Приобрести книгу - ПУТЬ ПОДВИГА И ПРАВДЫ. История Русского Обще-Воинского Союза

Как и во всяком ратном деле, русские воины в Белой Испании проявили всю свою доблесть и отвагу. Одним из первых в Испанию прибыл не смутившийся рядовым «чином» 57-летний генерал Фок. «Те из нас, кто будет сражаться за национальную Испанию против III Интернационала, а также, иначе говоря, против большевиков, тем самым будет выполнять свой долг перед белой Россией», - говорил он.

Анатолий Владимирович Фок родился в Оренбурге. Окончил Псковский кадетский корпус и Константиновское артиллерийское училище, вышел в Кавказскую гренадерскую В.К. Михаила Николаевича артиллерийскую бригаду. Большой спортсмен, он был одним из организаторов Русского Сокольства, и в 1910 г. окончил в Петербурге Главную гимнастическо-фехтовальную школу, где затем был оставлен инструктором.

На фронт Первой мировой войны Фок отправился в составе артиллерийской бригады Гренадерской дивизии 2-го Кавказского армейского корпуса. За проявленную доблесть был награжден многочисленными орденами, включая орден Св. Георгия. Великую войну Анатолий Владимирович завершил в чине полковника и должности командира дивизиона.

Летом 1918 г. Фок прибыл в Добровольческую армию и был назначен рядовым в батарею капитана Колзакова, во время Первой мировой служившего под его командой. Вскоре стал командиром батареи. В начале октября 1918 г. был ранен, находясь на должности начальника артиллерии 1-й конной дивизии генерала Врангеля. Будучи произведен в генерал-майоры, с весны 1919 г. стал начальником артиллерии армейской группы генерала Врангеля. В 1920 г. в Крыму - начальник артиллерии Перекопа, а затем - инспектор артиллерии 1-го армейского корпуса.

После эвакуации Армии Фок был одним из помощников генерала Кутепова в Галлиполи, ведал Сергиевским артиллерийским училищем, а также спортивными занятиями и соревнованиями во всех частях 1-го армейского корпуса. В Париже Анатолий Владимирович зарабатывал на жизнь простым рабочим на заводе. Одновременно окончил Зарубежные Высшие военно-научные курсы генерала Головина.

«Строгий и горячий, доступный и внимательный начальник», - так характеризовали Фока подчиненные. В свои 57 лет он сохранял и молодую горячность в службе, и прекрасную физическую форму. Когда испанский пограничный комендант выразил сомнение в его способности участвовать в боевых действиях, указав на чин и возраст генерала, Анатолий Владимирович ответил: «Насчет чина не волнуйтесь, я в 1918 г. уже был рядовым бойцом, а насчет возраста судите сами», - и тут же проделал несколько акробатических приемов и показал гимнастические упражнения с винтовкой.

После этого «номера» генерал и трое его спутников были зачислены в Испанскую армию. Вскоре за отличия в боях Фок был произведен в поручики. Вместе со своими соратниками он был переведен в русскую группу на Арагонский фронт в терсио Донна Мария де Молина.

«Там есть одна дружная боевая семья, где нет никаких недоразумений и где все так ясно. И яснее всего, что они воюют за Россию, против того же врага, который 20 лет тому назад предал нашу Родину и уничтожает русский народ. От голодающего русского населения отнята мука и консервы; красные командиры, инструктора, авионы, танки, пушки, пулеметы — все брошено туда во славу мировой революции и в ущерб нашего Отечества», - так писали Mapковцы-артиллеристы в некрологе по своим погибшим соратникам.

