3 сентября вернулась из-за границы императрица с принцессою. Государыня в сопровождении всего семейства привела принцессу в приготовленные для нее комнаты в верхнем этаже. Императрица сняла с шеи батистовую косынку, подала ее мне и спросила как моя фамилия, где я воспитывалась, давно ли кончила курс. Потом она прибавила: - Я вас прошу с принцессой всегда говорить по-русски.

Сентября 7 –го был торжественный въезд высоконареченной невесты в столицу. Погода была превосходная; царская фамилия выехала из Царского Села в экипажах, остановилась в загородном путевом дворце Четыре Рогатки; тут был завтрак и небольшой отдых, после которого императрица, великие княжны и принцесса переоделись в русские платья. По церемониалу все разместились в золоченые кареты и торжественный поезд двинулся шагом к столице.

Принцессе отведены были комнаты в нижнем этаже окнами на Неву, на ряду с комнатами великих княжен Ольги и Александры Николаевн. После приема, принцесса вернулась в свои покои, где мне пришлось снимать с ее головы и шеи драгоценнейшие бриллиантовые уборы, какие я видела в первый раз в жизни. На принцессе был голубого цвета шлейф весь вышитый серебром и белый шелковый сарафан, перед которого тоже был вышит серебром, а вместо пуговиц нашиты были бриллианты и рубины; повязка, темно-малинового бархата, обшитая бриллиантами, с головы спадала серебром вышитая вуаль.

Сентября 9-го, был парадный спектакль, а вскоре за тем Царская фамилия снова вернулась в Царское село, где и провела всю осень в больших развлечениях. Непременно каждое воскресенье был парадный обед у императрицы, туалеты были почти бальные: нарядные платья с открытыми лифами, короткими рукавами, белые башмаки, цветы и бриллианты. Французские спектакли давались на маленьком Царскосельском театре. Великая княгиня Елена Павловна, отличавшаяся большим вкусом, устраивала изящные праздники в честь невесты и жениха. Иногда ездили в Петербург слушать оперу или посмотреть новый балет.

К сожалению, принцесса не всегда могла участвовать в празднествах и удовольствиях. Вероятно, от непривычки к суровому климату, у нее на одной щеке под глазом образовалось красное пятно величиной с голубиное яйцо. Хотя оно не очень беспокоило ее, доктора не советовали ей выезжать на мороз. Вообще она каталась мало и то, в закрытом экипаже, большей частью она прогуливалась или в залах Зимнего дворца или в Зимнем саду.

5-го декабря был день миропомазания принцессы. В этот день на ней был надет белый атласный сарафан и шлейф; последний был весь опушен лебяжьим пухом; волосы были убраны очень просто: их сбили спереди в длинные, почти прозрачные локоны; эта прическа была ей очень к лицу, весь туалет отличался простотою: на ней не было никаких драгоценных украшений. На следующий день было обручение цесаревича с великой княжной Марией Александровной.

Квартира, предназначенная молодым в Зимнем дворце, выходила окнами частью на Адмиралтейство, частью на площадь Александровской колонны. Первая комната была большая приемная, вторая – кабинет, за колоннами в алькове – спальня, потом – комната, где цесаревич принимал по утрам ординарцев. Дальше начиналась половина цесаревны. Первая комната была уборная, вторая – ванная, третья – очень большая спальня. Четвертая комната – кабинет, пятая – парадный кабинет, шестая – золотая комната, седьмая – огромное белое зало.

1841 года, 16-го апреля в 8 часов утра пятью пушечными выстрелами возвестили столице, что высочайшее бракосочетание имеет быть сегодня. Мы были в белых платьях и надели только что полученные от цесаревича в подарок бриллиантовые фермуары. При одевании невестой венчального туалета присутствовали статс-дамы и фрейлины.

