.
«Сего утра Бог даровал мне сына Николая. Зная участие, которое принимаете, Ваше Преосвященство, во всем, касающемся до меня, извещаю Вас, пребывая Вашим благосклонным», - писал Император Павел I 25 июня 1796 г. митрополиту Московскому Платону (Левшину), бывшему своему законоучителю.
Впервые за девятьсот лет правитель России наречен был при святом Крещении именем святителя Николая, Мир Ликийских чудотворца.
Маленького Великого Князя складыванию пальцев для крестного знамения и первым молитвам научила няня, шотландка Евгения Лайон, по исповеданию англиканка. Как в дальнейшем велось его религиозное воспитание, Император Николай I сам поведал в 1847 г. барону М. А. Корфу: «В отношении религии моим детям лучше было, чем нам, которых учили только креститься в известное время обедни да говорить наизусть некоторые молитвы, не заботясь о том, что делалось в нашей душе».
Глубокая вера созрела у Государя самостоятельно. Всю свою жизнь он, не мудрствуя, полагался на всеблагой Промысл Божий. Священными оставались для него всегда слова молитвы Господней: «Да будет воля Твоя». Произнося их, он праведно и закончил свой полный испытаниями жизненный путь.
Был он и по-настоящему церковным. С детства нравилось ему церковное пение, и он отлично знал церковные службы. Будучи Императором, Николай Павлович иногда пел в малой придворной церкви.
А. С. Пушкин говорил А. О. Смирновой: «Знаете ли, что всего более поразило меня в первый раз за обедней в дворцовой церкви, разукрашенной позолотой, более подходящей для убранства бальной залы, чем церкви. Это, что Государь молился за этой официальной обедней, как и она (Императрица), и всякий раз, что я видел его за обедней, он молился; он тогда забывает все, что его окружает. Он также несет свое иго и тяжкое-бремя, свою страшную ответственность и чувствует ее более, чем это думают. Я много раз наблюдал за Царской Семьей, присутствуя на службе; мне казалось, что только они и молились...»
Е. Н. Львова, часто видевшая Государя, пишет в своих воспоминаниях: «Он говаривал, что когда он у обедни, то он решительно стоит перед Богом и ни о чем земном не думает. Надо было его видеть у обедни, чтобы убедиться в этих словах; закон был твердо запечатлен в его душе и в действиях его - это было и видно - без всякого ханжества и фанатизма; какое почтение он имел к Святыне, как требовал, чтобы дети и внуки, без всякого развлечения, слушали обедню».
Баронесса Μ. П. Фредерикс, выросшая при Дворе Императрицы, указывает в воспоминаниях на искренность и истинность его религиозности. По утрам и вечерам он всегда долго молился на коврике, вышитом Императрицей Александрой Феодоровной. «А когда приобщался, Боже мой, что это была за минута! Без слез нельзя было видеть глубокое чувство, которое проникало его в это время».
Фрейлина А. Ф. Тютчева, впоследствии супруга И. С. Аксакова, писала: «Император Николай был чрезвычайно точен и аккуратен. Он входил в церковь с боем часов, ударявших одиннадцать, и тотчас начиналась служба. Тогда можно было видеть, как дамы, слишком задержавшиеся дома за своими туалетами, а иногда и Великие Князья появлялись с выражением отчаяния на лицах и старались незаметно проскользнуть на свои места. Помню, как однажды я спустилась в ротонду к одиннадцати часам. Я была там еще совершенно одна, когда двери внутренних покоев широко распахнулись, появился Император Николай и сказал мне: «По-видимому, сударыня, мы с вами единственно аккуратные люди в этом Дворце!» На другой день чин министерства Двора явился к дамам и кавалерам с официальной бумагой, содержавшей Высочайший выговор за неаккуратность, под которой виновные должны были расписаться, в виде «mea culpa».
После смерти Императора Николая весь этот, этикет очень скоро был нарушен».
