Чесменский бой 26 июня 1770 г.
Через сутки после боя в Хиосском проливе, 25 июня в пять часов дня под председательством Главнокомандующего графа Алексея Орлова на линейном корабле «Три Иерарха», на котором он держал кайзер-флаг, собрался военный совет.
Повреждения, причиненные в бою судам русской эскадры, были за истекшую ночь к этому часу устранены. Особенно пострадал линейный корабль «Три Святителя», на котором Спиридов поднял свой флаг после гибели линейного корабля «Евстафий». Корабль адмирала пострадал больше других – были перебиты брасы и ядрами пробило корпус, из-за того, что в последние минуты боя он оказался под перекрестным огнем 100-пушечного линейного корабля и двух каравелл со стороны турок и линейного корабля «Иануарий» — с русской стороны. На остальных судах были повреждены преимущественно снасти.
Турецкие артиллеристы, обученные французскими инструкторами, стреляли хорошо, но действовали по специальному приказу Гассан-паши. Он рассчитывал либо лишить русские суда возможности маневрировать и захватить их после абордажного боя в плен, либо взорвать их вместе со специально выделенными для этого своими судами. Это ему не удалось, и в дальнейшем он совершил роковую ошибку, уведя флот в тесную Чесменскую бухту, где его огромному флоту нельзя было ни маневрировать, ни сражаться.
Вот эти особенности Эфеса — древнее название бухты и города на берегу ее — или «Сисьмы», как она значилась на голландской карте, лежавшей перед членами военного совета, — узость бухты и отсутствие возможности маневрировать — и были поставлены на обсуждение военного совета для выработки плана дальнейших действий русской объединенной эскадры. В военном совете принимали участие: Алексей Орлов, адмирал Спиридов, контр-адмирал Елманов, контр-адмирал Эльфинстон, капитан-бригадир Грейг, израненный и обожженный командир погибшего линейного корабля «Евстафий» капитан 1 ранга Круз, командиры действующих линейных кораблей и бригадир артиллерии Ганнибал.
У Главнокомандующего графа Алексея Орлова не было определенного плана. Как и перед боем в Хиосском проливе, он опять не представлял себе возможности окончательной победы объединенной эскадры над флотом, состоявшим из шестидесяти девяти вымпелов, как это сообщили русские суда, ходившие на разведку во внутренний рейд Чесменской бухты: пятнадцать линейных кораблей — «Капудан-паша», «Мулинос-Ахмед», «Патрона-Реала», «Алли Кандиск», «Барбароссена», «Мехкин», «Джафарбей», «Султана», «Хамензей», «Эмир Мустафа», «Родос», «Патрона Аукара», «Ахмед», «Гемулин-паша», название пятнадцатого осталось неизвестным; две каравеллы, шесть фрегатов, шесть шебек, восемь галер и тридцать два галиота
В русской объединенной эскадре, потерявшей в Хиосском бою «Евстафия», всего насчитывалось: восемь линейных кораблей — «Европа», «Три Святителя», «Три Иерарха», «Иануарий», «Ростислав», «Не тронь меня», «Святослав», «Саратов»; три фрегата — «Св. Николай», «Надежда Благополучия» и «Африка»; три пинка, вооруженные 22 пушками каждый — «Соломбала», «Сатурн и «Венера»; один пакетбот — «Почтальон»; один бомбардирский корабль, мелкосидящий, для обстрела крепостей. Всего 17 вымпелов боевых судов и 13 зафрахтованных и призовых, то есть — 30 вымпелов. Вот это сопоставление количества вымпелов: 69 турецких против 30 русских очень смущало Алексея Орлова.
Моряки настаивали на решительных и немедленных действиях, чтобы не упустить благоприятный момент вынужденной парализованности противника в тесной бухте. Адмирал Спиридов указал, что ограничиться осадой и артиллерийским обстрелом, который уже вели в течение всего дня 25 июня с позиции у входа в Чесменскую бухту линейные корабли «Святослав» и «Три Иерарха» и пакетбот «Почтальон», нельзя, так как это не приведет к победе над многочисленным неприятелем даже в невыгодных для него условиях. Турецкие суда, если не предпринимать против них решительных мер, располагали благоприятными условиями для длительной стоянки, поскольку были обеспечены с берега всем необходимым. Выпустить же их из бухты было бы равносильно проигрышу Архипелагской кампании, даже если бы дело обошлось без потерь со стороны объединенной эскадры. Адмиралы и командиры линейных кораблей сошлись в одном: как можно скорей уничтожить турецкий флот, не дав его командованию времени на размышления и контрмеры. Вопрос, в принципе, был решен. Оставалось разрешить — как именно разгромить и уничтожить запертый в бухте превосходящий численностью турецкий флот?
