"Император Николай I, вступивший на престол ровно через столетие после кончины основателя Русского Флота, - пишет Чириков, - обратил особенное внимание на Морской Корпус и 31 марта 1826 г. в первый раз посетил Корпус, находившийся под начальством вице-адмирала П.М. Рожнова. 10 апреля в корпусе была получена от Начальника Морского Штаба, копия с собственноручной записи Государя, содержавшей в себе новую инструкцию для воспитателей и воспитанников. Требовалось, чтобы корпусные офицеры служили во всем примером для воспитанников. .Предлагалось дать воспитанникам "бодрую осанку и молодецкий вид", увеличить классные комнаты, обратить внимание на чистоту и пр. Немедленно было приступлено к исполнению Высочайшего повеления. Началась необыкновенная деятельность, и весь Корпус быстро принял новый вид" ("Колыбель флота". 1951).
По повелению Государя повышено было содержание учителей. 14 октября 1826 г. директором корпуса был назначен выдающийся моряк контр-адмирал И. Ф. Крузенштерн [Иван (Адам) Федорович Крузенштерн (1770-1846), адмирал, первый русский кругосветный мореплаватель. Государь очень ценил его. По увольнении его по болезни с должности директора, был в 1842 г. назначен состоять при особе Его Величества], который своей деятельностью вполне и оправдал надежды Императора.
Государь очень часто - 97 раз за свое царствование - посещал Морской Кадетский Корпус. "В память посещения Корпуса Императором Николаем Павловичем, - пишет Чириков, - директор Корпуса, вице-адмирал Д. С. Арсеньев, в 1889 г. одно из окон помещения малолетней роты, на котором любил отдыхать покойный Государь во время частых своих посещений Корпуса, отделал белым мрамором и на верхнем откосе окна находилось вензелевое изображение имени Императора Николая I и годы начала и конца его царствования, а на подоконнике сделана была следующая надпись: "Его Императорское Величество Государь Император Николай Павлович, при посещении Корпуса, при входе в малолетнюю роту изволил садиться на это окно и, созывая кадет, милостиво разговаривал, шутил и играл с ними" ("Колыбель флота").
Профессор А. В. Никитенко записал 16 октября в своем дневнике: "Государь Император повелел отправить 20 лучших студентов заграницу для усовершенствования в познаниях с тем, чтобы, возвратившись, они могли бы занять профессорские кафедры". Часть отправлена была в Берлин, другая - для изучения естественных наук - в Париж ("Русская старина". 1889).
***
При своем вступлении на престол Император Николай I застал обострение отношения с Персией. Шах Фет-Али все более не выполнял условия Гюлистанского договора 1813 г., установившего границей между обоими государствами ту линию, которую занимала русская армия после удачной войны. Несмотря на то, что, к концу царствования Императора Александра I Персия, поддерживаемая тайно англичанами, старалась не выполнять условия договора, последний, как затем и Император Николай, стремился поддерживать мирные отношения с шахом, соглашаясь даже на некоторые земельные уступки. В январе 1826 г. Государем с этою целью послан был в Персию генерал-майор кн. Меншиков. В Тегеране его приняли враждебно. Шах позволил себе не принять от Меншикова письма Государя в руки, а велел положить его на подушку. Во главе желавших войны стояли храбрый и честолюбивый наследник престола, Аббас-Мирза, третий сын шаха (два старших сына родились от невольницы), и главный министр, Алаяр-хан, известный своими злоупотреблениями. 16 июля сердар эриванский перешел с войском русскую границу.
Положение Закавказского края было очень тяжелым. Подвластные нам мусульманские народы готовы были взбунтоваться. Грузия трепетала, опасаясь вторжения персов. В Тифлисе царила паника. Переправившись через Араке, Аббас-Мирза осадил Шушу, храбро защищаемую полковником Реутом. Сын же его занял Елисаветполь и готовился ко вторжению в Кахетию. Главнокомандующий А. С. Ермолов, использовав задержку персов у Шуши для сосредоточения войск, направил отряд кн. Мадатова преградить персам путь в Кахетию, что и удалось. Но все же недостаточно решительные действия Ермолова вызывали недовольство Государя. Он решился отправить на театр военных действий, с особыми полномочиями, лицо, пользовавшееся особым его доверием и прославившегося военными успехами. Во время коронационных торжеств генерал-адъютант И. Ф. Паскевич получил приказание отбыть на Кавказ.
