К СТОЛЕТИЮ УБИЙСТВА АДМИРАЛА А.В.КОЛЧАКА


Долговременная целенаправленная красная пропаганда, сопровождавшаяся замалчиванием фактов и искажением истории – всё это, разумеется, влияло (не могло не влиять) на настроения людей.
«Колчак, – записал в дневнике 4 июня 1919 г. И.А. Бунин, – признан Антантой Верховным Правителем России. В "Известиях" похабная статья: "Ты скажи им, гадина, сколько тебе дадено?" Чорт с ними. Перекрестился с радостными слезами» (И.А. Бунин «Избранное». М. 1991. С. 177).
В декабре следующего года в статье «Чехи и эсеры», появившейся в эмигрантской газете «Общее Дело», Иван Алексеевич иронизировал над теми, кто обосновывал свое неприятие А.В. Колчака «реакционностью сего истерического генерала». Подлинная причина фронды, небезосновательно полагал писатель, заключалась в том, что Верховный Правитель не давал левым «партийным работникам» грабить страну (И.А. Бунин «Публицистика 1918-1953 годов». М. 2000. С. 96-97)..
Позднее в своей поэме «Семен Проскаков» (1928) Николай Асеев, в главе, написанной как бы от лица Верховного Правителя, дал квинтэссенцию того, что коммунистическая пропаганда пыталась внедрить в мозги советского обывателя:
Я,
адмирал Александр Колчак,
проклятый в песнях,
забытый в сказаньях.
…путь мой
искривлен
рукой англичан,
бег мой
направлен
рукою французов…


«Объявление Верховного Правителя адмирала Колчака Русскому народу». Омск. 18 ноября 1918 г.
http://www.tessier-sarrou.com/html/fiche.jsp?id=11074687&np=&lng=fr&npp=150&ordre=&aff=&r=

Однако было, конечно, и нечто еще.
Адмирал А.В. Колчак – вспоминаю свое детство в Иркутске – личность в наших краях хорошо известная, однако всё же (сужу по разговорам на эту тему взрослых, которые я жадно ловил, и по нашим детским играм) не столь популярная, как, скажем, атаман Семенов или барон Унгерн. Привожу это как запомнившийся мне, долгое время казавшийся «странным», факт.
Да и как не казаться этому странным. Ведь Иркутск город университетский, основанный первопроходцами (ученые да еще путешественники у иркутян издавна в чести). А вот поди ж ты…
И на революционный настрой (мол, многие жители потомки сосланных царским режимом бунтарей и преступников, красных партизан и т.д.) всё не спишешь. Те же атаман Семенов да барон Унгерн с борцами революции обходились покруче…
Кое-какие причины этой нелюбви, вероятно, следует искать в личности самого Адмирала, некоторые деяния которого являются как бы иллюстрацией к известным в словам из Апокалипсиса: «…Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Отк. 3, 15-16).
В марте 1917-го безразличие сковало многих. Пусть Колчак тогда и не был среди самых худших: в ответ на телеграмму генерала М.В. Алексеева с просьбой высказаться относительно отречения Государя от Престола он промолчал.
Но и среди лучших он не был… Таких, например, как генералы граф Ф.А. Келлер или Хан Гуссейн Нахичеванский.
Молчание Александра Васильевича в ответ на депешу Алексеева вроде бы и характеризует его, в отличие от прочих командующих фронтами и флотами, в лучшую сторону, однако не делает его, конечно, монархистом, свидетельствуя разве о благоразумии и дальновидности.


А.В. Колчак, командующий Черноморским флотом, в годы Великой войны.