Белые сарафан ее был богато вышит серебром и разукрашен бриллиантами. Через плечо лежала красная лента, пунцовая бархатная мантия, подбитая белым атласом и обшитая горностаем , была прикреплена на плечах. На голове – бриллиантовая диадема, серьги, ожерелье, браслеты – бриллиантовые. В сопровождении своего штата великая княжна пришла в комнаты императрицы, где ей надели бриллиантовую корону. Императрица сознавала, что не драгоценные алмазы должны в этот день украшать невинное и чистое чело молодой принцессы; она не удержалась от желания украсить голову невесты цветком, служащем эмблемой чистоты и невинности. Императрица приказала принести несколько веток живых померанцевых цветов и сама воткнула их между бриллиантов в корону; маленькую ветку приколола на груди; бледный цветок не был заметен среди регалий и драгоценных бриллиантов, но символический блеск его умилял многих.

В церкви уже заняли места приглашенные иностранные гости, посланники и представители иностранных дворов в блестящих придворных костюмах, дамы в богатых парадных придворных платьях своих дворов. На хорах тех зал, по которым должно было пройти шествие, толпилась масса публики. На хорах публика была в самых богатых туалетах, случилось, однако, что у одной дамы была надета черная кружевная накидка, тотчас является скороход и просит от имени гофмаршала Олсуфьева снять черную накидку. Дама конечно моментально исполняет желание гофмаршала, сбрасывает накидку и держит ее на руках; вторично появляется скороход, прося унести или так спрятать, чтобы вовсе не было видно ничего черного.

Звон колоколов не умолкал весь день. Когда стемнело, весь город был залит огнями великолепной иллюминации. Вечером был бал, к которому были допущены только первые три класса чинов, первые две гильдии купцов и иностранные купцы.

Июня 25, в день рожденья государя Николая Павловича, обыкновенно был раут. После свадьбы цесаревича императрице вздумалось устроить этот раут в виде сельского праздника под открытым небом в саду Монплезира, при чем она пожелала, чтобы туалеты соответствовали своей простотой. Дамы преимущественно были в легких белых платьях. Белое платье императрицы было украшено букетами из васильков (ее любимый цветок), голова убрана такими же цветами. Белое платье цесаревны было вышито соломой, голова убрана красным маком и колосьями, платье украшено такими же цветами, в руках букет из таких же цветов. Костюмы остальных лиц более или менее носили характер простоты. За то украшению драгоценностями не полагалось границ. Масса белых платьев производила большой эффект, но главную красоту им придавали бриллианты. У императрицы, у цесаревны, и у других великих княгинь и княжен, цветы были усеяны бриллиантами: в средину каждого цветка на серебряной проволочке был прикреплен бриллиант; он изображал как бы росу и эффектно колебался на своем гибком стебельке.

Дамы, гулявшие в саду Монплезира и на его платформе, выходящей на залив, в белых нарядах, блестевших всеми цветами радуги драгоценных камней, казались нимфами, особенно на платформе берега, где последние лучи заходящего солнца еще несколько минут освещали эти блестящие движущиеся существа и придавали им какую-то розовую прозрачность. В залах и в саду играла музыка. Масса публики окружала сад Монплезира и любовалась истинно великолепным зрелищем.

В первых числах августа царская фамилия переехала в Царское Село, которое было любимым местоприбыванием великой княгини Марии Александровны. Великая княгиня вставала обыкновенно часов в 8-9 и затем кушала чай в Екатерининской спальне с великим князем, который к этому времени возвращался с прогулки вокруг озера. Утренний ее туалет был весьма прост: легкое батистовое или жаконетовое платье с белым вышитым воротничком, соломенная шляпа с лентами под цвет соломы, коричневая вуаль, коричневый зонтик, шведские перчатки и клетчатый, пестрый манто. Так одетая, она каждое утро отправлялась с цесаревичем в пролетке к императрице.