Вспомнили и посмеялись над Гассан-пашой, который обещал султану устроить фейерверк из русских кораблей. Но адмирал Спиридов с бригадиром Ганнибалом уже обсуждали между собой обстановку, сложившуюся к моменту заседания военного совета. Они тоже вспомнили жестокий план Гассана-паши и решили брандерами сжечь турецкий флот. Они выработали план и предложили его военному совету. Благодаря поддержке контр-адмирала Елманова, капитан-бригадира Грейга и капитана 1 ранга Клокачева Главнокомандующий Орлов согласился и принял его целиком.
План Спиридова и Ганнибала состоял в следующем: использовать в качестве брандеров транспортные суда, сопровождающие эскадру и не представляющие значительной ценности. Алексей Орлов согласился превратить четыре зафрахтованные транспорта в брандеры. Все они были пожертвованы их владельцами греками. Известна фамилия одного из этих владельцев — Варваций — он стал впоследствии русским подданным.
Надо было их нагрузить всякими горючими материалами: смолой в бочках, селитрой, серой в парусиновых шлангах, а палубу, рангоут и борта пропитать скипидаром. Такой брандер представлял собой смертельную опасность, если бы сумел подойти к вражескому кораблю и зацепиться за него. Для этого к бушприту и нокам рей прикреплялись крючья, которыми его команда старалась зацепить за фальшборт и надстройки неприятельского судна.
Снаряжение брандеров и подбор их командиров были поручены бригадиру Ганнибалу. Оставив военный совет, Ганнибал отправился выполнять поручение, так как время не ждало. Дело предстояло ответственное и опасное. Для осуществления такого предприятия требовались люди хладнокровные и готовые пожертвовать жизнью.
Как только Ганнибал обратился к офицерам эскадры, тотчас же к нему явились четыре кандидата: капитан-лейтенант Дугдаль, лейтенанты Ильин и Мекензи и мичман Гагарин. Назначив их командирами брандеров, Ганнибал вместе с ними отобрал лучших добровольцев для команд гребных шлюпок, предназначенных, в случае безветрия, буксировать брандеры на внутренний рейд бухты.
Когда через несколько часов он доложил о готовности отряда брандеров, военный совет принял следующее решение:
Общее руководство и наблюдение брал на себя адмирал Спиридов. Капитану-бригадиру Грейгу поручалось руководство прорывом в бухту. Для прорыва были назначены четыре линейных корабля: «Ростислав», «Европа», «Не тронь меня» и «Саратов»; два фрегата: «Надежда Благополучия» и «Африка»; один бомбардирский корабль «Гром». Этому отряду надлежало войти в Чесменскую бухту и, во-первых, артиллерийским огнем подавить две батареи, каждая из 22 пушек, установленные противником в течение истекших суток на мысах у входа в бухту и, во-вторых, вступить в бой с неприятельским флотом, вызвать смятение на турецких кораблях и, отвлекая внимание их экипажей на себя, этими действиями открыть дорогу брандерам.
Был составлен приказ, подписанный Главнокомандующим графом Алексеем Григорьевичем Орловым. В приказе этом, объявленном на объединенной эскадре, говорилось:
«…Всем видимо расположение турецкого флота, который после вчерашнего сражения пришел здесь, в Анатолии, к своему городу Эфесу, стоя у оного в бухте, от нас на зюйд-ост, в тесном и непорядочном стоянии, что некоторые корабли носами к нам на норд-ост, прочие в тесноте к берегу, как бы в куче. Всех же впереди мы считаем 14, фрегатов 2, пинков 6.