Петелька эта завязалась давно. По словам одного из Председателей Совета Министров Российской Империи, А.В. Колчак (в то время капитан I ранга) отличался «быстрой приспособленностью к настроениям Думы» (В.Н. Коковцов «Из моего прошлого». Кн. 1. М. 1992. С. 294). Александр Васильевич, подтверждал близко с ним сотрудничавший депутат Думы, член небезызвестного Прогрессивного блока Н.В. Савич, был весьма близок этому учреждению (Н.В. Савич «Три встречи (А.В. Колчак и Государственная дума)» // «Архив русской революции». Т. Х Берлин. 1923). «Я Колчака высоко ценил как моряка, как администратора», – признавался и пресловутый А.И. Гучков («Александр Иванович Гучков рассказывает…». М. 1993. С. 68).
Автор предпосланного переизданию «Трагедии адмирала Колчака» С.П. Мельгунова предисловия современный историк А.С. Кручинин со вполне ожидаемой немногословностью всё же отмечает «пылкие выступления в Комиссии III-й Государственной Думы по государственной обороне, снискавшие оратору широкую известность и даже популярность в общественных кругах».
О тесных отношениях с А.И. Гучковым, бывшим, как известно, личным врагом Государя, А.В. Колчак подробно рассказывал в своих показаниях в начале 1920 г. специально учрежденной в Иркутске Чрезвычайной следственной комиссии.
«…Я приветствовал, – совершенно определенно заявлял он, – такое явление, как Государственная Дума, которая внесла значительное облегчение во всей последующей работе по воссозданию Флота и армии. Я сам лично был в очень тесном соприкосновенна с Государственной Думой, работал там все время в комиссиях и знаю, насколько положительные результаты дала эта работа».
В тех же протоколах зафиксированы наиболее важные для оценки взглядов Адмирала на Монархию его высказывания.
Распределив предварительно роли, – номинальный председатель Комиссии К.А. Попов, революционер, социал-демократ, а впоследствии зав. отделом пропаганды ЦК ВКП(б), и член ЧСК, правый эсер А.Н. Алексеевский, сбежавший в том же 1920-м через Китай во Францию, – стремились докопаться до корней неприятия допрашиваемого ими Монархии, расставить, по возможности, все точки над i в этом важном для организаторов судилища с заранее известным результатом вопросе.


Константин Алексеевич Попов (1876–1949).


Александр Николаевич Алексеевский (1878–1957).

В ходе допроса к нему присоединился и присутствовавший на нем намеренно остававшийся в тени фактический председатель Комиссии большевик Самуил Чудновский, председатель Иркутской губЧК, руководивший расстрелом Адмирала и сам расстрелянный впоследствии товарищами по партии «за контрреволюционную деятельность и совершение терактов».
Подавал голос и заместитель председателя ЧСК В.П. Денике, юрист, доцент Иркутского университета, меньшевик, служивший потом в советских учреждениях в Сибири, расстрелянный по обвинению в «участии в антисоветской террористической, кадетско-меньшевистской организации, ставившей своей целью свержение советской власти и реставрацию капитализма в СССР».


Самуил Гдальевич Чудновский (1889–1937) и Всеволод Петрович Денике (1893–1939).