Императрица Александра Феодоровна рассказывала Тютчевой, что «Ныне отпущаеши» было любимой молитвой Государя. Он произнес ее и за несколько часов до кончины. В трудные времена он прерывал сон, становился на колени и тихо пел псалмы Давида, находя в этом успокоение измученной и наболевшей душе.
Е. Н. Львова записывала 12 октября 1854 г.: «Сегодня я услышала, что рассказывал его камердинер (узнаю, как его зовут), что однажды на этих днях Государь, умывшись поутру, стал молиться Богу. Камердинер дожидался его в другой комнате, когда он его позовет. Прошло 15 минут - все еще тихо в кабинете, еще пять, еще несколько минут, наконец камердинер, видя, что почти уже полчаса прошло, в беспокойстве страшном потихоньку дверь отворяет и видит, что Государь, как стоял на коленях перед образом и земно поклонясь, заснул. В первую минуту камердинер так испугался, что потихоньку позвал людей и, с осторожностью подошед к Царю, стал его будить. Государь проснулся, перекрестился и сказал: «Как я устал! Даже на молитве заснул!» По этому можно судить, как ему было тяжело в это время». Было это в разгар Крымской кампании.
Много разъезжая по России, Государь всегда посещал храмы, не требуя торжественных встреч. Извлечем некоторые описания из дневников генерал-адъютанта А. X. Бенкендорфа (с 1832 г. графа).
В 1828 г. Император, оставив воевавшую с турками армию, с которой пребывал первое время, перенес, по пути от Варны до Одессы, на корабле «Императрица Мария» страшную бурю. Прибыв, наконец, в город ночью, Государь в четыре часа утра пустился в коляске в дальнейший путь - в Петербург. «Он остановился у собора помолиться. Лишь его и мои шаги раздавались под церковными сводами. В соборе находился только один священник, и несколько свечей, зажженных у икон, освещали царствовавшую в нем глубокую темноту...» 23 июня 1829 г., прибыв вечером впервые как Император в любимый им Киев, «он прямо подъехал к Лавре, где его ожидал митрополит Евгений с братией. В это время в обители находилось очень много богомольцев. На Литургии он был в Софийском соборе; поклонялся мощам Печерских угодников. Во время пребывания в Киеве посещал и другие храмы...» В ночь на 7 марта 1830 г. Император неожиданно прибыл ночью в Москву. В два часа коляска остановилась у Кремлевского дворца. «И там, и в целом городе все, разумеется, спали, и появление наше представилось разбуженной придворной прислуге настоящим сновидением. С трудом можно было допроситься свечи, чтобы осветить Государеву комнату. Он тотчас пошел без огня в придворную церковь помолиться Богу и, по возвращении оттуда, отдав мне приказания для следующего дня, прилег на диване. Я послал за обер-полицмейстером, который прискакал, напуганный моим неожиданным приездом, и совершенно остолбенел, когда услышал, что под моей комнатой почивает Государь... В 8 ч. утра я велел поднять на Дворце Императорский флаг, и вслед затем кремлевские колокола возвестили москвичам прибытие к ним Царя».
В том же году 29 сентября Государь опять внезапно прибыл в Москву, где свирепствовала холера. Помолившись по приезде в Иверской часовне, Государь, вернувшись во Дворец и приняв митрополита Филарета, прошел в Успенский собор. Приветствуя приезд его в такое опасное время, Святитель говорил: «Такое Царское дело выше славы человеческой, поелико основано на добродетели христианской... С крестом встречаем тебя, Государь, да идет с тобою воскресение и жизнь...» Народ у Иверской и Успенского собора громко восклицал: «Ты - наш отец, мы знали, что ты к нам будешь; где беда, там и ты, наш родной».
Через 40 дней после открытия 7 августа 1832 г. мощей святителя Митрофана Император посетил Воронеж. «Коляска едва могла двигаться среди толпы, ожидавшей Государя на улице и у собора, - записал Бенкендорф в своих дневниках. - Войдя в древние стены собора, Государь с благоговением припал к раке Святителя».