Наше же дело должно быть решительное, чтобы оный флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь, в Архипелаге, не можем мы к дальнейшим победам иметь свободные руки, а для того по общему совету положено и определяется к наступающей ныне ночи приготовиться, а около полуночи и приступить к точному исполнению…»
Но еще засветло, в часы, когда заседал военный совет, бомбардирский корабль «Гром» получил приказание занять позицию перед самым входом в Чесменскую бухту, как можно ближе к береговым батареям, и с этого места начать обстрел их. Турецкие батареи отвечали лениво. Начальство противника и не подозревало, что «Грому» поручено было произвести разведку огнем, заблаговременно выяснив расположение пушек противника. С наступлением вечера суда, выделенные для атаки турецкого флота, заняли исходную позицию перед входом в бухту.
Наступила лунная, тихая ночь. Слабый ветер, дувший в сторону внутреннего рейда, благоприятствовал русским кораблям. Но на поверхности моря, залитой лунным светом, каждый маневр русских судов был ясно виден туркам.
Полный успех атаки зависел от точнейшего выполнения плана, разработанного Спиридовым на заседании военного совета. Малейшее промедление давало противнику возможность затруднить, если не сорвать осуществление смелого плана.
В 11 часов вечера, как было условлено, под гафелем линейного корабля «Ростислав», назначенного флагманским кораблем отряда, вспыхнул свет фонаря. Находившиеся на нем флагман адмирал Спиридов и начальник отряда капитан-бригадир Грейг запрашивали о готовности судов отряда к началу движения в бухту. На флагштоках кораблей отряда моментально зажглись огни, означавшие: «мы готовы!» На линейном корабле «Ростислав» в ответ на фалах были подняты наверх три зажженных фонаря — приказ следовать курсом в бухту, на сближение с неприятелем до дистанции пушечного выстрела.
Первым должен был идти фрегат «Надежда Благополучия». Однако на нем замешкались. Ни в документах, ни в «Собственном журнале» капитана-бригадира Грейга нет объяснения причины этого. Известно лишь то, что начало общего движения отряда задержалось на полчаса, так как ни один из командиров кораблей не решился нарушить диспозицию, утвержденную военным советом. Было уже 11 часов 30 минут ночи. Уходило впустую драгоценное время…
Здесь вмешался адмирал Спиридов, до тех пор предоставивший распоряжаться начальнику отряда капитан-бригадиру Грейгу. Выхватив у него из рук рупор, адмирал повернулся в сторону линейного корабля «Европа», стоявшего между «Надеждой Благополучия» и «Ростиславом», и крикнул: «Командир «Европы»! Вам начинать, не мешкая, как иные!»
Этим приказанием Спиридов покончил с деморализующей заминкой, указав и Грейгу на недопустимость промедления в любом маневре, особенно в боевой обстановке, и на обязанность флагмана менять диспозицию, как только подскажут обстоятельства.
Клокачев моментально повиновался, и Спиридов отметил это в сообщении Адмиралтейств Коллегии о ходе Чесменского боя, специально подчеркнув исполнительность командира и всего экипажа «Европы»: «…в 12 часов (ночи) оный корабль пришел в повеленное место, в ближайшей дистанции лег на шпринг и начал палить беспрерывным огнем из пушек ядрами, камнями и брандскугелями…»
К полночи линейный корабль «Европа» был уже рядом с «Громом» и вместе с ним проник в бухту через узкий, всего в три четверти километра, вход между мысами, на которых стояли турецкие батареи. Отвечая батареям, не прекращая движения, оба корабля прорвались в бухту, приблизились на дистанцию пушечного выстрела к якорной стоянке турецкого флота на внутреннем рейде, завели шпринги и открыли огонь по неприятельским судам. Турки отвечали ураганным, но беспорядочным огнем.
Обстрел бомбардирского корабля «Гром» был очень удачен: его брандскугель попал в рубашку грот-марселя одного из турецких линейных кораблей, стоявших в первой линии. Парус сразу вспыхнул, пламя охватило грот-мачту, распространилось по верхней и спустя несколько минут вся кормовая часть запылала. С линейного корабля «Европа», бомбардирского корабля «Гром» и подошедших в течение получаса после начала боя линейных кораблей «Ростислав», «Не тронь меня», фрегатов «Надежда Благополучия» и «Африка» было видно, как метались турецкие моряки, стремясь потушить пожар, сначала на одном, а затем на трех кораблях в первой линии.