Вот тот представляющий наибольший для нас интерес фрагмент допроса:
«Алексеевский: Таким образом, вы из неудач войны с Японией не делали никаких политических выводов?
Колчак: Нет. Вспышку 1905-6 года я приписываю исключительно народному негодованию, оскорбленному национальному чувству за проигранную войну. […]
Алексеевский: Таким образом, в вас неудачи японской войны не вызвали никаких сомнений в отношении политического строя, и вы остались по-прежнему монархистом?
Колчак: Я остался по-прежнему.
Алексеевский: И, в частности, никаких сомнений в Династии это не вызвало?
Колчак: Нет, я откровенно должен сказать, что ни в отношении Династии, ни в отношении личности Императора это у меня никаких вопросов но вызвало.
Алексеевский: Я думаю, что для Комиссии было бы очень интересно, чтобы вы, раньше, чем перейдете к рассказу о вашей деятельности, которая приняла оттенок политический, рассказали бы нам о ваших личных отношениях к некоторым наиболее видным деятелям прошлого режима: к Императору Николаю, к тем Великим Князьям, с которыми вы имели отношения, к некоторым вдохновителям старого режима последнего царствования – Победоносцеву, Плеве, к некоторым министрам, например, к тому министру, который оставался все время при Императоре, – барону Фредериксу.
Попов: Нам было бы интересно узнать, мирились ли вы с существованием Монархии, являлись ли вы сторонником ее сохранения, или если не японская война, то революция 1905-6 года внесла изменения в ваши политические взгляды?
Колчак: Моя точка зрения была просто точкой зрения служащего офицера, который этими вопросами не занимался. Я считаю, что при пашей присяге моя обязанность заключается в несении службы так, как эта присяга того требовала. Я относился к Монархии, как к существующему факту, не критикуя и не вдаваясь в вопросы по существу об изменениях строя. Я был занят тем, чем занимался. Как военный, я считал обязанностью выполнять только присягу, которую я принял, и этим исчерпывалось все мое отношение. И, сколько я припоминаю, в той среде офицеров, где я работал, никогда не возникали и не затрагивались эти вопросы. […]
Денике: Мы как будто бы остановились на том, как сложились ваши воззрения к концу 1906 года. Что же, в дальнейшем за этот период времени с 1906 г. по 1917 г., ко времени революции, происходили ли изменения ваших политических воззрений и принимали ли вы какое-нибудь прямое или косвенное участие в политической жизни страны?
Колчак: Нет. Я не принимал участия; я в это время был занят чисто-технической работой, у меня не было времени, я соприкасался с ними, поскольку бывали разговоры.
Алексеевский: Здесь уместен один вопрос, который касается вот чего: вы сначала нам скажите, имели ли вы личные отношения с бывшим Императором и с выдающимися членами и деятелями Династии и в частности имели ли вы хоть одно свидание с Распутиным?
Попов: Я прибавлю, не изменились ли эти отношения до самой революция 1917 г.?
Колчак: Я никакого участия в политической работе не принимал. Я скажу прежде всего о Государе. Нужно сказать, что до войны, – меня выдвинула война, – я был слишком маленьким офицером, слишком маленьким человеком, чтобы иметь соприкосновение вообще с какими-нибудь высшими кругами,.. и потому непосредственных сношений с ними не мог иметь по существу. Я не имел ни связей, ни знакомств, ни возможностей бывать в этой среде, среде придворной, среде правительственной. Соприкасался я с отдельными высшими правительственными лицами только тогда, когда я работал в Генеральном Штабе, когда я бывал в Думе, где мне приходилось встречаться с отдельными министрами, а кроме своего прямого начальства, я непосредственно ни с кем не мог сталкиваться. Государя, я видел в Могилеве, в Ставке. Перед этим я видел Его, когда Он приезжал на смотры во флот.
При Дворе я никогда не бывал. В 1912 году я видел Государя, и Царскую Фамилию, когда Она стояла на рейде (на яхте) “Штандарт”, в шхерах. Туда были вызваны отряды заградителей для постановки пробных заграждений и отряд миноносцев для конвоирования этих заградителей. Я тогда командовал “Пограничником”. Туда прибыл Эссен. Мой миноносец состоял в распоряжении Эссена. Характер постановки мин был такой, что заградители шли из строя и сбрасывали мины. Но для того, чтобы видеть характер этой постановки, мой миноносец назначен был идти рядом с ними. На мой миноносец прибыл Государь, Свита Его и адмирал Эссен. Мой миноносец шел рядом с одним из заградителей – “Амуром”, который ставил мины. Это был случай, когда Государь был у меня на миноносце. Но так как я был командиром, стоял на миноносце и управлял им, то не мог с Ним разговаривать. Затем, после окончания постановки мин, я прошел на “Штандарт”.


А.В. Колчак – командующий Минной дивизией Балтийского флота.