В том же году Император, будучи в Белгороде, заметил в тамошнем соборе свой портрет. Он приказал снять его, Синоду же поручил сделать Курскому епископу строгий выговор, с общим подтверждением, чтобы в церквах не было никаких изображений, кроме икон. Владыка Илиодор (Чистяков), только что назначенный в Курск, сообщил Синоду, что такой порядок существовал с 1787 г. В соборе имелись портреты Императрицы Екатерины II, Императоров Павла I и Александра I. Синод заступился за епископа перед Государем, прося не объявлять ему выговора. Император Николай положил резолюцию: «Согласен, но объявить, что Я приказал непременно везде по церквам портретов Моих не вешать».
При посещении в 1834 г. исторического Ипатьевского монастыря в Костроме Государь распорядился укрепить стены древней обители. В Нижнем Новгороде, помолившись в местных храмах, повелел сделать для смертных останков Минина достойную гробницу, поставив ее в соборном храме, рядом с гробами Нижегородских удельных князей.
В октябре 1835 г. Государь, въехав в полночь в Киев, сразу же прибыл в Лавру. Бенкендорф писал: «Мне едва удалось отыскать монаха, который нам отпер двери собора. Пока он зажигал несколько местных свечей, только одна лампада, тускло теплившаяся перед иконою, освещала наши шаги под этими древними сводами. Государь запретил сказывать о своем прибытии митрополиту и кому-либо из братии и, припав на колени, более четверти часа провел в уединенной благоговейной молитве о своей Семье и своем Царстве. В таинственном полумраке этого величественного храма, пережившего столько веков, вызывавшего в душе столько религиозных и исторических воспоминаний, нас было всего трое, и я не помню, чтобы мне случалось когда-нибудь в жизни молиться с таким умилением».
В 1837 г. Государь посетил Эчмиадзинский монастырь. Приветствовал его армянский Патриарх - католикос Иоаннес. Собор в обители - Шогакат - основан был в 303 г. святителем Григорием, просветителем армян; после разорений он был восстановлен в 483 г. и остался в таком же виде до настоящего времени. Государь прошел в собор: «Здесь Иоаннес произнес вторую приветственную речь, и затем своды древнего храма огласились пением стихир на сретение Царя, не раздававшихся здесь в течение веков». Царь приложился к святыням, почивающим более тысячелетия.
В 1839 г. Император, прибыв в историческое село Коломенское, отправился, по своему обыкновению, в церковь. Застал он бракосочетание крестьянской четы. Дождавшись окончания службы, он поздравил новобрачных и велел им явиться в московский Дворец. Там молодые обласканы были и одарены Царем и Царицей.
Все от Бога - было главным, непоколебимым убеждением Императора Николая Павловича.
В самые страшные часы жизни, когда в 1825 г., перед самым вступлением на Престол, он узнал о военном заговоре, вызвавшем 14 декабря утром в столице бунт некоторых гвардейских частей, - он все упования свои возложил на Промысл Божий. 12 декабря он писал в Таганрог князю Π. И. Волконскому: «14 числа буду я Государь или мертв. Что во мне происходит, описать нельзя. Вы наверное надо мною сжалитесь, да мы все несчастные, но нет несчастнее меня. Да будет воля Божия». «Молитесь за меня, дорогая и добрая Мария», - писал он в тот же день за границу сестре, Великой герцогине Саксен-Веймарской. Императрица Александра Феодоровна описала ночные часы с 13 на 14 декабря: «Я была одна в моем маленьком кабинете и плакала, когда я увидела вошедшего мужа. Он встал на колени и долго молился. «Мы не знаем, что нас ждет, - сказал он мне потом. - Обещай быть мужественной и умереть с честью, если придется умирать»«.
