! Гурий!» Это был ее голос! И она звала меня. Я не мог сразу определить, где она. Танк прошел, и земля была усыпана людьми. Да, я видел и слышал этот ад. Видел, как Т-34, наш советский танк, победоносно оставив после себя раздавленных и искалеченных, двинулся дальше, к другому входу в барак, чтобы и там навести смерть.

Когда я услышал голос Аллы, то соскочил с танка, стал искать ее и только с помощью женщин нашел, так как было не совсем светло. Я увидел ее сидящей около барака, и она увидела меня. Я услышал ее истошный крик и увидел руки, протянутые ко мне. Нужна была помощь, для того чтобы ее занести в барак и положить на топчан. Кошмар! Здоровые и живые оттаскивали раненых и мертвых. Вот эти женщины и нашли мне в этом кошмаре мою Аллочку и помогли ее занести в барак. На ноги она встать не смогла. Левая нога безжизненно болталась.

Когда танк настиг ее в толпе, то гусеницей содрал с нее все мясо с зада. Она сумела отскочить от танка в сторону и поэтому не попала под гусеницу. А может, ее отбросило. Мы положили ее на самое крайнее место в бараке. Женщины убежали помогать раненым, а я остался с ней. Она стонала и умоляла помочь ей выжить. Вся была в крови. Мне она говорила: «Все равно мы выживем и будем вместе». Я сидел рядом и не знал, что же мне делать дальше. Я гладил ее по щекам, целовал и успокаивал. Говорил ей ласково: «Все пройдет, все поправится, и мы всю жизнь будем вместе». Она только шептала: «Я люблю тебя, Гуря».

Я смотрел на нее, видел ее страдания и чувствовал, какие тяжелые боли она испытывает. А за окнами барака шла война. Мимо пробегали солдаты, сновали военные машины скорой помощи (санитарные), бегали санитары с красным крестом на нарукавных повязках.

Алла сильно застонала. Я понял, что ей неудобно лежать, и решил помочь ей сменить положение. Когда я хотел поправить ногу, то увидел, что левая лежит как-то неестественно. Нога была вывернута на 90°. К моему ужасу, я понял, что нога была вообще выдернута из таза и держалась на коже. Я похолодел от ужаса. Видимо, оттого, что я ее пошевелил, она вскрикнула и простонала: «Гуринька, мне очень больно, положи под меня подушку». Я взял с соседнего топчана чью-то подушку. Она взяла меня за шею. Я хотел ее приподнять и подтолкнуть под нее подушку, но моя рука вошла в какую-то жидкую кашу. Весь зад у нее был месивом. Пересилив свой страх, слезы и ужас, я все-таки подсунул под нее подушку. Я только молил Бога тогда, чтобы самому от такого ужаса не потерять сознание. Когда я вынул из-под нее свою руку, то увидел, что она по самый локоть усеяна маленькими кусочками мяса — мяса человеческого, мяса молодой женщины, безвинной жертвы советского беззакония. Мяса моей любимой. Такое трудно пережить. Я незаметно от нее достал платок и вытер руку. На платке осталось множество кусочков мяса.

Платок этот до сих пор со мной. До сих пор видны кусочки мяса в подрубленных краях платка.

А война продолжалась. В это время солдаты атаковали наш барак. Что-то дико крича, они прикладами стали выбивать окна и забрасывать в барак дымовые шашки. В бараке поднялись еще больший шум и паника. Люди не знали, что делать. Женщины бросались к окнам, а там были солдаты. Брал страх. Люди не знали, что делать с ранеными, и я тоже не знал, что же делать с моей Аллочкой.

А барак наполнялся едким дымом. Стало очень трудно дышать. Я посмотрел на нее: ей было очень плохо, она задыхалась. Тогда я накинул ей на рот полотенце и стал дышать с ней рот в рот. Другого способа ей помочь я не знал. Пострадавших и раненых было много. Санитары с носилками (солдаты) часто стали появляться за нашими окнами. Я сам валился с ног от этого кошмара. И тогда я почувствовал, что всему наступает конец. Я решил как-то спасать Аллочку. Или я, или кто-то из женщин позвал пробегавших мимо наших дверей санитаров с носилками. Вместе с женщинами мы осторожно вынесли Аллочку и положили на носилки. Я наклонился над ней, она холодными руками крепко обняла меня за шею, и мы поцеловались последний раз в жизни.