Паскевич родоначальником своим имел Феодора Цалаго (именуемого также Чалым и Цаленко), православного дворянина, прибывшего в начале ХVII в. из Волыни в Малороссию и занявшего видное положение "полкового товарища" в Полтавском полку. Сын Феодора, Яков, по прозванию Пасько, был кошевым атаманом. Сын Якова, Иван, носил уже фамилию Паскевича и был прапрадедом будущего фельдмаршала, родившегося в Полтаве в 1782 г. Окончив Пажеский корпус, он был лейб-пажем и адъютантом Императора Павла I. Паскевич принимал участие, начиная с 1807 г., в турецкой кампании. За действия под Варной получил он Георгия 4 ст. В Отечественной войне отличился в сражениях Смоленском, Бородинском, под Малым Ярославцем; в 1813 г. - под Лейпцигом. В Париж Паскевич вступил, командуя 2-ой гренадерской дивизией. В 1821 г. он был назначен начальником гвардейской дивизии, в каковой 2-й бригадой командовал Великий князь Николай. В 1824 г. он был пожалован генерал-адъютантом и назначен командиром I армейского корпуса.
В 1814 году Император Александр I представил его Великому князю Николаю в Париже, сказав: "Познакомься с одним из лучших генералов моей армии, которого я еще не успел поблагодарить за его отличную службу". С этого времени установилась между ними та крепкая дружба, которая продолжалась сорок с лишним лет. "Этого я уважаю, как только сын может уважать отца", - говорил Император Николай в начале 1831 году о Паскевиче де-Санглену.
Прибыв 29 августа на Кавказ, Паскевич 13 сентября разбил Аббас-Мирзу под Елисаветполем. 29 марта 1827 года Паскевич назначен был главнокомандующим и получил повеление от Государя: немедленно начать наступательные действия покорением ханств эриванского и нахичеванского, чтобы очистить от персов весь левый берег Аракса. 8 июля сдалась крепость Аббас-Абада. Двинувшийся на выручку Аббас-Мирза был разбит 5 июля при Джеван-Будахе.
"Поход открылся весною 1827 года, - пишет Н. Г. Устрялов. - Путь от Тифлиса к Эривани пролегал чрез два горные хребта, еще покрытые снегом и едва доступные для человека. Русские солдаты проложили дороги, устроили переправы, перевезли осадные орудия, обозы, и к изумлению врагов явились под стенами Эривани (24 апреля) с многочисленною артиллериею, без которой тщетны были прежде все усилия Цицианова и Гудовича овладеть ее твердынями, знаменитыми на востоке. Аббас-Мирза, считая Эривань оплотом Персии, собрал все свои силы, употребил все свое искусство, чтобы спасти ее от русских, но напрасно: пораженный Паскевичем на правом берегу Аракса, отбитый Красовским от монастыря Эчмиадзинского, он ушел в Тавриз, почти без войска. Славная Эривань пала, разгромленная русскими орудиями. Путь в Персию был открыт".
Эривань взята была в день Покрова Пресвятыя Богородицы, в воспоминание чего Паскевич, как сообщал он Государю, одну из тамошних мечетей отдал для церкви гарнизона покоренного города.
Государь б ноября горячо благодарил своего "старого командира" и наградил его орденом Георгия 2 ст.
13 декабря был занят кн. Эристовым Тавриз. Англичане, все время побуждавшие шаха и наследника к сопротивлению, увидели безнадежность положения Персии. Секретарь английской миссии Кембель прибыл к Паскевичу. Принятый, как частное лицо, он уговаривал его не двигаться дальше, так как опасности могла подвергнуться династия Каджаров. Последнюю, родоначальниками которых были выходцы из Азиатской Турции, только в начале XVIII века поселившиеся в Мазандеране на берегу Персидского залива, значительная часть населения не любила. Особенно сильно было движение против них в Азербейджане (или Адербейджане). Паскевичу улыбалась мысль присоединения этой провинции к России. "С потерею Адербейджана, - писал он 29 октября, - английские чиновники могут сесть на корабли в Бендер-Бушир и возвратиться в Индию".
