Часть 1

Мировая война номер ноль и ее предъистория

Русское государство имеет то преимущество перед другими…

Много лет назад русский фельдмаршал Христофор Миних произнес знаменательные слова: Русское государство имеет то преимущество перед другими, что оно управляется самим Богом. Иначе невозможно объяснить, как оно существует.

Эти слова подтверждаются существованием вопреки всему Земли Русской, единственной хранительницы православия. И понять историю России, особенно военную, повторим это еще и еще раз, можно только с православной точки зрения. Слишком очевидна десница Божия в стремительном взлете и расширении затерянного в междуречье Оки и Волги крохотного Московского княжества, заявившего о себе в 1441 году, как о хранителе Вселенского православия, как о Третьем Риме.

Меньше двухсот лет потребовалось этому княжеству, чтобы ступить ногой Ивана Москвитина на берег Тихого океана. Курильские острова были заняты казаками на сто лет раньше японцев. А еще через два столетия территория православной империи заняла пятую часть земной суши: расширялась не просто территория царства или империи, а территория православия на земле.

Это прекрасно понимали враги православия, а потому смысл и значение русской военной истории − непрерывная война мирового сообщества с православным русским царством и любыми его геополитическими преемниками до полного их уничтожения.

Православный взгляд на исторический процесс позволяет осветить многие темные вопросы русской истории и противостать ее фальсификации. В полной мере относится это и к японо-русской войне 1904-1905 годов. Действительно, чтобы понять логику действий адмирала Рожественского и личного состава его эскадры – участников похода и боя, надо встать на их точку зрения. На точку зрения православного человека.

А это точка зрения применительно к боевым действиям такова. Как говорит чтимый учитель Церкви Св. Исидор Пелусиот, современник и друг императора Феодосия Великого:

«На войнах, когда весьма немногие, сражаясь за Отечество, вступают в борьбу со многими, тогда люди умные и не требуют, чтобы они победили, но дивятся, если не падут они бесславно.

А если причинят противникам больше вреда, нежели можно было предполагать, ставят их в один ряд с героями. Ибо первое признают мужественным, а второе − даже вышеестественным…

Не смерть на брани есть поражение, … но если кто убоится и бросит щит. А если [воина] подвело тело [материя], по закону включают его в число победителей».

Такое отношение к войне и своему участию в военных действиях характерно не только для участников сражения при Цусиме, но для всех русских православных воинов во все времена. Вспомним: «Не Москва ль за нами? Умремте же под Москвой…».

И свое участие в военных действиях православные рассматривали как форму и способ спасения души в своем служении Вере, Царю и Отечеству.

Мировая японо-русская война

В настоящее время происходит новое осмысление русско-японской войны. Войны, на первый взгляд незначительной по своим масштабам.

Сегодня ее называют уже не «колониальной», но Мировой войной номер ноль (World War Zero или WW 0), ставя ее по значению сразу перед Первой мировой войной (WW 1). По своим масштабам и столкновению интересов, количеству стран, вовлеченных в круг геополитического соперничества, эта война фактически и была мировой войной.

Вместе с тем русско-японская война – эпизод, фрагмент многовековой войны «мирового сообщества» против православной России. Успеху действий «сообщества» в этой войне способствовал, в первую очередь, массовый отход русских имперских верхов, говоря шире, «русского образованного общества» от православия, в результате чего ими было утрачено понимание исторических задач Русского государства.

Отходу «образованного общества» от идеалов православной цивилизации способствовал, помимо масонских и иных происков антихристианского интернационала, также невиданный ни до, ни после взрывной, а говоря языком математики, экспоненциальный рост примерно с 1700 года положительной европейской науки, а с начала и особенно с середины следующего XIX века столь же взрывной экспоненциальный рост европейской техники.

К каковому росту европейское, и тем более все остальное человечество своим предыдущим развитием было никоим образом не подготовлено.

В массовом сознании образованного, а тем более полуобразованного общества так называемая «научная», а на самом-то деле псевдонаучная, картина мира стала замещать картину религиозную. В этой «научной» парадигме не было место Богу, а значит, не было место Его Помазаннику.

