Приобрести книгу в нашем магазине

Заказы можно также присылать на orders@traditciya.ru

Сразу же по окончании начальной школы, после выпускного экзамена я со многими товарками поспешила пойти в двухклассное Министерское училище, где наши три года начальной школы засчитывались, то есть туда принимали после окончания трехклассной начальной школы. Все хлопоты по поступлению в это училище легли теперь на меня самое. Я узнала правила приема, сама сочинила и подала прошение. "Знаний, полученных в начальной школе, мне недостаточно. Хочу дальше учиться", – писала я в прошении. Но так как охотников дальше учиться бесплатно было много, то на осень были назначены приемные экзамены. Конкурс был большой, на одно место претендовало примерно четыре-пять кандидатов. На этот раз лето было для меня беспокойное, все время мучил вопрос: попаду ли в Министерское училище?
Наконец, стал известен день экзамена, незадолго до молебна, кажется, тринадцатого августа. Куда девалась моя взрослость? Невероятный страх обуял меня, все время я дрожала мелкой дрожью. Рано утром пришли мы на экзамен. Ни один класс не мог вместить всех желающих поступить, поэтому экзаменовали в большом зале. Необычно для зала расставили в нем парты. Нам – поступающим – роздали специальные листочки с печатью школы, на которых мы должны были писать и диктант, и задачи. Как только мы расселись по партам и нам роздали эти листки, меня начало трясти от страха, как в лихорадке. Как ни старалась я взять себя в руки, все было напрасно. Ручка дрожала в руке мелкой дрожью. Начали диктант. Диктовали внятно. Это был отрывок из какого-то рассказа. Почерк у меня был от дрожавшей руки ужасный. Старалась очень писать правильно. Советоваться с соседками по парте не разрешалось. Кончился диктант. Надо было проверить написанное и сдать листочки учителю. Когда сдали, нас пустили во двор на десять минут перемены. Мы стали спрашивать друг у друга, как кто написал трудные слова из диктовки. У меня, кажется, все верно написано. Звонок. Входим в зал, рассаживаемся. Арифметика тоже в письменной форме. Задача кажется не такой трудной, но дали еще решить много примеров с большими числами на все четыре действия. Стараюсь все сделать правильно и не спеша. Как увидала, что многие уже сдают свои листочки, так и начала волноваться и спешить. Кончила, наконец, и я. Проверяю. Кажется, все верно. Во дворе сверяю с девочками ответы более спокойно. Нас распускают до завтра.
Иду домой неспокойная: "Написать-то написала, а как – вот вопрос! Пережить бы только ночь, дождаться завтрашнего дня!"
Утром рано вскочила, нервно собралась, завтракать совсем не хотелось, в горло не шло. Спешу в училище. Ждать пришлось очень долго. Все ученики пришли рано. Наконец-то, звонок. Все вошли в зал. Владимир Михайлович Петропавловский – секретарь педагогического совета – читает громко и внятно фамилии принятых. Список кажется мне очень длинным. Завидую тем, кто уже назван. А меня все нет и нет. Но вот, слава Богу, назвали, наконец, и мою фамилию. Но я все еще не верю счастью. От радости вся раскраснелась, щеки пылают, как от огня. По окончании чтения списка я подошла к Владимиру Михайловичу и попросила сказать мне еще раз, верно ли, что я принята. Владимир Михайлович долго ищет меня в списке, наконец, находит и говорит:
– Да, принята.
– Слава Богу! – вырывается у меня, и уже успокоенная я лечу домой. Мне хочется теперь, чтобы все радовались со мною. Слава Богу, и мои подруги из Каменной школы тоже попали в Министерское училище: и Паня Хрычикова, и Нина Моисеева, и Дуня Сулоева. Мы обнимаемся, мы скачем от радости и идем в книжный магазин покупать учебники. Какими интересными кажутся они нам!
Удивление тоже все еще не покидает нас: "Как можно было только по одним письменным экзаменам узнать, что мы – хорошие ученицы? Ведь на экзамене я все очень плохо писала!" Не успокаивалась я от счастья.
Молебен 16 августа показал, что в Министерском училище более строгай порядок, чем в начальной школе: все ученики собраны в зал. Священник начинает молебствие. Мы все – ученики и учителя – громко поем "Царю Небесный!" После молебна Владимир Михайлович объявляет начало учебного года. Просит всех учеников быть аккуратными и прилежными. Затем назначают каждому классу его помещение. На стене зала висят списки учеников каждого класса.