Но против этого был Император Николай, всюду отстаивавший верноподданические начала. "Непреклонный в убеждениях строго-легитимных, - пишет кн. Щербатов, - Государь не допускал мысли о возможности воспользоваться непокорностью подданных законному их монарху. Настаивая на удовлетворении России, он, вместе с тем, требовал от Паскевича и сохранения целости Персии и неприкосновенности законной власти и престола шаха" ("Генерал-фельдмаршал кн. Паскевич. Его жизнь и деятельность". 1891).
Кн. Паскевич, в связи с этим, сообщал в рапорте Государю 29 октября 1827 г.: "Я, переступая через Араке, ни одного хана не пригласил к содействию нам способами бунта или тайной измены, не призывал к возмущению ни кочевых племен, ни городских жителей".
Аббас-Мирза первый понял безнадежность положения. Шах же Фет-Али пытался выиграть время для дальнейшего сопротивления. Паскевич тогда двинул армию к Тегерану. Занят был весьма важный и многолюдный город Ардебиль. Тогда шах запросил мира.
В ночь с 9 на 10 февраля 1828 г. в деревне Туркманчае, на пути к Тегерану, подписан был мирный договор. Шах обязался уступить России ханства Эриванское и Начихеванское, заплатить 20 миллионов рублей серебром контрибуции и даровать значительные преимущества русским, приезжавшим в Персию по торговым делам.
В сердечных выражениях благодарил Государь Паскевича. Но с той же трогательной любовью корил он его за раздражительность и неуживчивость в отношении к генералам Эмануелю, Сипягину и Красовскому.
"Теперь, как старому знакомому, могу сказать, как другу, - писал Паскевичу Император 15 марта 1828 г., - дозвольте мне изъяснить со всею искренностью новое желание мое, собственно до вас, любезный Иван Федорович, касающееся. Я душу вашу знаю; знаю, что благородная душа ваша не оскорбится голосом друга, которому честь ваша, ваша слава точно дороги. Не скрою от вас, любезный друг, что с прискорбием я видел, что многие сотрудники ваши, люди, коих вы уважать должны, ибо они вполне сего достойны, лишились под конец похода вашего доверия, не сделав, я смело скажу, ничего, дабы провиниться и тем заслужить недовольство ваше справедливым образом. Может ли высокая и благородная душа быть преступна в незаслуженной недоверчивости? Достойно ли вас угнетать или быть несправедливу к тем, кои, не щадя ни трудов, ни самой жизни, дабы заслужить мое благоволение, были истинными вам сотрудниками и помощниками? Не мне вам, любезный Иван Федорович, упоминать, что прощать великодушно, притеснять же без причины - неблагородно. Прошу вас, как друг, примите сие увещание от меня, как долг тому, которому я сам многими советами обязан. Я желаю, чтобы моего Ивана Федоровича всякий подчиненный любил и почитал, как отца, и чтобы не было других ему завистников, как завистников его славы и добродетели..."
В начале же этого письма от 15 марта, Государь извещал Паскевича о возведении его в графское достоинство с именем Эриванским: "Воздав всемогущему Богу благодарение за дарование столь желанного мира, обращаюсь к вам, мой любезный Иван Федорович, с изъяснением чувств признательности, которую от глубины сердца к вам питаю за важные услуги отечеству и точное исполнение моих желаний; вы все вполне совершили. Желая, чтобы и в потомстве сохранились неразлучные с именем вашим приобретения, коими вам Россия обязана, приобщил я к фамилии вашей название той твердыни, покорением которой поход принял решительный оборот в нашу пользу". Паскевичу был пожалован 1 миллион из контрибуции.
Царствуя два года, потрудившись над устроением Империи, ведя еще войну с Персией и имея, после Наваринской победы, обостренные отношения с Турцией, Государь 29 ноября 1827 года писал Цесаревичу Константину: "Никто не ощущает большей потребности, чем я, быть судимым с снисходительностью. Но пусть же те, которые судят меня, примут во внимание, каким необычайным образом я вознесся с поста недавно назначенного начальника дивизии на пост, который занимаю в настоящее время, кому я наследовал и при каких обстоятельствах, и тогда придется сознаться, что если бы не явное покровительство Божественного Провидения и того, на кого еще при жизни я смотрел, как на своего благодетеля, и которого мне приятно считать своим ангелом-хранитетем, мне было бы не только невозможно поступать надлежащим образом, но даже справляться с тем, что требует от меня заурядный круг моих настоящих обязанностей; я твердо убежден в Божественном покровительстве, которое проявляется на мне слишком ощутительным образом для того, чтобы я мог не замечать его во всем, случающемся со мною, и вот моя сила, мое утешение, мое руководящее начало во всем".