Утрата понимания исторических задач России делала задачу подбора верных кадров высшего эшелона власти все более затруднительной для всех последних русских государей вообще.

Для последнего Императора она стала почти неразрешимой.

Готовых стоять до конца «За Веру, Царя и Отечество» людей на высоких постах, людей правды и совета, в ближайшем окружении Императора, практически не осталось.

Чтобы верно оценить результаты Нулевой мировой войны, надо четко понять, что истинной ее целью, как и последующей за ней Первой мировой было сокрушение русской православной монархии путем инспирированных внешними и внутренними врагами переворотов и так называемых «русских» революций.

Недаром британский премьер-министр Ллойд-Джордж в марте 1917 года, узнав об отречении Государя Императора, в речи перед Парламентом откровенно признал:

«Британское правительство уверено, что эти события начинают собою новую эпоху в истории мира, являясь первой победой принципов, из-за которых нами была начата война»[37].

Но в Мировой войне номер ноль достичь победы этих принципов «мировому сообществу» не удалось. А значит, в этой войне «мировое сообщество» потерпело поражение.

Мировая война номер ноль стала − не понятой до сих пор − победой Русской Империи. Победой русского Царя и Христолюбивого Русского воинства и Христолюбивых русских людей – над мировым сообществом и его агентами внутри страны.

Победой, значение которой было прекрасно понято нашими врагами и учтено в дальнейших их действиях, но было утаено от всех, благодаря владению врагами России уже тогда подавляющего большинства средств массовой информации. Массовой дезинформации.

Настало время донести эту правду до всех, желающих узнать ее.

Сначала несколько о непосредственной предъистории войны 1904-1905 годов.

Взгляд на карту

16 мая 1858 года, в результате переговоров между Генерал-Губернатором Восточной Сибири Его Императорского Величества, Государя Императора Александра Николаевича, генерал-адъютантом графом Н.Н. Муравьевым и пограничными китайскими властями был подписан, так называемый Айгуньский договор. Этот договор утвердил за Россией Приамурский край и положил основание для присоединения Уссурийского края (по Пекинскому договору 1860 года).

По сути, договор этот задним числом признавал наше право на земли, отторгнутые у нас Нерчинским договором 1689 года, и которые фактически уже были вновь заняты нами благодаря смелой инициативе и неутомимой энергии контр-адмирала Геннадия Ивановича Невельского и генерал-лейтенанта Николая Николаевича Муравьева.

По результатам Айгуньского договора, политическая обстановка на восточном фланге борьбы Российской Империи за выход к морям и океанам сложилась таким образом.

Приобретя Амур, Россия получила вместо почти непроходимого Охотского тракта удобный водный путь, в 4 140 верст длиною и от 300 до 1000 саженей шириною, шедший по хлебородному краю и приводивший к Японскому морю. Последнее, по сравнению с Охотским и Беринговым морями, казалось теплым, укрытым и вполне удобным для устройства на нем баз торгового и военного флота. Но было у Японского моря и два неустранимых недостатка.

Во-первых, в зимнее время оно также вдоль материка обрамлялось широкою ледяною полосою. Спасаясь от этого предательского капкана, наш флот четыре месяца в году, в качестве бездомного, вынужден был скитаться по чужим портам, что не могло способствовать его престижу.

Во-вторых, выходы из этого моря, как на юг, через Корейский пролив, так и на востоке через Лаперузов, находились под ударами Японии, за спиной которой уже тогда стояли Соединенные Штаты.

Недостатки эти, естественно, замечены были и англичанами. Сразу за ратификацией Айгуньского договора дисциплинированная английская пресса забила тревогу, указывая на беззащитность Маньчжурии. Что начавшая уже спускаться со своих ледников Россия не задержится на Амуре ни одного лишнего дня и при первом же удобном случае двинет свои полки далее на юг − к Печилийскому заливу. Идеологическая подготовка грядущей всемирной русско-японской войны началась.