Один из русских Добровольцев, Н.Е. Кривошея, сообщал в письме: «В Терсио (батальон) Донна Мария де Молина сражается много русских. Сражаются с коммунистами — с теми самыми, с которыми сражались 17 лет тому назад все Корниловцы, Марковцы, Дроздовцы, Алексеевцы, Донцы и Кубанцы... Сейчас в Испании против этих самых большевиков продолжают сражаться русские офицеры... В алых шапках, как цветы, окрашенные кровью. Из которых многим для победы суждено умереть. Так там в Терсио были генерал Фок и капитан Полухин — оба поручики рекете. Полухин командовал взводом, а ген. Фок, хотя и состоял при штабе, хотел быть обязательно впереди и сам вызвался присоединиться ко 2-й роте. Они оба погибли на Арагонском фронте в августе, когда было большое наступление красных, которые окружили 2-ю роту в Кинто де Эбро. Рота понесла большие потери ее остатки заперлись и стали обороняться в местной маленькой церкви. Отрезанные от всех белых, они держались там две недели. Их пробовали выручить, только не вышло. А те рекетисты в «алых шапках» держались и умирали... Там и погибли генерал-майор Фок и капитан Полухин. Отдали свою жизнь сразу и Испании, и России. В Испанию они прибыли со мною... Вместе мы лежали на Бискайском фронте под пулями. Сейчас из нас четырех, тогда прибывших, остался я один, четвертый тоже пал смертью храбрых».

Штабс-капитан Я.Т. Полухин, о котором упомянуто в письме, родился 24 марта 1895 г. Окончив Реальное Училище, он в 1916 г. добровольцем вступил в 3-й бат. 73-й арт. бригады, откуда был командирован в Константиновское артиллерийское училище. Его Яков Тимофеевич окончил летом 1917 г... В 1918 г. он прибыл в Добровольческую Армию. Будучи, как и Фок, прекрасным гимнастом и фехтовальщиком, Полухин в эмиграции занимался воспитанием молодежи и был одними из видных деятелей Русского Сокольства.

Яков Тимофеевич оставил после себя ценнейший документ – дневник, который он вел вплоть до последнего своего дня. Из него мы сегодня можем узнать подробности героической обороны Кинто де Эрбо, где горстка отважных сумела сдержать натиск тридцатитысячного отряда отборных войск, в число которых входили лучшие интернациональные бригады Листера и Массарика со всеми усовершенствованными техническими средствами, которыми их обильно снабдил Французский Народный Фронт и СССР.

«Бои продолжаются, - писал Полухин 11 сентября 1937 г. - Красным удалось нас потеснить, они выбили наших солдат из всех балок и оврагов, простреливают единственную деревенскую улицу, так что мы передвигаемся только ползком и, как правило, ночью. Рана Дитриха воспалилась, Черемушкин отдал ему свой запас спирта — чуть меньше ста грамм. Но, видимо, уже поздно, начинается гангрена. Иванов страшно похудел и почернел, Санчес считает, что это от перенапряжения и переживаний.

В четырнадцать часов красные предприняли решительную атаку на наши позиции: двигалось до взвода пехоты при поддержке танка и двух бронеавтомобилей. Прицельным огнем мы отсекли пехоту (она залегла), но танк шел вперед, не производя ни единого выстрела. Кто-то тронул меня за плечо. Это Дитрих, у него явно температура, глаза лихорадочно блестят, но правой рукой твердо сжимает свою винтовку.

— Капитан, мне терять уже нечего. Мое время сочтено.

Говорил он почти шепотом, и я с трудом разбирал из-за шума боя его речь.

- Дайте мне гранату, дайте, прошу... Да?

Я ничего не ответил.

- Прошу вас, капитан!

Я протянул ему гранату, после секундного размышления достал еще одну (берег ее на крайний случай).

Дитрих благодарно улыбнулся и передал мне винтовку, затем высыпал из кармана с десяток патронов:

— Это все, что у меня осталось, еще три патрона в патроннике.

Больше он не проронил ни слова. Ему было явно не по себе. Подхватив обе гранаты в правую руку, Дитрих ужом прополз по полу сарая к двери, прыжком преодолел простреливаемое пространство и исчез из моего поля зрения. Дозарядив винтовку Дитриха, я внимательно стал наблюдать за полем боя, в первую очередь, за продвижением танка и бронемашин (они отстали от танка и прикрывали залегшую пехоту).

