Одним из новых направлений в деятельности ВИЭМа была апробация методов и средств восточной медицины, инициатором которой выступил специалист по тибетской медицине врач Н.Н. Бадмаев. Переписка между Наркомздравом и руководством института о возможности развертывания исследований в этом направлении началась в феврале 1932 г. Л.Н. Федоров отнесся к этому предложению более чем сдержанно. Лишь после неоднократных настойчивых требований наркомздрава серьезно рассмотреть представленный проект он вынес его на обсуждение научной общественности института.

Не все восприняли идею однозначно, но большинство ведущих специалистов одобрили проект, предусматривающий открытие стационара и амбулатории, создание лекарственного фонда за счет экспедиций, проведение лабораторных исследований, организацию музея, осуществление переводов тибетских медицинских трактатов и ряд других начинаний. Особенно горячо поддерживали Н.Н. Бадмаева профессора В.В. Савич и А.Д. Сперанский, к их мнению присоединился Н.И. Бухарин, возглавлявший в то время научно-исследовательский сектор ВСНХ. В архиве сохранилось его письмо Л.Н. Федорову, в котором он горячо приветствовал идею изучения тибетской медицины в стенах ВИЭМа¹⁹.

В 1934 г. при институте начало работу бюро по изучению восточной медицины во главе с фармакологом проф. С.В. Аничковым. В состав бюро вошли фармакологи А.И. Кузнецов, И.А. Обергард, физиологи В.В. Савич и А.Д. Сперанский, терапевты Г.М. Ланг и М.В. Черноруцкий, специалист по фармакогнозии А.Ф. Гаммерман. Предполагалось развернуть исследования достаточно широко и включить в сферу научной проверки средства и методы не только тибетской, но и арабско-персидской медицины. Руководителем клиники, которую планировалось развернуть на базе больницы им. В.И. Ленина, назначили С.П. Заводского. Н.Н. Бадмаеву отвели роль консультанта. Вероятно, Л.Н. Федоров предпочел бы вообще обойтись без его услуг — слишком уж одиозной была эта фамилия. В Большой Советской Энциклопедии Жамсаран Бадмаев, дядя Н.Н. Бадмаева, характеризовался как крупный аферист, друг Распутина и даже... один из инициаторов русско-японской войны, составивший себе состояние знахарской практикой — так именовались применяемые им методы тибетской медицины. Племянник же не только не отрекался от дядюшки, но, напротив, постоянно подчеркивал, что является его учеником и продолжателем. Смущало и то, что Н.Н. Бадмаев тесно сотрудничал с представителями религиозного культа — ламами, о реакционной роли которых неоднократно писали газеты и журналы тех лет. Но других специалистов по тибетской медицине фактически не было, да и высокопоставленные пациенты оказывали Н.Н. Бадмаеву мощную поддержку.

Во всяком случае, Л.Н. Федоров предусмотрительно избегал упоминаний о тибетской медицине, и в названии бюро вскоре появилось новое слово. Теперь оно называлось бюро восточной и народной медицины, а затем превратилось в отдел народной медицины. Возможно, что понятие "народная медицина" можно было в какой-то степени рассматривать как противопоставление медицине академической, а следовательно, и кастовой.

Н.Н. Бадмаев пытался убедить коллег, что подобное переименование является принципиальным отступлением от первоначальной идеи, но поддержки не встретил. Руководитель клиники С.П. Заводской и остальные члены бюро надеялись, что переименование, напротив, позволит расширить сферу исследований. Эти надежды не оправдались. Уже в январе 1935 г. отдел народной медицины закрыли под предлогом реорганизации института. От занимаемых должностей были освобождены заведующий отделом С.П. Заводской, консультанты С.В. Аничков, А.Ф. Гаммерман, Н.Н. Бадмаев, научные сотрудники В.В. Закусов, М.И. Шупинская, И.А. Бржезицкий, Е.Е. Обермиллер и др. Договор с больницей им. В.И. Ленина, на базе которой буквально 2 месяца просуществовало отделение (предполагаемая клиника восточной медицины так и не была организована), был расторгнут, а больные выписаны или переведены в другие лечебные учреждения.