Взгляд на карту показывает, что единственная оставшаяся для Русского государства возможность свободного выхода в Тихий океан − это контроль над Корейским проливом. Пролив этот, посередине которого находится остров Цусима, разделяется им на два: Западный Корейский пролив или пролив Броутона, между Корейским берегом и Цусимой, и Восточно-Корейский пролив, или пролив Крузенштерна между Цусимой и Японией. Иногда второй пролив называют просто Цусимским.

Понятно, что обладание островом Цусимой дало бы русскому флоту возможность контролировать оба Корейских пролива. В определенном смысле заменой этому могла бы стать русская Военно-Морская база на южном побережье Кореи визави Цусимы. В этом случае под нашим контролем находился бы, во всяком случае, пролив Броутона и оставалась возможность связать эту базу железнодорожным путем с сетью русских железных дорог.

Следовательно, России жизненно необходим был контроль над Корейским полуостровом, без которого ворота в океан оставались для нас по-прежнему закрыты. С исчерпывающей, но навсегда запоздавшей наглядностью, это и продемонстрировала русско-японская война.

Таким образом, борьба за приобретение Цусимы и за политическое преобладание в Корее должно было бы стать главной целью русской внешней политики и стратегии на Дальнем Востоке.

Глядя из нашего года-времени можно с уверенностью сказать, что возникшую ситуацию адекватно и вовремя поняли «просвещенные мореплаватели» по ту и по эту стороны Атлантического океана, стоящие за ними международные финансовые круги, сама Япония и русские моряки Тихоокеанской эскадры. К сожалению, этого нельзя сказать о Морском Ведомстве – «под шпицем» Адмиралтейства. Вовсе не поняла ситуацию Российская дипломатия. Во всяком случае, − ее высшие сферы.

Впрочем, там, где интересы России представляли на дипломатическом фронте военные моряки, дела наши, бывало, шли довольно прилично. Вспомним Невельского. А сейчас вернемся в ранние 1860-е.

Русский дар

Одна тысяча восемьсот пятьдесят пятый год. Имеет место быть русская кругосветная экспедиция (1852-1855) под руководством вице-адмирала Путятина Евфимия Васильевича, в составе фрегатов «Паллада» и «Диана», на борту одного из которых присутствовал известный беллетрист Иван Гончаров, в качестве секретаря миссии. Его художественный отчет о ней «Фрегат Паллада» актуален и сегодня.

Узнав о начале войны, в просторечии именуемой у нас Крымской, адмирал оставил требующую основательного ремонта «Палладу» в устье Амура, где ей так и суждено было окончить свои дни. А сам, переведя часть офицерского состава на «Диану», отправился на ней в Страну Восходящего солнца заключать первый русско-японский взаимовыгодный договор. И в результате заключил, между прочим.

Однако нас больше интересует сейчас то, что 11 декабря 1854 года, в районе города Симода, расположенного на берегу одноименной бухты, скромно лежащей в уголке огромного Токийского залива при выходе из него в открытое море, произошла подвижка морского дна, вызвавшая сильное цунами. В результате цунами, смывшего сам городок в прилегающий залив, фрегат «Диана», неосмотрительно бросивший якорь на рейде Симода, получил серьезные повреждения. Корабль дважды приложило о дно при внезапных уходах и приходах гигантских волн и сорок два раза провернуло вокруг собственной оси. Удивительно еще, что сразу не затонул!

2 января 1855 года фрегат начал переход в более защищенную бухту Хеда. Погода вновь испортилась, на фрегате появились новые повреждения. По решению адмирала Путятина «Диану» разоружили. Все шестьдесят орудий свезли на берег и отдали японцам, наказав хранить их как зеницу ока. Японцы укрыли орудия и тщательно сохранили, выстроив для того особые сараи. А «Диана» на буксире 120 японских шлюпок продолжила свой переход в Хеда, но так и не дошла до нее. 7 января 1885 года сильный шквал нанес последний удар несчастному кораблю. Оставленная экипажем, «Диана» затонула в вершине залива Тоатоми.

С разрешения японских властей, из останков «Дианы» и подручных материалов русские моряки строят мореходную шхуну «Хеда» в районе одноименной деревни. «Хеда» благополучно доставила адмирал и сопровождающих его лиц на Амур, и в качестве жеста доброй воли была подарена Путятиным Японии вместе с теми самыми шестьюдесятью орудиями с покойного фрегата.

