С 22 апреля по 10 июня 1972 года в “Новом русском слове” было помещено восемь статей И.А. Курганова под общим заглавием: “Революция и офицерские кадры”.
И. А. Курганов пишет свои статьи и книги на основании тщательного изучения исторических источников, и настоящая моя статья носит характер не столько возражения, сколько дополнения к его статьям.
В своих статьях И. А. Курганов утверждает, что в Красной армии работали десятки тысяч бывших царских офицеров, что они, в большинстве, работали усердно и добросовестно, и что без их работы Красная армия не была бы создана. Вот его заключение: “Красную армию построили и ее военные победы обеспечили царские офицеры. Без ник не было бы ни Красной армии, ни ее побед. Но это значит — не было бы и коммунизма в России. Сто тысяч царских офицеров спасли коммунизм в России и, значит, дали ему зеленый свет во все страны современного мира”.
Все это правда, но это - не вся правда, и указание на царских офицеров как на спасителей коммунизма в России требует множества пояснений и дополнений. Замечу, прежде всего, что только ничтожная, относительно к общему числу офицеров, кучка царских офицеров добровольно пошла на службу ленинской власти, огромное большинство пошло по принуждению и работало под бдительным надзором политкомиссаров и под угрозой применения “высшей меры” наказания.
Я должен остановиться вкратце на истории образования Красной (“рабоче-крестьянской”) армии, причем я буду ссылаться на показания весьма авторитетного свидетеля — наркомвоенмора Л. Тройного, создателя, руководителя и историка Красной армии; я цитирую его книгу: “Как вооружалась революция”, т. 1, Москва, 1923 г., а также привожу несколько цитат из сборника: “Материалы по истории Красной армии”, Москва, 1923 г.
16 декабря 1917 года Совнарком издал декрет об организации Красной армии на началах добровольной службы и выборности командного состава, от взводных командиров до верховного главнокомандующего; командиры до полкового командира включительно должны были избираться “общим голосованием” своих частей, а командующие армиями, фронтами и верховный главнокомандующий должны были избираться соответственными съездами солдатских представителей (Материалы, с. 67-68).
Для создания такой небывалой и невероятной армии была создана “Всероссийская коллегия”, которая обращалась к “трудящимся” с пламенными призывами “Товарищи работе, солдаты и крестьяне!.. Все, кому дорого знамя русской революции, становитесь немедленно в ряды Красной армии... В Красную армию должны пойти лишь те, кто добровольно желает служить под знаменем социалистической революции, в ком не потух еще священный огонь революционного энтузиазма” (Материалы, с. 194).
Однако весьма скоро обнаружилось, что в массе населения “священный огонь революционного энтузиазма” или вовсе “потух”, или был засыпан густым пеплом более близких забот и интересов, чем служение социалистической революции: ни офицеры, ни унтер-офицеры, ни солдаты старой армии не устремлялись под знамена Красной армии, и уже в апреле 1918 года ленинское правительство было вынуждено отказаться и от принципа добровольности военной службы и от принципа выборности командного состава, и Троцкий должен был признать, что эта “революционно-политическая мера” — солдатские комитеты и выборные командиры — “с точки зрения управления войсками в бою и подготовкой войск для боя была недопустимой, чудовищной, убийственной” (Троцкий, с. 15).
Теперь под знамена Красной армии была принудительно собрана миллионная масса новобранцев, но для их обучения и для командования войсковыми частями нужны были, конечно, специалисты военного дела (“военспецы”), и ленинское правительство очень скоро прибегло к мобилизации бывших офицеров и унтер-офицеров для службы в Красной армии. “Нам необходима, — утверждал Троцкий, — действительная вооруженная сила, построенная на началах военной науки. Активное и систематическое участие во всей нашей работе военных специалистов является поэтому делом жизненной необходимости” (с. 135). Троцкий констатирует также, что в 1918 году огромное большинство старого офицерства хотело бы уклониться от службы в Красной армии: “Девяносто девять сотых офицерства на словах заявляют, что не могут участвовать в “гражданской войне” (с. 144). — “С этим положением надо покончить. Офицерский паразитизм нетерпим, как и всякий другой. Принцип принуждения должен быть здесь применен с двойной силой. Офицеры получили свое образование за счет народа. Те, которые Служили Николаю Романову, могут и будут служить, когда им прикажет рабочий класс” (с. 145: “Известия” ВЦИК, 23 июля 1918 г.).