Позднее Л.Н. Федоров необоснованно обвинил Н.Н. Бадмаева в некомпетентности и расхищении лекарственных средств. Изучение восточной медицины в ВИЭМе было фактически прекращено, хотя при Ученом медицинском совете Наркомздрава и создали для этого специальную комиссию, которой Л.Н. Федоров сообщил о своем согласии продолжить работу по исследованию фармакодинамики средств восточной медицины. В официальном отчете ВИЭМа за 1933-1937 гг., изданном в 1938 гг., об исследованиях в области восточной медицины не упоминается вообще: к этому времени Н.Н. Бадмаев и все ламы, знатоки тибетской медицины, были арестованы²⁰.

В сентябре 1936 г. была закрыта лаборатория специальной психофизиологии — ее руководитель Николай Николаевич Никитин покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна. Перед этим он лечился в психиатрической клинике, и вполне возможно, что обострение его заболевания было связано с постоянным нервным напряжением и страхом перед возможным арестом.

Н.Н. Никитин был членом ВКП(б) с 1920 г., окончил Военно-Медицинскую академию и Институт красной профессуры при Комакадемии, работал в отделе агитации и пропаганды Ленинградского обкома партии. В 1929 г. он был зачислен аспирантом в ИЭМ, в том же году утвержден в должности заместителя директора и перешел во "внештатную" аспирантуру. Ученую степень кандидата медицинских наук ему присвоили в марте 1936 г. — в это время он не только занимал пост директора, но и возглавлял лабораторию специальной психофизиологии. Совсем недавно, в 1932 г., он, вероятно, вполне искренне упрекал И.П. Павлова: "Под свободой, Иван Петрович, как это известно всем, Вы понимаете свободу подчас, скажем откровенно, злостной клеветы на Советскую власть, на нашу партию, на все наше соц. строительство"²¹.

И вот он сам, так же, как и многие убежденные и преданные идеалам партии люди, не может понять, что происходит: почему недавние партийные лидеры оказались на скамье подсудимых. Впрочем, не исключен и прямо противоположный вариант: как бывший работник партийного аппарата Никитин мог догадываться о грозящей ему участи и предпочел уйти из жизни сам. Во всяком случае, его самоубийству была придана политическая окраска. Лабораторию расформировали, а через несколько месяцев арестовали почти всех работавших в ней научных сотрудников: В.Л. Меркулова, В. Баюина, К.С. Семенова, С.И. Горшкова. Лишь один Василий Лаврентьевич Меркулов вернулся в институт после реабилитации и работал здесь с 1956 по 1968 г.

21 апреля 1937 г. в многотиражке ВИЭМа появилась статья "О борьбе с вредительством и бдительности". В ней говорилось, что особенно засорены кадры в Ленинградском филиале, поскольку его покойный директор Никитин окружил себя троцкистами. Приводились и фамилии врагов народа: Семенов, Носков, Урановский.

Дату ареста 25-летнего Константина Семеновича Семенова — 16 июля 1937 г. — удалось установить по домовой книге, так как он жил в институтском доме на Кировском проспекте, но она оказалась неточной. На наш запрос о судьбе К.С. Семенова из Управления КГБ по Ленинградской области сообщили, что он был арестован 3 ноября 1936 г. как участник контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации. Его обвиняли в контрреволюционных разговорах, направленных против руководства ВКП(б) и его политики. За эти разговоры Семенов получил 10 лет тюремного заключения и умер 20 января 1946 г. в Норильлаге.

Яков Маркович Урановский был членом редколлегии журнала "Архив биологических наук", издававшегося в ИЭМе с 1892 г., занимался вопросами философии медицины (в Архиве Академии наук мы обнаружили его отзывы на работы слушателей Института естествознания Ленинградского отделения Комакадемии) и, судя по публикациям, был арестован в числе других биологов -дарвинистов, интересовавшихся проблемами генетики²³.