Японцы, которым только-только коммодор американских ВМС Мэтью Колбрайт Перри популярно объяснил тоже на пушках опасность тотального изоляционизма, столь характерного для эпохи сёгунов Токугава, с восторгом принимают щедрый дар и делают далеко идущие выводы. Вначале может и не против России. Еще бы, ведь именно «Хеда» считается первой европейского образца единицей японских ВМС, и могла бы положить начало столь благотворному для обеих империй военно-политическому союзу задолго до сентября 1916 года.

Первая Цусима

В 1861 году произошло событие, не замеченное современниками и тем более неоцененное потомками. Тридцатипятилетний адмирал Иван Федорович Лихачев − герой недавней обороны Севастополя, флаг-офицер самого адмирала Корнилова − командующий первой русской дальневосточной эскадрой, занял остров Цусима. Цусимский князь выразил полную готовность перейти под покровительство России, если русские постоянно поселятся на его острове и обеспечат ему неприкосновенность его владений и защиту от власти сегуна.

В докладной записке своему начальнику и единомышленнику Генерал-Адмиралу Великому Князю Константину Николаевичу Лихачев указывал на стратегическую роль Цусимы для базирования русских ВМС на Дальнем Востоке.

Не закрепив ее за собой, Россия получит на восточном рубеже вторые Босфор и Дарданеллы: «Все, что в настоящую минуту мы оставим здесь не оконченным и недоделанным, будет впоследствии несравненно труднее и может обратиться во вред нам».

Следует напомнить, что Япония была в то время слабой, раздираемой междоусобицами страной и инициатива адмирала отнюдь не была авантюрой. Так же понятно горячее желание Цусимского князя перейти под протекторат России. Подальше от сёгунских разборок.

Лихачев лишь подчеркивал необходимость соблюдения строгой секретности, чтобы слухи о занятии нами Цусимы преждевременно не дошли до вездесущих английских ушей. А заодно, пока дело окончательно не выгорело, следует обратить пристальное внимание на симпатичные острова у Южного побережья Кореи − в качестве запасного варианта. Был там такой уютный архипелаг Каргодо, как раз напротив Цусимы, исключительно подходящий для военно-морской базы.

Однако русская дипломатия успешно провалила гениальный план[38] Лихачева о приобретении Цусимы.

Вначале − на местном уровне. Генеральный консул России в Японии, некий господин Иосиф Гошкевич[39], так аккуратно начал вести переговоры, что о них немедленно узнали англичане. Узнав же, натурально, заявили протест. Здесь уже наша дипломатия сыграла свою патриотическую роль на высшем уровне. Канцлер Горчаков, так успешно проваливший в будущем Берлинский конгресс, устроил Государю Императору Александру II Николаевичу истерику. Что де эти грубые моряки из-за своих дурацких баз, такую почтенную страну как Англия раздражать вздумали. Жили себе без баз − и дальше обойдутся[40].

От Цусимы отказались. Про корейские острова тоже как бы забыли. Так Россия сделала первый шаг к Цусиме 1905 года.

Стратегия японской экспансии

После неудачи с Цусимой главной морской базой России на Дальнем Востоке определено было быть в заливе Петра Великого. В 1871 году там учрежден главный военный порт для Тихоокеанского флота − Владивосток. За это десятилетие положение России на Дальнем Востоке резко осложнилось, хотя должного значения этому придано не было.

В 1868 году в Японии победила так называемая революция Мейдзи. Вместо сёгуната при символическом императоре, Япония стала конституционной монархией, внешне европейского толка. Конституция Мейдзи дала власть в руки зарождающейся японской олигархии, о чем большинство населения островной империи не подозревало, поскольку микадо был обожествлен и все решения принимались его именем. На самом деле император играл роль, скорее, духовного отца нации, нежели политического лидера.

Началось первое японское чудо, когда за какие-нибудь четверть века на Дальнем Востоке из небытия возникла мощная военная держава, которой стало сразу тесно на родных островах. Армия новой Японии была построена по прусскому образцу. Флот − по английскому. Вкус у бывших самураев был хороший, − ничего не скажешь.

