Заказать книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15529/
- Бежали из Соловков. Четыре офицера и один солдат. Спасаясь от большевистской погони, тридцать пять суток беспрерывно шли по болотам, в непроходимой тайге. Уже перейдя финско-советскую границу, все же шли еще несколько суток: карты не было. Уже в Финляндии, далеко обходили каждую избу: боялись нарваться на большевистский пост.
Так глухо передавали сначала из улеаборгской* тюрьмы, затем из тюрьмы гельсингфорской*, где беглецы «с того света» некоторое время пребывали, до выяснения их личности.
Вчера трое из них - впервые за много лет! - вышли на свободу. Остальные (польские подданные) ждут документов из Польши.
В русском клубе, за обедом в обществе представителей местной русской колонии, прибывшие поделились впечатлениями своего почти легендарного путешествия. Бывший лейб-драгун Б-нов, воплощение неутомимой энергии, играл в пути роль непререкаемого «диктатора», добровольно признанного отрядом из пяти «злостных контрреволюционеров».
- Были моменты полного упадка сил. Мы не могли уже двигаться вперед, и все же я сознавал, что идти - все равно надо. Падая, задыхаясь от усталости, галлюцинируя от голода, отмораживая себе ноги - нас настигла пурга - но все равно надо. И мы шли, я приказывал идти. Кого-то я, кажется, ударил, заставляя во что бы то ни стало двигаться на запад...
М-ов, казачий офицер в прошлом, застенчиво улыбается, когда драгун, полуосуждающе, полуодобрительно, указывает на излишнее бесстрашие М-ва:
- Понимаете, никогда не хотел делать обходов. Все напрямик норовил дуть. Послушайся я его, обязательно попали бы мы все в чекистские объятия.
Мне интересно было представить себе полную картину бегства. Любопытство мое было удовлетворено, бесхитростным рассказом смуглого кавказца.
- Концентрационный лагерь в Кеми - нечто в роде филиала Соловков. Монастырь, нынче превращенный в тягчайшее место заключения, - верстах в пятидесяти от Попова острова, с расположенным на нем Кемским лагерем. Между этими двумя пунктами все время происходят разные комбинации с заключенными. То из центральной России - или, как это у нас называлось, «с тыла», привозят новую партию в Соловки, через Кемь, то на Попов остров привозят арестованных для всякого рода работ.
Вот и мы работали на Поповом острове, соединенном с лесом железнодорожной линией. Мысль о побеге жила в нас давно. Но как ее осуществить? Никому из заключенных доверять нельзя: всюду масса «шпиков». Много времени прошло, пока нам удалось сговориться, обсудить приблизительный план бегства.
18 мая нас, под охраной двух красноармейцев с винтовками, отправили в лес вязать метелки для лагеря. Было решено в этот день попытаться бежать. Знак к началу «террористического акта» должен был дать Б-нов, подняв воротник. Около 8 часов утра момент, удобный для нападения на стражу, настал. Б-нов поднял воротник, мы сразу же набросились на красноармейцев. Одного из них обезоружили быстро, другой пытался сопротивляться. Ну, я и ударил его штыком так, что штык согнулся.
- Хотел убить! - вставил драгун, - отговорили.
- А чего жалеть? Ведь оба они были из тех, что расстреливают заключенных в лагерях.
- Все равно, - сказал драгун. - Мести не должно быть. Ничего этим не достигнешь.
- Отняли мы у них винтовки, погнали вперед, - продолжал М-ов. - Гнали их к западу, к финской границе, верст двенадцать. Оба дрожат, думают, - расстреляем в конце концов. Раненый шел не хромая; должно быть, с перепугу. Пройдя порядочно, отпустили сперва одного, через час другого. Пока дойдут обратно - если только дойдут - мы далеко будем.
Вот тут-то и началось главное. Несколько дней мы далеко шарахались из стороны в сторону, чтобы замести следы. Пройдем верст двадцать по мурманской дороге, потом назад, в сторону, столько же, снова на север, опять на запад. Всюду болота, непроходимые леса, вода по колено, усталость смертельная, а останавливаться, особенно в первое время, нельзя было. Уж он, Б-ов, показал бы нам остановку!
Комары ели нас немилосердно, все мы распухли, как от водянки. Несмотря на лето, все время стояли холода, морозы, падал снег. Раз настигла нас метель, окончательно выбившая нас из сил. Я отморозил себе ноги так, что слезли ногти с пальцев. Ни у кого не было ни карты, ни, хотя бы приблизительного, представления о расстоянии, отделяющего нас от границы Финляндии. В лагере об этом точно узнать не удалось. Кто говорил триста верст, кто четыреста. К огромному для нас счастью, у нас был компас. Его в куске мыла сохранил от чекистов Б-нов. Компас берегли в пути, как зеницу ока. В нем ведь было единственное наше спасение.
Благодаря компасу взяли, в общем, верный путь. Благодаря ему же, узнавали по солнцу, приблизительно, который час. Счет дням, начиная с 18 мая, вел Б-нов, записывая их в своем Евангелии очень тщательно. И все же он ошибся на два дня: в Евангелии было записано тридцать три дня, а шли мы тридцать пять.
У нас были деньги, и это тоже помогло нам немало. Изредка, внимательно исследовав весь ближайший район леса, мы заходили в редкие избы карел, покупали хлеб, платили не считая. Это были, однако, случаи исключительные. Дело в том, что вся эта местность почти не населена; кроме того, из осторожности мы иногда делали большой круг, только бы обойти какой-нибудь хутор, казавшийся нам подозрительным. Когда муки голода становились невыносимыми, мы заходили, опять-таки далеко не в каждую избу. Несколько часов, а порой и дней, мы вели наблюдение: нет ли в избе чекистов - вся стража состоит из чинов ГПУ.
