Память 22 марта/4 апреля (+ 1941 г.)
 

"Праведник веселится и радуется".
                Притчи 29, 6.
 

Бесстрашное стояние за Истину Христову новомучеников российских имеет неоценимое духовное значение. Особенно мужественный акт утверждения, где нужно искать Истину, в то время когда многие этого не видели; исповедники в 1927 году и позднее сохранили для последующих поколений вкус Православия. Сейчас, когда прошло много лет, история показала, что эти "упрямые мятежники", последователи митрополита Иосифа Петроградского, были абсолютно правы, и теперь их значение стало равным тому, какое было у великих исповедников Православия в древние времена.

К таким исповедникам принадлежит и игумения София, чья смелость была прямым результатом ее высокой духовности и истинного православного мировоззрения. Она достигла духовной зрелости во время подъема святости в России, когда Русская Земля готовилась принести себя в жертву Богу, ввергнутая в кровавые руки коммунистов – богоненавистников.

Будущая игумения София (Гринева) родилась в семье богатого землевладельца. Район Тулы и Калуги, освященный Оптиной пустынью и его дивным влиянием на все стороны религиозной жизни, был тем местом, где юная София воспитывалась и духовно формировалась. Когда умер ее отец, дети какое-то время оставались в обители ее родного города Белева, находившейся под прямым духовным влиянием оптинских старцев, а тамошняя игумения была прежде гувернанткой в их семье. Они часто бывали в Оптиной пустыни, где когда-то старец Анатолий пророчески назвал 12-летнюю Соню "игуменией". Но обнаружилось, что у нее очень хороший голос, и ее послали в консерваторию готовиться к карьере оперной певицы. Однако это не удовлетворяло сердце Божией избранницы, стремившейся к высшему, душа же ее жаждала монашеской брани.

Недалеко от имения Гриневых жила богатая помещица Знаменская, дочь которой Анна только что окончила высшее образование, даже не помышляла о жизни в высшем обществе, а, полная религиозного рвения, стала учительницей в сельской школе. Воспламененная стремлением к монашеству, она часто устраивала духовные беседы с пением акафиста, заканчивающиеся поздно ночью. Их посещали более четырехсот человек. Анна и София стали близкими подругами. Однажды поздним зимним вечером, спеша, одна через лес на беседу Анны, София встретила волка, и смерть ее казалась неминуемой, поскольку волки, наполнившие эти места, убивали не только скот, но некоторое время назад убили даже вооруженного офицера. София мысленно поклялась в эту минуту стать монахиней, если останется в живых. Она сотворила над волком крестное знамение, и тот сразу же бросился в чащу. Вскоре София сильно простудилась и потеряла голос. На этом закончились ее жизнь и дела в миру. К этому времени Анна попросила и получила свою долю земли из отцовского наследства и вместе с десятью другими молодыми женщинами обосновалась в отдаленной и пустынной лесной местности и стала вести строгую монашескую жизнь с благословения сразу нескольких святых – праведного Иоанна Кронштадтского, старца Амвросия Оптинского, старца Варнавы Гефсиманского и других. Из досок и веток они построили себе хижины, спали на земляном полу, подкладывая под голову камень вместо подушки, ели сухари и лишь в праздничные дни съедали немного теплого жидкого ячменного супа. Скоро об этой истинно монашеской жизни в скиту стало известно, и София присоединилась к Анне. Анна со своими духовными дочерьми заготавливала дрова, выкопала колодец, рубила деревья и построила прекрасную церковь, посвященную Святой Троице, где они совершали весь дневной круг молебных чтений. Жизнь была трудной, но труды их щедро вознаграждались. Община процветала, в ней было вскоре более шестисот сестер, сиротский приют, дом для престарелых, большой огород и фруктовый сад, кирпичный завод и подворья в Москве и Петербурге. Но Анна, достигнув такого успеха, потерпела духовную катастрофу: увлеклась спиритизмом и покинула обитель. В обители начались разногласия, и некоторые сестры ушли к святому старцу Герасиму Калужскому, который только что открыл Свято-Николаевскую обитель для своих духовных дочерей.

Отец Герасим, сам духовный сын старца Амвросия Оптинского, тоже имел духовного сына – Мишу, который позднее получил имя своего старца – Герасим. Позже он стал таким же прозорливым, как его старец, и основал Свято-Сергиевский скит, где нес духовное исцеление многим страждущим. Его и Софию связывала духовная дружба, которая продолжалась всю жизнь. Позднее они посылали друг другу для исцеления духовного страждущих людей. Следуя его совету, София еще с одной сестрой оставила обитель и отправилась основывать свою самостоятельную общину. На берегу прекрасной реки Оки стояла заброшенная церковь святого Иоанна Милостивого. Там молодые сестры обосновались, чтобы продолжать свой "узкий путь" в бедности, ежедневных церковных службах и трудах. Их жизнь вдохновила последователей, и новая община, посвященная иконе Пресвятой Богородицы "Отрада и Утешение", быстро росла и скоро стала источником духовного просвещения и для работников местной фабрики, которые были, в основном, бывшими заключенными.