Санитары прервали наше последнее прощание. Они с носилками, на которых лежала моя умирающая любимая женщина, растворились в дыму. Бой за взятие зоны еще шел. Еще рычали где-то рядом танки, изредка оглушая пушечным выстрелом. Еще бегали санитары, подбирая раненых и павших, а санитарные военные машины вывозили улики, а для меня было все кончено. Как только санитары с носилками скрылись из виду, я тут же сел в оцепенении. Потом, как пьяный, шатаясь, пошел к тому месту, где она жила. Сел на ее постельку и громко заплакал. Заплакал от бессилия». 

И еще одно свидетельство.

Спартак (или Сергей, как его звали в лагере) Тимурович Дедюкин попал в Кенгир уже после смерти Сталина. Срок у него был небольшой. Вскоре после восстания его освободили, и он смог вернуться в Москву. Судимость сняли, и он никогда никому не рассказывал о пережитом. В 1994 году С.Т. Дедюкин услышал по радио, что в Москве собирались участники Кенгирского восстания, чтобы отметить его 40-летие. После этого он решил найти организаторов и рассказать то, о чем молчал долгие годы.

«Мы бежали между бараками, рядом со мной еще один парень, литовец. Имя его не помню, близко знакомы мы не были. Мы убегали от танка, который медленно полз за нами. Вдруг оглушительный грохот — выстрел. Меня всего обдало чем-то горячим… Потрогал — кровь. Оглянулся, рядом со мной еще бежит обезглавленный человек… Танкисты в холостые танковые снаряды вставляли, как пыж, масляные тряпки. И расстреливали людей в упор. На излёте, если такой пыж долетал до стены, он оставлял на ней масляное пятно».

Это свидетельство разрешило долгий спор между кенгирцами. «Какие снаряды? — говорили фронтовики. — Мы же знаем, что это такое, если бы танки стреляли не холостыми, от стен и бараков ничего не осталось». Другие отвечали: «Нет, ну как же? Мы же видели разорванные тела! Откуда же они взялись?» Из этого вывод: случай, увиденный С. Т. Дедюкиным, был не единичен.

Но что же это такое было? Откуда это взялось — охота за безоружными людьми на танке? Необъяснимая, бессмысленная, просто потусторонняя жестокость. Ведь даже нацисты рекомендовали боевые части не использовать в операциях по уничтожению мирного населения: это-де снижает боевой дух и разлагает армию. Может быть, права Норма Шикман — и танкисты действительно были в стельку пьяными? Но как она смогла это оценить сквозь броню? Да и для того чтобы так напоить танкистов — настолько, что они не могли бы вписаться в поворот и сносили угол барака, —  фронтовыми 100 граммами не обойдешься. И если их напоили, то зачем?

Однако есть и иные свидетельства, подтверждающие слова Нормы. Украинка Эмма Войцехович пишет: «Я сама видела двоих пьяных солдатов. Они зашли в 4-й барак и рылись в вещах политзаключенных. Мародеры низшего пошиба. Да и девчата рассказывали, что меж солдатами, что принимали участие в разгроме, были пьяные». Норма Шикман, дочь американкой коммунистки, не была даже знакома с Эммой Войцехович, дочерью видного деятеля украинского национального движения. После подавления восстания Норму оставили в Кенгире, Эмму же отправили на этап в Озерлаг. То есть можно утверждать: их свидетельства абсолютно независимы. 

В дополнение к описанной картине надо привести еще один эпизод, который, казалось бы, прямо с ней никак не связан. 25 июня 1954 года, то есть накануне подавления Кенгира, два его главных организатора награждены орденами. Замминистра внутренних дел СССР генерал-майор Сергей Егорович Егоров получил орден Красного Знамени, а начальник ГУЛАГа генерал-лейтенант Иван Ильич Долгих — орден Ленина. Каждый получил тот орден, которого не хватало в личной коллекции. Получили ли какие-то награды другие участники и организаторы штурма, оставалось не ясным. Еще более непонятным, если предполагать, что награждение как-то с Кенгиром связано, — кажется то, почему оно произведено за день до подавления, так сказать, авансом.