Великий князь часто уезжал работать к государю, а великая княгиня в это время в сопровождении одной из своих фрейлин, княжны Евгении Долгоруковой или Софии Дашковой, отправлялась гулять пешком; это прогулки иногда длились часа два. Бывало, она вернется с прогулки усталая, разгоряченная, торопится переменить платье на шлюмпер (а белье на ней хоть выжми) в то же время торопит, чтобы подали скорее сельтерскую воду. Кувшин воды подавали буквально ледяной, его едва можно было держать в руке. В стакан выжимали пол-лимона и треть стакана всыпали мельчайшего сахара; она держала стакан в руке и быстро мешала ложкой, пока вливали воду; от лимона с сахаром вода сильно пенилась, и великая княгиня залпом выпивала стакан холодной сельтерской воды, после чего уходила в кабинет и ложилась на кушетку отдыхать. Вот может быть причина начала ее болезни и преждевременной кончины. Меня крайне удивлял подобный режим, но я не имела права говорить об этом. Часто, возвратясь из собрания разгоряченная, она находила ночь такой соблазнительно-прохладной, что отправлялась кататься. Случалось даже зимой, что, сменив наряд на простое неглиже, она в открытых санях каталась с великим князем. Великий князь иногда уезжал в Петербург, в государственный совет с 10 часов утра и возвращался обедать к 7 часам; а великая княгиня не завтракала без него и таким образом не принимала пищи более 10 часов. Едва ли это могло не вредить ее нежному организму.

Осенью царская фамилия жила более трех месяцев в Царском Селе; август и сентябрь проводили в летних развлечениях: в долгих прогулках, в катаниях и т.п. Иногда вечером ездили в английских экипажах в Павловск на музыку.

Из Царского Села предположено было дней на 10-12 ехать в Гатчино. Первым делом была прогулка по дворцу; великой княгине показывали все достопримечательности дворца, потом были прогулки по паркам, которые действительно хороши. Объявили, что будет спектакль, пройдет водевиль «Ложа первого яруса». Назначены были ежедневные репетиции. Тотчас после завтрака, с веселыми возгласами, смехом, все общество спешило в зал, где устроен театр. Великая княгиня возвращалась с репетиций веселая, пела, старалась говорить нам что-нибудь забавное, чтобы рассмешить нас. Снимая перчатки, и с усмешкою показывая их нам, говорила:

- Vous vous-etonnez? (Вы удивляетесь?) и действительно было чему удивляться: перчатки в первый раз надетые были буквально изодраны, как оказалось, вследствие усердных аплодисментов. На правой руке, на четвертом пальце великая княгиня носила множество колец; это были воспоминания ее детства, юности, тут были кольца ее матери, все недорогие и даже не имевшие особенного наружного достоинства. На левой руке она носила очень толстое обручальное кольцо и другое, такое же толстое, с узорчатой чеканкой, поперечник такой же толщины был прикреплен большим рубином. Это – фамильное кольцо, подаренное государем всем членам царской семьи. Эти-то кольца помогли при аплодировании так изорвать перчатки.
Великая княгиня Мария Александровна неохотно оставляла более или менее спокойную жизнь в Царском Селе, чтобы снова погрузиться в жизнь столичную этикетную с беспрестанными аудиенциями, представлениями новых лиц, необходимыми выездами на балы, концертами, спектаклями, строго соблюдаемыми визитами и поздравлениями между царскими особами. Немыслимо было не являться на ежедневные собрания к императрице. Когда собрание состояло из небольшого кружка приглашенных, то дамы занимались рукоделием; они вышивали по канве шерстями полосу шириною ½ аршина, а длиною около 6-7 аршин, на конце каждой полосы вышивалось имя вышивавшей. Мы в дежурный день вышивали по рисунку половину стежка, так что великой княгине приходилось только застилать полувышитые стежки. Эта вышивка предназначалась для одной из комнат Гатчинского дворца. Между каждой вышитой полосой была вставлена такой же ширины полоса отполированого орехового дерева.