А вот и Дитрих, прижимаясь к земле он полз по направлению к противнику, стараясь быть не замеченным для вражеских стрелков. Двигался он достаточно быстро, вот уже он почти на расстоянии броска гранаты. Но Дитрих не спешил, укрывшись в небольшой воронке от снаряда, он выжидал, когда танк сам подойдет к нему. Судя по всему, красные не замечали этого “гранатометчика”. Танк шел вперед, вот он сравнялся с воронкой, где прятался Дитрих (она оказалась слева от машины). Вот Дитрих приподнялся, оперевшись на левую, израненную руку, взмах правой и сразу же мощный взрыв: граната угодила в моторную часть. Танк и метров пять—десять вокруг него заволокло черным дымом. Что с Дитрихом? В дымных разрывах увидели, как пехота красных ринулась к танку. Мы дружно ударили из винтовок, не целясь. Тут же раздался второй взрыв.

— Прекратить стрельбу. Это командует Свинцов.

Мы и не заметили, как он оказался на наших позициях.

Он все видел.

Но лишь три минуты наши винтовки молчали, вновь красные атакуют. Мы отбиваемся. Все думаем о Дитрихе. И новая потеря, вскрик, и к моим ногам падает Черемушкин, в него угодило аж три пули (видимо, из бронеавтомобиля).

Стреляем, не останавливаясь. Свинцов занял позицию Черемушкина и ведет огонь по противнику. Я краем глаза наблюдаю, как он стреляет: не торопясь, как будто смакуя, радуясь каждому попаданию.

Красные уже в пятнадцати метрах от нашего сарая.

— Гранаты к бою, — это вновь командует Свинцов.

Но у нас гранат нет, свою, видимо последнюю, кидает под ноги противнику сам Свинцов. Взрыв, все заволокло дымом. Я выпускаю из винтовки последние три патрона. Перезарядить не успеваю, выдергиваю из кобуры револьвер. Вовремя. В проеме двери показалась фигура красного. Стреляю. Солдат исчезает. Появляется второй. Снова выстрел. Один из красных умудрился прыгнуть в проем в стене, вот уже он схватился с Ивановым. Тому пришлось бы худо, не поспей на помощь Санчес. Ударом приклада он прикончил красного. Прямо над ухом раздался выстрел. Это Свинцов снял еще одного красного, которого я не заметил.

— Быстро из помещения, иначе нас здесь перестреляют!

Я первым. Только переступил порог, навстречу с винтовкой наперевес красный. Дал по нему два выстрела из револьвера. Подхватил у падающего и винтовку, благо, что к ней примкнут штык и патрон явно уже в стволе. Дико закричав, ринулся; вперед, к центру деревни, назад обернулся только тогда, когда достиг окопчиков, вырытых в самом центре деревни. Вслед за мной на дно плюхнулись Свинцов и Санчес.

— Где Иванов?

Свинцов странно мотал головой (как потом оказалось, он был контужен), Санчес только махнул рукой. Я ринулся было назад, но Санчес ловко охватил меня руками и стащил в окоп. И тут же бруствер прошила пулеметная очередь, Пули, как крупные капли дождя, взметая пыль, застучали вокруг нас, у самых наших лиц взвились песчаные фонтанчики.

Я не успокаивался. Привстал, вытянул вперед винтовку, в прицел попал один из наступающих (они двигались вслед за нами), выстрел. Точно в цель, еще один выстрел, и опять попадание. Слева ударила винтовка Санчеса, Свинцов сидит на дне окопа, плохо соображая, что с ним.

Неожиданно накал стрельбы спадает. Красные отказываются от продолжения атаки и занимают позиции в домах, занятых во время боя».

