В начале февраля 1916 года по войскам Северного фронта был разослан секретный приказ: «Приготовить представителей от фронтовых частей на смотр Государю». Одновременно с этим и так же секретно получила приказ и 5-я кавалерийская дивизия: «На смотр Государю выслать по одному офицеру и по пяти солдат от каждого полка к 12 часам ночи на станцию К. для дальнейшего следования в пешем строю».

Но подготовку и проезд до станции давалось всего три дня.

По получении этих приказов сравнительно спокойная окопная жизнь на Двине сразу превратилась в потревоженный муравейник. У каждого солдата и офицера защемило сердце: «Кого выберут, кому отдадут предпочтение? Кто удостоится чести увидеть вблизи Государя и, может быть, говорить с ним?»

Многие были уверены, что участники встречи с Государем будут отмечены особыми наградами. Отобранным завидовали. А счастливцы занялись чисткой и пригонкой обмундирования и аммуниции. Все остальные солдаты и каптенармусы помогали, чем могли, своим товарищам: укрепляли нашивки, давали советы и т. д.

Избранным не верилось, что они предстанут пред лицом Государя Императора необъятной родины-России…

С пятью полными Георгиевскими кавалерами, лихими конно-артиллеристами, я, в чине поручика, был назначен представителем от 5-го конно-артиллерийского дивизиона.

В назначенный час мы верхами прибыли на станцию К. Она была в полной темноте. Комендант, освещая карманным электрическим фонариком дорогу, подвел нас к большому составу. Вагоны были уже почти заполнены представителями от других частей фронта. Курить и зажигать спички не разрешалось: ведь близко был фронт, неприятель мог обнаружить нас с воздуха. Говорили все тихо, больше полушепотом. Уговорившись с солдатами, как встретиться при высадке, я занял место в офицерском вагоне.

Масса людей, темнота, неестественная тишина, сознание важности момента, нетерпеливое ожидание дальнейшего, все это создавало какую-то наэлектризованную, торжественно-таинственную атмосферу. Минуты растягивались в вечность. Сколько прошло времени, никто не знал. В вагоне сидели в непроглядной темноте. От одного к другому передавался ток всеобщей взволнованности.

Наконец поезд тронулся и начал втягиваться в лес, медленно засыпаемый хлопьями снега.

Скорость поезда то убыстрялась, то замедлялась. Выйдя на прогалину, он остановился среди дороги. Было тихо, тепло. Снег сыпался сплошной массой.

По команде старшего офицера нашей дивизии, Каргопольского драгуна, полковника Гутиева, мы, выгрузившись тут же на просеке или на занесенной снегом дороге, пристроились к общей колонне.

В утренней предрассветной темноте, по колено в снегу, колонна медленно тронулась. Идти, утопая в снегу, в длинных кавалерийских шинелях было очень трудно. Мы уже заткнули полы шинелей за пояс, по-пехотному, но все же казалось, что наших сил хватит не надолго. По лицам ручьями струился пот. Но вдруг, в напряженной тишине, слух уловил отдаленные звуки военного марша. И как будто по какому-то волшебству ноги моментально окрепли и легче пошли по глубокому снегу. Музыка с каждым мгновением становилась все слышнее, вливая в нас бодрость и силу. Начинался рассвет. Снежные хлопья редели. Лесная дорога кончилась. Мы вышли на широкую поляну и увидели строящиеся вдоль опушки леса части, к которым и присоединились как представители нашей дивизии. Когда все выстроились в виде огромной буквы «П», стало совсем светло. Каждая сторона буквы была длиной около версты. Перед каждой пятеркой солдат стоял офицер. Необычайная, волнующая, незабываемая картина! Какое разнообразие форм, ярко оттеняющих одну часть от другой! В каждой форме была своя особенная красота. Не было ни одной груди без крестов: на солдатских — серебряные и золотые, на офицерских — эмалевые белые. Нашивки на левых рукавах шинелей свидетельствовали о количестве ранений, о пролитой за родину крови.

Снег еще падал, но уже не хлопьями, а редкими, мелкими искорками. Занесенные снегом ветви огромных елей на опушке были похожи на крылья гигантских птиц. Мы стояли в царстве белой тишины.

Но вот послышался отдаленный гул, каждое мгновение нарастая и приближаясь: по линии неслось громовое «ура». Из-за пригорка появилось несколько автомобилей: прибыл Царь со свитой. К тому месту, где остановились автомобили, были поданы кони. Царь вышел из автомобиля первым и сел на золотисто-рыжего коня. За ним, во главе с генералом Фредериксом, последовала вся свита из других автомобилей. Пройдя некоторое расстояние, все всадники остановились, а Царь под несмолкаемое «ура!» шагом направился один вдоль фронта. Часто останавливаясь, он беседовал с отдельными офицерами. Подъехав вплотную к тому месту, где стоял я с своей пятеркой, Царь остановился и, внимательно посмотрев на мои нашивки, спросил:

— Где Вы были ранены?

— Под Поневежем, Ваше Императорское Величество!

— Да, это было тяжелое время… Потерпите, немного осталось…

Меня поразили печальные, измученные до последней степени, как будто уже тогда обреченные глаза Императора. Он был в погонах полковника, без всяких отличий. Землистый цвет лица монарха, бездонная печаль во взоре, скромная форма, ничто не свидетельствовало о том, что – это повелитель огромной страны. Вместе с усталостью, в бесконечно-добрых глазах светилась заботливость к этим наивным, по-детски кричащим «ура!» людям.

Лица солдат и офицеров были согреты огнем готовности умереть в любую минуту за своего Царя и за родину. Какими влюбленными глазами смотрели они на Государя! Он был для них божеством. «Ура!» не прекращалось. Оно было настолько мощным, что казалось вылетающим не из грудей, а из огромных труб.

Объехав фронт, Царь вернулся к центру поляны и поднял руку. Это был призыв к тишине. Мгновенно все замолкли. Снег к этому времени прекратился. Седые тучи разорвались. Показались голубые просветы.

С простыми, бесхитростными словами обратился Царь к своим воинам:

«Дорогие мои! Я знаю, что переживает армия, платя дорогой ценой за победы. Я знаю, какие тяжести несет вся Россия. Но все необходимо. До конца осталось уже немного, нужно только потерпеть, дорогие мои…»

Хлынувшие из глаз слезы не дали ему докончить… Мы видели эти слезы Царя, освещенные вырвавшимся из-за туч солнцем.

Царь плачет… Сердце каждого сжалось от боли. Какая обреченность во всем его облике! Хотелось собрать его слезы как святыню, хотелось ободрить его. Но вот, после выразительной, говорящей тишины снова загремело еще более мощное «ура!».

И когда Царь сел в автомобиль, солдаты, нарушив строй, стихийно ринулись к машине. В горящих экстазом глазах солдат можно было прочесть решимость душу свою положить за своего Повелителя!

Эта любовь народа, переодетого в военные шинели, была исключительной силы. Но этой душевной энергии не было дано ходу. Те, кому надлежало ее использовать, не предприняли ничего.

Спрашивается, для чего же была устроена встреча с Царем?

Душевный порыв солдатско-офицерской массы, загоревшись ракетой дивной красоты, вскоре угас.

Ровно через год произошла революция.

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