Приобрести книгу - ПУТЬ ПОДВИГА И ПРАВДЫ. История Русского Обще-Воинского Союза
В 1930 г. М.В. Ханжин оставил должность начальника Дальневосточного отдела РОВСа, уступив ее генерал-лейтенанту М.К. Дитерихсу.
Рыцарь монархии, Воевода Земской рати, этот глубоко русский православный человек, происходил из древнего рыцарского рода Моравии. Его предки служили России с 1735 г. Известным представителем династии был дед Михаила Константиновича, генерал-майор Александр Иванович Дитерихс 3-й. В звании подполковника артиллерии он участвовал в Отечественной войне 1812 г., сражался на Бородинском поле. После окончания наполеоновских войн, участвовал в русско-турецкой войне 1828-1829 гг. В знак уважения к храбрости русских, турецкий паша вручил генералу клинок из дамасской стали. Сабля эта висела под портретом Александра Ивановича в кабинете его сына, генерала-от-инфантерии Константина Александровича Дитерихса, одного из известных полководцев Кавказской войны, чьими «Записками о Кавказской войне» Л.Н. Толстой пользовался при написании «Хаджи-Мурата».
Будущий Земский Воевода окончил Пажеский корпус, возглавляемый в ту пору его дядей, генерал-лейтенантом Ф.К. Дитерихсом. Воспитанный в духе верности Царю и Отечеству, юноша не колебался в выборе стези, продолжив семейную традицию.
После недолгой службы в Туркестане, Михаил Константинович с отличием сдал экзамены в Николаевскую Академию Генерального Штаба и вернулся в родной Петербург. В это же время в Академии преподавал курс «История русского военного искусства» Михаил Васильевич Алексеев. Он сразу выделил среди слушателей молодого способного офицера и с той поры не терял его из виду.
В мае 1900 г. за «отличные успехи в науках» Дитерихс был произведен в штабс-капитаны и назначен на службу в Московский Военный Округ. С началом Русско-японской войны в должности обер-офицера для особых поручений был прикомандирован к Штабу 17-го Армейского Корпуса и сразу направлен на передовые позиции. Участвовал в боях под Ляояном, в сражении на р. Шахэ и в битве под Мукденом.
Во время войны Дитерихс был удостоен высокой чести стать Воспреемником от купели Цесаревича Алексея Николаевича. В тот торжественный день никому в самом кошмарном сне не могло привидеться, что через 15 лет крестный Наследника Российского престола будет расследовать злодейское убийство его и всей Царской семьи в Екатеринбурге…
С началом Первой мировой Михаил Константинович был назначен начальником Оперативного отделения штаба Юго-Западного фронта. В осенние месяцы 1914 г. ему приходилось контролировать практически всю штабную работу. В решающий момент Галицийской битвы полковник Дитерихс вступил в обязанности начальника штаба 3-й Армии и блестяще справился с возложенными на него обязанностями. Это было отмечено М.В. Алексеевым, ходатайствовавшим о назначении своего бывшего ученика генерал-квартирмейстером штаба Юго-Западного фронта.
Новый командующий фронтом А.А. Брусилов поручил Дитерихсу разработку плана контрнаступления, вошедшего в историю, как «Брусиловский прорыв». Михаил Константинович блестяще справился с задачей, но не успел увидеть исполнения своего плана, получив назначение на Салоникский фронт во главе 2-й Особой бригады.
Боевое крещение бригада приняла в сентябре 1916 г. Отразив наступление болгарской пехоты, союзные силы начали готовиться к занятию города Монастырь на юге сербской Македонии. Бригада Дитерихса оказалась на острие удара. Русские полки сковали болгар в центре, а тем временем в тыл вражеских позиций прорвались сербы. Под угрозой окружения болгары начали отход. 19 ноября 1916 г. на плечах отступающего противника 1-й батальон 3-го Особого русского полка ворвался в Монастырь. Так началось освобождение Сербии… Через несколько дней в Монастырь прибыл королевич Александр Карагеоргиевич, выразивший особую признательность русским войскам. Дитерихс удостоился высшей награды Франции - ордена Почетного Легиона. Позже, в 1935 г. в Белграде был поставлен памятник Русской славы, выполненный в форме снаряда с фигурой Архистратига Божия Михаила (небесного покровителя Михаила Константиновича) на вершине. На памятнике был высечен российский Императорский орел и надписи на русском и сербском языках: «Вечная память Императору Николаю II и 2 000 000 русских воинов Великой войны», «Храбро павшим братьям русским на Салоникском фронте. 1914-1918». Под ступенями, ведущими к памятнику, расположена часовня, в которой покоятся останки солдат и офицеров Российской Императорской армии, отдавших свои жизни за свободу Сербии. Здесь же находится и символическая могила генерала Дитерихса.