Среди множества ярких руководителей восставших, о каждом из которых можно написать роман, интересна судьба Юрия Альфредовича Кнопмуса (1915—1956), главы отдела пропаганды Кенгирского восстания в 1954 году в Степлаге. В начале 90-х о нем было известно ничтожно мало, даже в «Архипелаге ГУЛАГ» была искажена его фамилия и перепутана биография. Но у всех, кто встречался с ним, он оставил по себе удивительную память: говорили о нем как о человеке исключительной образованности, благородства, стойкости.

28 мая Юрия Кнопмуса избрали в так называемую «комиссию от заключенных», или «наше временное правительство», как в шутку комиссию называли зэки. Отдел пропаганды, который возглавил Кнопмус, выпускал стенгазеты, вел радиопередачи, с воздушного змея за зоной рассыпали листовки. Но главное, что Кнопмус верил в реальную возможность связаться с мировым сообществом.

Скорее всего, именно ему принадлежала идея собрать во время восстания двухсторонний коротковолновый передатчик. И кенгирским умельцам это удалось. Радиопередатчик был собран из деталей аппарата УВЧ, изъятого восставшими в лагерной больнице. Многие участники восстания сообщали, что передатчик работал. Эта деятельность была в большом секрете, и даже не все члены руководства восставшими имели к передатчику доступ.

Есть два независимых подтверждения, что передатчик действительно работал. Такие сведения получены от Анатолия Кострицкого, инженера-самоучки и основного конструктора передатчика. Об этом пишет в воспоминаниях Ференц Варкони, который начал свою деятельность радиста-правозащитника в восставшем Кенгире, а потом всю жизнь проработал в венгерской службе радиостанции «Свободная Европа». Однако во всех рассекреченных документах ГУЛАГа подчеркивается, что после подавления восставших в кенгирском лагере был найден «недоделанный коротковолновый передатчик». Очевидно, что для высших чинов МВД и прокуратуры признание, что из осажденного лагеря велись передачи на Запад, было слишком опасным.

Отчаянная попытка связаться с мировым сообществом была одной из причин смертного приговора Юрию Альфредовичу Кнопмусу по делу о Кенгирском восстании. Ему, романтику, яростному борцу со сталинским режимом, так и осталось не известно, что именно он и его соратники заставят «цвести папоротник». Буквально из ничего в осажденном лагере им удалось собрать передатчик, который на тысячу верст разнес их крик о помощи. Этого Кнопмусу не простили, на процессе по Кенгирскому делу он все брал на себя. 18 сентября 1956 года, уже после ХХ съезда, Юрий Альфредович был расстрелян.

Хроника восстания в Степлаге

Степной лагерь (Особлаг № 4, Степлаг, Особый лагерь № 4) Казахская ССР, Карагандинская обл., пос.  Джезказган, Кенгир.

Организован 28 февраля 1948 года в помещениях Спасозаводского лагеря МВД для военнопленных.

Производство: обслуживание на контрагентских началах Джезказганского медного комбината Министерства цветной металлургии, включая работы на угольных шахтах Байконурского рудника, Экибастузского угольного разреза, Карсакпайского медьзавода, работы на строительстве производственных и жилых объектов трестов «Казмедьстрой», объектов «Сибспецстроя» (пос. Крестовский) «Главсибсредазстроя» Министерства тяжелой индустрии, строительство жилых зданий Министерства тяжелой индустрии в г. Балхаш, разработка залежей марганца в пос. Джезды, работы на собственных объектах лагеря: каменных карьерах в пос. Джезказган Рудник, Крестовский, Джезды, кирпичном заводе (пос. Джезды), поделка самана, строительство в пос. Кенгир и на ст. Теректы, сельскохозяйственные работы (пос. Кенгир, ст.  Теректы), производство ширпотреба, керамики, мебели, работы столярной, швейной, сапожной и сапожно-портняжной мастерских (пос. Джезказган Рудник, Крестовский, Джезды).