Попов: Вы уклоняетесь от прямого ответа: были ли вы тогда монархистом или нет?
Колчак: Я был монархистом и нисколько не уклоняюсь. Тогда, этого вопроса: “Каковы у вас политические взгляды?” никто не задавал. Я не могу сказать, что Монархия, это – единственная форма, которую я признаю. Я считал себя монархистом и не мог считать себя республиканцем, потому что тогда такового не существовало в природе. До революции 1917 года я считал себя монархистом. Итак, я был на завтраке на “Штандарте”; затем я второй раз видел Императора в Ревеле, когда Он прибыл на смотр, на крейсер “Россия”. Я тогда стоял во фронте; Он пришел, обошел фронт, поздоровался с командой и уехал. Никаких других по своему положению я не мог иметь связей. Императрицу я видел единственный раз, когда я был на “Штандарте”, – во время завтрака. Из Великих Князей до 1917 г. я встречался в Морской Академии с Кириллом Владимiровичем, видел я также Великих Князей, когда были смотры. […]
Алексеевский: Мы бы хотели, чтоб вы нам сказали, не касаясь всех событий, какие произошли после Февральского переворота, – изменились ли ваши политические взгляды за это время и какими они представляются в настоящее время?
Попов: Какова была ваша общая политическая позиция во время революции?
Алексеевский: Если угодно, мы зафиксируем в протоколе, что с высшими представителями прошлого режима личных отношений вы не имели.
Чудновский: Мы бы хотели знать в самых общих чертах ваши политические взгляды во время революции, о подробностях вашего участия вы нам расскажете на следующих допросах.
Колчак: Когда совершился переворот, я получил извещение о событиях в Петрограде и о переходе власти к Государственной Думе непосредственно от Родзянко, который телеграфировал мне об этом. Этот факт я приветствовал всецело. Для меня было ясно, как и раньше, что то правительство, которое существовало предшествующие месяцы, – Протопопов и т. д., – не в состоянии справиться с задачей ведения войны, и я вначале приветствовал самый факт выступления Государственной Думы, как высшей правительственной власти.
Лично у меня с Думой были связи, я знал много членов Государственной Думы, знал, как честных политических деятелей, совершенно доверял им и приветствовал их выступление, так как я лично относился к существующей перед революцией власти отрицательно, считая, что из всего состава министров единственный человек, который работал, это был морской министр Григорович. Я приветствовал перемену правительства, считая, что власть будет принадлежать людям, в политической честности которых я не сомневался, которых знал, и поэтому мог отнестись только сочувственно к тому, что они приступили к власти.
Затем, когда последовал факт отречения Государя, ясно было, что уже Монархия наша пала, и возвращения назад не будет. Я об этом получил сообщение в Черном море, принял присягу вступившему тогда первому нашему временному правительству. Присягу я принял по совести, считая это правительство, как единственное правительство, которое необходимо было при тех обстоятельствах признать, и первый эту присягу принял.
Я считал себя совершенно свободным от всяких обязательств по отношению к Монархии, и после совершившегося переворота стал на точку зрения, на которой я стоял всегда, – что я, в конце концов, служил не той или иной форме правительства, а служу родине своей, которую ставлю выше всего, и считаю необходимым признать то правительство, которое объявило себя тогда во главе российской власти.
Когда совершился переворот, я считал себя свободным от обязательств по отношению к прежней власти. Мое отношение к перевороту и к революции определилось следующим. Я видел, – для меня было совершенно ясно уже ко времени этого переворота, – что положение на фронте у нас становится все более угрожающим и тяжелым, и что война находится в положении весьма неопределенном в смысле исхода ее. Поэтому я приветствовал революцию, как возможность рассчитывать на то, что она внесет энтузиазм, – как это и было у меня в Черноморском Флоте вначале, – в народные массы и даст возможность закончить победоносно эту войну, которую я считал самым главным и самым важным делом, стоящим выше всего, – и образа правления, и политических соображений.


А.Ф. Керенский и адмирал А.В. Колчак в автомобиле. 1917 г. Российский государственный архив кинофотодокументов.

Попов: Как вы относились к самому существу вопроса свержения Монархии и какова была ваша точка зрения на этот вопрос?
Колчак: Для меня было ясно, что Монархия не в состоянии довести эту войну до конца, и должна быть какая-то другая форма правления, которая может закончить эту войну.
Алексеевский: Не смотрели ли вы слишком профессионально на этот вопрос?
Колчак: Я не могу сказать, чтобы я винил Монархию и самый строй, создавший такой порядок. Я откровенно не могу сказать, чтобы причиной была Монархия, ибо я думаю, что и Монархия могла вести войну. При том же положении дела, какое существовало, я видел, что какая-либо перемена должна быть, и переворот этот я главным образом приветствовал, как средство довести войну до счастливого конца.
Алексеевский: Но перед вами должен был встать вопрос о дальнейшем, – какая форма государственной власти должна существовать после того, как это будет доведено до конца?
Колчак: Да, я считал, что этот вопрос должен быть решен каким-то представительным учредительным органом, который должен установить форму правления, и что этому органу каждый из нас должен будет подчиниться и принять ту форму государственного правления, которую этот орган установит.
Попов: На какой орган, по вашему мнению, могли бы быть возложена эта задача?
Колчак: Я считаю, что это должна быть воля Учредительного Собрания или Земского Собора. Мне казалось, что это неизбежно должно быть, так как правительство должно было носить временный характер, как оно заявляло.


Адмирал А.В. Колчак в новой морской форме Временного правительства (без погон, со знаками отличия на рукавах и пятиконечной звездой на кокарде), введенной военно-морским министром А.И. Гучковым. Лето 1917 г.