Пришло время пускать брандеры, так как все внимание противника сосредоточилось на своих судах, подожженных брадскугелями. Три брандера под командованием капитан-лейтенанта Дугдаля, лейтенанта Мекензи и мичмана Гагарина держались наготове, спрятавшись от глаз турецких наблюдателей за фрегатами. Четвертый подошел поближе к «Грому», чтобы с него принять своего командира, лейтенанта Ильина. До этого момента лейтенант продолжал исполнять свои обязанности на бомбардирском корабле, где командовал батареей мортир и гаубиц.
«Велите им идти с Богом!» коротко приказал Спиридов Грейгу, показывая на брандеры и этим возвращая капитан-бригадиру командование отрядом. Грейг подал условленный знак и распорядился прекратить обстрел противника, чтобы, не дай Бог, не угодить нечаянно в какой-либо из брандеров.
На русской эскадре все затихло… Все, не отрываясь, следили за силуэтами брандеров, скользивших по лунной дорожке вглубь внутреннего рейда. За каждым брандером волочились на длинном буксире гребные шлюпки, в которые должна была перебраться команда, закончив свое дело… Все суда объединенной эскадры один за другим подошли к отряду Спиридова — Грейга. На них все, от адмирала до последнего матроса, сознавали, какой смертельной опасности подвергали себя добровольцы на брандерах…
Брандер капитан-лейтенанта Дугдаля не успел пройти и половины расстояния, разделявшего русскую эскадру и первую линию турецкого флота, как был замечен противником… Две турецкие галеры устремились ему наперерез. Видя, что ему не справиться с ними, командир приказал матросам прыгать за борт и плыть к шлюпке, а сам поджег брандер. Начиненный горючими веществами, пропитанный скипидаром брандер взорвался почти мгновенно. Канонир Нестеров, остававшийся на брандере вместе с командиром, успел подхватить обожженного и раненного в ноги командира, держа его бросился в воду и поплыл к шлюпке. Турецкие галеры метнулись в сторону, — прочь от места взрыва… Команда брандера беспрепятственно подобрав в шлюпку Дугделя и Нестерова, погребла к линейному кораблю «Три Иерарха», только что вошедшему на внутренний рейд Чесменской бухты.
Вторым пошел брандер лейтенанта Мекензи. Он достиг первой линии неприятельских судов, но из-за неудачного маневра его прижало к борту уже горевшего турецкого корабля. Команда успела покинуть брандер и добраться до судов объединенной эскадры.
Подошла очередь третьего зажигательного судна. Его повел лейтенант Ильин. Неудача, постигшая Дугделя и Мекензи, его не смутила, но зато произвела сильное впечатление на командовавшего отрядом судов капитан-бригадира Грейга. Когда лейтенант Ильин вел брандер мимо линейного корабля «Ростислав», то Грейг не выдержал и крикнул Ильину: «Ни под каким видом не зажигайтесь, пока не сцепитесь с неприятелем!»
К моменту выхода брандера лейтенанта Дмитрия Сергеевича Ильина в атаку турки, вначале ошеломленные пожарами, возобновили ураганный артиллерийский огонь по русским кораблям отряда. Грейг был вынужден в свою очередь возобновить стрельбу, и тогда третий брандер очутился между двух огней!..
Лейтенант Ильин все же пробрался к цели. Он вплотную подвел свое суденышко к борту 84-пушечного турецкого корабля. Русские матросы работали, как на учении: крепко прицепили брандер к фальшборту турецкого корабля, затем подтянули шлюпку, спустились в нее. Тогда Ильин поджег брандер и спрыгнул в шлюпку сам. Пламя, охватившее брандер, уже ползло к фальшборту и рангоуту турецкого корабля, а команда его смотрела на огонь, не предпринимая никаких мер для предотвращения катастрофы?! Столь непонятное поведение турок объяснил впоследствии сам Гассан-паша французскому послу в Стамбуле Тотту: он принял брандер Ильина за дезертира — перебежчика с русской эскадры, решившего сдаться в плен. Это впечатление создалось у него, когда русские открыли огонь как бы вдогонку брандеру, и поэтому он приказал не стрелять по брандеру Ильина…
Тридцатидвухлетний лейтенант Дмитрий Сергеевич Ильин после поджога своего брандера спрыгнул в шлюпку, приказал матросам повременить грести, встал во весь рост лицом к неприятелю и, только когда убедился, что «большой корабль в огне, и пламя к парусам пришло, и оные все мачты, стеньги и реи загорелись», скомандовал грести.