Летом 1917 г. Михаил Константинович был вызван в Петроград. Керенский рассматривал его кандидатуру на должность военного министра, но в итоге назначил генерал-квартирмейстером Ставки Верховного Главнокомандующего. В ноябре 17-го этот пост едва не стоил Дитерихсу жизни. После зверского убийства генерала Духонина он обратился за помощью к французской военной миссии, и французы спасли ему жизнь.
По фальшивому паспорту Михаил Константинович с женой, С.Э. Бредовой (сестрой известных белых генералов), жил в Киеве. Но вскоре, приняв должность начальника штаба подчинявшегося французскому командованию Чехословацкого корпуса, перебрался во Владивосток. Здесь местный Совет приказал чехам разоружиться. В ответ Дитерихс потребовал разоружить красноармейцев, и 29 июня 1918 г. советская власть во Владивостоке была свергнута. Михаил Константинович принял на себя командование Владивостокской группой и развернул наступление на запад по линии Транссиба…
При адмирале Колчаке Дитерихс занимал должность начальника штаба Западного фронта. Именно ему Александр Васильевич поручил «общее руководство по расследованию и следствию по делу об убийстве на Урале Членов Августейшей Семьи и других Членов Дома Романовых», о котором впоследствии Михаил Константинович напишет книгу. Участие в расследовании цареубийства укрепило Дитерихса в убеждении, что Гражданская война есть не просто противостояние белых и красных, а противостояние Христа и Антихриста, борьба Добра и Зла, которая должна идти под знаменем Православной Веры. Своей религиозности Михаил Константинович не скрывал и не стеснялся, хотя и подвергался за нее насмешкам со стороны иных офицеров и штатских, свысока отпускавших колкости, что «генерал-схимник» хочет победить большевиков крестными ходами.
Увы, таков был упадок веры даже в части Белой армии… «Генерал-схимник», живший в штабном вагоне, украшенном многочисленными иконами, вызывал непонимание и раздражение. Между тем, редко кто в ту пору так глубоко понимал глубинную духовную природу постигшей Россию Катастрофы, как генерал Дитерихс. И ничего не было смешного в крестных ходах и прочих попытках противопоставить богоборцам-большевикам подлинную Христову рать. Там, где Бог борется с дьяволом, не может быть полумер, не может быть середины. Дьявола может побороть лишь Бог. Не политические доктрины, а Бог. Полусвет всегда будет побежден тьмой, и только Свет истинный способен ее одолеть.
Сознавая это, Михаил Константинович, назначенный на должность Главнокомандующего армиями Восточного фронта уже во время начавшегося отступления белых, создал новые добровольческие подразделения - Дружину Святого Креста и Зеленого Знамени. Общее руководство их формированием возлагалось на генерала В.В. Голицына и профессора Д.В. Болдырева. Духовное окормление выполнял митрофорный протоиерей о. Петр Рождественский, являвшийся «председателем Братства по организации Дружины Святого Креста и Зеленого Знамени памяти Патриарха Гермогена».
В Смутное время Россия выстояла Верой. Сердечное раскаяние и обращение ко Христу русского народа было вознаграждено чудом Второго Ополчения и дарованием Царя. Михаил Константинович Дитерихс понимал, что новая Смута требует такого же духовного подвига. Увы, слишком немногие могли в ту пору вместить эту истину, полагаясь на силу оружия и политические программы больше, чем на единственный источник Силы… Генерал провозглашал Крестовый поход против большевизма. Добровольцы нашивали себе на грудь белые кресты и приносили на Святом кресте и Евангелии клятву, которая становилась символом их самоотречения. Численность дружин достигла 6 тысяч человек.
На посту Главнокомандующего Дитерихс сумел провести организованное отступление, переформировать Армию и начать последнюю наступательную операцию – Тобольскую. Прекрасно продуманная и разработанная, она началась весьма успешно, но затем план был нарушен. 2-я Армия не могла развивать наступление, а Сибирский казачий корпус сорвал рейд по красным тылам…
Михаил Константинович вынужден был разработать новый план отступления, по которому противнику надлежало отдать столицу Белой Сибири – Омск. Колчак категорически отверг этот проект, потребовав защищать город.
- Ваше Превосходительство, защищать Омск равносильно полному поражению и потере всей нашей армии. Я этой задачи взять на себя не могу и не имею на то нравственного права. Я прошу Вас меня уволить и передать армию более достойному, - ответил на это Дитерихс и, отправленный в отставку, отбыл в Харбин.
Катастрофа Омска и всей Белой Сибири разворачивалась уже без него. Генерал же посвятил себя сохранению материалов об убийстве Царской Семьи. В течение 1920-1921 гг. он написал свой знаменитый труд «Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале», ставший первым венком на безвестную могилу царственных мучеников.
Жизнь в эмиграции складывалась для Михаила Константиновича нелегко. Чтобы прокормить семью, в которой в 1921 г. случилось пополнение – родилась дочь Агния, 47-летнему генералу приходилось браться за любую работу. Потомок средневековых рыцарей вынужден был работать в обувной мастерской и едва сводил концы с концами.