Нам удалось установить точную дату его ареста — 29 апреля 1936 г., формулировку предъявленного ему обвинения — принадлежность к контрреволюционной троцкистско-зиновьевской организации, а также приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 10 октября 1936 г. — к высшей мере наказания, который был приведен в исполнение в тот же день. Что касается Владимира Николаевича Баюина, исключенного в 1937 г. из рядов ВЛКСМ за потерю классовой бдительности и двурушничество, то его арестовали 3 июля 1937 г. также как участника контрреволюционной троцкистско-зиновьевской группы ВИЭМа. Особое Совещание при НКВД СССР 21 сентября 1937 г. осудило его на пять лет исправительно-трудовых лагерей, а 18 сентября 1938 г. он умер в Севвостлаге. Где работал Носков и в чем его обвинили, выяснить пока не удалось: в Ленинградском управлении КГБ материалов не оказалось.

Следующим примером нереализованных научных планов является попытка создать при ВИЭМе морскую биологическую станцию. Предпринятая по инициативе Е.М. Крепса в 1936 г. экспедиция, в которую помимо его самого входили архитектор А.Ф. Рюмин и сотрудники Ленинградского университета К.М. Дерюгина и Е.Ф. Гурьянова, выбрала место для биостанции в Дальних Зеленцах, на берегу Баренцева моря. К весне 1937 г. проект здания станции и вспомогательных объектов был готов, началось строительство. Вскоре, однако, биостанцию передали Академии наук СССР. Сам же Евгений Михайлович Крепс в апреле 1937 г. был арестован, осужден на 5 лет постановлением Особого Совещания и отправлен на Колыму. В приказе же по институту указывалось, что сотрудник отдела специальной и эволюционной физиологии Е. М. Крепс и сотрудник лаборатории общей морфологии И.И. Буржуа отчислены по устному распоряжению и.о. директора Ленфилиала ВИЭМа Р.Э. Яксона.

Вскоре (29 ноября 1937 г.) был арестован и сам Рудольф Эннович Яксон, возглавлявший помимо филиала ВИЭМа кафедру диалектического материализма в Институте усовершенствования врачей. Выпускник 2-го Московского медицинского института, он окончил затем факультет философии и естествознания Института красной профессуры и занимался философскими вопросами медицины.

Жестокая борьба в философии между "механистами" и "диалектиками" закончилась массовыми арестами ученых. Р.Э. Яксона обвинили в том, что он "являлся активным участником контрреволюционной латвийской националистической организации, вел контрреволюционную националистическую пропаганду, одобрял террористические методы борьбы против руководства ВКП(б) и Советского правительства, занимался шпионской деятельностью", и приговорили к расстрелу.

В октябре 1937 г. приказом по Наркомздраву СССР "в целях улучшения работы Ленинградского филиала ВИЭМа" сокращалось число его работников и изменялась структура. Были ликвидированы отдел общей биологии, лаборатория биофизики, лаборатория патологии роста, лаборатория рентгено-структурного анализа. В действительности это было связано с массовыми арестами сотрудников. Указанному приказу по Наркомздраву предшествовали приказ по Ленинградскому филиалу ВИЭМа от 17 сентября, согласно которому увольнялись заведующий отделом общей биологии Э.С. Бауэр, заведующий отделом общей микробиологии О.О. Гартох, научные сотрудники С.С. Бауэр и А. Гаринг — все как арестованные НКВД. Есть основание считать, что почти все сотрудники перечисленных выше отделов были арестованы, но установить точно фамилии репрессированных, а тем более их судьбу пока не удалось. Личные дела арестованных, как правило, изымались или фальсифицировались; в приказах же далеко не всегда указывалась истинная причина увольнения.

На результатах исследований Э.С. Бауэра в области теоретической биологии, непонятых современниками и надолго забытых в связи с тем, что имя ученого после его ареста не упоминалось в печати, остановимся особо. Э.С. Бауэр первым предпринял серьезную попытку определить специфику биологических систем. Он сформулировал принцип устойчивой неравновесности, опираясь на который, вывел закон исторического развития биологических систем. Суть этого закона заключается в том, что развитие биологических систем — результат увеличения эффекта внешней работы системы (воздействия организма на среду) в ответ на полученную из внешней среды единицу энергии. Для этого биологические системы в отличие от неживых должны обладать способностью постоянно поддерживать свою структуру независимо от факторов среды, т.е. самовосстанавливаться. Таким образом, эволюция биологических систем идет от состояния равновесия к устойчивой неравновесности, а эволюция неживых систем идет в сторону от состояния равновесия. Энтропия первых снижается, в то время как энтропия вторых возрастает. Сегодня Э.С. Бауэра по праву считают одним из основателей теоретической биологии.