Когда бунт был в полном разгаре и растерялись докладывавшие ему начальствующие лица, Император спокойно отдавал все распоряжения. «Оставшись один, - записывал потом Государь, - я спросил себя, что мне делать? - и, перекрестясь, отдался в руки Божии и решил идти, где опасность угрожала». После событий он говорил, что вне этого решения никакого определенного плана действий у него не было. «Охраняй моих - мать, супругу, детей, - сказал он дяде, Принцу Евгению Вюртембергскому. - Я буду говорить с бунтовщиками. Господь меня поддержит». На Дворцовой площади мимо него в беспорядке, без офицеров, проходили взбунтовавшиеся части лейб-гренадерского полка. «Я пошел остановить и выстроить, но на мое «стой!» отвечали мне: «Мы за Константина». Я указал им на Сенатскую площадь...» Император писал позднее: «К счастию, что сие так было, ибо иначе началось бы кровопролитие под окнами Дворца, и участь наша была бы более чем сомнительна. Но подобные рассуждения делаются после: тогда же Один Бог меня наставил на сию мысль».
Государя очень заботила затягивавшаяся война с Турцией. Наконец графу Дибичу удалось 30 мая 1829 г. нанести решительное поражение туркам в теснинах Кулевчи. Донесение о победе доставил Государю в Варшаву адъютант Дибича, князь Трубецкой, писавший ему, что Император, получив известие, бросился на колени, чтобы поблагодарить Бога. Награждая графа Дибича, перешедшего в начале июля через Балканы, званием Забалканского, Государь писал ему: «...Но прежде всего да будет тысячекрат благословен Господь за Его столь явное вам содействие, признаем Его покровительство во всем, что случается для нас счастливого...» Император, давая 1 сентября указания Дибичу, стоявшему вблизи Константинополя, писал: «...Но затем, любезный друг, теперь более, чем когда-нибудь, отнесем все Богу и да будем спокойнее и великодушнее, и более последовательнее прежнего; вот слава, к которой я стремлюсь, и да хранит меня Господь добиваться иной, я же уверен, что вы меня понимаете...»
Другому - на азиатском фронте - победителю турок, графу Паскевичу-Эриванскому, Государь, призывая его к скромности, писал: «...Во всяком деле, нами исполняемом, мы должны искать помощи Божией: Его рука нас карает, Его же рука нас возносит...»
В июне 1831 г. Государь, для прекращения в Петербурге холерных беспорядков, во время которых погибли врачи, прибыл на Сенную площадь в сопровождении одного генерал-адъютанта князя Меншикова. Коляска въехала в огромную толпу народа, стоявшего вблизи храма. Царь, встав в экипаже, своим звонким голосом сказал толпе: «Вчера учинены злодейства, общий порядок был нарушен. Стыдно народу русскому, забыв веру отцов своих, подражать буйству французов и поляков; они вас подучают, ловите их, представляйте подозрительных начальству. Но здесь учинено злодейство, здесь прогневали мы Бога, обратимся к церкви, на колени, и просите у Всемогущего прощения». Вся толпа пала на колени, с умилением осеняя себя крестным знамением. Крестился и Государь. Были слышны восклицания: «Согрешили, окаянные!» Продолжая потом речь свою к народу, Государь объявил толпе, что, «поклявшись перед Богом охранять благоденствие вверенного ему Промыслом народа, он отвечает перед Богом и за беспорядки, а потому их не допустит», «сам лягу, но не попущу, и горе ослушникам», - заключил он. Несколько человек возвысили было голос. «До кого вы добираетесь, кого вы хотите, меня ли? Я никого не страшусь. Вот я», - показал Государь на грудь. Восторженное «ура» было ответом. Государь поцеловал одного старика и сказал: «Молитесь и не шумите больше».
Известный пианист и композитор А. Г. Рубинштейн рассказывает в своих воспоминаниях, что, когда в Петербурге давалась опера «Пророк» с участием знаменитого итальянца Марио, Император Николай прошел в антракте на сцену. Он похвалил Марио и попросил его снять корону. Взяв ее в руки и продолжая разговаривать с певцом, Государь отломал у короны крест и вернул ее артисту.
Когда в сороковых годах Главная евангелическая консистория высказалась против предложения Государя об учреждении в Риге лютеранской академии, он положил резолюцию: «В дела иностранных исповеданий нам мудрено вмешиваться, так и в сем случае мы могли только указать на то, что считали полезным для блага евангелических исповеданий, но когда из непонятных видов сами сему противоборствуют, то остается предоставить воле Божией дальнейший ход этого дела. Кто знает, может быть, неисповедимый Промысл Божий направляет невидимою рукою эту церковь к разрушению, и тогда никакая сила не остановит стремление народа к Православию. Должно только все так подготовить к тому, чтобы Церковь наша готова была принять новых чад. Для того же все духовные книги и служебники переводятся на местные языки».