Численность: на 01.01.1954 — 21 090, 01.01.1955 — 10 481.

Начальник: полк. Чечев А.А., с 08.04.1948

29 марта 1954 года

Совет Министров СССР распоряжением № 3206 обязал МВД СССР для усиления работы джезказганских предприятий (медного завода и рудника) в марте-апреле пополнить контингент Степного лагеря на 4000 человек. «Фактически же за истекшее время (на 20.06.1954) в лагерь прибыли 1400 человек, оказавшихся полностью нерабочим составом — отказчиками, которые еще более разложили дисциплину в лагере».

Апрель

«Впрыснув в Третий кенгирский лагпункт лошадиную дозу этого испытанного трупного яда [этап уголовников], хозяева получили не замиренный лагерь, а самый крупный мятеж в истории Архипелага ГУЛага! … Еще в первых же карантинных бараках здоровый контингент отметил свое новоселье тем, что из тумбочек и вагонок развел костры на цементном полу, выпуская дым в окна. Несогласие же свое с запиранием бараков они выразили, забивая щепками скважины замков.

Две недели воры вели себя как на курорте: выходили на работу, загорали, не работали».

В Степлаге объявлен приказ МВД № 00305 от 16.04.1954 о распространении на заключенных особлагов инструкции по режиму содержания общего контингента: отмена особого режима, снятие ограничений на письма и посылки, разрешение свиданий.

16-17 мая 1954 года

Прорывы мужчин-заключенных в женскую зону, разрушен саманный забор. При попытке администрации вывести мужчин они оказали сопротивление. Начались гуляния, надзорсостав покинул женский лагпункт.

17 мая 1954 года

Заключенные мужских и женского лагпунктов вышли на работу. По возвращении им был зачитан приказ, что между лагпунктами объявляются огневые зоны, поскольку якобы имели место грабежи и изнасилования, что возмутило заключенных.

17-18 мая 1954 года

Несмотря на приказ, вечером через забор перекатилась новая волна (400 человек), охрана начала стрелять, один заключенный был убит, другой легко ранен. Мужчины ворвались в хоздвор и, действуя подручными железными предметами, сломали саманные заборы между зонами. Для защиты от огня использовались столы, принесенные из столовой. По радио призывали мужчин выходить из зоны, то обещая, что наказания не будет, то угрожая.

На рассвете в женскую зону вошли солдаты, их встретила толпа заключенных: мужчин и женщин. Солдаты начали поливать толпу из брандспойтов, началась стрельба. Последствия применения оружия: среди заключенных 18 убитых, 70 раненых. По указанию начальника УМВД Карагандинской области полковника Коновалова огонь был прекращен и автоматчики выведены из жилой зоны и хоздвора.

Заключенные (3200 человек) не выходят на работу и устанавливают контроль над зоной. Восставшими освобождены 252 заключенных, содержавшихся в следственном изоляторе и в штрафном бараке, захвачены вещевой и продовольственный склады, мастерские, кузница. Освобожден из следственного изолятора будущий глава «лагерной комиссии» Капитон Кузнецов. Он произнес несколько речей, в которых сформулировал минимальные требования заключенных для переговоров с администрацией: вызов правительственной комиссии, до ее приезда представители администрации не входят в зону, расследование убийств, совершенных в ночь с 17 на 18; одновременно он потребовал от заключенных прекратить антисоветскую и националистическую агитацию, убрать экстремистские лозунги.

К вечеру начались гуляния, сами заключенные называли это «сабантуй».

19 мая 1954 года

Восставшими избрана «комиссия» для ведения переговоров с администрацией и представителями власти. «Ходили по баракам дневальные и звали в большую столовую на выборы Комиссии — комиссии для переговоров с начальством и для самоуправления. Ее избирали может быть на несколько всего часов, но суждено было ей стать сорокадневным правительством кенгирского лагеря».