На масленице государь пригласил все свое семейство и несколько избранных лиц на блины, а после блинов предполагалось танцевать. Это было совершенно новое удовольствие: днем танцевать у государя в маленьких тесных комнатах! Оно было принято с восторгом! В видах тесноты было решено одеться очень просто: белые кисейные платья, бантик или цветок на голове, зато драгоценные украшения пополняли собою туалет и вознаградили простоту. К 12 часам все собрались на блины, после которых тотчас стали танцевать во всех комнатах. Теснота и толкотня были ужасные, но тем было веселее. Протанцевав до 6-ти часов все пришли домой усталые, раскрасневшиеся, с оборванными платьями, и с восторгом утверждали, что еще никогда так не веселились как в этот день и называли его «Folle journee» (шальной день).

Императрица Александра Федоровна знала, что государь большой знаток дамских нарядов и любит что-нибудь оригинальное; она придумала для всех дам царской семьи платья одинакового цвета и покроя. Однажды был назначен фамильный обед; на такой обед никого не приглашали: государь обедал в своей семье.

К этому дню сюрпризом были приготовлены фамильные платья. Сшиты были они из синей шелковой материи (gros d’Afrique) очень просто, но оригинально: юбка из 6-7 полотнищ собрана и пришита к поясу; лиф с мысом. Начиная с мыса сделаны три складки, которые на мысе и до половины талии пришиты плотно, так что они почти незаметны; с половины талии они начинают расходиться и уже у самого ворота, т.е. на груди образуют три, трубочками сложенные, складки, которые своей внутренней стороной слегка прикреплены к белой шелковой подкладке лифа; край отстающих складок обшит узенькой бархатной ленточкой, а вокруг ворота белого лифа пришита в вершок ширины белая кисейная буффа; в верхнюю часть ее вдета узенькая бархатная ленточка, чтобы можно было на плечах и груди немного стянуть буффу. Из-под синих коротеньких рукавчиков в виде эполетки спускаются длинные широкие белые кисейные рукава, зашитые только до сгиба локтя, оставляя остальную часть руки обнаженной. На руках фамильный браслет. На голове два золотых обруча в ½ вершка ширины: первый на лбу, у самых волос, второй окружал косу, из которой выпадали 3-4 длинных локона.

Государь подарил совершенно одинаковые браслеты всем дамам семейства. Браслет шириною в ½ вершка состоял из разных драгоценных каменьев в форме параллелограммов одинаковой величины, каждый камень был оправлен отдельно и мог быть отстегнут от другого. Государь, войдя в комнаты императрицы и увидав всю свою семью в античной прическе и в платьях насколько возможно близко подходящих к греческому покрою, был приятно поражен этой метаморфозой.

Однажды, войдя в уборную, я совершенно неожиданно застала там великую княгиню Марию Александровну и великую княгиню Елену Павловну; обеони сидели в креслах. Мне надо было пройти мимо великой княгини Елены Павловны. Она тревожно обратилась ко мне, видимо, оберегая что-то на полу и сказала: - Je vous en prie, ne marches pas sur mon chapeau! (Пожалуйста, н наступите на мою шляпу). Я увидала на полу ее шляпу и поспешно хотела ее поднять, но великая княгиня не допустила, прибавив: - Non, non, laissez le, ou il est. (Нет, нет, оставьте ее, где она лежит). Оказалось, что она из почтения к великой княгине не сочла возможным положить шляпку на стул, стол или диван, а положила возле себя на пол.

Раз великая княгиня вернулась из церкви раньше окончания обедни – с нею сделалось дурно. Великая княгиня Мария Николаевна, проводив ее в ее комнаты, обратилась к нам с радостным поздравлением.

- Поздравляю, поздравляю… перешивайте платья.

С этого времени великая княгиня стала чаще оставаться дома. Принц Александр и фрейлина Гранси проводили с нею время.

С первыми лучами весеннего солнца, великая княгиня спешила покинуть душную столицу, чтобы снова зажить на просторе, на чистом воздухе, который был еще очень свеж, но великая княгиня очень любила гулять по несколько часов в день. Нежная кожа ее на руках и лице покрывалась какой-то перхотью и грубела, на руках даже лопалась; доктора советовали ей вместо воды для умывания рук употреблять отвар овсяных круп, а для лица миндальные отруби. Весною, когда наставала жара, великая княгиня загорала не столько от солнца, сколько от воздуха. По возвращении с прогулки ей тотчас подавали свежий огурец, она его разрезала во всю длину пополам и внутренней стороной обтирала себе лицо; это очень освежало ее.