Когда церковные власти заметили успешные труды игумении Софии, в 1913 году ее поставили во главе одной из крупнейших обителей в России, Покровской обители в Киеве. Она приняла это послушание в надежде помочь финансово собственной нуждающейся обители. Городская обитель в Киеве была настолько большой, что содержала большую больницу для города вдобавок к другим благотворительным учреждениям. Но матушка София оставалась такой же простой и доступной, как и прежде. Там ее и застала революция.

Будучи истинной воспитанницей оптинских старцев, с которыми она постоянно поддерживала связь, она трезво оценивала сущность революции и знала, чего от нее ожидать. Так, когда начались нападки со стороны "Живой Церкви", ее обитель была одной из первых, которые выступили против нее, хотя сама она уже была арестована. Агентами ГПУ в обитель был насильно назначен новый епископ для служения литургии. Когда женщины, посещавшие ее, в конце службы подходили целовать крест, то одна за другой они плевали на руку епископа, державшую крест, и таким образом был положен конец "инновациям" в Покровской обители, а епископ осознал и покаялся. Услышав об этом, епископ Дамаскин (Цедрик) с горечью воскликнул: "Если бы не женщины, кто бы еще защитил Церковь? Так пусть защищают ее, как умеют!"

Игумения София несколько раз арестовывалась и освобождалась в период до 1927 года, до декларации митрополита Сергия, предавшего этой декларацией Церковь. Мать София и ее священники, во главе с молодым отцом Димитрием Ивановым, были первыми в Киеве, которые открыто ее отвергли. К несчастью, немногие из других священников ее поддержали, а большинство местных епископов вообще отмолчались, фактически приняв декларацию. Из-за этого и в обители начались разногласия, и игумения София решила, что лучше будет оставить обитель и сделала это с двадцатью сестрами-единомышленницами и отцом Димитрием. Одна богатая женщина по фамилии Бабенко предложила ей свой летний дом в пригороде Киева Ирпени в качестве убежища для них. Как раз в это время поблизости обнаружился чудотворный источник. Жить там, конечно, было нелегко, поскольку все иосифляне подвергались активным преследованиям. В доме, где жили монахини, был зал, украшенный картинами. Ночью их снимали и заменяли иконами, и всю ночь перед ними горячо молились. Утром картины возвращали на место, и никто из посторонних не знал, что это была катакомбная церковь, служившая духовным центром истинно православных христиан всего Киева и окрестностей.

Существует противосергианский документ – письмо, написанное кем-то из окружения игумении Софии своей подруге за границу в 1933 году. Чтобы обмануть советскую цензуру, ситуация в Церкви описывается как дискуссии "докторов". Человек, получивший письмо, конечно, сразу же понимал, что "доктор Сергиев" – это митрополит Сергий, "старики Петров и Кириллов" – пожилые иерархи, митрополиты Петр и Кирилл, отказавшиеся принять декларацию. "Клиники и аптеки" – церкви, а "лечение" – Святое Причастие и другие святые таинства. Вот этот документ.

"У нас никто из наших не имеет ничего общего с докторами Сергиева и в его лечебницах не лечимся. Он совершенно незаконно действовал, так как старик доктор Петров его только назначил своим заместителем для текущих дел, когда должен был уехать, а он незаконно без пленума всех докторов выбрал управление, которое всеми делами правит. Старики Петров и Кириллов это управление не признают, и оба в гонениях и скорбях. Муж мой был сильно возмущен действиями доктора Сергиева, так как все ревнители истинной гомеопатии лишены возможности лечиться, ибо все аптеки в руках тех, которые все захватили. Трудно тебе объяснить, но если все знаешь, то неприемлемо. Одно тебе скажу: я все время в Чернигове была без доктора и ездила в Киев [к матушке Софии], когда нужно было, то есть раз или два в год. Здесь тоже: дети не лечились".