Уже придя к борту «Грома», командир и команда третьего брандера услышали оглушительный взрыв; одновременно взорвались и брандер и турецкий корабль. Взрывом разметало пылавшие обломки по рейду и на палубы других неприятельских кораблей…
Хотя четвертый брандер мичмана Гагарина можно было уже не посылать, он все же был послан. Гагарин поджег его на полпути и, пересев в шлюпку, поспешил выбраться в безопасное место.
Внутренний рейд Чесменской бухты осветился заревом огромного костра. Стало светло, как днем… Горели десятки судов, больших и малых. Грейг в «Собственноручном журнале» записал: «Пожар турецкого флота сделался общим к трем часам утра. Легче вообразить, чем описать ужас и замешательство, овладевшие неприятелем! Турки прекратили всякое сопротивление даже на тех судах, которые еще не загорелись. Большая часть гребных судов затонула или опрокинулась от множества людей, бросавшихся в них. Целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду, поверхность бухты была покрыта бесчисленным множеством несчастных, спасавшихся, топя один другого. Немногие достигали берега, цели отчаянных усилий. Командор (так Грейг называл себя) снова приказал прекратить пальбу с намерением дать спастись, по крайней мере, тем из них, у кого было довольно сил, чтобы доплыть до берега. Страх турок был до того велик, что они оставляли не только суда, еще не загоревшиеся, и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесмы, оставленных уже гарнизоном и жителям.
Так кончилось ночное дело с 25 на 26 число июня, в котором турецкий флот был совершенно истреблен. Это одна из самых решительных побед, какую только можно найти в морских летописях всех наций, древних и новейших…»
Шестьдесят три судна: линейные корабли, каравеллы, шебеки, галеры, галиоты сгорели в течение ночи. Десять тысяч человек, две трети личного состава турецкого флота, погибли в огне.
Русская объединенная эскадра потеряла одиннадцать человек: 8 на линейном корабле «Европа», 3 на линейном корабле «Не тронь меня».
Турецкий флот был уничтожен, о чем и доложили: граф Алексей Григорьевич Орлов Императрице Екатерине и адмирал Григорий Андреевич Спиридов — Адмиралтейств-Коллегии. Оба донесения увез в тот же день сын адмирала, посланный курьером в Петербург. В письме, адресованном И. Г. Чернышеву, исполнявшему тогда обязанности Президента Адмиралтейств Коллегии, флагман русской объединенной эскадры так написал о Чесменской победе:
«Слава Господу Богу и честь Российскому флоту! В ночь с 25-го на 26-ое флот турецкий атаковали, разбили, разгромили, подожгли, в небо пустили и в пепл превратили. Ныне в Архипелаге всем пребываем силой господствующей…»
Чесменский бой несомненно был апофеозом всего служения России старого адмирала. Спиридов увидел в нем воплощение всего, чему посвятил пятьдесят лет служения родному флоту. Лейтенант Ильин, командиры линейных кораблей — Клокачев, Лупандин, Бешенцов, Поливанов, командир «Грома» Перепечин, командир фрегата «Африка» Клеопин, и многие другие прошли нелегкую школу морской практики, военной выучки и боевой подготовки под командованием Спиридова объединенной эскадрой и своим поведением в Чесменском бою прославили его новаторство в линейной тактике. И опытные командиры линейных кораблей и молодые гардемарины, только что начавшие свою морскую службу, были питомцами Спиридова. Их слава явилась достойным завершением его трудов. Все, что он воспитал в них на Балтийском море, в походах к Померании, в штурме Кольберга, в стенах Морского Корпуса, в долгом и трудном совместном плавании вокруг Европы — целеустремленность, инициативу, стойкость, убежденность в безусловной возможности побеждать не числом, а уменьем — принесло свои плоды сначала у берегов Морей, под стенами Наварина, затем у Хиоса и увенчалось на внутреннем рейде Чесменской бухты.