Изданная в 1935 г. монография Бауэра "Теоретическая биология" давно стала библиографической редкостью. В 1982 г. ее переиздали в Будапеште на русском языке с предисловием советского исследователя С.Э.Шноля, который дает физическую и биохимическую интерпретацию принципа устойчивого равновесия. Этот принцип явился сильнейшим дополнением к эмпирическому обобщению В.И. Вернадского об организованности живого вещества. Энергию, с помощью которой создается неравновесность живой структуры, Бауэр назвал структурной. Недавно выдвинуто положение, что структурная энергия Бауэра соответствует биохимической энергии Вернадского.

В 1938 г. в связи с реорганизацией Санитарно-бактериологического института из состава Ленинградского филиала ВИЭМа по решению Совнаркома СССР был выделен отдел вакцин и сывороток и преобразован в Институт вакцин и сывороток. Фактически отдел уже давно являлся самостоятельным учреждением, существовавшим на хозрасчетной основе со своим расчетным счетом, бухгалтерией и канцелярией. По положению, утвержденному в 1936 г., в его состав входили 12 научных подразделений: экспериментальное, анаэробное, вакцинное, туберкулиновое, дифтерийное, скарлатинозное, бактерицидных сывороток, антирабическое (в 1937 г. оно вошло в состав Ленинградского института эпидемиологии и микробиологии им. Пастера), химическая и контрольная лаборатории, сывороточная конюшня и клиника детских инфекций, — а также технические службы: бактериологическая кухня, фасовка, разливка, экспедиция, животник, хозяйственная часть.

Архивные документы свидетельствуют, что процесс раздела протекал болезненно. Руководство вновь образованного Института вакцин и сывороток неоднократно жаловалось заместителю наркома здравоохранения Н.И. Гращенкову на отсутствие помощи со стороны ленинградского филиала ВИЭМа, на проволочки с выделением территории и имущества. Н.И. Гращенков письменно предупредил Л.Н. Федорова (с копией директору ленинградского филиала С.Х. Мусаэляну), что продолжение конфликта будет рассматриваться как попытка срыва оборонных мероприятий с соответствующими последствиями²⁶  — угроза для того времени довольно серьезная, тем более что предшественник Мусаэляна на посту директора Р.Э. Яксон, как уже отмечалось, в октябре 1937 г. был арестован как враг народа.

С.Х. Мусаэлян в ответном письме возлагал всю ответственность на Институт вакцин и сывороток (ИВС), "дезорганизующий своими посягательствами работу филиала", и указывал, что жалобы руководства ИВСа носят превентивный характер на случай провала работы. В тот же день Мусаэлян направил заявление секретарю ЦК ВКП(б) и Ленинградского обкома ВКП(б) А.А. Жданову с просьбой вызвать его для беседы. В заявлении говорилось о ненормальной обстановке, сложившейся после приказа о выделении отдела вакцин и сывороток в самостоятельный институт. Пошли слухи о закрытии Ленинградского филиала ВИЭМа. Горздрав не выполняет распоряжений Наркомздрава о создании клинической базы. Переведенные из Москвы лаборатории негде разместить, значительная часть помещений отошла ИВСу. В то же время получено указание организовать в составе филиала новые лаборатории. Коллектив лихорадит, поскольку бесконечные комиссии замеряют территорию, ставят вопрос о ликвидации животников. Освоению кредитов, отпущенных на строительство ИВСа, препятствовало бывшее руководство институтами бакпрепаратов, ныне арестованное органами НКВД, а страдает ВИЭМ, у которого отбирают часть площади, да еще пытаются на него взвалить ответственность за безобразия в ИВСе.

Можно себе представить, сколь "плодотворной" была в это время работа ученых-микробиологов! Их арестовывали одного за другим.