Колчаковского офицера Черемушкина, добровольца армии Юденича Дитриха и бывшего студента Иванова Полухин и Санчес похоронили днем позже…

15 сентября командование ротой, в которой осталось не более 80 штыков, принял на себя генерал Фок. На другой день погиб Санчес. Уцелевшие защитники Кинто де Эбро вместе с ранеными заперлись в окруженной красными часовне – всего 34 человека, почти расстрелявших весь боезапас, не имеющих даже воды… И все же они продолжали отбивать атаки противника, нанося ему тяжелейшие потери. Только в одной атаке красные потеряли свыше 70 человек…

«17 сентября.

Умирают раненые. Помощи уже не ждем. Забыл, когда последний раз ел. Фок обходит оставшихся в живых, стремясь поддержать каждого из бойцов.

Атака началась в три часа дня, в этот раз красные действуют осторожно, передвигаются перебежками, пулеметчики патронов не жалеют. Но противника вновь постигла неудача. Вновь они вынуждены отступить.

18 сентября.

Противник подтягивает танки, которые готовятся вести огонь прямой наводкой...» - таковы две последние записи в дневнике штабс-капитана Полухина. В тот день Яков Тимофеевич был ранен двумя пулями в шею.

О дальнейшем сообщает полковник Н.Н. Болтин: «Зажав раны руками, он стойко переносил страдания в ожидании перевязки, после которой его перенесли в местную церковь. Но вскоре красные открыли бешенный артиллерийский огонь по церкви, которая рухнула, похоронив под своими развалинами всех находящихся там раненых. И под развалинами храма Божьего нашел вечный покой христолюбивый воин Яков, отдавший в рассвете сил свою жизнь в борьбе с врагами церкви и христианства. Вскоре после этого был убит капитан Лопец, блестящей выправкой которого мы всегда любовались. Еще только десять дней продержались защитники Кинто де Эбро. Под страшным артиллерийским огнем, в развалинах деревни они отбивали бешенные атаки красных поддерживаемые танками и только исчерпав весь запас патронов, они решили возможно дороже продать свою жизнь. И оставшаяся, маленькая группа храбрецов, увлекаемая тениенте А. В. Фок с верным наганом в одной руке и с ручной гранатой в другой, кинулась в штыки на восто раз сильнейшего противника и все они полегли на поле чести! Единственный оставшийся в живых свидетель этой исключительной воинской доблести, доктор нашего терсио, взятый красными в плен и из него убежавший, рассказал нам все то, о чем я пишу. Он добавил, что майор Андрес когда увидел, что его отряд окончательно уничтожен, покончил с собой, предпочитая смерть плену».

20 сентября танки и пехота франкистов начали контратаку против выдохшихся и истративших все резервы республиканцев. «Героическая оборона Кинто де Эбро и Бельчите не пропала даром, она дала блестящие результаты, - свидетельствует Болтин. - Наступление красных было остановлено, наше командование поспело подвести резервы, Сарагосса была спасена и отсюда же пошло наше победоносное наступление, приведшее к новому жестокому разгрому красных, разделу их войск на две части и закрепление за нашими этой победы, захватом широкой приморской полосы, что является началом победоносного конца войны».

Автор этих строк, Николай Болтин («Гренадер»), был одним из русских Добровольцев Белой Испании. Он окончил Пажеский корпус и служил в Лейб-гвардии Конно-гренадерском полку. С мая 1918 г. возглавлял офицерскую организацию в Смоленске, затем в Белоруссии. В 1919 г. полковник Болтин был арестован, но бежал и с лета того же года служил в Вооруженных силах Юга России. Эвакуировался из Новороссийска. В эмиграции проживал в Испании. Здесь «Гренадер», как подписывал он свои очерки, стал одним из организаторов Русского отряда в армии генерала Франко.

Хорошо известно, что в испанской гражданской войне участвовали советские летчики – «сталинские соколы». Но мало кому известны имена русских пилотов, сражавшихся на стороне Франко. Одним из них был военно-морской летчик, старший лейтенант В.М. Марченко.