Чтобы не оставались на ночь комары в спальне, так как великая княгиня не ложилась в постель, если слышала писк комара, употребляли следующее средство: откроют все окна, потушат все огни, лакей внесет умывальную чашку, наполненную водою и зажигает ветку можжевельника, держа ее над чашкой, чтобы искры не падали на ковер. Комната наполняется можжевеловым дымом и комары вместе с ним стремятся в открытые окна. Когда воздух более или менее очистится, тогда закрывают окна и вносят снова огонь.

В то время императрица была за границей, а великие князья Николай и Михаил Николаевичи оставались в Царском Селе; они почти ежедневно во время своей утренней прогулки, заходили к великой княгине. Они шутили, шалили, болтали, смешили великую княгиню и нас. Однажды они стали представлять, как будут выбирать себе невест (им было тогда 10-11 лет). Зеленые ширмы у кровати изображали целый ряд иностранных принцесс, а они, проходя мимо, обозревали их и, указывая на каждую рукой, приговаривали: «Laide, laide, passable, passable, laide!» («Безобразная, безобразная, посредственная, посредственная, безобразная»). Великая княгиня смеялась и дразнила их, что таким образом они рискуют остаться холостяками.

Из Царского Села императорская фамилия переехала в Петергоф; в это лето великая княгиня должна была отказаться от парадных выходов, обедов и балов, чему впрочем она была очень рада, потому что предпочитала более спокойную жизнь. Зато она очень усердно гуляла пешком; дурная, дождливая погода ее нисколько не удерживала. Ноги ее очень опухали вследствие ее положения; надо было заказывать ботинки и калоши огромных размеров; калоши были ей невыносимы, тяготили и жали ноги. M-me Брюно (башмачница) умудрилась ей делать калоши из перчаточной кожи на очень легкой и мягкой подкладке; конечно, гуляя в дождь и по топким дорожкам, не окорачивая платья и юбок, великая княгиня возвращалась с прогулки в таком виде, что надо было не только переодеться, но снятые платья и юбки (она носила белые шелковые юбки) оказывались негодными для дальнейшего употребления; калоши размокали и представляли нечто мягкое и неуловимо скользкое, а красная подкладка окрашивала и ботинки, и чулки; всю эту обувь едва можно было стянуть с ноги. Вследствие всего этого ботинки и калоши заказывались дюжинами; калоши служили только на одну прогулку.

В начале августа все перебрались из Петергофа в Царское Село. Наконец настал день родин. Государь Николай Павлович с утра был у великой княгини, позднее приехала императрица. Когда акушер мог с достоверностью определить близость родов, государь ушел в Екатерининскую спальню, где на столе был приготовлен образ и теплящаяся лампадка; тут Николай Павлович усердно молился о благополучном разрешении. Когда он случайно зашел в дежурную комнату, где мы все, дежурные и свободные, находились, то посмотрел на нас и сказал камер-фрау, чтобы нас освободили на несколько дней от службы, так как таким молоденьким девочкам тут делать нечего.

1842 года, 18 августа, родилась великая княжна Александра Александровна.

Когда на другой день нас допустили поздравить великую княгиню, новорожденная лежала в корзинке, обтянутой зеленой тафтой, в изголовье и в ногах были откидывающиеся кибиточки; корзинка стояла на постели возле великой княгини.

На девятый день великая княгиня встала; к этому дню великий князь подарил ей утренний капот, серый кашемировый, на голубой шелковой подкладке и чепчик с голубыми лентами. Когда она совершенно оделась, пришел великий князь, обнял, поцеловал ее и под руку повел в ее кабинет, где она принимала великих княгинь и великих князей, приезжавших с поздравлением, тут она оставалась до 8 часов, после чего ее снова уложили в постель.