Комиссия была избрана в составе 6 человек — по два представителя от каждого лагпункта 3-го лаготделения. В первоначальный состав комиссии вошли: К.И. Кузнецов, А.Ф. Макеев, В.Г. Батоян, Чинчиладзе, М.С. Шиманская и Л.Л. Бершадская. Затем состав «комиссии» изменился.

Кузнецов Капитон Иванович (1913 — не позднее 1991, Анапа), агроном, участник ВОВ, подполковник, с мая 1942 — военнопленный. В 1948 обвинен в измене родине и приговорен к 25 годам лишения свободы.

«Будущий историк кенгирского мятежа разъяснит нам этого человека. Как понимал и переживал он свою посадку? В каком состоянии представлял свое судебное дело? давно ли просил о пересмотре, если в самые дни мятежа ему пришло из Москвы освобождение с реабилитацией.

Только ли профессионально-военной была его гордость, что в таком порядке он содержит мятежный лагерь? Встал ли он во главе движения потому, что оно его захватило? (Я это отвергаю.) Или, зная командные свои способности — для того, чтобы умерить его, ввести в берега и укрощенной волною положить под сапоги начальству? (Так думаю.) Во встречах, переговорах и через второстепенных лиц он имел возможность передать карателям то, что хотел, и услышать от них. …Воспользовался ли такими случаями Кузнецов? Допускаю, что и нет. Его позиция могла быть самостоятельной, гордой.

Два телохранителя — два огромных украинских хлопца, все время сопровождали Кузнецова, с ножами на боку. Для защиты? Для расплаты?» (Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ)

Макеев Алексей Филиппович (1913-1976), учитель географии в средней школе, участник ВОВ. Трижды осужден за «антисоветскую агитацию» (1941, 1942, 1947), в «комиссии», как и Кузнецов — представитель 3-го лагпункта. У Солженицына: «…Макееву были поручены контакты с начальством…». В 1960-1970 преподавал географию во 2-й московской школе. Написал воспоминания о восстании, использованные А.И.Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ» и Р.А. Медведевым в кн. «К суду истории», покончил жизнь самоубийством.

Батоян Владимир (Вагаршак) Георгиевич — участник ВОВ, морской пехотинец, инвалид, избран в комиссию от 2-го лагпункта, в июне 1954 выведен из «комиссии» по настоянию украинцев; после освобождения написал воспоминания.

Шиманская Мария Семеновна (1904-?), экономист.  В 1936 году Особым совещанием НКВД СССР «за троцкистскую деятельность» приговорена к 5 годам ИТЛ, повторно арестована в 1950 за «антисоветскую агитацию» (10 лет). В «комиссии» была ответственной за порядок на 1-м лагпункте, возглавила «группу снабжения». У Солженицына: «Шахновская, экономист, партийная, уже седая».

Бершадская Любовь Л. (1916-?), в 1960-х годах в Москве участвовала в еврейском эмиграционном движении. Была избрана в состав «комиссии» от 1-го лагпункта (женской зоны), в июне 1954 выведена из ее состава по требованию украинцев и литовцев. В 1970 эмигрировала из СССР, автор мемуаров.

Введены в комиссию в июне 1954:

Слученков Энгельс Иванович (лагерная кличка «Глеб») (1924-1956), участник ВОВ, военнопленный, в 1944-1945 — офицер «Русской освободительной армии». Трижды судим (1945, 1948, 1952), последний раз обвинялся в попытке создания в Озерлаге повстанческой организации «Товарищеский союз». Возглавил во время восстания «службу безопасности» («безпеки») или «оперативный отдел», под его началом были: «полицейский участок» с комендантом В.В. Иващенко (р.1922, дважды судим), «сыскное бюро» (3 чел.), тюрьма (нач. Виктор В. Рябов — р.1924, шесть раз судим, кличка «Ус». Занимал, по отзыву Кузнецова, наиболее бескомпромиссную позицию, заявлял жесткие требования на переговорах, надеялся на превращение восстания в Степлаге в общенародное. Казнен.