Всеволод Михайлович служил в армии Колчака. Обосновавшись в Испании, он служил пилотом на воздушной линии Мадрид-Париж. В первый же день революции летчика арестовали, но он бежал и добрался до белых, где сразу же вступил в чине капитана в авиацию Армии Франко.

Всеволод Михайлович неоднократно отличился в воздушных боях с красными и удостаивался военных наград Испанского командования. Ему предлагали перейти из строевой части на положение инструктора авиационной школы, но он отказался. В один из ночных вылетов Марченко должен был бомбардировать аэродром в районе Сарагоссы, пролетел над ним, сбросил бомбы и при третьем бомбардировании был атакован советским истребителем. Самолет Всеволода Михайловича загорелся. Его пулеметчик прыгнул с парашютом и сумел добраться до своих, а сам пилот погиб.

Сын Марченко, Игорь, в это время обучался в испанской авиационной школе, определенный туда отцом, и продолжил его дело.

«И теперь главное. Человечески главное.

Я знаю, что такого войска, где все бы подряд были храбрыми, нет на свете. Хорошо знаю.

Но вот слушайте, в этом бою, 13 октября около Куэста де ла Рейна, я не видал ни одного легионера, который шел бы назад здоровый и зря, под каким-либо предлогом. Ни одного!

И раненые — ни одного почти стона. Только один просил жалобно:

— Посмотрите на меня!

А офицеры: командир одной из наших рот, поручик Рольдин, был сильно ранен в ногу и не позволил себя вынести и продолжал командовать,

И, — был убит.

Другой, — поручик Вийальба. У него свое особое несчастье: имеет отца генерала, который служит товарищам — красным; важное лицо у них. Несчастье.

Так Вийальбу ранило в ноги. Двумя или тремя пулями. В обе ноги.

Его перевязывали при мне. И когда санитары подняли носилки, чтобы нести в тыл, то Вийальба прокричал громко, так что слышали все:

— Viva la Legion!

Наши раненные... Наша бандера...

Славная», - так описывает боевой дух испанских и русских франкистов еще один русский генерал, ставший добровольцем Испанской национальной армии, Н.В. Шинкаренко.

Потомственный дворянин и военный, Николай Всеволодович окончил Михайловское артиллерийское училище, откуда был выпущен подпоручиком в 1-й конно-горный артиллерийский дивизион. Позднее был переведен в 12-й уланский Белгородский полк. В 1912—1913 гг. добровольцем участвовал в Балканской войне. Служил в артиллерии. За проявленное отличие при осаде Адрианополя был награжден болгарским орденом «За храбрость». В Первую мировую войну командовал эскадроном Белгородского полка. Был награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. «за то, что, состоя в прикомандировании к 12-му уланскому Белгородскому полку, в бою 10 июня 1915 года у дер. Рудзвияны, командуя спешенным полуэскадроном, стремительно бросился на фланг наступавшего в превосходных силах противника во главе полуэскадрона, был тяжело ранен 3 пулями, но воодушевленные его примером уланы опрокинули противника и тем позволили полку атаковать противника по всему фронту, что повело к решительной победе».

В ноябре 1917 г. подполковник Шинкаренко одним из первых вступил в Добровольческую армию. Участвовал в обороне Ростова. В феврале 1918 г. получил тяжелое ранение, заменяя пулеметчика в бронепоезде в бою у Новочеркасска и вынужден был скрываться во время 1-го Кубанского похода. Во время 2-го Кубанского похода — командир отряда, а затем полка кавказских горцев. По представлению генерала Врангеля — полковник в Сводно-горской дивизии.

После неудачного штурма Царицына в первых числах июня 1919 г. Кавказской армией, во время которого Сводно-горская дивизия понесла большие потери в командном составе, генерал Врангель назначил Николая Всеволодовича командующим этой дивизией. 23 августа 1919 г. полковник Шинкаренко, командуя Сводно-горской дивизией, по своей инициативе атаковал уже вступающую в Царицын 28-ю дивизию и нанес ей тяжелые потери. 29 августа 1919 г. в бою Сводно-горская дивизия полковника Шинкаренко совместно с 4-й Кубанской дивизией разгромила Орловскую группу 10-й армии РККА и отбросила ее за Дубовку, таким образом ликвидировав нависшую над Царицыным угрозу.