Решили дело не корабли, а люди — воспитанники адмирала Григория Андреевича Спиридова. Кому же, как не ему, по справедливости больше принадлежит почетное звание «Чесменский»?
В честь одержанной победы все моряки русской эскадры были награждены медалью с краткой, но многозначительной надписью: «Был».
***
Разгром и уничтожение турецкого флота открыли прямой путь к сердцу «Блистательной Порты» через Дарданеллы и Мраморное море к Стамбулу. Сейчас одним прыжком можно было проникнуть в Босфор и оттуда выйти на Черноморские просторы, пожав таким образом плоды Чесменской победы. Сделать это советовал Орлову адмирал Спиридов, и мнение моряков было полностью единодушно с мнением первого флагмана флота. Даже Грейг, обычно без лишних разговоров исполнявший волю Орлова, был за поход к Босфору. Весть об уничтожении турецкого флота, разнесенная беглецами из Чесмы, валом панического ужаса катилась по Оттоманской империи, сметая на своем пути стойкость гарнизонов противника, деморализуя их, расстраивая управление государством, заставив султана и его министров бежать из Стамбула. Сопротивление на море неприятель пока что оказать не мог, а мимо его крепостей с деморализованными гарнизонами в тех же Дарданеллах русские корабли прошли бы.
Своенравный Орлов не внял советам Спиридова, как наилучшую возможность закрепить результаты Чесменского боя. Он растратил выигрыш победы, ограничив действия объединенной эскадры осадой отдельных островов Архипелага и штурмом отдельных крепостей, дав противнику возможность прийти в себя и даже воссоздать, хотя и не в прежних размерах, боевой флот.
Вместо необходимого ради пользы дела единого командования объединенной эскадрой, которое должно было принадлежать Спиридову, тем более — после Хиоса и Чесмы, он, не желая делить власть, предпочел раздробить эскадру, в которой распоряжались теперь на равных правах три флагмана: Спиридов, Эльфинстон, и, в качестве советника при Главнокомандующем, Грейг.
Такое троевластие закончилось печально. Орлов, наделенный властью Главнокомандующего, вполне мог и подчинить Эльфинстона старшему флагману и даже отстранить от командования. Мог, но явно не хотел, пока Эльфинстон перечил всем, но не ему. Он даже писал Императрице: «Ежели контр-адмирал Ельфинстон не переменит своего поведения, я принужденным найдуся, для пользы службы Вашего Величества, отнять у него команду…» Вовремя не отнял и тем самым способствовал преступлению.
Эльфинстон, привыкнув безнаказанно своевольничать, поощряемый к этому подчеркнуто демонстративным невмешательством Орлова в споры между флагманами, не захотел участвовать в блокаде Дарданелл, увел линейный корабль «Святослав», 84-пушечный, самый мощный в эскадре, к острову Лемнос и там погубил его: на полном ходу под всеми парусами корабль в свежую погоду наткнулся на риф у северной стороны Лемноса и затем оказался на мели. Непосредственным виновником аварии явился лоцман Гордон, английский подданный, нанятый Эльфинстоном, но главным виновником был Эльфинстон, не внявший предупреждениям моряков о некомпетентности лоцмана. Шесть суток, днем и ночью, экипаж «Святослава» с помощью пришедших к месту аварии других судов пытался спасти свой корабль, но безуспешно. Его пришлось разоружить и сжечь, чтобы он не достался противнику.
Преступление, совершенное Эльфинстоном, имело последствием не только гибель самого мощного линейного корабля эскадры. Пока русские суда, поспешившие на помощь «Святославу», находились возле него, выход из Дарданелл остался без присмотра. Турки немедленно воспользовались этим и вывели через пролив из Мраморного моря в Эгейское несколько транспортных судов с подкреплениями гарнизону Лемноса. В итоге был погублен корабль, сорвана блокада Дарданелл, упрочено положение противника на Лемносе, — одном из крупнейших островов Архипелага — и снята осада крепости Пелари на Лемносе, хотя перед тем командование гарнизоном уже соглашалось вести переговоры о сдаче крепости. Получив подкрепление, турки отказались от всяких переговоров, и успешные до тех пор действия отряда кораблей у Лемноса, которыми командовал Спиридов, свелись к напрасной трате времени. Военно-морской суд признал Эльфинстона ответственным за самовольный уход из Дарданелл, за принятие неблагонадежного лоцмана и аварию, приведшую к гибели корабля. Он был доставлен в порт Мудрое на Лемносе, где в этот момент находился Орлов.