Карелы, в общем, сочувствуют беглецам, но боятся помогать им. Администрация Соловков оповестила население, что за укрывательство бежавших виновный будет на десять лет сослан в лагеря. За поимку арестанта назначена особая плата: десять пудов муки. Конечно, все это было лишним поводов к сугубой осторожности.
Часто у нас не было ни крошки хлеба. Местность дикая, без каких бы то ни было признаков жилья. Отчаянье овладевало нами, от усталости и голода клонило ко сну. Полная неизвестность - где же, наконец, граница? - окончательно обессиливала нас, отнимала остатки энергии. Если бы не Б-нов, мы бы свалились с ног в каком-нибудь болоте.
Были случаи, которые ничем иным, как чудом, нельзя назвать. Так, набрели мы однажды на полуразрушенную избушку, ни одного следа человеческой ноги - а к следам мы внимательно присматривались. Видно, давно уже здесь живой души не было. Сразу упали духом: хлеба тут не найти. А голод у всех такой, что вот-вот упадем. Подошли ближе, обошли все кругом - пусто. У избы что-то черное, виднеется, на гриб похожее. Подходим к нему - хлеб! Сто хлебов с круглым отверстием посередине висят под небольшим навесом, не то тут какой склад для постов был, не то для сенокоса было заготовлено: во время разлива из этой избушки не выбраться. Набросились мы на чудесный «гриб» как волки; много с собой унесли. Жаль, что не все сто штук: потом еще не раз голодали.
Много времени отнимал у нас обход непроходимых болот. Пока вода до колена - идем, выше становится - поворачиваем обратно. Ноги вязнут, трудно идти. Попадались и речки без броду. Я чуть было не утонул в одной реченьке; неглубоко, но такое стремительное течение, что сбило меня с ног. Если бы не уперся вовремя винтовкой в песок, ударило бы меня о скалы, и осталось бы нас четыре, вместо пяти. Три раза подходили с различных мест к этой бурной речке, пока - с каким трудом! - перешли.
Конечно, как только мы бежали, из Кеми дали знать во все приграничные пункты. Ловили нас, видимо, усердно. Много раз издали видели красноармейцев, слышали их голоса, обнаруживали их присутствие на хуторах. О следах ног, брошенных спичках, уж и не говорю. Как-то нашли даже записку, написанную, видимо, подчиненным своему «товарищу начальнику». Засад было несколько. Одна из них чуть не стоила нам жизни.
Было это близ деревни Поддюжено, по реке Кеми. Подошли мы к избе. Страшно устав, не выслали вперед разведчика, не прислушались. Впереди шел Б-нов. И вот, как только он открыл двери, из избы на него направили винтовки, крикнули: «Руки вверх!». Б-нов быстро захлопнул дверь, мы бросились к лесу, долго бежали и скрылись.
В другой раз нас в десяти шагах обстреляли беглым огнем из-за скалы; в засаде, думаю, было человек восемь - десять. Вступать с ними в бой было бы безрассудством: у нас было только две винтовки и двадцать шесть патронов. Снова пришлось спешно ретироваться в лес. После этого мы двенадцать суток шли безостановочно, постоянно меняя направление. Так, в смене отчаянья и надежды, шли долгие дни и ночи, пока мы не убедились, что перешли границу.
Этого момента я никогда не забуду, - вставил Б-нов. - Перед нами болотистая равнина, лес справа и слева. Впереди - движущиеся точки. Кто это: красноармейцы, финны? Я, «диктатор», чувствую, что я просто бесконечно уставший и голодный человек, что мне уже все безразлично и, главное, что я уже не могу идти, физически не могу. Но все-таки: финны или чекисты? Фигуры черные, красноармейцы должны были бы быть в серых шинелях. Так, а вдруг все-таки - советский патруль? А войдя в болото, не так скоро выберешься. Финны? Чекисты? Теряя способность мыслить, я перекрестился и пошел вперед, к людям. Это были финны. Они сплавляли по реке бревна. Мы сдали наши винтовки, нас перевезли на другой берег реки. Когда потом я посмотрел на себя в зеркало, я испугался, до чего я был грязен, изможден и оборван. Да, такой путь даром не проходит...
По прежнему застенчиво улыбаясь, подтрунивая над собой, Б-ым и двумя другими офицерами С-вым и М-ским, - говорит М-ов о том, как странно ему чувствовать себя на свободе.
- Я все время жил в неволе. Служил в белых армиях, потом скрывался полтора года в горах, с зелеными. Объявили большевики амнистию: мы, дураки, и поверили, спустились с гор. Забрали нас, голубчиков, и - по этапу в Соловки. Три с половиной года там промучился. И мне теперь как-то не по себе: я не в тюрьме, я на свободе. Помню, незадолго перед нашим бегством, надо было заполнить очередную анкету в лагере, где был и такой вопрос: что вы думаете о Нэпе? Я и написал: ничего я не думаю, потому что, сколько уже лет сидючи в тюрьме, ни этого самого Нэпа, ни настоящей советской власти не видел… Даже соловецкие чекисты улыбнулись и сказали, что я прав...
«Сегодня» № 164, 28.07.1925, Рига.
*Улеаборг, Гельсингфорс - шведские названия финских городов Оулу и Хельсинки
|