Правильная стратегия экспансии указывала однозначно Японии путь на Юг, где дряхлеющая Испания едва удерживала за собой Филиппины и другие владения, вскоре выпавшие у нее из рук во время американо-испанской войны.

Почему на юг? По той причине, что экспансия в южном направлении, представив Японии новые обширные территории, сохранила бы за ней все преимущества островной державы. Альбиона Дальнего Востока. В этом случае можно было по английскому образцу свести до минимума расходы на армию, пустив все средства на развитие флота. Приложением к нему был бы мобильный десантный корпус морской пехоты.

То, что это был бы оптимальный путь для Японии, говорят действия Соединенных Штатов и Англии, сделавших все, чтобы свернуть ее с этого пути, и втравить в авантюры на материке, где она с необходимостью должна была завязнуть. Развитие в Японии одновременно крупной армии и большого флота было для нее примерно то же, что для Германии вести войну на два фронта.

Забегая вперед, скажем, что именно попытка Японии одновременного закрепления в Корее и Китае и распространение на Юг − сыграла едва ли не решающую роль в поражении Японии во 2-ой Мировой войне. Средств, затраченных на Квантунскую армию, и всякие там Маньчжоу-го, завоевание Бирмы и прочее, будь они своевременно пущены на развитие японского ВМФ, могло хватить на то, чтобы полностью подавить Тихоокеанский Флот США, провести десантные операции устрашения на города Западного побережья США и заблокировать Панамский канал.

В этом случае вполне возможно мировая карта выглядела бы в наши дни по-другому.

Ну, так именно Штаты и приложили все усилия, чтобы направить агрессию Японской империи на север, на Корею и Маньчжурию. Земли теплые и привлекательные для русского человека, но суровые для островитян.

Уже в начале 1880 годов, за двадцать лет до войны с Японией, Управляющий Морским Министерством адмирал Иван Алексеевич Шестаков, посетив Владивосток, вполне осознал грозившую России со стороны Японии огромную опасность. В особом докладе на Высочайшее имя Шестаков обосновал «особую важность и чрезвычайную необходимость для России располагать в водах Тихого Океана достаточным числом сильных боевых судов, дабы этим удержать Японию от попытки укрепиться в каком-либо пункте Азиатского материка»[41].

На основании этого доклада численность русских боевых судов в Тихом Океане была увеличена, что только способствовало росту дружеских чувств со стороны Японии к России. Силу уважали везде и во все времена.

«Китайская угроза»

Справедливости ради, следует подчеркнуть, что одной из объективных причин определенной сдержанности нашей дальневосточной политики, было практическое отсутствие оперативной связи с нашей дальневосточной окраиной. Причем, если в XVII и даже XVIII веке, мы были, если так можно сказать, «равноудалены» от Дальнего Востока, вместе с иными европейскими державами, то к середине XIX века положение изменилось не в нашу пользу.

Если для европейской России путь на берега Тихого океана оставался столь же долог и труден, как сто и двести лет назад, то Англия к этому времени прибрала к рукам Мировой океан. Территории Британской империи, пусть и отделенные от метрополии водным – самым быстрым и эффективным на тот день путем, превышали едва ли не два раза территорию империи Российской. А ее колонии и базы окружали нас почти столь же плотно, как территорию СССР базы НАТО в разгар Холодной войны, или территорию Российской Федерации сегодня.

Открытие Суэцкого канала во много раз сократило и обезопасило путь из Европы на Восток.

Соединенные Штаты, отделенные во времена Русской Америки от Тихого океана Скалистыми горами, уже перешагнули за них, и железнодорожные пути связали намертво оба побережья САСШ.

Одновременно начался очередной виток информационно-психологической войны «англосаксов» против России. На сей раз «английская печать, откуда мы и до сих пор черпаем всю нашу политическую мудрость, воодушевление и страхи», стала запугивать нас “китайской угрозою”»[42]. Прием, сохранивший свою свежесть до наших дней.

Эта «угроза» заставляла нас, вопреки здравому смыслу, затягивать строительство железнодорожного пути, который один мог соединить во едино части необъятной империи.