***
Мир с Персией был особенно важен, так как на Ближнем Востоке назревала другая война - с Турцией. Император Николай I сразу же по вступлении на престол решительно заговорил с последней, требуя точного выполнения ею условий Бухарестского мира 1812 г. Обязательства принятые на себя тогда Турцией в отношении Сербии, Молдавии и Валахии, свободной русской торговли чрез Босфор и Дарданеллы и другие султаном не выполнялись. После твердых требований Государя, предъявленных 24 марта, Порта обязалась 25 сентября 1826 года договором заключенном в Аккермане исполнять свои обязательства.
На очереди стоял и греческий вопрос, в отношении которого Император Александр проявлял большую нерешительность, находясь под полным влиянием австрийского министра Метгерниха. Последнему выгодно было придавать национальному движению греков исключительно революционный вид. Император Николай и в данном случае проявил определенность, выявив ее в беседе с присланным в марте 1826 года из Лондона в С.-Петербург, победителем Наполеона, герцогом Веллингтоном. 24 июня/6 июля заключен был в Лондоне относительно Греции договор между Россией, Англией и Францией. Меттерних негодовал. "Континентальный союз, на котором покоились тишина и благоденствие Европы, перестал существовать", - заявил он русскому послу Д. П. Татищеву.
Султан Махмуд II отверг предложение трех держав о посредничестве между турками и греками. Ибрагим, сын паши египетского Магомета Али, свирепствовал в Морее и на архипелагских островах. Не воздействовало на Ибрагима и обращение к нему адмиралов русского, английского и французского флотов, находившихся вблизи гавани Наварин.
8 октября 1827 года английский вице-адмирал Кондрингтон (1770-1851), как старший в чине, двинул в гавань союзный флот. Русскими командовал контр-адмирал граф Гейден [Граф Логгин Петрович Гейден (1772-1850). Род. в Гааге, проявлял особую верность Оранскому дому; с 1795 г. на службе в России, с 1810 - русский подданный с сохранением графства Римской империи. 1826 - нач. 3 дин. Балтийск. флота. 1827 - контр-адмирал в составе эскадры ген.-адъют. Д. Н. Сенявина, отправленной в мае в Портсмут (Англия). Назначен во главе особой эскадры, двинутой из Портсмута в Средиземное море. За Наварин получил - чин вице-адмирала, Георгий 3 ст., аренду в 3000 г. на 12 лет. Во время войны 1828-29 гг. - главноком. флотом в Средиземном море; производил блокаду Дарданелл и Константинополя; 1838 - главный командир Ревельского порта], французами - контр-адмирал Риньи. Начался бой. Особенно отличился адмиральский корабль "Азов", под командой храброго капитана М. П. Лазарева. Турецкий флот был уничтожен.
Разгром турецкого флота в Наваринской бухте произвел огромное впечатление в Европе. Австрийский император Франц I называл Кодрингтона и других адмиралов убийцами. В Англии, где незадолго до Наварина скончался Джордж Каннинг и изменился политический курс, раздавались даже голоса о привлечении к суду доблестного адмирала. Бой назывался "досадной случайностью". Король Георг IV, открывая парламент, назвал Наваринскую бухту "неприятным событием". В 1828 году адмирал Кодрингтон был уволен, хотя "решительность действий" предписывалась ему в указаниях, данных первым лордом адмиралтейства, принцем Кларенским. Только, когда последний в 1830 году стал королем Вильгельмом IV, адмирал был снова привлечен к активной деятельности.