Позже, в Крыму, Врангель произвел полковника Шинкаренко в генерал-майоры и назначил его командиром отдельной конной бригады. Бригада эта особенно отличилась в боях 12—17 августа 1920 г. у Серагоз в Северной Таврии. Николай Всеволодович был награжден орденом Св. Николая Чудотворца и назначен командиром Туземной горской дивизии.

Один из блистательной плеяды врангелевских кавалерийских начальников, Шинкаренко в эмиграции занялся литературным и журналистским трудом под псевдонимом «Белогорский». Именно в качестве журналиста прибыл он в 1936 г. в Испанию. Явившись в штаб Франко, генерал отказался от своих корреспондентских полномочий и записался рядовым добровольцем в испанскую армию. Отличился в боях на Северном фронте, был ранен 3 апреля 1937 г. при штурме «Пенья де Амбота» и произведен в лейтенанты. В конце войны участвовал в наступлении на Арагонском фронте. Надо заметить, что корреспондентскую деятельность Шинкаренко-Белогорский не забросил и успевал посылать с фронта очерки в «Часовой» и другие эмигрантские издания.

Подробно пишет о русских героях Испании уже цитированный нами полковник Болтин. «Всего русских добровольцев в Национальной Испанской армии было 72 человека, - сообщает он. - Прибыли они сюда из разных стран, большинство из Франции. Доброволец прибывший в Испанию из самой далекой страны бесспорно наш соотечественник Николай Эвальдович Барк, приехавший сюда с Мадагаскара, где он занимал хорошее положение. Из числа 72 добровольцев 34 убито и из оставшихся живыми девять ранено. Легионер Николай Петрович Зотов ранен пять раз (как последствие последнего ранения одна нога стала значительно короче), Лейтенант Константин Александрович Константино ранен три раза (с потерею зрения на один глаз), Кабо Али Константинович Гурский ранен три раза, из коих один раз тяжело. Сержант Владимир Абрамович Двойченко ранен два раза, оба раза очень легко, Лейтенант Николай Всеволодович Шинкаренко ранен тяжело в голову. Рекете: Георгий Михайлович Зелим-Бек, Александр Владимирович Бибиков, Василий Евгениевич Кривошея, Александр Александрович Трингам и Николай Эвальдович Барк ранены по одному разу и кабо Барон Борис Сергеевич Вольф во время теруэльской операции отморозил себе ноги. (…)

Все легионеры знают имя бригадира (фельдфебеля) Nicolas (Николай Иванов), который служил в легионе уже много лет и о легендарной храбрости которого создались целые легенды. Убит он в начале этого года на каталонском фронте. Кн. Лаурсов Магалов, 3. Кампельский, В. Чиж, И. Бонч-Бруевич и многие другие своей геройской смертью внесли новые лавры в историю доблести русского воинства. Не могу умолчать о фалангисте Куценко, раненом под Тэруэлем, взятом в плен красными: и зверски ими замученного. Но не одни мертвые до конца своих дней честно послужили России в борьбе против ее палачей и среди живых остались люди, о доблести которых надо чтобы также знала русская эмиграция.