«Если бы не сильная воля Императора Александра III, мы, вероятно, так бы и замерли в почтительном созерцании горизонта, на котором вот-вот появится отрастивший себе новые когти четырехсотмиллионный дракон!

Этот созданный исключительно нашим воображением мираж вторично остановил ход нашей истории, и когда в 1891 году мы приступили, наконец, к постройке Сибирского пути, то благоприятное время для этого было упущено и притом навсегда, ибо вслед за одними соперниками, англичанами, на великую восточную арену стремились уже англосаксы Америки»[43].

Большая Азиатская программа

Три века шла Россия на Восток к теплым морям. Но именно Государю Императору Николаю II суждено было завершить это начавшееся при Иване Грозном знаменитым походом Ермака русское продвижение «встречь солнца». Главной задачей своего царствования Николай II считал Большую Азиатскую программу, которая вела Россию к незамерзающим и открытым морям Тихого океана, к русскому преобладанию в Маньчжурии и Корее, в конечном счете, в Тихоокеанском регионе.

Он как никто в России понимал, что отказ от борьбы за выход России к незамерзающим и открытым морям, за русское преобладание в Тихоокеанском регионе означал, что Россия сама ставит крест над своим будущим в Азии, а, по большому счету, над своим будущим как великой евразийской державы. Не зря Антон Керсновский в своей «Истории Русской Армии» подчеркивал, что Государь, в отличие от большинства своих генералов, чувствовал стратегию.

Обстоятельства сложились так, что в 1898 году, с запозданием на двести с лишним лет Россия вышла, наконец к теплым открытым морям, взяв в долгосрочную аренду у Китая Квантунский полуостров с военно-морской базой, контролирующей подходы к столичному региону Поднебесной Империи. Город с многозначительным названием Порт-Артур стал крайней точкой векового движения России на Восток. Получивший имя в честь православного короля Британии Артура, он стал форпостом православной империи на теплых морях.

И таким должен был остаться навсегда.

«Где раз поднят Русский флаг, он уже спускаться не должен».

Существо Большой Азиатской программы прекрасно понимали заклятые друзья России в Европе и за океаном. Понимали не в пример лучше так называемой русской «общественности», кою, за ее патриотическую деятельность по месту жительства и за рубежом, иначе как пятой колонной и назвать нельзя.

Так, американский историк русско-японской войны С. Тайлер писал: «Россия должна была прочно утвердиться на Печилийском заливе[44] и найти свой естественный выход в его свободных гаванях, иначе все труды и жертвы долгих лет оказались бы бесплодными, и великая сибирская империя осталась бы только гигантским тупиком»[45].

Карта мира начала XX века.

Хорошо видно, какое место на этой карте занимала Российская Империя.

Линия, соединяющая Петербург и Владивосток — Великий Сибирский путь.

Из книги А.Н. Виноградского “Японо-Русская война”.

Масштаб Азиатской программы Императора внутри страны понимали немногие. К последним относился, например, великий русский ученый Дмитрий Иванович Менделеев. Отвечая многочисленным межеумкам, не понимавшим значения для русского государства даже Великого Сибирского железнодорожного пути, Менделеев говорил:

«Только неразумное резонерство спрашивало: к чему эта дорога? А все вдумчивые люди видели в ней великое и чисто русское дело ― путь к океану Тихому и Великому. К равновесию центробежной нашей силы с центростремительной, к будущей истории, которая неизбежно станет совершаться на берегах и водах Великого океана….

Теперь же, когда путь выполнен, когда мы крепко сели на теплом и открытом море и все взоры устремлены на него, всем стало ясно, что дело здесь идет о чем-то очень существенном, что тут выполняется наяву давняя сказка»[46].

Эти строки написаны в первые месяцы 1904 года, в связи с началом японской агрессии против России: «с позорным — без объявления войны — первым натиском японских миноносок» на Порт-Артурскую эскадру. В «позорном» японском налете Менделеев видел «противоположность образцово доблестного подвига “Варяга”». И саму противоположность эту считал залогом грядущей нашей победы:

«Пусть война из-за упрямства японцев затянется, мы вытерпим ее тяготы теперь при запасах, собранных усилиями последних царствований, если могли вынести почти трехлетнюю войну 1812-1814 гг. Все, что известно об Японии, напротив того, показывает, что ей долго терпеть жестокую войну не по силам».