Император Николай I отличил адмиралов Кодрингтона и Риньи. "Вы одержали победу, за которую цивилизованная Европа должна быть вам вдвойне признательна, - говорилось в рескрипте от 8/20 ноября 1827 года на имя Кодринггона. - Достопамятная Наваринская битва и предшествовавшие ей смелые маневры говорят миру не об одной лишь степени рвения, проявленного тремя державами, - в деле, бескорыстие которого еще более оттеняет его благородный характер; они доказывают также, что может сделать твердость - против численного превосходства, искусно руководимое мужество - против слепой отваги, на какие бы силы последняя не опиралась. Ваше имя принадлежит отныне потомству [Во время боя турецкий флот состоял из 65 судов с 2106 орудиями и 23000 чел. экипажа. Союзный - из 28 судов (русских 8) с 1298 орудиями и 13000 чел. экипажа]. Мне кажется, похвалами я только ослабил бы славу, окружавшую его, но я ощущаю потребность предложить вам блистательное доказательство благодарности и уважения, внушаемых вами России. В этих видах посылаю вам прилагаемый орден св. Георгия 2 ст. Русский флот гордится, что заслужил под Наварином ваше одобрение. Мне же особенно приятно заверить вас в чувствах питаемого к вам уважения".
Граф Гейден, награжденный св. Георгием 3 ст. и чином вице-адмирала, в письме своем от 19 июня/1 июля 1828 г. высказывал Кодрингтону огорчение и возмущение по поводу его увольнения. При письме он препроводил, по повелению Государя, саблю, которую один оружейник в Сибири изготовил в честь Наваринской битвы.
Интересно письмо леди Кодрингтон от б августа 1828 г. с о. Мальты: "Дорогой граф Гейден. Я хотела бы дать Вам, всем Вашим и в особенности Вашему Августейшему Государю понятие о той благодарности, которая пробудилась у одинаково преданной жены и матери за милостивый поступок в отношении моего адмирала и нашего дорогого сына. Но это совершенно невозможно. И все-таки я не могу перенести близкого отъезда из этой части света без того, чтобы не попытаться высказать Вам какие благородные чувства возбудил во мне этот поступок. То, что один из союзных Государей, одинаково с другими заинтересованный в результате, наградил главнокомандующего в Наваринском бою, - это мне кажется вполне естественным и последовательным, но кто может вполне оценить, как оно того заслуживает, то прекрасное письмо, которое сопровождало Государеву наградную грамоту, полное самых деликатных и утонченных, - а потому и самых сильных и приятных, - похвал. Я думаю, что никто не может лучше оценить его, как сыновья, дочери и жена адмирала. Что касается моего сына, как могу описать я мои чувства, когда увидела его в первый раз после выздоровления (от ран. - Н.Т.), награжденного Государевым орденом..."
Султан всю ненависть за понесенное поражение перенес на Россию. В Турции провозглашалось, что Россия есть вечный, неукротимый враг мусульманства. Обнародован был гати-шериф о поголовном ополчении за веру и отечество. Драгоман Порты грозил русскому послу А.И. Рибопьеру заключением в Семибашенный замок. Но представитель России знал, Кто стоит за ним и твердо заявил драгоману: "Скажите тем, кто вас послал, что времена подобных нарушений международного права прошли безвозвратно, что я никому не советую переступать мой порог, что я вооружу всех своих и буду защищаться до последней капли крови, и что если кто осмелится посягнуть на мою жизнь или даже на мою свободу, камня на камне не останется в Константинополе. Государь и Россия сумеют отомстить за это". "Лицо драгомана после этих слов, - писал Рибопьер, - от страха сделалось смешно до крайности".
14 апреля 1828 г. обнародован был манифест о войне с Турцией. Государь объявил, что, вопреки заявлениям султана, он вовсе не думает о разрушении Оттоманской империи, а только намерен настоять на исполнении Турцией прежних договоров и лондонского соглашения по греческому вопросу.
Главнокомандующим второй армией, двинутой на Балканский полуостров, был назначен фельдмаршал граф Витгенштейн [Граф Петр Христианович Витгенштейн (1768-1842), древне-германского происхождения, род. в Нежине. Службу начал в л. -га. Семеновском полку. В Отечественную войну удачно оборонял пути в С.-Петербург. После смерти в 1813 г. светл. кн. Кутузова-Смоленского - главнокомандующий русско-прусских войск в Европе. После неудачных сражений под Люценом и Бауценом, просил об увольнении. Заменен кн. Барклай-де-Толли. 1818 - главноком. 2 армии. 1826 - фельдмаршал. 1834 - светлейший князь], начальником штаба генерал-адъютант П. Д. Киселев.