Кнопмус Юрий Альфредович (1915-?), немец, дважды судим (1945, 1951), в 1948 участвовал в волнениях заключенных в Горлаге. Во время восстания руководил «отделом пропаганды». Под его началом были: радиоузел (7 чел.), рупористы (6 чел.), группа наглядной агитации (2 чел.), распространители листовок (5 чел.), стенная агитация (3 чел.), четверо устных агитаторов и четверо священников. «Отдел» организовал выпуск листовок (распространялись с помощью воздушных змеев, в листовках содержалась просьба передать требования заключенных в ЦК КПСС) и бюллетеней, внутрилагерное радиовещание (вместе с Анатолием Павловичем Кострицким Кнопмус выступал в качестве диктора), информирование заключенных на собраниях, пропаганду на войска, окружившие зону, с помощью рупоров, настенные надписи с основными лозунгами восставших.

Келлер Герша Иосифович (кличка «Жид») (1924–?), еврей, трижды судим (1944, 1948, 1950), последний раз за убийство в лагере. У Солженицына: «Михаил Келлер, украинский партизан, с 1941-го воевавший то против немцев, то против советских, а в Кенгире публично зарубивший стукача». Во время восстания возглавлял «военный отдел», организовавший строительство баррикад (на 3 лагпункте уполномоченными «военного отдела» были: грузин Карл — возможно, Кучанашвили и Анатолий Задорожный, на 2-м — Константин Мелентович Лежава (и, по данным следствия, Вахаев), на 1-м — Ибрагимов и Иващенко; обороной хоздвора ведали Варуняк, Измаил Петрович Драк); Келлером были назначены командиры бригад, корпусов, сформированы ударные отряды в жилых секторах, организована караульная служба (военные структуры, по словам Кузнецова, были сформированы в большинстве своем из украинцев, литовцев и чеченцев). Наладил изготовление оружия в механических мастерских.

Авакян Артавазд Александрович (1917-?), армянин, преподаватель Ереванского учительского института, осужден в 1949 по обвинению в участии в «троцкистской организации» к 25 годам лишения свободы. Во время восстания руководил «санитарной группой», в лагерную комиссию введен в июне 1954 как один из представителей 3-го лагпукта.

Михайлевич Анна Автономовна (р.1925), украинка, член ОУН, осуждена в 1945 к 20 годам каторжных работ. Введена в «комиссию» в июне 1954 от женского лагпункта.

Супрун Лидия Кондратьевна (1904-1954), украинка, учительница, член ОУН, осуждена в 1945 к 15 годам каторжных работ. Введена в «комиссию» в июне 1954 как представитель женского лагпункта. По свидетельствам, собранным Солженицыным: «пожилая учительница из Прикарпатья», ранена при штурме (26.06.1954) и скончалась.

Суничук Емельян Силович (р.?), священник, введен в «комиссию» вместо Батояна, удаленного по настоянию украинцев. По мнению Кузнецова, скрытый член УПА, по версии следствия — входил в «конспиративный» центр восстания.

Семкин  — упоминание о нем как о члене «комиссии» имеется в «схеме лагерного самоуправления», составленной следствием. Кузнецов рассматривал его как своего сторонника.

Согласно версии следствия, которой придерживался и Кузнецов (эту версию принимают украинские исследователи, не противоречит ей и Солженицын), кроме избранной заключенными «комиссии» восстанием руководил оставшийся в тени «конспиративный центр», возглавлявшийся Келлером и Слученковым, кроме них, в «центр» входили: Виктор Рябов (кличка «Ус»), руководил «сыскным бюро» и тюрьмой, Иозеф Кондратас (литовец, юрист), ведал расследованием преступлений лагерной администрации (ему помогал Геннадий Литвинов), Вахаев (уполномоченный военного отдела на 2-м лагпункте). Еще одним представителем «центра» в «комиссии» стал Суничук, позднее в «комиссию» были кооптированы Кондратас и Рябов. Члены ОУН не позволили войти в «комиссию» Михаилу Сороке (он руководил хором, сочинил «Гимн кенгирского восстания»). По мнению Кузнецова, его деятельность как главы «комиссии» постоянно контролировалась «конспиративным центром», при переговорах Кузнецова с заключенными и представителями администрации всегда присутствовал Кондратас.