Между тем, Родина призвала его вновь. В находившимся под прикрытием Японии Приморье кипели партийные раздоры. Чтобы прекратить их и объединить разрозненные силы нужна была единая власть и человек способный ее осуществить. Выбор пал на Дитерихса, никогда не примыкавшего ни к одной политической группировке.
Михаил Константинович, как и двумя годами прежде генерал Врангель, не откликнуться на призыв не мог. Во Владивостоке им был созван Земский Собор, признавший династию Романовых «царствующей» и покончивший с позицией «непредрешенчества», на которой все прежние годы стояло Белое Движение.
8 августа 1922 г. Дитерихс был провозглашен «Главою Приамурского Государственного Образования». В особой Грамоте Правителю говорилось: «…Призывая на Вас Благословение Божие, Русская Земля Дальнего Русского Края в лице Амурского Земского Собора объединяется вокруг Вас, как своего Правителя и Вождя, с пламенным желанием вернуть русскому народу свободу и собрать воедино бредущих розно в смутную годину русских людей под высокую руку Православного Царя. Да восстановится Святая Русь в ея прежнем величии и славе…».
После оглашения грамоты Дитерихс в окружении тысячной толпы горожан проследовал в Успенский собор, где принял присягу. В этот же день Дитерихс зачитал свой Указ № 1, содержавший положения об основах государственного строительства в Белом Приморье.
Правитель повелевал Приамурское государственное образование именовать Приамурским Земским Краем. Земскому Собору следовало выбрать из своего состава Земскую Думу, которая станет представительной властью в крае, совместно с Приамурским Церковным Собором. Войска Временного приамурского правительства переименовывались в Земскую рать, а генерал Дитерихс становился Воеводой Земской рати. Тем самым подчеркивалась преемственность от Земской рати Минина и Пожарского, противостоявшей, как и в XVII веке, «воровской рати» самозванцев и инородцев. Местное самоуправление предполагалось построить в соответствии с особенностями национальной государственности: «Только религиозные люди могут принять участие в строительстве Приамурского государства. За основание берется церковный приход. Каждый гражданин по вере его должен быть приписан при приходе своего вероисповедания. Церковные приходы объединяются в совет церковных приходов города и земских районов. Соединения церковных приходов должны будут заменить собой то, что теперь называется городским и земским самоуправлением».
Увы, Россия 1922 г. (как и 1918, когда на нужды Добровольческой армии «тугие кошельки» не желали пожертвовать ни гроша) серьезно отличалась от России 1612 г… В начале октября Дитерихс получил заявление от Торгово-Промышленной Палаты Владивостока. В нем констатировалось «практически полное отсутствие средств и безусловная невозможность реализовать недвижимость и незначительные остатки товаров, имеющихся в городе». Дальневосточные промышленники и купечество, защищаемые Армией от террора большевиков, не желала жертвовать на ее нужды… Характерно, что никаких санкций в отношении «хороняк» не принималось. В Приморье даже смертная казнь была заменена высылкой в ДВР.
Все же под руководством Дитерихса удалось провести ряд преобразований в тылу, организовать последнее наступление Белой Армии и… подготовить успешную эвакуацию. Если в Крыму Врангелю справиться с последней задачей помогали адмиралы Саблин и Кедров, то во Владивостоке эвакуация была возложена на командующего Сибирской флотилией адмирала Г.К. Старка.
В своем последнем указе Воевода Земской Рати писал: «Силы Земской Приамурской Рати сломлены. Двенадцать тяжелых дней борьбы одними кадрами бессмертных героев Сибири и Ледяного похода, без пополнения, без патронов, решили участь земского Приамурского Края. Скоро его уже не станет. Он как тело умрет. Но только - как тело. В духовном отношении, в значении ярко вспыхнувшей в пределах его русской, исторической, нравственно-религиозной идеологии - он никогда не умрет в будущей истории возрождения великой святой Руси. Семя брошено. Оно упало сейчас еще на мало подготовленную почву; но грядущая буря ужасов коммунистической власти разнесет это семя по широкой ниве земли Русской и при помощи безграничной милости Божией принесет свои плодотворные результаты. Я горячо верю, что Россия вновь возродится в Россию Христа, Россию Помазанника Божия, но что теперь мы были недостойны еще этой великой милости Всевышнего Творца».
Как и Врангель, Дитерихс лично контролировал посадку войск и беженцев на суда. Сам же он покинул родную землю сухопутным путем, перейдя границу с Китаем вместе со своим штабом. Произошло это 2 ноября 1922 г., через пять лет после зарождения Белого Движения…
В России у Михаила Константиновича остались сын и дочь от первого брака. Они не уедут в эмиграцию и, как ни странно, уцелеют. Парадокс или чудо: миллионы невинных были расстреляны, замучены, уничтожены в лагерях, а детей последнего белого Правителя красный зверь пропустил меж своих когтей…
К моменту возглавления Дальневосточного отдела РОВСа Дитерихс работал главным кассиром Франко-Китайского банка Шанхая и вел активную общественно-просветительскую деятельность. Он оказывал поддержку «Обществу распространения русской национальной и патриотической литературы». На свои средства издал труд проф. С.С. Ольденбурга «История Царствования Императора Николая II». Вместе с супругой, Софьей Эмильевной, устроил домовую церковь. С 1931 г. Михаил Константинович начал также редактировать и издавать журнал «Голос России».