И вот начала я знакомство с новой школой. Прежде всего мне захотелось еще раз собственными глазами увидеть свою фамилию в списке принятых в четвертый класс. Владимир Михайлович был олицетворением аккуратности. Все мы – принятые – были занесены в особый список и еще в список четвертого класса. Все здесь мне ново: и помещение, и порядок, и учителя, и предметы. Училище это находилось на одной из окраин Бежицы. На большом участке вокруг него было много старых деревьев, целая роща, остатки бывшего тут когда-то леса. Деревья росли совсем близко к дому. В этом саду мы гуляли на переменах. Само помещение – деревянное и не такое большое, как Каменная школа. Коридоров не было: классы выходили прямо в зал. Классы – маленькие, тесные и даже темноватые из-за деревьев, окружавших дом. Обучение было смешанное: и мальчики, и девочки сидели вместе, этого не было в Каменной школе.
Что меня поразило с самого начала, так это ежедневная общая молитва в зале перед началом занятий. Все – и ученики, и учителя – пели сначала "Царю Небесный", а потом ученики по очереди читали молитву перед большой иконой, которая стояла в углу зала. Пение "Царю Небесный" звучало очень мощно и громко. После молитвы все расходились по классам. На молитву нельзя было опаздывать. Владимир Михайлович всегда присутствовал на молитве (он жил при школе) и замечал всех, кто опаздывал. Он вообще все видел, все замечал, был как бы "вездесущим". Следил за порядком очень рьяно. Замечания делал спокойно, мягко, но, получив раз замечание, не хотелось получать второе. Все ученики почему-то боялись его, вернее стеснялись своих провинностей, не хотели показаться Владимиру Михайловичу плохими, поэтому и старались быть всегда аккуратными.
Все учителя были солидные, со специальным учительским образованием. По каждому предмету был учитель. С самого начала было видно, что занятия идут здесь строго и интенсивно: расписание уроков на целую неделю, дневники для записи заданного, пять уроков в день с переменами по десять минут. После начальной школы чувствовалось, что здесь надо хорошо работать. На дом задавали много, еле успевали приготовить заданные уроки. Да и предметы все были новые, "высшие", как мне казалось тогда. Вместо арифметики, например, была математика, совсем не такая, какую мы проходили в начальной школе. Все было очень интересно, и надо было много заниматься. Русский язык (Никанор Данилович) проходился более углубленно, диктовки были гораздо труднее. География, природоведение, история – все было очень интересно и увлекательно. Даже Закон Божий, и тот был совсем непохожий на то, что мы учили в начальной школе – катехизис. Я занималась по всем предметам с большим интересом, все казалось мне настоящим, "ученым", захватывающим, и мне льстило то, что я изучаю "настоящие науки".
Долго стояли ясные, теплые дни. В саду, и всюду кругом, была золотая осень. Старые клены теряли свои большие, еще свежие, но уже желтые и краснеющие листья. Очень приятно было ходить по опавшим листьям. И вот тут-то я впервые испытала, почувствовала глубокую тоску по своей начальной Каменной школе. Я не могла тогда даже объяснить себе причину этой грусти-тоски, но ощущала ее очень сильно, до слез, как по чем-то родном, близком-близком и теперь утраченном. Медленно, очень медленно привыкала я к новой школе, к новым учителям. Особенно стало грустно, когда наступили дождливые дни, когда деревья за окном стонали от сильного ветра. Даже интересные занятия не могли заглушить эту глубокую тоску по прошлому, ушедшему, которое казалось мне теперь таким дорогим. К Рождеству только мне стало легче. К этому времени начали налаживаться более близкие взаимоотношения с учителями, они стали относиться к нам как-то проще, дружественней. Выявились понемногу и способности учеников, отстающих было немного. Видно, отбор при приеме делался не даром, да и трудно, очень трудно многим было сделать требовавшийся "скачок".
Большое внимание в Министерском училище уделялось черчению, совсем новому для нас предмету. К Рождеству надо было обязательно сдать несколько чертежей. Работа над ними была очень кропотливая и требовала большой аккуратности: малейшее пятнышко или черточка – и чертеж был испорчен. Чертили тушью. А чего стоило сдать чертеж учителю! Он, бывало, смотрел-смотрел на него, все, казалось, искал, к чему бы придраться:
– А это что? А это что за черточка?
Наконец, он говорил:
– Ну ладно, принимаю, – и тут же ставил на чертеже отметку и забирал его к себе.
Как гора с плеч свалилась, так сразу становилось легко! Ведь накануне я сидела над этим чертежом целый вечер до глубокой ночи, когда все в доме уже спали, и никто мне не мешал работать над ним. Сколько валялось у меня тут же таких испорченных чертежей! Хорошо еще, если брак получался в начале черчения, тогда не было досадно начинать новый лист, а вот когда чертеж был уже почти выполнен без единой помарочки, на последней линии вдруг ошибка или клякса – и опять начинай все снова – руки опускались!