По случаю отбытия Государя в действующую армию 24 апреля учреждена была в С.-Петербурге временная Верховная комиссия, в составе гр. П. А. Толстого, кн. А. Н. Голицына и гр. В. П. Кочубея, в качестве ее председателя. Высочайшим приказом 24 мая указано, что и в присутствии Государя главнокомандующему предоставлялась вся власть и права, "присвоенные ему учреждениями о большой действующей армии". Но, конечно, нахождение Государя в армии ограничивало свободу действий гр. Витгенштейна.
Беспримерное в тот год разлитие Дуная задержало переправу через него и дало возможность большим турецким силам сосредоточиться у крепости Шумла. Благоприятным событием был переход на русскую сторону запорожских казаков, обитавших при устьях Дуная с второй половины XVIII в. после упразднения Запорожской Сечи.
Казаки узнали, что в армии находится Царь. Через посредство коменданта Измаила ген.-майора С.А Тучкова I кошевой атаман Осип Михайлович Гладкий, пользовавшийся правами двухбунчужного паши, бил челом Государю. Весь кош перебрался на левый берег Дуная, предоставив войскам сотни легких судов для переправы. 19 мая Государь пожаловал Гладкому золотую медаль со своим изображением, сказав: "Бог вас простит, отчизна прощает и я прощаю". То же Царь объявил всему кошу, добавив: "Я знаю, что вы за люди".
Местом переправы была выбрана деревня Сатуново, между крепостями Измаилом и Рени. Вблизи был турецкий опорный пункт Исакчи. Казаки переправились 25 мая. 27-го, по диспозиции Государя, началась общая переправа. Запорожцы, явившись с 40 лодками, очень помогли. Император, не дождавшись наводки моста, переправился на берег в лодке Гладкого.
"...В виду еще не сдавшейся и защищаемой сильным гарнизоном крепости Государь сел в шлюпку запорожского атамана, - писал Бенкендорф. - Гладкий сам стоял у руля, а двенадцать его казаков гребли. Этим людям, еще недавно нашим смертельным врагам и едва за три недели перед этим оставившим неприятельский стан, стоило только ударить несколько лишних раз веслами, чтобы сдать туркам, под стенами Исакчи, русского Самодержца, вверившегося им в сопровождении всего только двух генералов". Гладкий награжден был чином полковника и орденом Георгия 4 ст. Крепость сдалась 30 мая.
2 июня у г. Бадабогу к Государю явилась депутация некрасовцев, бежавших в 1708 г. в Турцию с Дона во время бунта Булавина [Кондратий Булавин, род. ок. 1660 г., сотник бахмутской казачьей сотни. Бунт готовился с 1705 г. Связан Булавин был с Мазепой. Разгар бунта в 1707 г. Захватил атаманское место. Разбитый войсками Царя Петра I, кончил в 1708 г. жизнь самоубийством. Сторонники его, во главе с Некрасовым, бежали в Турцию] сохранили они веру и русский быт. Встретили царя хлебом-солью и пали ниц. Император велел им встать и сказал: "Не стану обманывать вас ложными надеждами: я не хочу удерживать за собою этот край, в котором вы живете и который занят теперь нашими войсками; он будет возвращен туркам, следовательно поступайте так, как велят вам ваша совесть и ваши выгоды. Тех из вас, которые хотят возвратиться в Россию, мы примем и прошедшее будет забыто; тех же, которые останутся здесь, мы не тронем лишь бы не обижали наших людей. За все, что вы принесете в наш лагерь, будет заплачено чистыми деньгами". Жалоб на них впоследствии не было. Наделенные издавна турками угодьями и рыбными ловлями, некрасовцы предпочли остаться в Турции, где пребывают до сих пор.
7 июня сдался Браилов. 12 июня кн. Меншиков, при содействии Черноморского флота, взял Анапу, и ему повелено было, опять же с помощью флота, овладеть Варною. Значительные силы решено было двинуть к Шумле, где для защиты ее сосредоточились 40000 лучших войск под начальством мужественного сераскира Гуссейн-паши. Главнокомандующий был против движения к Шумле, Государь же поддержал этот план начальника главного штаба ген. Дибича.
Длительная операция под Шумлой создала одно время для русской армии опасность быть окруженной между Варной, Силистрией и Шумлой. Государь, который и лично мог оказаться в таком положении, указал поступить тогда согласно приказу Петра I во время Прутского похода 1711 г.: "Если бы Провидение не предохранило меня от подобного бедствия, если бы я имел несчастие попасть в руки моих врагов, то, надеюсь, что в России вспомнят многозначительные слова Сенату моего прапрадеда: "Если случится сие последнее, то вы не должны почитать меня своим Царем и Государем и ничего не исполнить, что мною, хотя бы по собственному повелению, от вас было требуемо".