Особого рассказа заслуживает судьба Оскара Оскаровича Гартоха. Проф. Я.Л. Рапопорт в своих мемуарах пишет, что большая группа микробиологов была уничтожена в 1937-1939 гг. Перечисляя их фамилии, он называет и О.О. Гартоха. Об аресте микробиологов П.Ф. Здродовского, В.А. Барыкина, О.О. Гартоха, И.П. Кричевского, М.И. Шустера, Л.А. Зильбера, А.Д. Шеболдаевой, Г.И. Сафоновой упоминает Р.А. Медведев, который считает, что, за исключением Л.А. Зильбера и П.Ф. Здродовского, освобожденных в 1939 г., остальные погибли. Между тем, чудом сохранившееся личное дело О.О. Гартоха содержит точную информацию о превратностях его судьбы.

Первый раз, как уже говорилось выше, Гартоха арестовали 13 августа 1930 г. и держали под следствием 2,5 мес., до 27 октября. Второй раз он был арестован 2 августа 1937 г. и находился под следствием до 20 мая 1938 г., когда заведенное на него дело было прекращено. Так что утверждение Я.Л. Рапопорта о том, что все арестованные микробиологи признались в инкриминируемом им вредительстве, не совсем точны. Впрочем, он не пишет, в чем именно обвиняли Гартоха. Зато сведения об этом приводит в книге "Старший брат" В. Каверин, который указывает, что арестованный 12 февраля 1938 г. сотрудник Мечниковского института А.А. Захаров вскоре подписал признание в своих вымышленных преступлениях. Он сознался, что "вместе с проф. О.О. Гартохом создал контрреволюционную организацию с целью убийства Вождя и Друга человечества И.В. Сталина, шпионажа в пользу фашисткой Германии, диверсионной работы в виде заражения в случае войны источников водоснабжения и вредительства на фронте борьбы с эпидемиями". Если бы Гартох признал свою вину, то его, скорее всего, приговорили бы к расстрелу, но об освобождении его хлопотал кто-то из членов французского правительства, и Гартох был оправдан. В романе В. Каверина "Над потаенной строкой" об этом упоминает один из персонажей. Вряд ли это случайность: Каверин, будучи братом известного вирусолога Л.А. Зильбера, хорошо знал мир ученых-медиков. В пользу этой версии свидетельствуют и факты биографии Гартоха. В 1940 г. он был назначен заместителем директора Ленинградского филиала ВИЭМа, а в феврале 1941 г. ему присвоили звание заслуженного деятеля науки РСФСР. Ходатайство руководства и общественных организаций ВИЭМа об этом поддержал председатель Ленгорисполкома Попков.

В первые же дни Великой Отечественной войны О.О. Гартоха вновь арестовали. В его личном деле сохранилась увольнительная записка, в которой указана причина увольнения — арест органами НКВД, и дата — 6 июля 1941 г. Военным трибуналом войск НКВД Саратовской области 28 ноября 1941 г. Гартох был обвинен в шпионаже и приговорен к расстрелу. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 20 декабря 1941 г. приговор оставлен в силе и 30 января 1942 г. приведен в исполнение²⁷.  Ученый погиб в заключении, как и многие ни в чем не повинные советские граждане.

Аресты крупных ученых вызвали необходимость перетасовки кадров. Так, приказом Наркомздрава от 14 ноября 1939 г. из Ленинградского бактериологического института им. Пастера был переведен в ВИЭМ на должность заведующего отделом микробиологии и иммунологии В.И. Иоффе. Вскоре последовал приказ о его переводе в Москву, но переезд ученого не состоялся. Он продолжал работать в Ленинграде, где организовал в составе филиала ВИЭМа отдел микробиологии детских инфекций. Вероятно, перевод В.И. Иоффе в ВИЭМ был связан с арестом руководителя отдела П.Ф. Здродовского. После того, как Здродовского освободи20 ли, необходимость в переезде Иоффе в Москву отпала. Для ленинградского филиала ВИЭМа приход В.И. Иоффе был большой удачей. Здесь под его руководством развернулись исследования по микробиологии и иммунологии капельных инфекций, а позднее, в конце 50-х — начале 60-х гг., разрабатывались вопросы общей иммунологии, иммунопатологии и клинической иммунологии.

Следует также отметить, что с 1 января 1938 г. в ВИЭМе был закрыт отдел общей микробиологии, а руководитель отдела Б.Л. Исаченко и часть сотрудников перешли в Академию наук. Атмосферу жизни института достаточно полно отражали протоколы партийных собраний, но, к сожалению, они были уничтожены в числе многих других документов в первые месяцы Великой Отечественной войны. В Ленинградском партархиве сохранились, однако, так называемые информационные сводки, а точнее — доносы, в которых подробно фиксировались все высказывания сотрудников, имевшие хоть малейший политический оттенок.