Дальневосточный отдел объединял воинские организации и союзы, находившиеся в Китае, Маньчжурии и Японии. В Шанхае, где проживал генерал Дитерихс, находились «Союз служивших в Российской Армии и Флоте» (под начальством генерал-лейтенанта К.Ф. Вальтера) и «Союз первопоходников и добровольцев Юга России». В Тяньцзине находился «Союз служивших в Российской Армии и Флоте» во главе с полковником Бендерским, в Харбине - «Офицерский Союз», возглавляемый генерал-майором А.В. Бордзиловским, а в Дайрене бывшие русские военнослужащие объединялись вокруг проживавшего здесь генерала М.В. Ханжина. Отделом РОВСа в Мукдене руководил генерал-майор П.П. Петров. Как отмечает В.И. Голдин, «военно-политические процессы на Дальнем Востоке приобрели качественно новый характер, когда в результате вторжения Японии в Маньчжурию осенью 1931 году и ее оккупации здесь возник очаг будущей Второй мировой войны. Японское командование и оккупационные власти заявляли о своем лояльном отношении к русским эмигрантам и готовности решать их правовые и другие проблемы, но в обмен требовали послушания и поддержки японской агрессии. Это привело к расколу российской эмиграции в Маньчжурии: часть ее пошла на сотрудничество с японцами, другая часть (среди них было много офицеров и чинов РОВСа) с недоверием и неприязнью отнеслись к японским оккупантам.
Ситуация в этом регионе и отношение Русского Обще-Воинского Союза к происходящим здесь событиям занимает важное место в документах РОВСа и переписке его руководителей в эти годы. В декабре 1931 года генералы Миллер и Стогов направляют циркуляр в адрес начальников отделов и военных организаций Союза в связи с тем, что в некоторых государствах безответственные лица проводят среди офицеров вербовку на Дальний Восток, пользуясь японо-китайским конфликтом и утверждая, что он открыл возможности для партизанских и более серьезных действий на советской территории Дальнего Востока. Безработица, голод и другие тяготы, обусловленные мировым экономическим кризисом, подталкивали эмигрантов к тому, чтобы откликнуться на эти призывы. Руководство РОВСа подчеркивало, что относится с недоверием к подобным призывам, именовало эту деятельность преступной и провокационной, связанной с выманиванием денег, и указывало, что она вносит разложение в Союз».
В начале весны 1932 г. Дитерихс распространил «Призыв к Белой Русской Эмиграции всего мира». В нем бывший Правитель Приамурского края указывал, что за короткий срок Дальний Восток уже в третий раз потрясается событиями, имеющими большое значение для белой эмиграции. И в третий раз эмиграция не может самостоятельно вступить в борьбу за отсутствием средств. Михаил Константинович считал необходимым собрать для успешной борьбы 1,5 млн. долларов.
Воззвание Дитерихса получило поддержку генерала Миллера. «Мы - эмиграция должны быть сильны своей сплоченностью и имеющимися у нас средствами, - писал он А.А. фон Лампе, - чтобы представлять собою такую силу, которую интересно иметь союзником или попутчиком в борьбе с коммунистической властью… …Мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы японцы, так или иначе, но при разрешении своей проблемы с СССР - первой втянули белую эмиграцию в борьбу…». Евгений Карлович указывал, что, возможно, это последнее обращение генерала Дитерихса за деньгами, ибо, если их у него не будет, то «он по этой причине не в состоянии будет явиться интересным союзником для японцев», и «они решат свою задачу без нас». Тогда национальным элементам на Дальнем Востоке просто не будет места в деле борьбы с большевиками.
Для интенсификации сбора средств для Дальнего Востока при генерале Дитерихсе еще в 1930 г. был создан самостоятельный отдел Фонда Спасения России для работы в этом регионе. Миллер убеждал скептично настроенного Лампе в том, что дело сбора средств не так безнадежно, как тому представляется, но требует разъяснений и убеждений со стороны всех. Евгений Карлович настаивал на активизации работы по сбору средств для антибольшевистской борьбы на Дальнем Востоке: «У Вас имеется такой источник огня, могущего зажечь своим словом даже совсем остывающего человека, как И. А. Ильин».
В апреле 1932 г. Миллер выпустил не предназначенное для печати циркулярное письмо о событиях на Дальнем Востоке. В нем глава РОВ-Союза писал:
«Для уяснения дальневосточных событий и возможных последствий для российских национальных интересов считаю необходимым сообщить Вам следующие основные положения, с которыми и прошу ознакомить подчиненных Вам членов Р.О.В. Союза.