«…Комиссия сразу специализировалась и создала отделы:

агитации и пропаганды (руководил им литовец Кнопкус, штрафник из Норильска после тамошнего восстания)
быта и хозяйства
питания
внутренней безопасности (Глеб Слученков)
военный и технический, пожалуй самый удивительный в этом лагерном правительстве.
…

Вошли ли в эту Комиссию главные подлинные вдохновители восстания?

Очевидно, нет. Центры, а особенно украинский (во всем лагере русских было не больше четверти), очевидно остались сами по себе… Комиссия открыто работала в канцелярии женского лагпункта, но военный отдел вынес свой командный пункт (полевой штаб) в баню 2-го лагпункта.

Отделы принялись за работу. Первые дни были особенно оживленными: надо было все придумать и наладить.

…Все бригады сохранились как были, но стали называться взводами, бараки — отрядами, и назначены были командиры отрядов, подчиненные Военному отделу. Начальником всех караулов стал … Келлер. По точному графику все угрожаемые места занимали пикеты, особенно усиленные в ночное время. Учитывая ту особенность мужской психологии, что при женщине мужчина не побежит и вообще проявит себя храбрее, пикеты составляли смешанные…

Не дожидаясь теперь доброй воли барина, сами начинали снимать оконные решетки с бараков. Первые два дня, пока хозяева не догадались отключить лагерную электросеть, еще работали станки в хоздворе и из прутьев этих решеток сделали множество пик, заостряя и обтачивая их концы. Вообще кузня и станочники эти первые дни непрерывно делали оружие: ножи, алебарды-секиры и сабли, особенно излюбленные блатными (к эфесам цепляли бубенчики из цветной кожи). У иных появлялись в руках кистени.

Вскинув пики над плечами, пикеты шли занимать свои ночные посты. И женские взводы, направляемые на ночь в мужскую зону в отведенные для них секции, чтобы по тревоге высыпать навстречу наступающим (было наивное предположение, что палачи постесняются давить женщин), шли ощетиненные кончиками пик. …».

В Джезказган прибыл заместитель начальника ГУЛАГа Бочков и представитель Прокуратуры СССР Самсонов.

20 мая 1954 года

15:00 для переговоров с заключенными в зону вошли министр внутренних дел Казахской ССР Губин, зам. нач. ГУЛАГа Бочков, представитель прокуратуры СССР Самсонов. Они доложили в центр об обещании заключенных прекратить неповиновение, а 21 мая выйти на работу. Заключенные предъявили требования к администрации: не входить в зону, расследовать убийства заключенных, допущенные в ходе применения оружия.

«Мы узнаем, что из Москвы прилетели генералы — гулаговский Бочков, и заместитель генерального прокурора Вавилов… Они считают, что наши требования вполне справедливы!

…«Виновные в расстреле будут привлечены к ответственности!» — «А за что женщин избили?» — «Женщин избили? — поражается делегация. — Быть этого не может». Аня Михалевич приводит им вереницу избитых женщин. Комиссия растрогана: «Разберемся, разберемся!» — «Звери!» — кричит генералу Люба Бершадская. Еще кричат: «Не запирать бараков!» — «Не будем запирать». — «Снять номера!» — «Обязательно снимем», …– «Проломы между зонами — пусть остаются! — наглеем мы. — Мы должны общаться!» — «Хорошо, общайтесь, — согласен генерал. — Пусть проломы остаются». Так братцы, чего нам еще надо? Мы же победили!! Один день побушевали, порадовались, покипели — и победили! И хотя среди нас качают головами и говорят — обман, обман! — мы верим! Мы верим нашему в общем неплохому начальству! Мы верим потому, что так нам легче всего выйти из положения...».

21 мая 1954 года

В центр сообщено, что абсолютное большинство заключенных вышло на работу, «в течение трех дней выходили на работу, но работали непроизводительно».