В терсио Наварра командует сейчас ротой тениенте К. А. Константино. Грузин по происхождению, настоящий русский офицер по духу. Несмотря на тяжелые ранения, он остался в строю. И среди наварцев, которых трудно удивить личной доблестью, заслужил исключительную боевую репутацию, считаясь лучшим офицером терсио. Он награжден медалью за sufriemento, а теперь, за бои под Монтерувио, представлен начальником группы войск к личной военной медали. В том же терсио служит сержантом полковник Владимир Абрамович Двойченко, который тоже проявил большие боевые качества и по приказанию генерала Пинто (командующего армией), представлен к боевой награде. Легионер Зотов несмотря на пять ранений, несмотря на то, что нога его стала, после последнего ранения значительно короче, вследствии чего он был призван негодным к военной службе; умолял начальство позволить ему вернуться в строй своей части где он пользуется исключительной репутацией и где по личной храбрости ставится в пример и без того храбрым легионерам. Из первых прибывших сюда четырех русских добровольцев (генералы А.В. Фок, Н.В. Шинкаренко, кап. Н.Е. Кривошея и шт.-кап. Я.Т. Полухин), остался невредим только капитан Марковского артиллерийского дивизиона Николай Евгеньевич Кривошея, который фактически командует русским отрядом в терсио Донна Мария де Молина. Прекрасный офицер, следивший все время, даже во время эмиграции, за совершенствованием военного искусства (в Париже окончил курсы генерала Головина), Н.Е. пользуется исключительной боевой репутацией, не только среди своих, но и среди нашего начальства и наших рекете. Много раз он командовал, и всегда успешно, ответственными участками на фронте. Очень жаль, что его знание, боевой опыт соединенные с редким хладнокровием в бою не были лучше использованы здесь. Но, увы, по местным законам, иностранец не имеет права на высшие командные должности!

(…) Во время службы в легионе тяжело ранен разрывной пулей в челюсть единственный кавалер ордена Св. Георгия 4 ст. ротмистр Александрийского гусарского полка Георгий Михайлович Зелим-Бек, после целого ряда сложных операций он был признан негодным к военной службе, несмотря на это, он не пожелал освободиться и перешел в наше терсио, чтобы вместе с нами остаться в строю до конца войны.

(…)

Об том, что сделали здесь русские добровольцы для русского дела, какую пользу Белой борьбе принесли они здесь, расскажу вам в следующем письме. Сегодня скажу вам только одно: они доказали испанцам, что Россия, это не СССР, как это все почти здесь считали до их прибытия и что русский и коммунист — не одно и тоже!»

Испанцы высоко оценили подвиги русских Добровольцев. Однажды по выходе из собора, где проходила панихида по принцу Дону Хайме Бурбонскому (полковнику Лейб-гвардии Гродненского гусарского полка), огромная толпа устроила им овацию. Площадь огласили крики: «Да здравствуют русские рекете! Да здравствует Царская Россия!»… Такие выражения признательности и восхищения были не единичны.

Официальные же власти отблагодарили русских воинов предложением испанского подданства. «Меньшее, что мы можем вам предложить, после вашего блестящего поведения на фронте, — это покровительство испанского флага, пока вы не сможете вернуться на вашу освобожденную Родину», — сказал испанский министр. Эта награда была принята всеми уцелевшими добровольцами, кроме одного. Решение это, однако, далось им не без горечи. «На обратном пути, все как в рот воды набрали, - вспоминал А.П. Яремчук после церемонии принятия гражданства, - все молчали, было тяжело на душе — пришлось снять русские национальные углы, которые мы носили на рукаве больше двух лет. Но как ни тяжело было, мы помнили завет генерала Врангеля: «Если обстоятельства потребуют, то принимайте чужое подданство, но оставайтесь всегда верными Национальной России». Мы испанское подданство завоевали — это благородное подданство, не то, что какое-то республиканское французское подданство, (которое мне предлагали в Париже, когда я работал на заводе Рено, предлагая на себя взять хлопоты и даже расходы, но я наотрез отказался».

Русских добровольцев по принятии испанского подданства принял сам каудильо, благодаривший их за жертвенность, и легендарный генерал Москардо, в корпусе которого служили белые воины.

Генерал Москардо был комендантом военного училища Альказар, превратившегося в непреступную для красных крепость. В один из дней осады генерала вызвал для телефонных переговоров начальник милиции г. Толедо.

- В истреблении людей и творящихся преступлениях виноваты вы, - заявил он. - Я требую, чтобы в течение десяти минут Альказар сдался; в противном случае расстреляю вашего сына Луиса, находящегося здесь, в моей власти.