1) Внутрироссийская обстановка такова, что рассчитывать на свержение советской власти одними внутренними силами без толчка извне не приходится;
2) Но одно пограничное с СССР государство, по целому ряду причин, не выступит против СССР исключительно с целью свержения коммунистического строя, если не последует каких-либо особых мировых событий.
3) Советская власть, как исполнительный орган III Интернационала, преследующая цели мировой революции и распространяющая коммунистическую пропаганду как в самой Японии, так и, в особенности, среди широкой массы населения Китая, двухлетней разрухой подготовленного к восприятию и уже отчасти воспринявшего лозунг – «грабь награбленное», является для Японии абсолютным врагом, и это вполне понимается наиболее прозорливыми государственными деятелями Японии;
4) Для выполнения своей национальной задачи на азиатском материке, Япония, казалось бы, неминуемо должна столкнуться с советским правительством, которое никогда не прекратит свою коммунистическую пропаганду в Китае;
и 5) Япония, в случае своего столкновения с СССР будет бороться как с коммунизмом (в этом наши интересы совпадают с японскими), так и во имя собственных японских интересов, не совпадающими с национальными – Российскими.
Исходя из этих основных положений, нам предстоит избрать свою собственную линию поведения.
Ожидать выступления против СССР какой-либо державы с исключительной целью уничтожения советской власти, как несущей коммунистическую заразу, не приходится. ПОЛАГАТЬСЯ ТОЛЬКО НА Волю Божью, а самим скрестить руки и ждать – было бы преступно. Необходимо искать выход, между прочим, и в попытке сговора с Японией, основываясь на частичном совпадении наших интересов. При этом надо иметь в виду, что - во-первых, русские действия в крупном масштабе для свержения советской власти на Дальнем Востоке немыслимы без сговора с Японией и, во-вторых, что отсутствие такого сговора могло бы лишь увеличить последующую опасность для Русских интересов на Дальнем Востоке со стороны Японии. Риск потери для России выхода на Тихий океан, вследствие японо-советского столкновения, – несомненен, но уменьшить этот риск возможно лишь путем предварительного сговора с Японией /…/
Стремясь к такому сговору и к самостоятельным, при известном соглашении с Японией, действиям на Русском Дальнем Востоке, направленным к свержению там советской власти, нам надо, насколько возможно, усилить свой собственный вес в глазах Японии, для чего особенно необходимо, чтобы наша военная дальневосточная эмиграция была организована и готова во всех отношениях для поддержки восстаний, могущих возникнуть на советской территории.
Конечно, надо стремиться и к тому, чтобы и вся русская эмиграция действовала не разрозненно и сообща выявила бы собой подлинный лик Русского народа и говорила одним языком.
Пропустить такой исторический момент было бы равносильно преступлению перед Отечеством. Если мы не используем его и Япония, без нашего участия, то есть без участия русских национальных элементов, разрешит дальневосточную проблему в узких пределах своих японских интересов, то можно опасаться, что в дальнейшем будет исключена всякая возможность применения в этих краях наших сил».
Чаяниям Евгения Карловича не суждено было осуществиться. Мининых в эмиграции не нашлось, а Японию интересовали лишь собственные интересы, и никакого взаимовыгодно «сговора» с русскими, кроме их банального использования для своих целей, она не предполагала. После того, как оккупировавшие Маньчжурию японцы создали марионеточное государство Маньчжоу-Го, русским эмигрантам было предложено сформировать дивизию. Но генерал Дитерихс и его заместитель генерал Вержбицкий выставили неприемлемые для японского правительства условия. В итоге Вержбицкий был выслан за пределы Маньчжоу-Го, а РОВС закрыт и переименован в Дальневосточный союз военных...
М.К. Дитерихс в последние годы жизни тяжело болел и уже не мог руководить отделом в полную силу. 8 октября 1937 г. он скончался. На его могиле установили каменный крест в старорусском стиле с лампадкой. Однако, в разгар «культурной революции» кладбище было уничтожено, а на его месте построены жилые дома.
Еще только вступив в должность главы Дальневосточного отдела РОВС, Михаил Константинович, сознававший свою непопулярность в определенных кругах, избрал своим заместителем генерала Г.А. Вержбицкого, который вел основную работу во время болезни Дитерихса и продолжил ее после его ухода.
Григорий Афанасьевич был выходцем из мещан Подольской губернии. Не оканчивая гимназии, он вступил рядовым в 45 пехотный Азовский полк, а через год стал младшим унтер-офицером. Окончив Одесское пехотное юнкерское училище, был выпущен в 30 пехотный Полтавский полк. Во время Русско-японской войны командовал ротой, был неоднократно награжден и произведен в штабс-капитаны. В 1910 г. определен Высочайшим приказом в 44-й Сибирский стрелковый полк. В своей части Вержбицкий «считался одним из самых дельных офицеров... Осторожный, умный, воспитанный, с выдержкой и большими познаниями в области литературы и истории, он пользовался в полку уважением...». В 1913 г. Григорий Афанасьевич по собственному желанию вошел в состав экспедиционного отряда, отправленного в Монголию для охраны коммуникаций во время волнений. Командуя отрядом, 31 августа 1913 г. он занял китайскую крепость Шарасуме.