В сводке об отдельных нездоровых настроениях (1936 г.) мы встречаем фамилии Баюина, Семенова, Голованова, Никитина, Елькиной²⁸.  В другой сводке²⁹  говорится, что проработкой обвинительного заключения (речь идет о троцкистком параллельном центре) охвачено 612 человек, собрание прошло хорошо, но были и отрицательные моменты. Например, научный сотрудник Гессе, дворянка, имеющая двух взрослых детей, работающих в Германии, с зачитки резолюции ушла и сидела одна в своем отделе; Гаршин (бывший белый офицер) заявил, что незачем обсуждать материалы процесса коллективно, это дело советских органов; проф. Гурвич упрекнул членов партии в том, что они не осведомились о том, желают ли сотрудники слушать их разъяснения; ведущие научные сотрудники отдела биохимии Ашмарин, Соколов и Паршин постоянно закрываются на ключ и подолгу о чем-то шепчутся, причем Паршин недавно опубликовал статью в фашистском журнале. Еще в одной сводке фигурирует фамилия сотрудницы института, члена ВКП(б) Школьниковой, муж которой был арестован органами НКВД. Последняя заявила члену ВКП(б) Рывлину, что ее муж невиновен, но, видимо, и ее скоро арестуют, так как в НКВД нет объективности — она работала в ЧК и знает, что там расстреливали многих невинных людей...

Очевидно, что в условиях взаимной слежки и доносительства идеалы науки предавались, научные дискуссии нередко являлись откровенным сведением счетов, а идеологизация науки придавала этому политический характер. Например, видных генетиков обвиняли в проповеди фашизма, в результате чего 17 сентября 1937 г. был закрыт руководимый С.Г. Левитом Медико-генетический институт. В приказе Наркомздрава указывалось, что он ликвидируется "в целях организации подлинно научной разработки вопросов медицинской генетики"³⁰,  этим же приказом был создан отдел медицинской генетики в ВИЭМе, включающий лабораторию теоретической антропогенегики и кардиологическую лабораторию, а также клиническую и близнецовую группы. Руководство клиническими исследованиями возлагалось на С.Н. Давиденкова. Оборудование, библиотека и архив Медико-генетического института были переданы ВИЭМу, в который перешла и часть сотрудников. Однако уже 11 октября 1937 г. последовал новый приказ Наркомздрава, согласно которому с 1 ноября ликвидировалась руководимая С.Н. Давиденковым нервная клиника³¹.

В приказе Наркомздрава от 14 апреля 1939 г. в числе крупных недостатков в деятельности ВИЭМа отмечалось, что институт "не организовал и не возглавил критики и разоблачения антинаучных фашистских теорий"³².  В октябре 1939 г. дирекция ВИЭМа приняла решение о ликвидации лаборатории медицинской генетики "как не имеющей руководителя и достаточной материальной базы". Разумеется, Наркомздрав это решение утвердил. И хотя директору Института эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности акад. Л.А. Орбели было предложено "предусмотреть в плане на 1940 г. разработку теоретических проблем медицинской и общей генетики, увязав эту экспериментальную работу с ВИЭМ на предмет использования выводов Института эволюционной физиологии в клинико-экспериментальной работе ВИЭМ"³³,  этот параграф приказа был заведомо невыполним. Исследования по антропогенетике и медицинской генетике в нашей стране прекратились на долгие годы.

Не менее острая борьба развернулась в морфологии по вопросам клеточной теории. Руководитель отдела общей морфологии ВИЭМа А.А. Заварзин рассматривал ее как теорию развития, что вызвало резкие нападки оппонентов. Жестокой критике был подвергнут учебник Заварзина "Курс гистологии и микроскопической анатомии", особенно глава о клеточной теории.