23 мая 1954 года

По указанию Бочкова, Губина и Самсонова из 3-го лаготделения вывезены 421 (по другим данным 426) уголовников, разрушенные стены полностью восстановлены.

23-24 мая 1954 года

Заключенные, придя с работы, потребовали возвращения увезенных, сокращения сроков, освобождения и направления «на колонизацию для свободного проживания в местах работы вместе с семьями», освобождения семей из ссылки. «Разломали заделанные лагерные проходы между лагерными пунктами, в том числе разломали проход в женскую зону». Дискуссии в «комиссии»: украинцы и литовцы настаивают на предъявлении жестких требований на переговорах, Кузнецов — против, он считал, что необходимо соблюдать уже достигнутые договоренности.

24 мая 1954 года

Волнения возобновились, надзорсоставу пришлось опять покинуть зону, заключенные (4000 чел.) не вышли на работу. «отказ от работы мотивирует тем, почему заложили полностью стену в женскую зону, зачем убрали бытовой контингент, ведь бытовики нам не мешали, а помогали… оперативным данным устанавливается, что хотят взять кого-нибудь, как они выражаются, из высокопоставленных из Москвы лиц в заложники, а потом диктовать». Заключенные заявили требования: вернуть из ссылки родственников, куда они были отправлены как члены семей репрессированных, пересмотреть приговоры к большим срокам, разрешить общение с женщинами и выход в город (2 раза в месяц).

Требования, по воспоминаниям, сообщались другим заключенным лагеря так: «два гарных парубка в масках ходили по баракам и измененным голосом зачитывали эти требования».

Из сообщения в Центр: «Всеми этими делами руководят в лагере оуновцы, и чем больше с ними говорят, тем больше они выставляют требований и наглеют». Бочков просит министра внутренних дел СССР: «разрешить объявить заключенным третьего лагерного отделения, что весь контингент лагерного отделения переводится на строгий режим, лишается переписки, свиданий, зачетов. Кроме того, объявить, что до тех пор, пока не будет установлен порядок, не прекратится неповиновение, ни один человек на работу выводиться не будет. Никакие дела рассматриваться не будут».

«В остальных пяти лагерных отделениях Степного исправительно-трудового лагеря заключенные в количестве 15 562 человек ведут себя спокойно, все работают».

26 мая 1954 года

Заключенные не вышли на работу. Предъявляют такие же требования. Министр внутренних дел Круглов и Генеральный прокурор Р.А. Руденко направляют в ЦК КПСС и СМ СССР записку о событиях в Кенгире. «Для принятия необходимых мер на место происшествия направлены самолетом заместитель министра внутренних дел СССР тов.Егоров, начальник ГУЛАГа МВД СССР тов.Долгих и начальник Управления по надзору за местами заключения Прокуратуры СССР тов.Вавилов с группой работников МВД СССР». Эта тройка и руководила в дальнейшем подавлением восстания.

Источники:

Кенгирское восстание. Документы и воспоминания // Воля. Журнал узников тоталитарных систем. — 1994. — № 2/3
Новая газета. № 143 от 21 декабря 2011
Солженицын А.И. Сорок дней Кенгира // Архипелаг ГУЛАГ. Т. 3, Ч. 5 : Каторга 
Климович Рыгор. Конец Горлага. — Менск. Наша Нiва,1999.
Волошина-Куц Н.Д. Очень многие люди учили меня жизни просто фактом своего существования // О времени, о Норильске, о себе… Т. 5. — 2004.
Новая газета. № 140 от 10 декабря 2012
Кокурин А.И. Восстание в Степлаге. «Отечественные архивы», 1994, № 4
Макарова Алла. Норильское восстание. Май—август 1953 года. // Воля. — 1993. — № 1.
Варкони-Лебер Франц.  Пока однажды… // Континент. — 1975.
Система исправительно-трудовых лагерей в СССР, 1923-1960: Справочник / Сост. Смирнов М.Б.
Кропочкин А.Е. Воспоминания бывшего каторжника СЛ-208 // Поживши в ГУЛАГЕ: Сборник воспоминаний / Сост. Солженицын А.И. — М.: Русский путь, 2001.

Источник