Орлов отстранил Эльфинстона от командования и отправил его в Кронштадт, издав приказ, адресованный всем командирам судов объединенной эскадры:
«Необходимые нужды для пользы службы Ее Императорского Величества принудили меня отделенную эскадру господина контр-адмирала Эльфинстона соединить с эскадрой, под моим ведением находящейся, и препоручить обе в точную команду его высокопревосходительства господина адмирала Григория Андреевича Спиридова, о чем господа начальники судов да будут известны…»
Несмотря на печальный опыт взаимоотношений с фаворитом, Спиридов поступил как флотоводец-патриот, принял эскадру и три года командовал ею, успев за это время осуществить все, что наметил в плане из четырех пунктов, привезенном Орловым в Петербург и утвержденном Екатериной.
Вдвое усиленная третьим и четвертым отрядами кораблей, пришедшими из Кронштадта, объединенная эскадра под командованием Спиридова сумела с помощью десантов овладеть в течение трех лет почти всеми островами Архипелага, обеспечить полную блокаду Дарданелл, дважды разгромить противника в море, в Патрасском заливе и у крепости Дамиетта, уничтожить восемь из десяти фрегатов и одиннадцать из девятнадцати шебек, построенных турками после Чесмы. Но здоровье Спиридова и взаимоотношения его с Орловым не улучшались.
Спиридов подал в отставку. Орлов не возражал. Он получил из рук Спиридова даже то, на что не рассчитывал: лавры морских побед, боевую славу и громкий титул «Чесменского». Просьба Спиридова вполне его устраивала, и он охотно поддержал ее, зная, что адмирал подготовил себе надежную смену в лице контр-адмирала Елманова.
Не обольщался Спиридов даже в те минуты, когда Орлов познакомил его с письмом Императрицы, в котором было сказано:
«…Нашему адмиралу Спиридову вы имеете вручить приложенный при сем всемилостивейший Наш рескрипт, в котором Мы ему оказали наше удовольствие за похвальное и ревностное его поведение в сем случае и жалуем ему кавалерию Святого Апостола Андрея Первозванного. Сенату же Нашему повелено будет оному адмиралу в вечное и потомственное владение отдать назначенные от Нас деревни…»
Однако ни отставка, ни сухопутное захолустье, в котором он провел свои последние годы, не оборвали того, чем он был уже навечно связан с флотом. Письма приходили отовсюду, незримыми нитями связывая ярославское захолустье, тихую Спиридовку, с Балтийским морем, с дальними зарубежными гаванями, с новыми, отвоеванными благодаря победе при Чесме черноморскими портами Херсоном и Ахтиаром (Севастополем). Жизнь флота шла своим чередом, и новое поколение русских моряков продолжало неустанно трудиться над тем же, чему Григорий Андреевич Спиридов на протяжении полувека, день за днем, отдавал все свои помыслы и силы. Самой радостной для адмирала оказалась весть о победе над турецким флотом у острова Фидониси, в которой бригадир Федор Федорович Ушаков преднамеренно повторил маневр, осуществленный в свое время Спиридовым у Хиоса в силу непредвиденных обстоятельств. Значит не зря была пронесена сквозь десятилетия верность новаторскому правилу, данному еще Петром Великим русскому флоту: «Порядки писаны, а времен и случаев нет…» 19 апреля 1790 года, за два месяца и восемнадцать дней до Керченской победы русской эскадры под командованием Ушакова, первый флагман возрожденного на петровских традициях Императорского русского флота закончил свой жизненный путь. Фамильный склеп в церкви глухого ярославского сельца Нагорья стал последней пристанью адмирала Григория Андреевича Спиридова. И мало кто знал тогда о настоящей роли адмирала в трудной борьбе за флот в победных боях у Хиоса, Чесмы, Патраса и Дамиетты. Для многих адмирал Спиридов был к тому времени всего лишь захудалым помещиком из отставных военных, тем более что умер он в тени своей славы, которая незаслуженно досталась другому.
Г. М. фон-Гельмерсен
Военная быль |