И мы увидим дальше, что гений русской науки и в этом был прав. Единственно чего опасался Дмитрий Иванович, это преждевременного заключения мира, до окончательного разгрома врага:

«Бояться нам нужно только рановременного окончания войны, вмешательства посредников и своего благодушия, которое может спешливо пойти на мир, если нас о нем попросят… Но до этого, Бог даст, не дойдет…»[47].

Читатель в дальнейшем сможет сам оценить степень политического предвидения создателя периодической системы и четкость расстановки акцентов в его прогнозах грядущего.

Значение выхода России к океанским просторам хорошо понимали моряки, особенно имеющие собственный опыт пребывания в дальневосточных водах в составе эскадры Тихого Океана. А настоятельные нужды Родины они понимали обычно значительно лучше наших дипломатов, особенно высшего ранга.

Для упрочения в долготу веков

Сам Государь в Высочайшем Манифесте от 18 февраля 1905 года[48], чеканно сформулировал свое понимание значения русско-японской войны для исторических судеб России и русского народа, назвав ее:  

войной «за честь и достоинство России и за господство на водах Тихого океана, столь существенно необходимое для упрочения в долготу веков мирного преуспеяния не только нашего, но и иных христианских народов…».

Когда была написана трилогия о Цусиме, а говоря шире обо всем нашем трехвековом распространении на Восток, «встречь солнца», я не знал этих слов. Но сейчас считаю должным сказать, что все написанные почти две тысячи страниц, это просто развернутая иллюстрация Императорских слов, являющихся «формулой» той войны и раскрывающих ее сокровенные смысл и значение лучше и полнее, чем все известные мне наши и зарубежные труды, посвященные войне 1904-1905 годов.

И ведь никто не бросился после этих слов на призывные пункты, чтобы воплотить царские слова в жизнь, никто не отставил разборок за мелкие политические интересы!

Чисто русская сила

Считается, что результат русско-японской войны знаменовал крах Большой Азиатской программы. Однако мнение это является глубоко ошибочным. Как и подавляющее большинство мнений о царствовании этого великого и совершенно не понятого государственного деятеля.

Еще в далеком 1972 году, читая мемуары гросс-адмирала Альфреда фон Тирпица – создателя кайзеровского флота Открытого моря, и очевидного русофила, − мое внимание привлекла его характеристика Государя: «Это был честный, лично бесстрашный человек, со стальными мускулами, … в характере которого … была заложена чисто русская сила пассивного сопротивления»[49].

Под «чисто русской силой пассивного сопротивления» адмирал, очевидно, подразумевал, присущую русскому человеку спокойную, можно сказать миролюбивую силу, благодаря которой практически невозможно превосходящим силам врага взять русскую крепость. Будь то Севастополь или Порт-Артур. Недаром защитники Порт-Артура с удивлением вспоминали, как после конца обороны, японские солдаты и офицеры чуть не бросались к ним в объятия со словами:

«Мы − лучшие в мире в наступлении. Вы − лучшие в мире в обороне!

Соединившись, мы завоюем весь мир!».

Ну, насчет лучших в наступлении, это они малость погорячились: «Не все ж генерал Куропаткин, да Стессель, японский шпион…», но насчет «соединившись завоюем весь мир», в целом отмечено верно. А если еще Германию подключить…

Однако с одной этой силой Берлин и Кенигсберг (дважды каждый), Вену, Париж, да и тот же Порт-Артур в 1945 – не возьмешь. Значит какая-то непростая эта «русская сила пассивного сопротивления», замеченная гросс-адмиралом у Государя.

Применительно же к Нему конкретно, слова Тирпица следовало бы переформулировать в том смысле, что это не статическая сила не сдающейся крепости, или стойкой плотины, а весьма динамичная сила потока, изменяющего свое видимое направление перед возникающими препятствиями, но неизменно стремящегося к своей конечной цели.

К последнему, так сказать, морю.

источник