Надо сказать, что сотрудники Ленинградского филиала ВИЭМа А.А. Заварзин, Д.Н. Насонов, Н.Г. Хлопин заняли принципиальную позицию в отношении псевдонаучных работ О.Б. Лепешинской, которая в 1936 г. вместе со своей лабораторией перешла в ВИЭМ из Биологического института им. К.А. Тимирязева. На страницах "Архива биологических наук" они выступили с критической статьей "Об одном направлении в цитологии". Ответная статья Лепешинской появилась в журнале с редакционным примечанием о том, что ввиду исключительной важности проблемы живого вещества и эволюции структуры Академия наук и ВИЭМ организуют теоретическую конференцию с обсуждением указанных вопросов "на основе теории Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина".

В октябре 1940 г. в Ленинградском филиале ВИЭМа состоялась конференция по вопросам цитологии и гистологии. Сторонники идеи эволюционной гистологии на этом этапе одержали победу.

Сегодня высказывается мнение, что к выступлениям Лепешинской ученые относились как к комическому вздору и ее попытки издать книгу несколько раз отклонялись. Вероятно, это соответствует истине лишь отчасти, ибо что бы в действительности ни думали специалисты об "открытиях" Лепешинской, но критиковать ее открыто осмеливались немногие. Во всяком случае, Совет ВИЭМа отметил в 1939 г. представленную Лепешинской рукопись монографии "Живое вещество и клетка" премией. Так что присужденная ей спустя несколько лет за эту работу Сталинская премия была уже второй наградой, хотя, разумеется, гораздо более высокого ранга. Эта награда знаменовала собой полную победу О.Б. Лепешинской "в борьбе против идеалистических течений в морфологии". А.А. Заварзина к этому времени уже не было в живых, а Д.Н. Насонов, возглавлявший ИЭМ, вынужден был оставить этот пост.

Борьба с инакомыслием осуществлялась последовательно и планомерно. Под жесткий государственный контроль была поставлена издательская деятельность, а "идеологически вредная" литература изымалась из обращения. Инвентарные книги фондов институтской библиотеки содержат сведения о различных этапах проходивших "чисток". Названия некоторых книг вымараны тушью настолько тщательно, что прочесть их невозможно. Вероятно, эти работы были сочтены особо опасными, так как против них обычно стоит пометка "сдано".

Судя по пометкам "списано после ревизии" с указанием даты, чистки библиотеки проходили в 1930, 1935, 1937, 1938 и 1939 гг. Изымались литература по философским вопросам естествознания, по генетике, инфекционным болезням и микробиологии, книги на немецком языке и, независимо от тематики работы, книги ученых, объявленных врагами народа. В числе изъятых в 1937 г. изданий был и "Список абонентов ленинградских телефонных станций". Эта акция состоялась, вероятно, потому, что многие из абонентов к этому времени либо погибли, либо находились в заключении.

Итак, сделаны первые шаги в раскрытии истины, которая десятилетиями скрывалась, была "белыми пятнами" (вернее сказать — "черными") в истории отечественной науки, в истории ИЭМа. К нам возвращаются после длительного отсутствия, обусловленного трагическими событиями в жизни общества, наши коллеги, их труды, их незавершенные эксперименты и нереализованные замыслы. Они должны занять свое место в летописи знаний, получить вторую жизнь в современных поисках и свершениях.

Перелистывая трагические страницы истории ИЭМа, мы узнали имена не только тех, кто волею судьбы оказался "классово-чуждым элементом", но и их "коллег", своей активной деятельностью всячески способствовавших поискам "врагов" социализма. Среди них встречаются кадры "новой формации", пришедшие в институт в 30-е годы в результате "массового похода революционной молодежи на науку"³⁶.

Мы уже отмечали, что новые задачи предполагалось решать новыми силами... Но нужно ли сегодня говорить об этих силах? Нужно ли на этих страницах анализировать "хорошие" анкеты, подчас загадочные биографические данные, еще более загадочные результаты научной работы и обязательно обширные материалы, характеризующие общественную деятельность? Вероятно, нужно. Но большинства участников тех событий, о которых шла речь выше, уже нет в живых. Одних уничтожила система, других она взрастила и воспитала, заставив каждого нести свой крест... О трагедии этих людей, их истории, отражающей историю системы, будет написана другая статья и в другой книге.