Ведущим иерархом-исповедником против сергианства в Киеве был владыка Дамаскин (Цедрик), светлая личность, человек, духовно очень близкий игумении Софии. Он писал пламенные призывы, показывающие разрушительность политики митрополита Сергия во всех направлениях. Эти призывы тайно переписывались православными, и некоторые из них попали в свободный мир, где их распространили, и они были напечатаны.+ Епископа Дамаскина глубоко заботило будущее истинного, незамутненного Православия в России. Эту озабоченность разделял с ним его друг митрополит Кирилл и, конечно, игумения София. Единственным ответом на церковную ситуацию, как он думал, было готовиться к концу мира и прекратить думать о церковной "организации". Его часто арестовывали, освобождали на короткое время, а потом снова и снова ссылали. Однажды, когда и владыка Дамаскин, и матушка София – оба на короткое время оказались на свободе, он постриг ее в великую схиму. Есть редкая фотография его и матушки Софии с ее паствой, снятая, вероятно, в 1934 году, между двумя его последними арестами; он сидит в центре, а Матушка – слева от него.


+ Елена Лопушанская "Епископы-исповедники". Сан-Франциско, 1971 г.


Священник игумении Софии отец Димитрий Иванов был подлинный исповедник. Его героическое стояние за Православие и его пламенные проповеди дорого ему обошлись. Он долгое время был в тюрьме, потом его освободили и арестовали во второй раз. Его сильно избивали. Наконец, после того как почти до смерти замучили, отправили в ссылку на север, в Архангельск. Его супруге удалось поехать вместе с ним; он был так слаб, что не мог держаться на ногах. Они приехали в Архангельск, не зная ни одной души в этом городе. Отец Димитрий упал посреди улицы и просто лежал, не в силах двинуться. Доктор, проходивший мимо, взял его в свой дом и ухаживал за ним, и у него на руках отец Димитрий отдал Богу душу. Матушка его позднее рассказывала об этом. Все члены ирпенской общины были арестованы, все в один день, и сосланы на Камчатку, в оленеводческий колхоз. Бабенко, ставшая монахиней, прислала оттуда весточку, и больше о них ничего не было слышно. Так пришел конец Ирпенской гавани истинного Православия.

Игумения София была арестована прежде других членов своей общины и поэтому не была сослана с другими сестрами на Дальний Восток, ее переводили из одной тюрьмы в другую, в основном, в европейской части России. Ее сестрам здесь и там удавалось следить за ее передвижениями, пока, наконец, из-за нечеловеческих условий в тюрьме она заболела очень серьезно – астмой и другими болезнями – и была отпущена из тюрьмы на волю умирать. Даже когда она была в тюрьме, она была опасна для Советов – богоненавистников. Судя по одной более ранней встрече, которая у нее была с одним убежденным атеистом, она, должно быть, бросала вызов верованиям и предрассудкам материалистов в тюрьмах, развенчивая их философскую несостоятельность и приводя таким образом их души к Богу. Однажды до революции женщина, которая знала о глубоко укорененном православном мировоззрении матушки Софии, умоляла ее повлиять на своего сына, убежденного атеиста. Исключительно умный и талантливый, он делал завидную карьеру в своей инженерной специальности и не поддавался ни на какие увещевания принять Православие. Мать София говорила с ним о религии, но он отвергал ее слова, хотя ей удалось уговорить его поехать в Саровский монастырь, куда она как раз собиралась. Спор между святой монахиней и атеистом был нелегким, но ее святыми молитвами совершилось чудо, которое до глубины души потрясло инженера. Он не только стал верующим, но буквально переродился духовно. Его прежняя жизнь совершенно опротивела ему, и он не мог больше продолжать ее. Он оставил работу, бросил все, что имел, надел простую крестьянскую одежду и пешком отправился в Соловецкий монастырь. Бывший атеист стал паломником с молитвой Иисусовой на устах.

Последнее утро многострадальной жизни игумении Софии наступило тогда, когда она была среди своих духовных дочерей в колхозе в селе Покров рядом с Серпуховом, где была катакомбная обитель. Она была в состоянии крайнего истощения, не принимала никакую пищу в течение нескольких дней. После утренних молитв, когда ее комнату привели в порядок, мать София попросила, чтобы ее оставили одну, и начала читать свою любимую книгу – Евангелие, и тут сестры услышали, как она кашляет и задыхается. Агония продолжалась три часа, но она была в полном сознании, и глаза ее были ясными. Потом она обратила взор на икону, в последний раз закрыла глаза и отошла ко Господу. Это было 22 марта (4 апреля) 1941 года.

Перед моим мысленным взором навсегда останется одна картина: игумения София сидит на диване, на полу по-турецки сидит молодой отец Димитрий Иванов. Они счастливы, они шутят и смеются. Она рассказывает о бесхитростности детей, ее приютских сирот... Несмотря на свое веселое настроение, они хорошо знают, что завтра коммунисты не пощадят их и они должны быть готовы ко всему. Но их вера в Бога не позволяет им впадать в отчаяние, поэтому они такие радостные и счастливые.

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Аминь.