Итак, с 1918 года бывшие царские офицеры командуют красными полками, работают в штабах, преподают военные науки в Академии генерального штаба и в иных военных школах, подготовляя “краскомов”. А как они могли бы отказаться от этой работы? Ген. И. Данилов, вспоминая о своей подневольной службе у большевиков, пишет о начале работы красной Академии генерального штаба: “...состав профессоров был почти тот же, который был до революции... Профессора были все люди мобилизованные, взятые из тюрем, которым было предложено: “или читать лекции, или к стенке”. Понятно, выбирали первое” (“Архив русской революции”, т. 14, с. 96).
Проф. Курганов замечает, что царские офицеры лояльно и усердно работали в красных штабах. А как они могли выработать иначе, если над каждым из них стояло око коммунистического политкомиссара, который мог предать нерадивого или подозрительного офицера суду ревтрибунала?
И. А. Курганов полагает, что царский офицер, служащий в Красной армии по мобилизации, “относясь к коммунизму отрицательно, мог бы легко изменить коммунизму, т. е. перейти на сторону борющихся с коммунизмом белых армий, но случаи таких переходов “не были распространенным явлением”. Нет, совершить такой переход было весьма нелегко, по многим причинам. — 30 сентября 1918 года Реввоенсоветом был издан следующий приказ: “Предательские перебеги лиц командного состава в лагери неприятеля, хотя и реже, но происходят до настоящего дня. Этим чудовищным преступлениям нужно положить конец, не останавливаясь ни перед какими мерами. Перебежчики предают русских рабочих и крестьян англо-французским и японо-американским грабителям и палачам. Пусть же перебежчики знают, что они одновременно предают и свои собственные семьи: отцов, матерей, сестер, братьев, жен н детей”. — “Соответственным учреждениям” было предписано принять необходимые меры по задержанию семейств перебежчиков (Троцкий, с. 151). Так что за измену красных офицеров делу “социалистической революции” должны были расплачиваться их жены и дочери, матери и сестры (таковы были “ленинские принципы” в практическом применении).
Если, таким образом, огромное большинство царских офицеров служило большевикам и охраняло их власть только “за страх” и из-под палки, то были и в России и на Западе многие общественные группы, спасавшие весьма шаткую в 1917-1919 г.г. ленинскую власть “не за страх, а за совесть”, т. е. добровольно.
Если бы я был средневековым летописцем, то объяснил бы успех большевиков короткой и выразительной формулой: “Богу попущающу, а сатане действующу...”, но так как я пишу не в 1172, а в 1972 году, то я должен представить читателям не религиозно-мистическое, а эмпирически-историческое повествование о том, когда, кто и как помог большевикам удержаться у власти.
В ночь на 25 октября, когда петроградский “Военно-революционный комитет” начал военные действия против Временного правительства, его военные силы — до прихода вечером этого дня 2-3 тысяч балтийских матросов — были совершенно ничтожны: несколько сот (быть может, тысячи две) “красногвардейцев” из рабочих, да 200-300 солдат Павловского полка. Солдаты стотысячного петроградского гарнизона, в массе своей, соблюдали нейтралитет в борьбе “Ленина с Керенским”, сидели по своим казармам и грызли семечки. Отряды красногвардейцев, под командой Подвойского, с раннего утра беспомощно топтались вокруг Зимнего дворца, защищаемого кучкой (несколько сот) юнкеров и “ударниц”.
В это время в Петрограде стояли три Донских казачьих полка. Керенский (премьер-министр и “верховные главнокомандующий”) послал им приказ выступить против большевистских инсургентов, но казаки помитинговали и решили соблюдать нейтралитет.
Здесь не место обсуждать мотивы их решения, но несомненно-то, что если бы казаки — до прихода матросов — выступили против “армии” Подвойского, они легко разогнали бы малочисленные, плохо обученные и плохо вооруженные кучки красногвардейцев и столь же легко могли бы ликвидировать большевистский штаб в Смольном институте, и тогда “великая октябрьская социалистическая революция” не случилась бы.
Но она произошла и ленинцы захватили власть. Как же реагировала на это российская “революционная демократия”, руководимая партиями социал-демократов меньшевиков и социалистов-революционеров? Об этом подробно рассказано в весьма содержательной книге С. П. Мельгунова: “Как большевики захватили власть”.
Загипнотизированные призраком мнимой опасности “контрреволюции справа”, социал-демократы и социалисты-революционеры, порицая большевистский переворота своих резолюциях, считали недопустимой вооруженную борьбу с большевиками, ибо междоусобная война среди “социалистической демократии” грозила бы победой буржуазной и казачьей “контрреволюций”. Орган дентрального комитета партии с.-р. “Дело Народа” писал, что борьбу на два фронта — против большевиков и против донского атамана Каледина — надо вести по-разному: “против большевиков — силою организации, против Каледина — силою оружия” (Мельгунов, с. 256).
