Приобрести книгу в нашем магазине

Совсем другой была сестра Лиза.

Маленькая ростом, она отличалась взрослостью, всегда говорила уверенно, твердо и только правду. Находчивой и решительной была она в опасные моменты. Если, бывало, Манька увлекалась в каком-либо рассказе небылицей, Лиза уверенно, по-взрослому прерывала ее:

– Ты, девочка, совсем завралась. Это бывает ведь только в сказках, а в жизни этого не может быть.

От этих слов и твердого, спокойного тона мне сразу становилось не так страшно идти по темной комнате, я только искала руку Лизы, чтобы, держась за нее, не чувствовать на себе костлявой руки домового, который только что собирался схватить меня.

Как-то мы – дети – пошли в лес за ягодами. Лес густой-густой, темный-претемный. Деревья, казалось, упирались своими макушками в небо. Неожиданно из этой чащи мы вышли на длинную просеку, показавшуюся нам коридором, стены которого составляли высокие черные деревья, а потолок – голубое небо. Вдоль просеки тянулась насыпь железной дороги. Картина была необыкновенно красива! Мы все – малыши – тотчас же взбежали на насыпь и вперегонки побежали по шпалам, более взрослые шли вдоль насыпи внизу.

Приближался полдень, мы выбирали место для отдыха. Кузовки уже были до половины наполнены ягодами.

Георгий корчил из себя солидного взрослого человека и шел по насыпи с палкой в руке. Вдруг из-за поворота позади нас появился черный поезд. Раздался пронзительный свисток. Мы все стремглав сбежали с насыпи вниз к более взрослым. Остался на насыпи, сбоку рельс, только важный Георгий, который подсмеивался над нашей трусостью и приговаривал:

– Идти сбоку рельс по насыпи совсем не опасно. Надо только крепко держаться на ногах, и поезд не заденет тебя, а пронесется мимо, – и продолжал важно шагать вдоль рельс.

Напрасно кричали мы ему:

– Сойди, Бога ради, мы верим, что ты бесстрашный, но сойди только, ради Бога!

Он же не внимал нашим крикам и все шел вперед. Поезд черным чудовищем приближался к нам. Машинист, вероятно, завидя фигурку мальчика на насыпи, давал беспокойные свистки. Расстояние между поездом и Георгием все уменьшалось и уменьшалось, а он гордо шел вперед, не проявляя страха. Я дрожала, как осиновый лист, и собиралась было уже заплакать, как увидела нечто неожиданное: маленькая Лиза стрелой взбежала на насыпь, схватила за полу пальто Георгия и потащила его вниз, под откос. Георгий от неожиданности не удержался на ногах и покатился за Лизой с насыпи вниз. Палка выпала из его рук, кузовок с ягодами перевернулся, ягоды все высыпались. В это мгновение, громыхая, промчался мимо черный страшный поезд, а Георгий, плачущий, растерянный и в рваных штанах, лежал внизу под насыпью и казался таким жалким. Я же радовалась, что он жив.

Много позже как-то соседская девочка Пашка, меньше меня, побила моего совсем маленького племянника. Я разозлилась на нее невероятно за избиение слабенького Женечки, догнала ее и здорово отколотила (я была значительно больше и сильнее ее). Вечером, когда отец вернулся с работы и ужинал, к нам степенно вошел сосед, отчим Пашки, и стал жаловаться отцу на меня, что я, мол, большая сильно побила его маленькую падчерицу. Отец очень рассердился на меня и хотел тут же учинить наказание. Я заплакала, приговаривая:

– Да, я побила Пашку, но за что?! Если бы вы видели, как лупасила она нашего слабенького больного сиротку Женю! Она тоже много старше его!

Но мои слова не действовали на отца, он стал снимать свой ремень, чтобы высечь меня.

Вдруг раздался громкий голос Лизы:

– Пап, как вам не стыдно бить Нюточку. Сосед пришел защищать чужого ребенка, а Нюточка защищала своего родного больного маленького сиротку-племянника! Почему же она тогда неправа?!

Отцу стало неловко. Он застегнул свой пояс, но при этом тихо бормотал:

– Ты мне смотри, веди себя прилично!

Я увидела, что гроза минует меня благополучно, и стала еще бойчее рассказывать, как безжалостно Пашка била маленького сиротку Женю:

– Если бы не я, она бы убила его: ухватила его за шиворот и – об землю головой!

Племяннику Жене было годика полтора, он был сиротой и жил у нас. Он был такой слабенький, бледненький. Я любила его очень, жалела, няньчила и, конечно, защищала, когда видела, что его обижают. Мне было дорого, что за меня заступилась Лиза. Правда торжествовала!

Лиза всегда стояла за правду. И какая она была смелая: не побоялась сказать правду в глаза даже разгневанному отцу!

Однажды зимним вечером мы все сидели вокруг стола, где стояла лампа. Каждый занимался своим делом. Георгий сидел тут же и готовил уроки. Лиза что-то шила (она хорошо шила и обшивала всех нас – детей – чем очень помогала матери). Георгий незаметно дернул меня сзади за мои маленькие косички. Я обиделась и заплакала. Отец наш был очень строг. Он спросил, почему я расплакалась, а я в ответ:

– Георгий меня дергает за волосы!

Отец, очень нервный, горячий, легко расстраивался. Он сразу, не разбирая дела, снял пояс и больно выпорол Георгия. Георгий плакал и дул на красные рубцы на руках. Мне было неловко, а Лиза тихо ругала меня:

– Ну, что? Довольна теперь ты, что Георгия наказали, ябеда!?

– Да, а зачем он меня дергал, – оправдывалась я, но сама чувствовала стыд за свою ябеду. Конечно, он меня не так больно дернул, как наказал его отец за это. Мне было стыдно, и я дала себе слово больше никогда не жаловаться. Лиза же была всегда на стороне правого и слабого.

Милая Лиза. Всю свою жизнь она стояла за правду, очень часто в ущерб себе и своему благополучию. И в дальнейшем ее личная жизнь сложилась тяжело, неудачно. Много невзгод и труда легло на ее слабые плечи (она так и осталась маленькой, щупленькой, но с хорошими работящими крепкими руками), но она навсегда осталась правдивой, смелой, честной. Умерла она рано. Вечная память ей!

Я думаю, что на том свете она попала в рай, поэтому в тяжелые минуты, когда я молюсь Богу, я мысленно вспоминаю Лизу и обращаюсь к ней с просьбой помолиться и за меня, грешную, там, перед престолом Божиим.