Авторы: Т.И. Грекова, К.А. Ланге

Примечания:

1. Первый в России исследовательский центр в области биологии и медицины. Л., 1990.
2. Организация советской науки в 1926-1932 гг.: Сборник документов. Л., 1974. С.48-49.
3. Цит. по: Самойлов В., Виноградов Ю. Иван Павлов и Николай Бухарин: от конфликта к дружбе// Звезда. 1989. № 10. С. 111.
4. Цит. по: Берберова Н. Железная женщина // Дружба народов. 1989. № 12. С. 108.
5. Грекова Т.И. Исидор Александрович Обергард (1888-1938) (К 100-летию со дня рождения) // Актуальные вопросы биологии и медицины. Л., 1990. Т. 2. С. 160-166.
6. Из справки УКГБ по Ленинградской области от 13 сентября 1990 г.
7. ЦГАОР, ф. 482, оп. 41, личное дело И.А. Обергарда, л. 38.
8. Быковцева Л. Горький в Москве. М., 1972. С. 80-85.
9. Цит. по: Горький и наука. М., 1964. С. 133-134.
10. Отчет по научно-исследовательской деятельности Всесоюзного института экспериментальной медицины за 1933-1937 гг. М., 1939. С. 9.
11. Федоров Л.Н. Всесоюзный институт экспериментальной медицины при Совнаркоме СССР // Арх. биол. наук. 1933. Т. 33, вып. 1-2. С. 3.
12. Цит. по: Самойлов В., Виноградов Ю. Указ. соч. С. 109, 113.
13. См., например: Александров Д.А., Кременцов В.Н. Опыт путеводителя по неизвестной Земле: Предварительный очерк социальной истории советской науки (1917-1950 гг.) // Вопр. истории естествознания и техники. 1989. № 4. С. 67-79.
14. Ветрова И.В., Шилинис Ю.Л. Социальная гигиена в СССР. М., 1976. С. 170-171.
15. Из справки УКГБ по Ленинградской области от 13 сентября 1990 г. 
16. Письмо И.А. Ремезова Л.Н. Федорову // Арх. ИЭМа АМН СССР. Личное дело И.А. Ремезова.
17. Письмо В.С. Гулевича Л.Н. Федорову // Там же.
18. Из справки УКГБ по Ленинградской области от 13 сентября 1990 г.
19. См.: Грекова Т.И. Тибетская медицина в России: Страницы истории // Наука и религия. 1988. № 8. С. 10-15.
20. Более подробно об этом см.: Грекова Т.И. Трудный путь к признанию // Байкал. 1991. № 2. С.108-122; № 3. С. 98-109.
21. Цит. по: Самойлов В., Виноградов Ю. Указ. соч. С. 116.
22. Грекова Т.И., Ланге К.А. На пути к документальной истории Института экспериментальной медицины // Актуальные вопросы биологии и медицины. Л., 1990. Т. 2. С. 149-160.
23. См.: Гайсинович А.Е. Зарождение и развитие генетики. М., 1988.
24. См.: Аксенов Г.П. Понятие живого вещества: От Бюффона до Вернадского // Вопр. истории естествознания и техники. 1988. № 1. С. 57-66.
25. ЦГАНТД Ленинграда, ф. 182, оп. 1, д. 586, л. 1-4.
26. ЦГАНТД Ленинграда, ф. 182, оп. 1, д. 586, л. 5
27. Георгиевский А.С., Шалаев Н.Ф. Репрессии против руководителей медицинской службы Красной Армии в 30-е годы // Воен.-мед. журн. 1992. № 7. С. 77.
28. Ленингр. партарх., ф. 6, оп. 1, св. 480, д. 2650, л. 1-8.
29. Ленингр. партарх., ф. 6, оп. 1, св. 481, д. 2653, л. 26.
30. ЦГАОР, ф. 6742, оп. 1, д. 73.
31. ЦГАОР, ф. 6742, оп. 1, д. 73.
32. ЦГАОР, ф. 6742, оп. 1, д. 94.
33. ЦГАОР, ф. 6742, оп. 1, д. 26
34. Александров В. Трудные годы советской биологии // Знание-сила. 1987. № 10. С. 72-80.
35. Мы не останавливаемся на перипетиях этой борьбы, ибо данный вопрос уже достаточно подробноосвещен в литературе.
36. Сталин И.В. Собрание сочинений. Т. 11. С. 77.

Источник