С этого дня ребенка поместили в приготовленные для него комнаты. Великая княгиня выразила желание самой кормить, но государь воспротивился этому. Августа 30-го в Царскосельской церкви совершились крестины.

Как-то раз великая княгиня, вернувшись из французского театра, сказала камер-фрау, что она в этот вечер видела у мадам Аллан (знаменитая французская актриса) очень красивую ленту, надетую вместо кушака. Великая княгиня описала ленту и прибавила:

- Посмотрите в магазинах, не найдете ли что-нибудь подобное.
Через несколько дней камер-фрау приносит ленту длиною около 4 аршин, совершенно такую, как описала великая княгиня, и говорит, что более таких лент нет, все раскуплено. Великая княгиня удовлетворилась и приказала и приказала сделать кушак с длинными концами, и надевала его на белые платья. А нам камер-фрау призналась, что она ездила к м-м Аллан и упросила ее уступить эту ленту великой княгине.

Как государь, так и великий князь очень обращали внимание на туалеты. Государь питал антипатию к черным галстучкам. Тогда галстучек был необходимой принадлежностью туалета; в угоду государю можно было носить только цветные. Когда государю случалось проходить через дежурную комнату и заметить на ком-нибудь из нас черный галстучек, он непременно спрашивал:

-Давно овдовели?
А если был в дурном расположении духа, то говорил:
-Что за ворона!

В Дармштадте есть обыкновение к Рождеству печь анисовые пряники. Великая княгиня их очень любила. Луиза Бегер подносила великой княгине их каждый год к Рождеству. Впоследствии их стали печь в придворной кондитерской, но великая княгиня находила, что их не так хорошо приготовляют.

В один из больших праздников, перед переездом в Царское Село, при дворе был выход. Императрица надела драгоценное жемчужное ожерелье, состоявшее из четырех ниток крупного жемчуга; крупнейшие зерна находились на середине, менее крупные к концам и замыкались большим фермуаром из жемчуга же.

Вскоре опять был выход и императрица пожелала снова надеть то же ожерелье. Надо заметить, что жемчуг был так математически верно подобран по величине, и нитки лежали так плотно одна к другой, что составляло как бы нечто сплошное. В этот же день, к крайнему изумлению всех, ожерелье ни коим образом не могли уложить ровно: верхняя нитка постоянно падала на следующую; как ни поправляли, ожерелье было невозможно надеть. Императрица, конечно, этим осталась очень недовольна; она надела длинную нитку крупного жемчуга, спускавшуюся ниже пояса.

Как только государыня ушла в церковь, камер-фрау послала тотчас же за придворным ювелиром и таксиром – Кеммерером. Он знал все бриллианты и драгоценности государыни. Придя, Кеммерер уложил ожерелье в ящик, в котором были сделаны четыре желобка, куда всыпаются зерна, когда их нанизывают. Сейчас же обнаружилось, что тут не все зерна; но симметрическое распределение жемчуга по величине не было нарушено, поэтому и было трудно тотчас определить, сколько и каких зерен не хватает. По весу и справке в книге, ювелир объявил, что не хватает 8 жемчужин, стоимостью в 800 рублей. Несчастная камер-фрау пришла в отчаянье; она не находила покоя, измученная и озабоченная невозможностью найти виновного и узнать, каким способом и когда могли извлечь из замкнутой витрины жемчуг.

Тотчас дано было знать о пропаже обер-полицмейстеру: конечно, за всеми был учрежден строгий секретный надзор.

На другой день неожиданно приходит к камер-фрау женщина, бросается перед нею на колени, умоляя не погубить ее, и объявляет, что она может указать кем похищен жемчуг.
Камер-фрау успокаивает ее, обещая не только не погубить, но даже наградить, если показания ее окажутся верными. Тогда эта женщина, оказавшаяся крепостной горничной камер-юнгферы О…ниной, называет виновницу и рассказывает как было дело.