Государь считал необходимым бывать под Шумлой и под Варной. Шумлы наводняли турецкая конница и вооруженные жители. Бенкендорф, в своих записях, описывает поездку Императора из Шумлинского лагеря в Варненский. Государь велел отпустить Северский конно-егерский полк, назначенный сопровождать его. "Зачем напрасно утомлять людей? Они будут полезнее в лагере, нежели здесь. На нас не нападут, а в случае надобности мы сумеем отбиться", - сказал он Бенкендорфу. К счастью приказ Государя не успели привести полностью в исполнение, когда оказалось, что дорога уже преграждена отрядом турецкой кавалерии. Егерей возвратили из тыла, и они охраняли в пути Императора.
"Ответственность в безопасности Государя лежала преимущественно на мне, в качестве командующего главной его квартирой, - писал Бенкендорф. - Меня невольно обнимал ужас при мысли о слабости защиты, окружавшей Владыку могущественной России; вся наша сила состояла из 700 человек пехоты и 600 конницы, и с этой горстью людей мы шли по пересеченному горами и речками краю, где предприимчивый неприятель, имевший еще на своей стороне и ревностную помощь жителей, мог напасть на нас и одолеть, благодаря численному перевесу. Я взял все возможные в нашем положении меры предосторожности, но сердце мое сильно билось".
Бенкендорф описывает ночевку Государя в солдатской палатке в лагере в Козлудже: "Едва замерцала заря, как он уже был на ногах, велел седлать и решился ехать во главе отряда. А еще только перед сном курьер привез предупреждение от кн. Меншикова, что дорога опасна, и нужны большие предосторожности. К счастью, совсем не обычно, Император надел в это утро шинель, а мы, как бы ненароком, пошучивая, так его обступили, что он оказался незамеченным в центре свиты. Дорога из долины пролегала очень густым лесом, где неудобно было скрыться засаде. Только что отряд выбрался из чащи и набожная свита благоговейно закрестилась, как за спиной послышались ружейные выстрелы: шальная пуля уложила двух-трех конных егерей. Господь хранил России своего Помазанника".
Из Варны Государь проехал на фрегат "флора" в Одессу повидать прибывших туда Императрицу Александру Феодоровну и Вел. княжну Марию Николаевну. На обратном пути, следуя на том же фрегате, Государь перенес 21 августа страшнейшую бурю. Пришлось повернуть к Одессе, откуда двинуться в Варну сухим путем. Государь ехал в коляске с Бенкендорфом. Буря не унималась. До самого Дуная не переставал ливень и ветер. На правой стороне реки дороги и лошади были безобразны. Ехать же приходилось густыми лесами, славившимися разбойничьими притонами. За ними, по открытой местности, бродили бежавшие из опустошенных жилищ болгары. "Государь, - пишет Бенкендорф, - незнакомый со страхом, спокойно спал в ней (коляске), или вел со мною живую беседу, как бы на переезде между Петербургом и Петергофом. Мне же было вовсе не до сна и не до разговоров". Стала надвигаться ночь, а клячи тащились еще медленнее. Наконец Бенкендорф подался вперед и насмешил Государя. - "Что? Огоньки увидел? Я их уже приметил, только ждал, какое на тебя они произведут впечатление..." И сам засмеялся благодушно, как ребенок. - "Это Кюстенджи, Ваше Величество". - "Конечно. Ну что, передохнешь теперь? А, пожалуй, ты еще боишься: все чудится, что это турки? Успокойся, свои. Посмотри, как правильно раскинуты палатки. Вот молодцы!" - выговорил он очень громко. Коляска въезжала в лагерь гвардейской легкой кавалерийской дивизии". Государь сделал 200 верст по разбойничьей местности, без конвоя и на клячах.
"Даже теперь, по прошествии шести лет от события, - писал Бенкендорф, - дрожь пробегает по мне, когда я только вспоминаю, что в то время ехал один, по неприятельской земле, с русским Императором, вверенным моей охране".