Постепенно все, казавшееся сначала столь трудным, мне удалось преодолеть. Сведения к Рождеству я получила хорошие: четверки и пятерки. Это считалось очень хорошо. Особенно нравилась мне математика, такая новая и такая интересная! На уроках русского языка появились большие пересказы – переложения. На дом задавалось очень много упражнений по правописанию. Основательно проходилась география – география России.
Весь год прошел в сплошной работе. Даже воскресные дни проходили в работе дома: на воскресенье откладывалось черчение. Скоро после Пасхи начались переходные экзамены в пятый класс. Экзаменовали строго, за письменными – следовали устные перед комиссией учителей. Экзамены я сдала хорошо, все на пятерки.
На этот раз лето прошло более спокойно. Я много читала разных книг, но самым интересным и новым были школьные экскурсии по достопримечательным местам с Владимиром Михайловичем во главе. Я уже говорила, что Владимир Михайлович был олицетворением аккуратности и четкости. Он все заранее учитывал, все принимал во внимание. И какой он был снисходительный к нашим слабостям, как хорошо он знал нас всех!
Вскоре после переходных экзаменов он объявил нам, четвертому и пятому классам, что поведет нас в монастырь "Белые берега". Монастырь этот находился от Бежицы верстах в тридцати. Расположен он был в дремучем лесу, на берегу маленькой речушки Снежки с песчаными белыми берегами и таким же дном. Местами берег зарос кустарником. Местность была очень живописная. Такое "путешествие" было для всех нас большой радостью. В назначенный день все собрались в школе, кто с мешком за плечами, кто с маленьким чемоданчиком или кошёлочкой в руках, а более опытные, как Владимир Михайлович, с рюкзаком за плечами. Шли мы пешком по проселочным дорогам то лесом, то полями. Скоро дали себя почувствовать чемоданчики и кошёлочки. Начали пристраивать их на плечи, ибо руки очень уставали. Почти все сняли обувь и шли босиком, так было куда легче и приятней! По дороге Владимир Михайлович все время рассказывал о своих далеких путешествиях в Египет, в Святую Землю и другие страны. Был он опытный турист, хороший рассказчик, и мы с удовольствием слушали в пути его рассказы. В полдень мы остановились у дороги и закусили тем, что взяли из дома.
Только к вечеру пришли мы в монастырь и прежде всего побежали на речку купаться. После купанья усталости как не бывало! Разместили нас по кельям. Тут начались шалости, и откуда только что бралось?! Шум, крик и хохот не умолкали. Владимир Михайлович несколько раз подходил к двери и стучал, чтобы мы успокоились. На некоторое время мы затихали, а потом смеялись еще громче. Так, кажется, в говоре и смехе прошла вся ночь. А рано утром часть девочек сразу побежала на речку купаться, а другая – пошла с Владимиром Михайловичем в церковь и осматривать монастырь. Были мы и в трапезной и видели, как быстро едят монахи. Мы за ними не поспевали, раздавался звоночек, по которому сменялись кушанья, миски монахов были уже пусты, и их быстро убирали со стола. Пробыли мы в монастыре три дня. Три дня была беспрерывная радость и веселье. Купанье в реке занимало большую часть времени. Оно нас всех очаровало. Конечно, мы посмотрели и все достопримечательности монастыря – видели и "шапку Мономаха" (в сосновом лесу росла своеобразная сосна, все ветки ее сгруппировались наверху в виде шапки), и "великую колокольню", с которой было видно далеко вокруг, посмотрели мы и на отшельников-схимников, которые отрешились от мира и не выходили из своих келий.
На обратном пути шли более вяло. Продовольственные запасы наши поиссякли. И на этот раз Владимир Михайлович был в лучшем расположении: у него еще было кое-что съедобное. Он предлагал нам съесть эти остатки, но никто на это не решился. Мы берегли Владимира Михайловича. Этот поход сблизил нас всех, особенно с Владимиром Михайловичем. Мы полюбили его искренно: так заботился он о нас и был так снисходителен к нашим шалостям. Тут же, по дороге домой, упросили мы его пойти с нами походом еще куда-либо. Он дал согласие, и мы условились о других экскурсиях. Помню, ходили еще куда-то тем летом, но экскурсию на "Белые берега", как самое счастливое время, я, наверное, никогда не забуду. Этой экскурсией мы все долго жили потом, постоянно вспоминая различные моменты ее...
А там незаметно пришло и 16-е августа. Шли на молебен в свое Министерское училище радостно. Надвигались еще более трудные занятия и подготовка к гимназии. Приближался более тяжелый учебный год.