В годы Первой мировой Вержбицкий неоднократно отличился в боях, был награжден орденом Св. Георгия 4 ст., Георгиевским оружием и другими наградами. За бои под Сморгонь-Крево уже в 1917 г. он был удостоен солдатами полка награждения солдатским Георгиевским крестом с пальмовой веткой.
После захвата власти большевиками, не желая подчиняться выборному началу в армии, Вержбицкий отказался от предложенной ему должности начальника 134 пехотной дивизии. За это полковник был судим общим собранием комитетов корпуса и приговорен за неповиновение советской власти к смертной казни, но, спасенный преданными ему солдатами полков, бежал.
Скрывшись в Усть-Каменогорске, он организовал там Усть-Каменогорский офицерский отряд. Приняв командование над 1-й Степной Сибирской дивизии, с отрядом в 348 человек выступил на фронт в сторону Ишима. Усиленная притоком добровольцев дивизия дала первый бой красным у с. Голышманово и одержала победу.
В своем приказе Григорий Афанасьевич предупреждал: «Всяким активным выступлениям должен быть положен конец, и я с беспощадной строгостью пресеку все, как революционные, так и контрреволюционные выступления, откуда бы таковые не исходили и каким бы способом они не проводились, т.е. путем ли активного выступления, призывом ли на словах или печатным словом. Ни революция, ни контрреволюция!»
Умелыми действиями Вержбицкий выбил большевиков из бассейна р.Тавды, Алапаевска, Нижнего Тагила и Верхотурья, очистил Горнозаводский район. 1 января 1919 г. Григорий Афанасьевич был назначен командующим вновь созданным 3-м Степным Сибирским армейским корпусом заново сформированной Сибирской армии. В феврале за боевые отличия по овладению Уральским хребтом А.В. Колчак произвел Вержбицкого в генерал-лейтенанты. Кроме того, приказом от 4 июля 1919 г. командующий 3 Степным Сибирским армейским корпусом был награжден орденом Св. Георгия 3 ст., «за то, что во время Кунгурской операции 22 января -7 марта 1919 года лично руководя войсками вверенной ему группы, принял решение энергичным ударом разбить сильную 23000-ю группу красных, угрожающую городу Кунгуру и левому флангу армии. Блестяще исполнив этот удар с силами почти в два раза меньшими, генерал-лейтенант Вержбицкий своей операцией очистил 200-верстное пространство от противника, захватил ряд укрепленных позиций с городом Оса, 3500 красных, 9 орудий и много других трофеев».
Во время Великого Сибирского похода генерал Вержбицкий был назначен начальником колонны, на правах командующего армией, в составе Южной и Тобольской групп. На совещании старших начальников в Нижнеудинске 23 января 1920 г. главнокомандующий фронтом генерал В.О. Каппель поручил командование 2-й армией генералу Вержбицкому. В его колонну несколько ранее были влиты и остатки частей 1-й армии.
Сибирский Ледяной поход Григорий Афанасьевич закончил в Чите 11 марта 1920 г. После поражения белых в Забайкалье перебрался на Дальний Восток, где наряду с генералом Молчановым был избран депутатом в Учредительное собрание Дальневосточной республики. Большинство в этом собрании составляли левые, а потому никакой работы быть не могло. 26 мая 1921 г. с помощью каппелевцев во Владивостоке произошел переворот, приведший к власти Временное Приамурское правительство С.Н. Меркулова. Генерал Вержбицкий стал командующим войсками правительства, а затем - управляющим Военно-морским ведомством с правами военного министра Российской империи.
При генерале Дитерихсе Вержбицкий не занимал никаких должностей и покинул Приморье вместе с ним и частями Армии.
В эмиграции Григорий Афанасьевич проживал в Харбине, где зарабатывал на жизнь как владелец дамской шляпной мастерской.
Став помощником Дитерихса, Вержбицкий приложил немало усилий, чтобы объединить вокруг РОВСа отдельные разрозненные группировки. Откликнулись многие полковые и кадетские объединения. На молодежные организации, как на воспитание смены и резерв, Григорий Афанасьевич обращал особое внимание. Вержбицкий знакомился с их начальниками, посещал их праздники и парады, при их желании посылал своих инструкторов, которые организовывали курсы урядников или унтер-офицеров при этих организациях. Этот подход со временем помог генералу создать Военно-Учебный отряд, а еще позднее и Военно-Училищные курсы РОВС, куда могли поступать все успешно окончившие курсы при организациях.