- Верю, - верю ответил Москардо.

- Чтобы вы убедились, что это правда, ваш сын подойдет к аппарату.

- Папа! – услышал генерал голос сына.

- Что сын мой?

- Ничего, говорят, что меня расстреляют, если Альказар не сдастся.

- Тогда вручи свою душу Богу, крикни «да здравствует Испания» и умри как патриот, - был ответ отца.

- Целую тебя папа.

- И я крепко тебя целую сын мой, - простившись так с любимым сыном, Москардо обратился к ожидавшему ответа коммунисту: - Можете сэкономить время, данное мне, потому что Альказар никогда не сдастся.

Через несколько дней Луис Москардо был расстрелян… Второй сын Москардо был расстрелян красными в Барселоне.

«Это честь для нас, что такие люди, как вы, пожелали стать испанцами», - такие слова обратил доблестный генерал к русским добровольцам, и честью прозвучали они для них из уст славного героя Альказара. На той памятной встрече Москардо убежденно говорил, что только верой, героизмом и жертвенностью можно спасти мир от большевизма.

Генерал А.А. фон Лампе, побывавший в Испании уже много позже, отдавая дань глубочайшего уважения генералу Москардо, с горечью писал, сопоставляя испанскую и российскую гражданские войны:

«Если не весь мир, то во всяком случае «вся Европа» с затаенным дыханием и неослабным вниманием следила за всеми перипетиями Гражданской войны в Испании и в частности за героикой Альказара...

А что было у нас в тяжелые годы Гражданской войны 1917—1920 годы!? Кто интересовался нами? Кто, даже и не с напряженным вниманием, а просто с каким-то небольшим интересом следил за перипетиями наших белых боевых фронтов, за нашими «Альказарами»? Кто? Ллойд Джордж, смехотворно увековечивший пресловутого «генерала Харькова»? И кто еще?

А между тем линия русских «Альказаров» проходила по всем окраинам России: через весь юг страны от Каспийского моря до границ Польши. От Восточной Пруссии — до подступов к Петербургу. От Мурманска до рек Ижмы и Цыльмы. От Урала до Владивостока... без конца, без края шли эти линии героической борьбы за Родину, борьбы за ее честь, борьбы за право будущему историку сказать, что не все в России подчинилось красному хаму... Если мне возразят, что на русских белых фронтах не было 72-дневной обороны Альказара, не было исторического разговора, подобного разговору отца и сына Москардо, но никто и никогда не опровергнет мне героизма адмирала Колчака, по преданию лично подавшего команду расстреливавшему его матросскому взводу, никто не забудет генерала Каппеля, замерзшего среди своих солдат, никто не забудет того, что генерал Корнилов оставил в Ростове на произвол красных свою жену, сына и дочь; которых он так никогда более не увидел, а они увидели только его бывшую могилу, из которой красная чернь выкопала его прах и развеяла последний по улицам Екатеринодара; никто не имеет права забыть замерзающие остатки армии генерала Миллера, в лютый мороз начавшие поход на Мурманск, которого они так никогда и не достигли. А все те, кто погиб в неотапливаемых и замерзших остановившихся поездах при великом отходе Восточного фронта Белой борьбы...

А все те безвестные герои добровольческих полков (добровольческих — не надо этого забывать.), которые гибли за идею возрождения России, с величайшим трудом и опасностями достигнув белых фронтов? Кто посмеет забыть мальчиков-кадет, прибавляющих себе годы, чтобы быть принятыми в ряды армий юга России!?

Это все наши русские «Москардо», это все герои наших русских «Альказаров». И слава России, что у нее были и есть такие сыны! Имеет право на жизнь нация, которая в числе своих сынов — имела белых бойцов... Их заветы, заветы погибших, мы хранить должны и должны их сохранить и донести до освобожденной России!

Носителем же этих заветов является наш Русский Обще-Воинский Союз!»