От резолюций, порицающих захват власти большевиками, им было ни тепло, ни холодно, но положение “советской” власти в конце 1917 и в начале 1918 гг. было весьма шатким ввиду отсутствия у нее военной силы, помимо буйной толпы балтийских матросов и текучих красногвардейских отрядов. Старая армия развалилась, Красная армия еще не была создана, а между тем, по всей стране вспыхивали антибольшевистские восстания.
Тогда на помощь Ленину явился 30-тысячный корпус (9 полков) латышских стрелков. В течение первого года советской власти они составляли надежную ленинскую лейб-гвардию, охраняли Кремль и, по приказам наркомвоенмора Троцкого, метались по всей стране — от Белоруссии до Урала и от Белого до Черного моря, — подавляя антибольшевистские восстания, и своими штыками и пулеметами принуждали русское население в селах и городах признать “свою родную советскую власть”; 6 июля 1918 года латыши подавили в Москве восстание левых эсеров которое чуть-чуть не опрокинуло “советскую” власть (при нейтралитете русских полков московского гарнизона).
Но, конечно, 30-ти тысяч латышских стрелков было недостаточно для длительного поддержания и укрепления большевистской власти; для этого нужно было создать миллионную Красную армию; царских офицеров и русских новобранцев пришлось мобилизовать принудительно (за недостатком добровольцев), но много добровольцев доставили Ленину “трудящиеся зарубежных стран” в лице военнопленных; из двух миллионов германских и австро-венгерских военнопленных около 200 тысяч откликнулись на ленинский призыв к участию в борьбе за международную пролетарскую революцию и вступили в Красную армию.
Солдат и офицеров Ленин кое-как набрал, но его правительству нужны были и деньги, а их был жестокий недостаток в 1918 году, ввиду полного расстройства хозяйственной жизни и государственных финансов. Тут частичная помощь пришла с иной стороны — из рук имперского германского правительства. Германский посол а Москве граф Мирбах писал в 1918 году своему правительству, что большевистское правительство испытывает жестокие финансовые затруднения, и что ему надо оказать финансовую помощь из опасения, что в случае падения большевиков власть в Москве может перейти в руки какой-либо общественной группы, дружественной западным державам. Доводы графа Мирбаха были признаны основательными, и миллионы германских имперских марок потекли в Москву — на поддержку дружественного (?!) ленинского правительства.
А как отнесся к ленинской революции западный мир? Правда, летом 1918 года западные союзники произвели маленькую “интервенцию” и высадили небольшие десанты в Мурманске и в Архангельске, но эта интервенция, — вопреки сказкам советских и некоторых западных историков, — вовсе не была началом войны Запада против коммунизма: ее первой целью была охрана (от возможного захвата немцами) огромных складов военного снаряжения, доставленного западными союзниками в Россию, а в перспективе предвиделась возможность восстановления восточного антигерманского фронта. Вскоре после окончания войны с Германией западные державы прекратили интервенцию и отозвали свою небольшую армию домой (в 1919 г.).
Несмотря на все призывы Ленина к всемирной пролетарской революции, большевизм был признан “внутренним русским делом” и лишь немногие политические вожди Запада, как Клемансо и Черчилль, считали нужной активную помощь русским антибольшевистским силам.
Если большинство правящей верхушки запасного мира желало соблюдать нейтралитет в “русском вопросе”, то в рабочих массах Запада, обманутых искусной пропагандой, ленинский социализм нашел миллионы горячих поклонников и союзников: в конце 1918 и в течение 1919 года во всех западных странах образуются свои коммунистические партии, которые в марте 1919 года составляют вместе с ленинской партий интернациональный союз коммунистических партий (“Коминтерн”), руководимый, конечно, Лениным и Троцким (формальным его президентом был старый оруженосец Ленина Зиновьев).
Не только коммунисты, но и многомиллионная армия социалистов западных стран решительно протестовала против поддержки русской “контрреволюции” (т. е. попытки Белого движения освободить Россию от террористической диктатуры ленинцев). И когда французское правительство, после падения Германской империи, послало свои войска и флот в порты Черного моря, то солдаты не хотели сражаться против “русской революции”, а матросы на военных кораблях подняли открытый бунт, и французское командование (ранней весной 1919 г.) постепенно эвакуировалось со своими войсками (чуть ли не бежало) из Одессы и Крыма.
Резюмирую. Что царские офицеры своей (подневольной) службой помогли большевикам создать Красную армию и удержать их власть над Россией — это правда; но это не вся правда, а только один уголок в обширном, сложном и запутанном лабиринте трагических событий русского лихолетья. |