В Варне Государь пребывал на стопушечном корабле "Париж", проводя день до заката солнца в осадном лагере. Прибытие гвардии улучшило положение. Но 20-тысячный гарнизон мужественно держался. На помощь ему двинут был крупный отряд паши албанца Омер-Врионе, не сумевшего, однако, использовать выгодность своего положения. Для него безрезультатным оказался кровопролитный бой 18 сентября в Куртепэ (Волчья гора) в 6 верстах к югу от Варны, против принятия которого был принц Евгений Виртембергский. Знаменитый прусский стратег, будущий фельдмаршал граф Мольтке писал: "Атака на Куртепэ является одним из самых блестящих дел похода 1828 года: хотя предположенное нападение не увенчалось успехом, но храбрость русского войска произвела на турок сильное впечатление, что последствия этого боя существенным образом повлияли на исход кампании. Пример этот служит новым доказательством, насколько строгое повиновение даже среди самых затруднительных обстоятельств представляет одну из первейших военных добродетелей". Впоследствии Имп. Николай говорил принцу Евгению: "Если тут кто виноват, то это я один, так как дал повеление к нападению, но беда учит разуму".
Князь Меншиков был опасно ранен ядром под Варной. Военные действия продолжал граф М. С. Воронцов. 28 сентября сдался Юзуф-паша, 29-го вся крепость с храбрым капудан-пашей Изет-Мегметом, любимцем султана.
Государь, отпраздновав победу, наградил гр. Воронцова шпагой с алмазами и надписью "За взятие Варны", обратился к нему со следующим рескриптом: "Граф Михаил Семенович! Воздав жертву должной хвалы и благодарения Богу, поборающему правде и увенчавшему оружие российское новым блистательным успехом, я желаю почтить память моего предшественника, утратившего победу и жизнь, но не славу, под стенами покоренной ныне Варны. Здесь пал, ратуя под знаменем Христовым, мужественный сын Ягайлы, Владислав, король польский. Место его погребения незнаемо, но да будет ему воздвигнут в самой столице Польши памятник, его достойный. Назначив для сего ей в дар 12 турецких пушек из числа найденных в Варне орудий, я поручаю вам немедленно выбрать и отправить их в Варшаву, где оные будут поставлены на приличном месте, по распоряжению Его Императорского Высочества Цесаревича, в честь героя и в честь храбрым российским войскам, отомстившим победою за его падение. Возлагая на вас исполнение моей воли, пребываю вам всегда благосклонный".
Цесаревичу Константину Государь писал 1 октября: "Я жалую Варшаве 12 орудий, как замечательное историческое воспоминание, ибо достойно внимания, что здесь явилась именно русская армия с польским королем, чтобы отомстить смерть другого польского короля. Да сблизятся поляки и русские все более друг с другом. Вот в чем цель всех моих желаний и всех стремлений моего разума. Быть может, подаренные пушки докажут то, что я высказываю здесь этими словами".
Владислав III, король польский и венгерский, был единственным монархом, старавшимся помочь угрожаемой турками Византии и погиб под Варной 10 ноября 1444 г., разбитый султаном Амуратом.
Султан, действуя в Европе оборонительно, думал нанести удар в Азии. Эрзерумскому сераскиру приказано было с 40000-й армией вторгнуться в закавказские области, подняв восстание подвластных России мусульман. Закавказский корпус, не оправившийся еще после персидского похода, насчитывал 12000 человек. Паскевич решил сам перейти в наступление. Он явился под стенами Карса и через четыре дня - 23 июня начал штурм. После первых успехов Паскевич послал записку коменданту: "Пощада невинным, смерть непокорным, час времени на размышление". Гарнизон положил оружие. Шедшие к Карсу турки отступили к Эрзеруму. Другая опасность грозила от турок, двигавшихся к пределам Гурии. Паскевич спешил предупредить их. Чума, открывшаяся в его войсках, задержала движение русских. Справившись с болезнью в течение трех недель, Паскевич, совершив труднейший переход в зной через горы, подступил к Ахалцыху. Разбив появившихся там двух пашей с 30-тысячным войском, Паскевич 16 августа взял штурмом эту крепость, висевшую на обрывистой скале и защищаемую сильной артиллерией. Ахалцых стал надежным оплотом Грузии со стороны азиатской Турции. Покорение затем Баязета обеспечило и Эриванскую область. Взят был и Ардаган.
|