Представление об организации работы Союза в то время дают показания из следственного дела генерала Б.А. Остроградского: «…В состав Мукденского отделения РОВС входило от 30 до 50 членов из числа бывших офицеров белой армии… Деятельность организации в Мукдене была направлена на устройство на работу и субсидирование членов РОВС, сбор членских взносов, устройство вечеров, балов, чтение лекций по военной истории, военную подготовку членов РОВС, изучение устава военной службы, оружия, организацию курсов, по окончании которых членам организации, достигшим совершеннолетнего возраста, присваивалось унтер-офицерское звание… РОВС имел свой печатный орган; в частности, в Шанхае — газета „Заря“, на страницах которой велась антисоветская агитация…»
После высылки в Тяньцзин Вержбицкий проживал на Английской концессии и возглавлял местное отделение РОВС. Однако, как писал сподвижник генерала хорунжий А.Н. Князев, «с занятием японцами Северного Китая и образования так называемого «Русского Дома» в Тяньцзине, который провел принудительную мобилизацию русских эмигрантов, положение генерала опять стало серьезным, и только его смерть, может быть, избавила его от дальнейшего преследования».
«В воскресенье, 20-го декабря 1942 года, в 9 часов утра скоропостижно скончался у себя на квартире Георгиевский Кавалер генерал-лейтенант Григорий Афанасьевич Вержбицкий. Без стона, тихо и мирно отошел в вечность боевой офицер, отдавший всю свою жизнь служению Родине, человек отзывчивый, уважаемый и любимый как своими друзьями, так и подчиненными...», - так сообщала о кончине генерала газета «Возрождение Азии».
Генерал Вержбицкий был похоронен в Русской части международного кладбища Тяньцзина. Через некоторое время на могиле был поставлен памятник с аббревиатурой РОВС. Судьба этого монумента неизвестна… Увы, в век Русской Голгофы не только в оккупированной большевиками России, но и во всем мире не жалели ни самих русских, ни их могил и мемориалов…
Своеобразным «памятником» русской военной эмиграции в Китае является хранящийся в Государственном общественно-политическом архиве Пермской области т.н. «альбом» генерала Бориса Андреевича Остроградского, председателя Мукденского отдела РОВСа. Этот альбом сыграл в судьбе своего владельца печальную роль. В 1947 г. 66-летний генерал, кавалерист, георгиевский кавалер, возвратился в СССР и, разумеется, был арестован и заключен в тайшетский лагерь, где и скончался в 1950 г. Фотографии, с которыми старый генерал не смог расстаться, послужили важной уликой к его обвинению. Ведь на них были запечатлены видные деятели РОВСа во главе с Дитерихсом и другие враги советской власти… Т.В. Безденежных, сотрудник пермского архива, сообщает: «В особый лагерь МВД СССР на ст. Тайшет-Братск Восточно-Сибирской железной дороги Остроградский попал после осуждения в апреле 1949 г. Военным трибуналом войск МВД Молотовской области. А на жительство в Молотовскую область его направили из порта Находка, куда вторая партия репатриантов из Китая прибыла 4 ноября 1947 г. В соответствии с Постановлением СМ СССР № 2017–790 сс «О порядке расселения в СССР реэмигрантов и членов их семей» вновь прибывшие должны были расселяться «с учетом возможности их трудоустройства по специальности, обеспеченности жилплощадью…» (Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. Ч. 2. Курск, 1999. С. 259). Поскольку в анкете Остроградского в графе «Профессия, специальность» значилось: «Не имеет», бывшего кадрового офицера сочли оптимальным трудоустроить в г. Березники сторожем в подсобном хозяйстве треста «Севуралтяжстрой». Здесь же нашлось и «подходящее жилье» — барак № 2 по ул. Трактовой в пос. Чкалова, где он и поселился вместе с женой, дочерью и зятем. Среди его соседей по бараку были, например, Николай Васильевич Мулюкин, бывший царский и советский консул в г. Чифу (Китай), а также бывший уголовник и бывший член ВКП (б) Александр Иванов, уроженец Молотовской области, разнорабочий, только что вернувшийся на Урал после отбытия 6-летнего срока заключения в лагерях на Дальнем Востоке. Именно его донос, поступивший в Березниковский горотдел МВД в ноябре 1948 г., и послужил формальной причиной ареста Остроградского.