Попов: Какой образ правления представлялся вам лично для вас наиболее желательным?
Колчак: Я затрудняюсь сказать, потому что я тогда об этом не мог еще думать. Я первый признал временное правительство, считал, что, как временная форма, оно является при данных условиях желательным; его надо поддержать всеми силами; что всякое противодействие ему вызвало бы развал в стране, и думал, что сам народ должен установить в учредительном органе форму правления, и какую бы форму он ни выбрал, я бы подчинился.
Я считал, что Монархия будет, вероятно, совершенно уничтожена. Для меня было ясно, что восстановить прежнюю Монархию невозможно, а новую Династию в наше время уже не выбирают. Я считал, что с этим вопросом уже покончено, и думал, что, вероятно, будет установлен какой-нибудь республиканский образ правления, и этот республиканский образ правления я считал отвечающим потребностям страны.


А.В. Колчак перед возвращением в Россию. 1918 г.

Алексеевский: Не возникала ли у вас лично и вообще в офицерской среде мысль, что отречение Николая II произошло не совсем в тех формах, которые бы позволили военным людям считать себя совершенно свободными от обязательств по отношению к монархии? Я предлагаю, этот вопрос потому, что Император Вильгельм, когда отрекался, специальным актом освободил военных от верности присяге, данной ему. Не возникала ли у вас мысль о том, что такого рода акт должен был сделать и Император Николай?
Колчак: Нет, об этом никогда не поднимался вопрос. Я считаю, что раз Император отрекся, то этим самым Он освобождает от всех обязательств, которые существовали по отношению к Нему, и когда последовало отречение Михаила Александровича, то тогда было ясно, что с Монархией дело покончено. Я считал необходимым поддерживать временное правительства совершенно независимо от того, какое оно было, так как было время войны, нужно было, чтобы власть существовала, и как военный, я считал нужным поддерживать ее всеми силами».


А.В. Колчак во время поездки на фронт. 1919 г.

Повышенное внимание членов ЧСК к отношению Верховного Правителя к Монархии было, разумеется, не случайным Одной из целей, которые они преследовали, была попытка дискредитировать его в среде правой части русской эмиграции, а также перед монархистами, всё еще остававшимися в пределах подсоветской России. Именно эти круги большевики почитали для себя наиболее опасными.
Ответы Адмирала, по всей вероятности, не совсем удовлетворяли членов Чрезвычайной следственной комиссии. В предисловии к публикации стенограмм, вышедших в Государственном издательстве в 1925 г., К.А. Попов сетовал: «…Он никак, даже в отношении далекого прошлого, не хочет признать себя монархистом. И свой монархизм, монархические цели всей своей борьбы с большевизмом он прикрывает флером устремлений демократических, – опять ради буржуазного мiра и благодаря плохому пониманию этого мiра».
Понимание, а вместе с ним и отрезвление от февральского морока (не случайного при этом для него, конечно) к А.В. Колчаку, в конце концов, разумеется, пришло: и под воздействием разворачивавшей перед ним действительности и в результате стекавшейся к нему, как к Верховному Правителю, информации.


Уникальная рукописная декларация Правительства Адмирала А.В. Колчака (на пяти листах) с собственноручными исправлениями. Омск. 23 февраля 1919 г.
http://www.tessier-sarrou.com/html/fiche.jsp?id=11074687&np=&lng=fr&npp=150&ordre=&aff=&r=

«С середины лета 1919 г., – вспоминал личный адъютант Верховного Правителя ротмистр Владимiр Князев, – неудачи усилились и на фронте и особенно в окружении Адмирала. Адмирал с трудом переживал одиночество среди пропаганды и измены, безусловно вспоминая то былое, когда было сказано: “Кругом Меня трусость, предательства и измена!”»
Не вспомнить в таких обстоятельствах о Государе он, конечно, не мог. Проводившееся под его контролем и по его воле расследование убийства Царской Семьи лишь укрепляло его в этих настроениях, однако исправлять свои взгляды задним числом, искажая тем самым историю, пусть даже и под угрозой смерти, А.В. Колчак, как человек чести, считал для себя категорически неприемлемым. Как говорится, что сделано – то сделано.


Верховный Правитель и Главнокомандующий вручает знамя 25-му Екатеринбургскому имени адмирала Колчака полку горных стрелков.

Именно из уважения к его памяти и мы должны быть честными: монархистом Александр Васильевич, конечно, не был. Победа в войне затмила для него (как, впрочем, и для многих других) действительно насущное. Войны приходят и уходят, их проигрывают, в них побеждают, но вокруг остова всякий раз вновь восстанавливается жизнь. Разве не учит этому вся история России, в том числе и военная?..

источник