4 июня 1835 г. Император прибыл в Синод в сопровождении Цесаревича Великого Князя Александра Николаевича. Государь отслушал краткое молебствие в освященной за несколько дней до того синодальной церкви и потом направился в палату заседаний, где занял место посреди его членов, посадив Наследника направо от себя. Приложившись к Евангелию и Кресту, поставленным по синодальному обычаю во главе присутственного стола, и пригласив иерархов занять свои места, Николай Павлович обратился к ним с пространною речью, в которой напомнил о трудностях, с коими ему пришлось бороться при восшествии на Престол, и о происшествиях 14 декабря, совершившихся на площади перед Синодом. Упомянув о победоносных войнах с Персией и Турцией и об успешном усмирении польского мятежа, а также о быстром прекращении беспорядков, вызванных холерой, он заявил, что преодоление всех этих трудностей относит к особенной помощи Божией, на которую паче всего и впредь возлагает надежду. Полагая ближайшим к сердцу своему попечением - продолжал Государь - охранение Православия, он уверен, что те же чувства разделяет и Наследник, что и свидетельствует пред Россией как отец и Государь. Коснувшись стоявших на очереди важных вопросов о воссоединении униатов и обращении раскольников, требующих, как выразился он, «неослабной бдительности», твердости и постоянства в принятых правилах, «без всякого вида преследования», Император возвестил Синоду, что, «простирая попечение свое о делах церковных и на будущие времена и желая предупредить сим самым испытанное неудобство от нечаянного вступления в оные», он, подобно тому, как ввел уже старшего Сына своего и Наследника в Сенат и намерен вскоре ввести в Государственный Совет, признает полезным, чтобы, для ознакомления с церковными делами, Цесаревич присутствовал всегда на заседаниях Синода и, под личным руководством Его Величества, приобретал сведения, потребные и по сей части для высокого его назначения. Государь окончил выражением надежды на преуспеяние Наследника в этом деле, полагаясь на усердие Синода в поспешествовании ему и поручая его молитвам своего первенца. О посещении Императором Синода и о назначении Наследника синодальным членом Святейший Синод объявил указом по духовному ведомству православного исповедания.
«Я умираю с сердцем, полным благодарности к Богу за все то доброе, что Он предоставил мне в этой временной жизни, полной пламенной любви к нашей славной России, которой я служил верно и искренно, по мере сил моих», - говорилось в п. 33 завещания Императора Николая I, подписанного им 4 мая 1844 г.
Графиня А. Д. Блудова, дочь известного сановника, писала 9 января 1854 г., что в день 25-летия царствования (1850 г.) Императору предоставлен был юбилейный отчет всех министров. Государь был тронут. «Видя его умиление, дочь его подошла тихонько к нему из-за спины, обняла его шею рукою.- «Ты счастлив теперь, ты доволен собою?» - спросила она.- «Собою? - отвечал он и, показав рукою на небо, прибавил, - Я былинка».
В этом слове полностью проявилась светлая христианская душа Императора Николая Павловича.
Подлинно христианской была и его кончина, последовавшая - сто лет назад - 18 февраля 1855 г. Напутствовавший его духовник, протопресвитер Василий Бажанов, говорил, что в жизни своей он наставлял многих умиравших набожных людей, но никогда не видел такой веры, торжествующей над приближающейся смертью.
«Предсмертное хрипение становилось все сильнее, дыхание с минуты на минуту делалось все труднее и порывистее, - писала Тютчева, - Наконец, по лицу пробежала судорога, голова откинулась назад. Думали, что это конец, и крик отчаяния вырвался у присутствующих. Но Император открыл глаза, поднял их к небу, улыбнулся, и все было кончено!»
|