При аресте у Бориса Андреевича были изъяты фотографии (всего 21 шт.), связанные с его жизнью в Мукдене. Вот на них-то мы и остановимся подробнее. Как следует из акта от 22 декабря 1948 г., составленного старшим оперуполномоченным 2-го отдела УМГБ Молотовской области капитаном Бабкиным, при осмотре помещения, где проживал арестованный, «имущества, принадлежавшего Остроградскому Б.А., не оказалось» (ГОПАПО. Ф. 643/2. Оп. 1. Д. 990. Л. 7а). Единственное, чем смогли «поживиться» следователи, это фотографии. Кто имел возможность ознакомиться со следственным делом Остроградского в нашем архиве, безусловно, вспомнит объемный фотоальбом, оформленный как приложение к этому делу. Меня он тоже заинтересовал, и я с увлечением начала рассматривать старые снимки, полагая, что это семейный альбом. Не сразу обратила внимание на то, что листы альбома — из толстого «казенного» коричневого картона (точно такого же, как и обложка следственного дела); его размеры точно совпадают с размерами дела; подписи под фотографиями сделаны явно в одно время, одной рукой, одними чернилами; об Остроградском в этих комментариях говорится в третьем лице, с упором на его «антисоветскую работу». Стало очевидным, что это альбом-»компромат», изготовленный самими следователями в ходе дознания. В конце 40-х они уже не спешили так, как в 37-м, и могли спокойно и аккуратно оформить подобный альбом, который «работал» на обвинение. В постановлении об определении материалов обыска от 25 февраля 1949 г. зам. начальника следственного отдела майор Смирнов так и запишет, что изъятые «фотокарточки изобличают его [Остроградского Б.А.] связь с иностранцами и членами антисоветских организаций» (ГОПАПО. Ф. 643/2. Оп. 1. Д. 990. Л. 188). (…)
Тогда же, в сорок девятом, виновность Остроградского для следователей была настолько очевидна, что дело его решено было заслушать в закрытом судебном заседании, без участия гособвинения и защиты, без вызова свидетелей. Его осудили сразу по трем статьям: 58–6 («шпионаж»), 58–4 («помощь международной буржуазии») и 58–13 («активные действия против Советской власти»); причем, по всем статьям — к 25-ти годам ИТЛ».
В заключении заметим, что, несмотря на то, что дальневосточный РОВС так и не перешел к активной борьбе, большевистские оккупанты воспринимали его, как серьезную угрозу, разоблачая многочисленных «пособников» Союза на советской территории… «Одним из самых масштабным политических дел в годы «большого террора» в Сибири стало «раскрытие заговора» «белогвардейско-монархической организации РОВС», - пишет Н.Н. Аблажей. - Арестам по этому делу предшествовало «вскрытие» органами НКВД в июне 1937 г. кадетско-монархической организации «Союз спасения России», якобы созданной по заданию РОВС, и эсеровской организации «Центральное бюро ПСР», отношения которых, начиная с 1935 г., по версии следственных органов, приобрели блоковый характер, а работа координировалась харбинским и парижским РОВСом и японскими дипломатическими представительствами в СССР. Филиалы данных организаций были ликвидированы в Новосибирском, Томском, Барнаульском, Тогучинском районах Западно-Сибирского края. Первая ячейка РОВСа «вскрыта» в Бийском районе, после чего руководители оперсектора НКВД разработали сценарий ликвидации «широкомасштабной разветвленной сети РОВС в ЗСК».
Аресты по делу РОВСа производились в процессе реализации оперативного приказа НКВД СССР № 00447 «О репрессировании бывших кулаков и уголовников и других антисоветских элементов», утвержденного 31 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б), но в качестве особой «линии» операция проводилась в Западной Сибири и Красноярском крае с 15 августа 1937 г., и в ходе ее осуществления территориальными отделами УГБ НКВД вплоть до марта 1938 г. были «вскрыты» и ликвидированы «контрреволюционные организации РОВС», действовавшие на территории нынешних Новосибирской («краевой штаб РОВС» и «запасной повстанческий штаб»), Кемеровской и Томской областей, Красноярского и Алтайского краев, а также в 17 лагерных пунктах Сиблага. «Членами» РОВС, оказывались, как правило, бывшие царские чиновники, служащие полиции и жандармерии, черносотенцы, кадеты, эсеры, белые офицеры, колчаковские каратели, казаки, священнослужители, кулаки и спецпоселенцы. К началу сентября 1937 г. по Западно-Сибирскому краю было арестовано почти 9,5 тыс. чел., к середине октября – почти 10,5 тыс., к ноябрю – более 15 тыс., к марту 1938 г. – более 24 тыс. чел., из них более 21 тыс. были осуждены по т.н. первой категории (расстрел) [4]. Основные аресты по делу т.н. эсеровско-ровсовского заговора производились на территории Новосибирской области. Аресты по делу ровсовско-белогвардейской организации проводились и на других территориях страны, в том числе на Украине (дело «Повстанческо-диверсионного формирования РОВС»), на Дальнем Востоке (операция по «ликвидации белогвардейского подполья», действовавшего по «заданию харбинского РОВС») и на Урале. Во время «ликвидации» РОВС квалифицировался органами УНКВД Западной Сибири как «эсеровская», «военно-офицерская», «белогвардейская» и «кадетско-монархическая» организация, якобы действовавшая на территории Сибири под руководством японской и германской разведки. В качестве задач РОВСа назывались организация восстания против советской власти в тылу Красной армии в момент начала войны Японии и Германии против СССР, а также установление в стране конституционно-монархического строя».
Надо думать, что генералы Дитерихс и Миллер немало удивились бы узнав о размахе своей деятельности и числе своих соратников в подъяремной России…
|