В дежурной комнате по очереди ночевали: камер-фрау и старшая камер-юнгфера. Когда О. была дежурная ночью и горничная пришла в дежурную комнату слать постель и помочь раздеться, то увидала в руках О. ожерелье. О. принуждала свою горничную помочь ей перенизать бусы; у нее заранее было подготовлено несколько ниток белого тамбурного шелку, какой обыкновенно употребляют ювелиры для нанизываения бус; на каждом конце нитки были всучены тонкие золотые проволочки, служившие вместо иголки.

Горничная умоляла свою госпожу не трогать жемчуга. О. ничего не хотела слышать и продолжала приводить в исполнение свое намерение. Горничная сообщила, что жемчуг где то заложен. Камер-фрау запретив горничной рассказывать кому бы то ни было о том, что она сообщила, написала и показала императрице анонимное письмо, будто сейчас полученное ею, в котором названа преступница. Тотчас дано было знать об этом обер-полицмейстеру. Уже по первому заявлению о пропаже, полиция объездила всех ростовщиков и напала на след. О..ну поджидал сыщик у одного ростовщика, рассчитав совершенно верно, что она поторопится выкупить жемчуг. Выкупив жемчуг она возвращалась домой, но ее арестовали у дверей квартиры и отвезли в полицию, где ей отвели комнату с одним окном за железною решеткой и крошечным отверстием в дверях, в которое постоянно наблюдал часовой с ружьем. Ее несколько раз допрашивали, но она не сознавалась.

Наконец, к ней в комнату вошел молодой человек приятной наружности; он стал с большим участием расспрашивать и жалеть ее, советовать лучше самой сознаться, чем ждать пока все будет раскрыто полицией; но виновница стойко поддерживала свою невиновность. Тогда, с видом участия, он стал говорить, что совершенно понимает, что любящая женщина на все готова решиться и жертвовать собою для любимого человека; он знает, что для этого она заложила жемчуг за 800 рублей, знает, что она его выкупила, как только разнесся слух о пропаже, но что не успела его вернуть обратно. Она все еще упорствовала и не сознавалась.
Наконец, он сказал, что такого-то числа в таком то доме она позвонила и ей открыл дверь лакей, который видел как она выкупала жемчуг, а этот лакей был он сам, и что в эту минуту жемчуг лежит у нее в сак-вояже. Гораздо лучше, если она сейчас ему его отдаст; тогда он найдет возможность вернуть жемчуг по принадлежности, и никто не будет знать, где он его нашел.
Видя, что все открыто и больше запираться нельзя, она, рыдая, во всем созналась, отдала ему жемчуг и отвечала на все его вопросы, а тем временем за стеною все ея ответы записывались.

Государь приказал ей в 24 часа оставить Петербург с запрещением когда-либо в него вернуться. Кажется, ей было указано жить в Новгороде. Государыня ассигновала ей 400 рублей пенсии.
Года через два, три, она все таки решилась приехать в Петербург и даже показаться в Царском Селе, неподалеку от дворца. Государь, возвращаясь с прогулки, издали ее узнал и тотчас велел полицейскому, стоящему у дворца, немедленно отправить ее обратно на местожительство и повторить ей запрещение показываться в Петербурге и его окрестностях.

В день серебряной свадьбы покойного государя, явилось множество желавших принести свои верноподданические поздравления царской чете. Между поздравляющими находились бывшие камер-юнгферы покойной императрицы Александры Федоровны, давно вышедшие замуж. Они любопытствовали видеть, что государь подарил государыне пару бриллиантовых запонок к рукавичкам и еще две или три безделушки, тогда как государь Николай Павлович подарил государыне Александре Федоровне к серебряной свадьбе бриллиантовый эсклаваж с семью по числу детей грушеобразными крупными подвесками.

Императрица Мария Александровна имела огромное количество драгоценностей, которые редко надевала. Она давно отказалась от дорогих подарков, а принимала их от государя деньгами, много золотых и драгоценных вещей превращала в деньги; во время войны она даже отказалась шить себе новые платья, и все эти сбережения отдавала на пользу вдов, сирот, раненых и больных.

Источник